Затем она присела на ступеньку кухонного крыльца, чтобы ощипать кур, складывая перья в старую наволочку. Она ненавидела ощипывать птицу, но приятно было сидеть на нежарком солнце, слушая шум повозок, проезжающих по Беннет-стрит, и грохот взрывов динамита в горах, к которым она уже успела привыкнуть.
      На многих шахтах для откачки воды теперь пользовались водяными насосами. Из труб поднимались кольца дыма, сернистого и темного, и, переваливая через горные цепи, уплывали на юг. От поездов с рудой доносился свист и скрежет колес. Дым от них вливался в туман, висящий над долиной. Пыль повисала над улицами, домами, хижинами и палатками. Громогласный, шумный и полный энергии Уиллоу-Крик ничуть не походил на тот квартал Чикаго, где жила Энджи. Она вспоминала летние дни, такие мирные и спокойные, что порой ей казалось, будто она одна осталась на свете. Она знала, что это никогда не повторится. На шахтах работа шла круглые сутки, и город бодрствовал все двадцать четыре часа. Горняк, возвращавшийся после смены в полночь, мог поесть в дешевом ресторанчике или в месте подороже, а если сначала заворачивал в баню – поужинать в одном из отелей. Он мог заскочить в салун пропустить стаканчик-другой, сыграть в покер или пойти потанцевать в один из дансингов. Каковы бы ни были его пороки, он мог потрафить им в Уиллоу-Крик в любой час дня и ночи. Это вызвало у Энджи вопрос, чем занимался Сэм каждый вечер. Обычно он не возвращался домой до темноты. Вчера девочки уже легли в постель и уснули, когда он тихонько прокрался на кухню, чтобы узнать, не оставила ли Энджи для него ужин на плите. Она этого не сделала.
      Но сегодня вечером она была намерена дождаться его. Им надо поговорить, этот разговор едва ли будет приятным. Пока хлеб пекся, Энджи резала кур и в уме перечисляла вопросы, которые считала нужным обсудить с Сэмом. И ей пришло в голову, что в последние пять дней она думала о Сэме больше, чем в истекшие десять лет. Она начинала ощущать его присутствие еще за завтраком, когда Сэм входил в кухню умыться и побриться. С первого дня это рутинное занятие – бритье – завораживало Энджи. Сначала он ставил на плиту воду в горшке. Потом снимал со стены зеркало и ставил его иа раковину, прислонив к стене. Затем он умывался и начинал шарить руками в поисках полотенца, которое обычно забывал здесь положить. Понаблюдав эту процедуру раза два, Энджи стала подогревать воду и раскладывать полотенце, едва успев встать и одеться. Конечно, это было ошибкой. Если женщина возлагала на себя какую-нибудь домашнюю обязанность, она закреплялась за ней навсегда. Теперь Сэм уже ждал горячей воды и приготовленного для него полотенца. Он, конечно, благодарил ее, но и только. После умывания Сэм точил бритву. Привычка, длившаяся годами, сделала его движения легкими и выверенными. Наконец он намыливал лицо и наклонялся к зеркалу, туго натягивая кожу до того, как прикоснуться к ней бритвой. Покончив с бритьем, он причесывался и завязывал волосы на затылке, где они вились и образовывали длинный локон, кожаным ремешком. Наблюдать за утренним туалетом Сэма казалось чуть ли не вторжением в его личную жизнь. Энджи испытывала при этом восхитительный трепет, как от соприкосновения с чем-то запретным. Никогда прежде она не видела, чтобы мужчина брился или причесывался. Она и не подозревала, что столь простое каждодневное действие могло создать эту странную атмосферу интимности.
      Испытал ли Сэм нечто подобное в то первое утро, когда она ворвалась в кухню, одетая только в пеньюар и с волосами, заплетенными в косу, ниспадавшую на спину? Для нее этот инцидент оказался мучительным и неприятным. Но какое впечатление он произвел на Сэма? Было ли это моментом, сблизившим их? Стало ли напоминанием о Лоре? Ей не хотелось думать о Лоре, но трудно было о ней не думать. Ведь это был дом Лоры. На окнах висели ее занавески, на столе лежала ее скатерть. Лора то ли купила, то ли сама изготовила плетеные коврики. Она, вероятно, выбирала стулья и стол для той части большой комнаты, которая считалась гостиной. Кастрюли и столовые приборы принадлежали Лоре. Энджи спала на Лориной постели, готовила на ее плите и каждый день проводила долгие часы, сердясь на мужчину, которого Лора любила.
      К тому же он не только вызывал гнев Энджи, но и заинтриговал ее. Сэм Холланд был красивым мужчиной, о котором когда-то Энджи мечтала и по которому томилась. Когда она смотрела на его рот, то вспоминала все долгие часы, которые провела во времена своего девичества в мечтах о его поцелуях. Смущенно она и теперь думала об этом.
      Раздраженная нежелательным оборотом мыслей, Энджи положила куски курицы на горячую сковородку, потом пошла в спальню и принялась чистить весенний костюм, в котором собиралась завтра пойти в церковь. У нее оставалось время, чтобы сменить ленту на шляпке до того, как зажарится курица. Прежде чем почистить картошку, она закончила распаковывать последний из своих чемоданов. Внутри она нашла тщательно завернутую и упакованную любимую чайную чашку матери. На минуту Энджи присела на краешек кровати, держа чашку и блюдце в руках и вспоминая мать. Днем она писала письма за своим письменным столом, а рядом стояла эта чашка и чайник с чаем. Незадолго до смерти мать сидела на кровати, глядя в эту чайную чашку так, будто видела там вечность.
      Энджи вертела чашку так и эдак, разглядывая узор из крошечных бутончиков на тонком фарфоре. Розы были такими же нежными и изящными, как ее мать. Энджи не понимала ясности духа и спокойствия матери и предполагала, что та не знала эмоциональных бурь и удивлялась всплескам гнева или радости мужа и дочери. Энджи и не думала и не выглядела, как мать. Она не обладала ее спокойствием и благородством и не была ни нежной, ни деликатной. Должно быть, она во многом разочаровала свою мать.
      – О, мама! Мне так тебя не хватает. Я хотела бы поговорить с тобой о стольких вещах!
      Энджи вздохнула, продолжая вертеть чашку в руках. Когда она готовилась к этому путешествию и укладывала вещи, то не предполагала, что задержится в Уиллоу-Крик дольше одной ночи. Она представляла, как поселится в маленьком домике и будет ждать окончания бракоразводного процесса.
      Чашку она захватила с собой только как предмет, напоминающий о доме и его истории, чтобы она утешала ее в дни одиночества. Что бы, ради всего святого, подумала Эмили Бертоли, увидев, где Энджи живет теперь в ожидании начала новой жизни! Решив, что ей необходимо видеть что-то и касаться чего-то, что не принадлежало Лоре, Энджи поставила чашку с блюдцем на подоконник над кухонной раковиной, чтобы видеть их каждый раз, когда будет мыть посуду или готовить еду. Чашка с блюдцем будут ей напоминать о том, что ее пребывание здесь – дело временное. В конце концов она вернется домой, и на этот раз свободной женщиной.
      Остаток дня прошел в кухонном чаду и домашней работе, в стряпне и уборке, в размышлениях о том, что она скажет Сэму, когда он наконец вернется домой.
      Но сначала был ужин в обществе девочек. Как обычно, вбежав в дом и увидев, что их ждет Энджи, а не Сэм, они помрачнели.
      Энджи согрела для них воды и внимательно следила за тем, как они трут лица и моют руки, потом стряхнула пыль с их одежды, прежде чем они сели ужинать.
      – Чем вы занимались целый день? – Она не видела их с обеда и слегка беспокоилась. – Мне казалось, что вы согласились сообщать мне, где будете.
      – Мы были заняты, – сказала Люси.
      Ее глаза заблестели, когда она увидела жареного цыпленка, но, Боже сохрани, разве она призналась бы вслух, что довольна?
      – Вы ведь не ходили на Майерс-стрит?
      – Нет, – торжественно объявила Дейзи. – Папа запретил нам туда ходить.
      Энджи поставила перед ними картофельное пюре.
      – Так где вы были?
      Закрыв глаза, Люси держала миску с картофельным пюре под подбородком таким образом, что пар омывал ее лицо. Энджи понятия не имела, почему девочка это делала.
      – Мы играли в мяч с детьми Мюллеров, а потом пошли на строительную площадку посмотреть, как работает папа. – Она поглядела на Энджи сквозь завесу светлых ресниц. – Я хочу быть плотником, когда вырасту.
      Рот Дейзи удивленно округлился.
      – А я думала, что ты хочешь быть, как мисс Лили.
      – Я хочу выглядеть, как мисс Лили, когда буду свободна от плотницкой работы.
      – Девочки не могут быть плотниками. – Дейзи посмотрела на Энджи, ожидая поддержки.
      – Ну, по правде говоря, я не слышала, чтобы женщина построила дом, – медленно выговорила Энджи, – но нет причины считать, что женщина не может вбить гвоздь и поработать молотком. Я сама это делала.
      – Папа был строителем, когда ты с ним познакомилась? – спросила Люси.
      Энджи поднесла салфетку к губам и кивнула:
      – Мой отец нанял вашего папу и его отца сделать новые шкафы для нашей кухни. Тогда-то я и познакомилась с вашим папой.
      Впервые увидев Сэма, она остановилась, будто внезапно натолкнулась на невидимую стену. Никогда прежде она не видела такого красивого мужчину. К тому же он держался на редкость естественно и непринужденно. У нее захватило дух, и сердце бешено забилось еще до того, как он взглянул на нее и она услышала его голос. Он стоял на заднем дворе под большим вязом и измерял длину бревна, лежавшего поперек козел. Лицо его было сосредоточенным, а сантиметр в руках двигался быстро и уверенно.
      Молодые люди, знакомые Энджи, братья и кузены подруг, носили негнущиеся на вид костюмы и полированные башмаки и сильно помадили волосы. Она знала, что дома эти мальчики одеты не так формально, но нечасто видела их в повседневной домашней одежде. Странно было смотреть на мужчину без пиджака и в рубашке с закатанными рукавами. Она увидела волоски на руках Сэма, это показалось ей крайне неприличным. От этого зрелища внутри у нее стало происходить нечто странное, и ее обдало жаром. В конце концов он поднял на нее глаза и улыбнулся, и сердце ее перестало биться. У него были темные волосы и усы, а глаза синие. Кожу на лице и руках солнце покрыло бронзовым загаром. В шестнадцать лет она верила в существование рая на земле, счастливые концы и любовь с первого взгляда. И в тот первый день и первую минуту все это она увидела в Сэме Холланде.
      – Энджи? – Дейзи потянула ее за рукав.
      – Что?
      – У тебя странное лицо.
      – Я просто смотрела по сторонам.
      Взгляд ее задержался на трех горшках с водой, нагревающихся на плите.
      – Я не знала, где вы держите ванну. Сегодня суббота – банный день.
      Дейзи положила на тарелку куриную ножку, и лицо ее стало напряженным.
      – Мне не нужна ванна.
      – Для мытья мы используем корыто, – сказала Люси, вытирая жирные пальцы. – Дейзи отказывается от ванны, потому что не хочет, чтобы ты видела ее ногу.
      – Это неправда, – с горячностью возразила Дейзи и покраснела. Потом она выпятила подбородок, а углы ее рта опустились. – Но я не буду принимать ванну!
      – Если Дейзи не будет принимать ванну, то и я не стану, – сказала Люси, меряя Энджи вызывающим взглядом.
      Она могла бы догадаться, что, несмотря на указания Сэма слушаться ее, с ними будет нелегко. Она все время подозревала, что они будут испытывать ее терпение, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
      – Не захотите же вы идти завтра в церковь, неся на себе недельную пыль и грязь, – сказала Энджи миролюбиво, оглядывая их всклокоченные волосы.
      – Нам придется идти в церковь?
      Судя по тону Люси, в церковь они ходили от случая к случаю. Да и сама Энджи не могла припомнить, когда в последний раз была в церкви. Но ведь ей было не пять и не семь лет, и она не так нуждалась в духовной и нравственной поддержке и напутствии. По ее мнению, каждый нуждался в том, чтобы посидеть некоторое время на церковной скамье.
      – Если я слишком грязная, чтобы идти в церковь, тогда я останусь дома, – заявила Дейзи, уставившись в свою тарелку. – Я не собираюсь принимать ванну.
      Энджи не допускала компромисса: или они подчинятся и отправятся в ванну, или поймут, что их воля сильнее, чем у нее.
      – Где корыто? – спросила Энджи. Маленькие пальчики Дейзи сжались в кулачки.
      – Я не буду купаться. Оно снаружи, под крыльцом.
      – Не будешь ли добра принести его?
      – Ты не смеешь заставлять меня! – прошептала Дейзи.
      Обычно Дейзи смотрела на Люси, стараясь почерпнуть у нее уверенности, преданно следовала ее примеру и соглашалась со всем, что предлагала Люси. То, что ее отказ мыться не имел к Люси никакого отношения, было для Энджи знаком, что ситуация нешуточная. Вызов Дейзи выходил за пределы испытания терпения и силы воли Энджи.
      – Тебе будет легче, если я пообещаю, что не стану смотреть на твою ногу? – спросила она, когда Люси вышла из комнаты.
      На ресницах Дейзи повисли слезинки и потекли по щекам.
      – Пожалуйста, не принуждай меня!
      Хотя казалось, что Дейзи справляется со своим увечьем очень хорошо, Энджи замечала в ней некоторые признаки смущения и робости. Делая при ходьбе упор на щиколотку, она будто становилась меньше ростом дюйма на два. Дейзи приходилось всем телом опираться на ту сторону, которая казалась короче, и, когда она стояла, кайма ее платья падала на ортопедический ботинок и прикрывала его. В то время как Люси после ужина обычно шлепала по полу босиком, Дейзи никогда этого не делала. Дважды она приходила из школы с красными глазами, будто от слез, и Энджи спрашивала себя, не дразнят ли ее другие дети. Но Дейзи наотрез отказывалась что-либо объяснять.
      Однако Дейзи не смущала ее неуклюжая раскачивающаяся походка. Она не колеблясь носилась вслед за Люси. Она не сторонилась людей. И не ждала особого к себе отношения или исключительного внимания.
      Пыхтя и отдуваясь, Люси втащила в кухню корыто. И тогда обе девочки уставились на Энджи с непроницаемыми лицами, ожидая, что она предпримет. Энджи и самой было любопытно это узнать.
      – Вас обеих нужно вымыть, – выговорила она медленно, отчаянно надеясь на то, что внезапно ее осенит вдохновение. – А вы слишком малы, чтобы мыть себе волосы. Я должна при этом присутствовать.
      Дейзи смотрела на нее огромными умоляющими глазами, будто ждала, что Энджи найдет решение, но не верила, что такое может быть. Это могло окончиться только плохо.
      – Ладно. Вот что мы сделаем.
      Она попыталась представить, как бы в этом случае повела себя родная мать. Возможно, вовсе не так, как собиралась поступить она.
      – Сегодня, но только один раз, каждая из нас оставит какую-нибудь часть туалета. Любое, что вы выберете. Я собираюсь купаться в сорочке.
      Эта мысль им явно понравилась. Впрочем, Энджи тоже не была в восторге, оттого что предстанет перед девочками обнаженной. Особенно учитывая то, что ей пришлось бы сидеть в корыте с коленями, поднятыми к подбородку, а это означало, что грудь ее будет открыта для обозрения.
      Поскольку ни одна из девочек не заговорила, Энджи улыбнулась и бодрым голосом обратилась к Дейзи:
      – Я думаю, тебе лучше не снимать чулок. – Она с улыбкой обратилась к Люси:
      – А в чем будешь мыться ты?
      – В нижней юбке, – решила наконец Люси.
      – Прекрасный выбор.
      Подойдя к плите, она попробовала воду. Не слишком горячая, не слишком холодная.
      – У меня в спальне на туалетном столике есть соли для ванны. Дейзи, принеси, пожалуйста, флакон.
      – Мы будем принимать ванну с душистыми солями? – просияла Люси. – Миссис Молли говорит, что соли для ванны слишком дорогие, чтобы тратить их на маленьких девочек. Поэтому она никогда нам не разрешает ими пользоваться.
      Энджи протерла корыто изнутри, потом до половины наполнила его теплой водой.
      – Иногда небольшое расточительство помогает женщине почувствовать себя лучше. Сегодня вечером нам это не помешает. Как только вы разденетесь до чулок и нижней юбки, можете размешать ароматическую соль в воде.
      Энджи решила, что не станет смотреть, как они раздеваются, и не оборачивалась, пока аромат роз не наполнил кухню. Они щедро сыпанули в ванну ее ароматической соли.
      – Кто будет мыться первой?
      – Я. – Дейзи подняла здоровую ногу, перекинула ее через бортик корыта и забралась в воду. – О, как хорошо пахнет!
      Энджи вручила ей губку и брусок мыла, пахнущего розами.
      Молли была права насчет расходов. Но если Сэм мог позволить себе пиво и сигареты, то она и девочки имели право принимать ванну с ароматическими солями и пользоваться душистым мылом. Когда наступит время пополнить ее запасы, она напомнит ему об этом.
      Люси стояла на коленях возле корыта и водила пальцами по воде.
      – Ты выглядишь так смешно, сидя в ванне в чулках.
      – Ты тоже выглядишь смешно, когда на тебе нет ничего, кроме нижней юбки!
      Всего несколько минут назад Энджи готова была биться об заклад, что нынешний вечер не закончится смехом. Теперь же, улыбаясь, она спросила Дейзи, готова ли та вымыть голову. Энджи напомнила ей, что вода остывает, а еще два человека ждут своей очереди.
      Дейзи сунула голову под воду и вынырнула, отфыркиваясь, розовая и смеющаяся. Ее мягкие золотые волосы под пальцами Энджи были как шелк. Точно такие же оказались и у Люси, когда наступил ее черед мыть голову.
      Энджи обернула их головы полотенцами и отправила девочек в спальню сушить волосы и облачаться в ночные рубашки, пока сама наскоро ополоснулась в почти холодной воде. Вытершись полотенцем и набросив пеньюар, она сунула голову в корыто и принялась мыть волосы.
      Закончив дела, она села возле открытой дверцы печки, позволив исходившему от нее жару овевать ее волосы. Конечно, Энджи видела злополучную искривленную ногу Дейзи. Ее мокрый чулок отчетливо обрисовывал ее изгибы как с внешней, так и с внутренней стороны. К тому же Энджи видела ортопедический ботинок Дейзи и хорошо его рассмотрела. При виде этого уродства сердце ее мучительно сжалось, потом ее охватил бурный гнев. Как это оказалось возможным, что за пять лет Сэм не накопил денег на операцию Дейзи? Он мог бы продать лошадь, и дом, и все ценное, чем владел. Он мог бы ограбить банк. Он мог и должен был сделать все что угодно.
      Ванна и жар от печки так утомили девочек, что они чуть не уснули с недосушенными волосами. В конце концов Энджи отвела их в спальню и уложила в постель, натянув одеяла до подбородка. Ее охватила нерешительность, когда, лежа в постели, они выжидательно уставились на нее. И с внезапным смущением она подумала, не следует ли их поцеловать и не ждут ли они от нее этого. Прежде чем Энджи решила, что делать, Дейзи высвободилась из-под одеял, встала и обвила ручонками ее шею.
      – Спасибо, – прошептала она ей на ухо.
      Энджи не довелось быть ни матерью, ни теткой. Эти объятия ребенка, благоухающие розами, были для нее чем-то новым. Это было приятно, но непривычно. Маленькие ручки, обвивающие вашу шею, оказывают странное воздействие на ваше сердце.
      Она забыла заставить их произнести молитвы, но в целом сочла вечер удачным. Ей удалось отвратить неприятность.
      Развесив мокрые чулки, нижнюю юбку и сорочку на спинках кухонных стульев, Энджи надела юбку и блузку с высокой талией, вымыла посуду и села поджидать Сэма.

Глава 6