Во время починки одежды, на которую каждую среду собирались дамы Уиллоу-Крик, Энджи выбрала для званого обеда одно из двух платьев, привезенных ею из Чикаго. После часовой жаркой дискуссии и длительных колебаний она отвергла туалет из фая и бархата в пользу платья из атласа и парчи.
      Эбби Мюллер тщательно отгладила кружева над пышными рукавами, на отделке выреза, а также на остроконечном лифе, сильно сужавшемся к талии, в то время как Тилли Морган работала на кухонном столе, создавая головной убор из обрезков и кусочков ткани.
      – Серьги-капельки нужны, но на шее ничего не должно быть, – посоветовала Молли.
      – Теперь в моде обнаженная шея без украшений. Хотя никто ничего не имеет против браслетов, – кивнула Дороти Черч.
      – Но браслеты выглядят так нелепо, когда они надеты поверх длинных бальных перчаток! Вы не согласны?
      Тилли, хмурясь, пыталась выбрать что-нибудь из розовых бутонов, сооруженных ею из ткани и разложенных в ряд, чтобы можно было сравнивать. Отступив на шаг назад, Молли оглядывала волосы Энджи.
      – Ты можешь заткнуть пальцы перчатки за запястье, как во время обеда, а потом тряхнуть рукой, и браслет спустится ниже и станет виден, – проговорила она рассеянно.
      Эбби прервала глажку.
      – Молли Джонсон! Что ты знаешь о бальных перчатках и туалете, предназначенном для званого обеда?
      – Я знаю кое-какие лакомые сплетни и гораздо больше, чем кто-либо из вас или ваших знакомых, – рассмеялась Молли.
      – Но ведь ты, вероятно, бывала на балах и званых ужинах, – сказала Эбби, обращаясь к Энджи. – Молли права?
      – Думаю, права. Молли, не смотри на меня так! Я не хочу убирать волосы, как принято где-нибудь за границей. Я просто хочу их поднять кверху, надо лбом.
      Наклонившись, чтобы покопаться в своем чемодане, который она притащила на кухню, Энджи обнаружила легкие бальные туфельки и сумочку им под стать из белого атласа и парчи, а также белый кружевной веер.
      Молли щелкнула застежками веера, раскрывая его, и посмотрела из-за его края на товарок.
      – Помните времена, когда дамы посылали джентльменам знак, весть, прибегая к тайному языку веера? Такой взгляд означал «Иди сюда!».
      – Моя мама была слишком занята воспитанием восьмерых детей, чтобы научить меня языку общения с помощью веера, – промолвила Тилли.
      – Твой тайный призыв не слишком-то искусен, Молли. Дай-ка веер мне. А теперь смотрите. Ты должна выглядеть незаинтересованной и дать возможность вееру говорить вместо тебя, – улыбнулась Дороти.
      Все они разразились смехом. Покачав головой, Эбби сменила утюги, взяв горячий вместо уже остывшего.
      – Ты не кажешься равнодушной, Дороти. Ты похожа на бешеную кошку. Возможно, этот веер и говорит «Иди сюда!», но ты сама выглядишь так, будто готова растоптать любого мужчину, кто осмелится приблизиться к тебе.
      Пока Молли причесывала ее, Энджи наслаждалась шутливой перепалкой женщин, собравшихся на ее кухне. Ее растрогало, что они пожелали разделить ее хлопоты и волнения по поводу открытия Гранд-отеля. В их поведении не было и намека на зависть или раздражение тем, что Энджи посетит этот вечер, а они нет.
      И в эту минуту она решила, что нет на земле места, где бы она хотела быть больше, чем здесь, в этой тесной и полной женщин кухне, среди аромата кофе, смеха и тепла полуденного солнца, струившего свой свет в заднюю дверь.
      – Если ты заколешь ей волосы на затылке, – обратилась Дороти к Молли, – я завью ей челку. Как только нагреются щипцы.
      Эбби гладила платье Энджи.
      – Не ошиблась ли я, когда недавно видела Винни Гаунер выходящей отсюда? Гаунеры приехали в город ради открытия отеля? – подняла она глаза от работы.
      – Господи Боже!
      – Да, похоже, ты единственная не слышала о том, что Сэм Холланд и Герб Гаунер повздорили из-за… – Тилли осеклась и испуганно посмотрела на Энджи.
      – Да, там была драка, – подтвердила Энджи.
      К ее огромному облегчению, никто не спросил, из-за чего. Некоторое время в кухне стояла тишина.
      – Все присутствующие здесь знают, что происходит и не любят Гаунеров, – нарушила молчание Молли. – Но я считаю, что Винни Гаунер не такой уж плохой человек. Просто она холодная, замкнутая и полна глупых предрассудков.
      – А в остальном она прекрасная женщина, – съязвила Тилли. Странное творение из розовых бутонов, сухих листьев и разрозненных жемчужин от порванного ожерелья становилось удивительно красивым под ее ловкими пальцами.
      Дороти намочила пале ц и попробовала железные, щипцы, чтобы проверить, нагрелись ли они.
      – Думаю, миссис Гаунер хотела бы быть полюбезнее и пообщительнее. Да только не знает, как это сделать, – заметила она.
      – Почему вы говорите о ней так благожелательно после того, как она так обошлась с дочерью? Ведь она не навестила Лору, даже когда та была при смерти. – Эбби метнула взгляд в сторону Энджи, но та притворилась, будто задумалась о чем-то своем.
      – Ну, если говорить по совести, – резко возразила Молли, – то никто из нас не верил, что Лора умирает. Возможно, что Гаунеры не сознавали, насколько серьезно она больна.
      Все воззрились на Энджи, и она перестала притворяться, что не слушает с жадностью общий разговор.
      – Я знаю о Лоре, – сказала она. – Пожалуйста, не стесняйтесь говорить о ней при мне.
      Но даже для ее собственных ушей это прозвучало натянуто.
      – Трудно не испытывать замешательства, когда мы все знаем, что Лора жила с твоим мужем, – кисло заметила Дороти.
      – А теперь помолчите, – сказала Молли резко. – Мы любили Лору, поэтому будем помнить, какой она была, а не то, что она делала. То же самое касается Сэма. – Она хмуро посмотрела поверх головы Энджи. – Не наше дело осуждать и вставать на ту или иную сторону.
      – Ты ненавидишь Лору? – с любопытством спросила Эбби.
      – Мне сперва казалось, что ненавижу, – призналась Энджи, выдержав недолгую паузу. – Но теперь я в этом не уверена.
      Как могла она ненавидеть женщину, чьи дети обнимали ее перед сном? Вчера даже Люси торопливо, смущенно и неуклюже обняла ее.
      В заднюю дверь вбежали Люси и Дейзи, принеся с собой аромат свежего воздуха и лакричных палочек. Женщины тотчас же умолкли. Но девочки этого не заметили. Они запрыгали по кухне, обмахиваясь веером Энджи, натягивая ее длинные перчатки, прикладывая ее жемчужные серьги к своим ушам.
      – Когда мне можно будет носить корсет? – спросила Люси, очарованная жестким корсетом Энджи, в который щедро были вставлены пластины китового уса.
      – Думаю, обычный возраст – тринадцать лет, – ответила Тилли.
      – Ну, это бывает по-разному, – сказала Эбби, скромно покашливая.
      Дейзи дотронулась до ленты, украшавшей корсет Энджи.
      – Мэйбл Хутер носит корсет, а ей только восемь.
      – Это как раз то, о чем я говорю. Бедная маленькая Мэйбл нуждается в корсете, – кивнула Эбби, вздохнув.
      – А дедушка и бабушка будут на этом вечере? – обратилась Дейзи к Энджи.
      – Наверное, будут, но точно не знаю. – Вероятность встретиться с Гаунерами ужасала ее.
      – Я думаю, ты и бабушка будете самыми красивыми леди на этом вечере, – сказала Дейзи, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть прическу, которую Молли и Дороти пытались соорудить совместными усилиями.
      Это замечание девочки дало Энджи желанную передышку и в то же время удивило ее. Девочки пытались избежать общества Винни Гаунер, и Энджи заключила, что они не любят бабушку. Но тут ей пришло в голову другое объяснение. Возможно, они просто устали сидеть в школе и хотели поиграть на улице, где можно было побегать и попрыгать и выпустить накопившуюся за день энергию.
      Люси обратила внимание на то, как нерешительно выглядит Энджи и как она хмурится.
      – Мисс Лили сегодня тоже идет на бал. Она заказала платье в Париже специально для этого вечера. Хотели бы мы увидеть ее в нем.
      – Откуда, ради всего святого, вы знаете такие вещи?
      – Жермен Джаблонски слышала о платье от своей кузины, а та узнала это от кого-то, кто знаком с дочерью второй кухарки мисс Лили, – пожала плечами Люси.
      – Не думаю, что ваша бабушка одобрила бы эти разговоры о мисс Лили, – сказала Энджи, бросая выразительный взгляд на девочек.
      – Бабушка ничего не одобряет, – улыбнулась Дейзи с очевидным волнением. – Уж такая она есть.
      – Она хочет, чтобы из нас выросли леди. – Люси подняла воображаемую чашку, отставив мизинец, ухитряясь выглядеть одновременно изящно и смешно. – Бабушка сказала, что легче изучить правила этикета в нашем возрасте, чем позже, когда мы вырастем.
      Это безыскусное заявление Люси обнаружило ахиллесову пяту Винни Гаунер. Женщине, торговавшей пирожками, нелегко далось превращение в богатую даму, как и обучение правилам этикета, ставшее необходимостью при изменении ее общественного статуса.
      – Но нам все равно. Бабушка поправляет нас, потому что она нас любит, – сказала Дейзи проникновенно. В ее улыбке не было ни тени сомнения.
      – Она хочет, чтобы нам это далось легче, чем ей, – добавила Люси. Молчание женщин, собравшихся в кухне, явно озадачило ее.
      Энджи медленно кивнула. Она пришла к неверному заключению. Люси и Дейзи не питали неприязни к своей бабушке. Их не раздражали нотации Винни Гаунер, и они верили, что бабушка любит их.
      После того как девочки убежали на улицу, ни одна из женщин не заговорила. Наконец Тилли подошла к двери и выглянула, чтобы убедиться, что девочки не подслушивают.
      – Похоже, что из Винни вышла лучшая бабушка, чем мать.
      – Если бы Винни и в самом деле желала девочкам добра, то Дейзи не пришлось бы ковылять, как пьяному старателю. Ее нога давным-давно была бы в порядке, – презрительно фыркнула Молли.
      Энджи была рада, что кто-то разделяет сложившееся у нее мнение о Винни Гаунер.
      Тилли, стоя у двери кухни, лукаво улыбнулась:
      – А знаете, я бы тоже была не прочь поглядеть на парижское платье мисс Лили.
      Все рассмеялись и снова защебетали, непринужденность вернулась к ним.
      Несмотря на суматоху и суету приготовлений к вечеру, Энджи продолжала думать о том, что ей надо пересмотреть свои взгляды на некоторые вещи. Это беспокоило ее. Она поверила, что Гаунеры хотели забрать к себе Люси и Дейзи, только чтобы наказать Сэма за то, что он обесчестил их дочь. Но возможно, что Гаунеры и в самом деле были неравнодушны к судьбе своих внучек, как бы странно они себя ни вели. Люси и Дейзи думали именно так. А дети обладают даром распознавать лицемерие и фальшь.
      И все же ничто не могло поколебать ее уверенности в том, что Люси и Дейзи должны жить со своим отцом. Но эта уверенность была бы тверже, если бы Гаунеров можно было заклеймить презрением как бессердечных негодяев. А теперь они не казались ей такими, и это ее. тревожило.
      Все было готово. Плащ Энджи висел аккуратно сложенным на спинке кухонного стула. Она положила в свою вечернюю сумочку свежий носовой платок, маленький флакончик одеколона и пудреницу, чтобы припудрить нос и лоб после очередного танца. Ее атласное платье мерцало и переливалось в свете лампы. Она несколько раз оглядела себя в зеркале, чтобы полюбоваться своей по моде завитой челкой и одиноким кокетливым локоном, спускавшимся на шею. Прелестное украшение, сотворенное Тилли, теперь увенчало ее прическу и стало последним штрихом в ее туалете.
 
      Энджи стояла в центре кухни и нервно облизывала губы, боясь сесть, чтобы не измять платье, и прикоснуться к чему-нибудь, запачкав перчатки. Ее взгляд упал на часы над столом, когда через заднюю дверь вошел Сэм, за которым следовали девочки.
      У Энджи сперло дыхание и на мгновение остановилось сердце.
      Слово «красивый» было слишком слабым, чтобы описать внешность Сэма нынче вечером. Можно было бы сказать, что он сошел со страниц модного журнала для джентльменов. Если, разумеется, не считать подбитого глаза. Как ни удивительно, Сэм казался вполне непринужденным и чувствовал себя легко в этой официальной одежде, как и в своей рабочей.
      Он улыбался, медленно оглядывая ее платье. Взгляд его задержался на ее тонкой талии, потом на груди, четко очерченной платьем и приоткрытой низким вырезом. Ее щеки зарделись, и она было подумала, что нервы ее сдадут, когда их взгляды встретились.
      – Ты выглядишь очень красивой, – сказал Сэм низким, внезапно охрипшим голосом.
      Почему-то они смутились, будто снова стали чужими. Если бы здесь не было девочек, смягчавших ситуацию, никто не смог бы произнести ни слова.
      – Ты совсем не похож на себя, – сказала Люси Сэму. Он со смехом опустился перед дочерью на колени.
      – Из-за подбитого глаза или из-за этой непривычной оснастки?
      – Не знаю.
      Надувшись, Люси оглядывала Энджи.
      – А Энджи напоминает настоящую принцессу. – Дейзи пробежала кончиками пальцев по атласной юбке Энджи.
      – Когда я вырасту, я закажу такое же платье. – Она подняла на них блестящие серые глаза. – Ты сегодня красивая, как мисс Лили!
      – В твоих устах это высокая похвала. – Энджи не представляла прежде, что будет польщена столь благожелательным сравнением с представительницей древнейшей профессии.
      Молли направилась к заднему крыльцу с лукавой улыбкой на губах.
      – Ну и ну! Вы вместе – просто загляденье! – Она положила ладони на головки Люси и Дейзи и повернула их к двери. – Не забудьте принести мне какой-нибудь сувенир. И утром, как только проснемся, мы придем расспросить вас обо всем до мелочей.
      – Спасибо, что согласилась присмотреть за девочками.
      – Для меня это радость, Сэм. И ты это знаешь. Если бы у меня были дети, я бы хотела, чтобы они были такими же бойкими и шустрыми, как эти чертенята.
      Девочки оглянулись.
      – Я бы тоже хотела пойти, – задумчиво сказала Люси. В ее лице промелькнуло что-то трудно определимое и тотчас же исчезло, и Энджи предположила, что теперь она будет проявлять больший интерес к одежде и моде.
      Энджи смотрела на нее, чуть наклонив голову и сдвинув брови. У нее возникло чувство, что она стала свидетельницей преображения девочки в женщину. И как ни странно, она подумала прежде всего о Лоре. Должно быть, красота и изящество Лоры породили в сердце ее дочери томление по прекрасному.
      – У тебя впереди будет много балов и званых вечеров, – нежно пообещала Энджи. – Твое время придет.
      – И мое тоже, – уверенно заявила Дейзи. – После операции.
      – Да, и твое тоже.
      Энджи не позволила себе посмотреть на уродливую ногу Дейзи.
      Сэм взял вечерний плащ со спинки стула и легким движением уронил его на ее плечи.
      – Ну, миссис Холланд, теперь, когда мы услышали слова одобрения ото всех, не пора ли нам идти?
      Он предложил Энджи руку, и, поколебавшись, она положила свою, затянутую в перчатку, на его рукав.
      – Если там будет торт, – попросила Дейзи, прежде чем Молли закрыла за ними дверь, – принесите нам немножко.
      Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
      – Это ведь твой первый взрослый бал? – Он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.
      – Ты всегда меня удивляешь, – прошептала Энджи, внезапно почувствовав, как ее обдало жаром, а горло сдавил спазм. – Это будет мой первый нормальный выход в свет. Меня всегда прежде сопровождал в таких случаях отец. Поэтому можно сказать, что сегодня мой первый взрослый бал.
      – Я так и думал.
      Опередив Энджи, он открыл ей дверь и отступил с широкой улыбкой, пропуская ее.
      – Сэм! – Руки Энджи взметнулись ко рту, а глаза округлились. – Это экипаж? Для нас?
      Кучер в ливрее увидел Энджи и приложил руку к шляпе.
      – Но разве мы можем себе это позволить? – Энджи повернулась к Сэму. – Да и пройти-то нам всего шесть кварталов. – Она сжала руки. – Право же, это неразумно. Ведь нанять экипаж – ужасное расточительство.
      Он прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
      – Послушай, ради этой роскоши я проработал лишний день. – Он прикоснулся к своей ссадине. – Но, Энджи, изредка такая роскошь, как наемный экипаж, бывает столь же необходима, как оплата счетов и накопление денег. Без таких расходов время от времени жизнь – просто тягомотина. Я хочу, чтобы твой первый настоящий бал запомнился тебе надолго. Ты целую вечность ждала его.
      – О, Сэм! – Она подняла на него глаза, стараясь скрыть слезы радости. – Ты однажды сказал мне, что нечасто смотришь на вещи глазами другого человека. Но это неправда.
      О Господи! Только слез ей еще не хватало! Она ни разу не заплакала, когда на нее обрушилась куча несчастий и забот, но из-за проявленной к ней доброты готова была прослезиться?
      Сэм удивленно поднял бровь, заметив, что ее ресницы повлажнели.
      – Слезы? Я никак не предполагал, что сегодня вечером ты будешь проливать слезы. Кстати, это кое о чем напомнило мне. У меня к тебе важный вопрос, требующий немедленного ответа.
      – Какой вопрос? – спросила она, пытаясь найти в сумочке носовой платок.
      Он оглядел улицу во всех направлениях и, перейдя на шепот, заговорил, согревая своим дыханием ее ухо:
      – Как ты думаешь, кто-нибудь подозревает, что я ношу розовые подштанники?
      – Что? – Она вскинула голову, и слезы ее мгновенно высохли, сменившись взрывом неудержимого смеха.
      – Если кто-нибудь подозревает об этом, мне никогда не оправиться от такого удара. Моему достоинствубудетнанесен непоправимый урон. – Взяв Энджи за руку, он повел ее к экипажу. – Мне придется с позором оставить этот округ.
      – Сэм Холланд, иногда ты меня удивляешь.
      Он помог ей подняться в экипаж и взлетел на сиденье рядом с ней.
      – Ты увильнула от ответа на вопрос.
      На губах его трепетала улыбка, глаза сияли в сумраке экипажа. Ему удалось изменить ее настроение. Энджи решила, что он был прав. Не стоило беспокоиться о потраченных деньгах. Энджи столько лет мечтала о таком вечере, как сегодня, и пыталась представить общество, в которое она войдет, опираясь на руку мужчины, кто не был бы ее родственником. О вечере, на котором никто не станет взирать на нее с жалостью, как это бывало всякий раз, когда она уходила с праздника рано и в обществе своих родителей. И Сэм, подумала она со странным щемящим чувством в сердце, хотел подарить ей вечер, о котором осталась бы память.
      Она щелкнула веером, раскрывая его, глубоко вдохнула воздух и решила подыграть Сэму. Глядя на него поверх края веера, она захлопала ресницами, утрированно изображая беспредельную печаль.
      – О, мой дорогой мистер Холланд. Боюсь, что у меня для вас ужасная новость.
      Он принял ее руку, затянутую в перчатку, и сжал ее пальцы.
      – И что это за ужасная новость, миссис Холланд?
      – Это ужасная, настолько огорчительная новость, что с трудом нахожу в себе силы, чтобы сообщить ее вам.
      – Мне придется покинуть этот округ?
      Она кивнула, и глаза ее поверх веера заискрились.
      – Лучше вам сейчас же вернуться домой и начать укладывать вещи, потому что ваши розовые подштанники провисели весь день на веревке, колеблемые ветром, и могли попасть в поле зрения любого из соседей или всех их вместе.
      – Я раздавлен, уничтожен. – Он закрыл лицо руками. – Я стану посмешищем. Мужчины будут открыто смеяться надо мной, когда я буду проходить мимо, а женщины станут тихонько хихикать.
      Они уже оба смеялись, когда Сэм подавал ей руку, помогая выйти из экипажа и ступить на красный ковер, тянувшийся от улицы до матовых стекол дверей отеля. Остановившись на минуту, Сэм взял Энджи под руку и заглянул ей в глаза, перед тем как ввести внутрь. Каждый, кто увидел бы их в этот момент, решил бы, что они любовники.
      Огромные зеркала в золоченых рамах, освещенные хрустальными канделябрами, отражали мягко мерцающее вишневое дерево и полы из полированного мрамора. Каждую нишу украшали водопады зелени. Воздух был напоен ароматом огромных букетов.
      Энджи и Сэм прошли сквозь ряды гостеприимных хозяев. Они поздравили Страттона Майлза, владельца отеля, и подарили комплимент его раскрасневшейся, увешанной драгоценностями жене. Кто-то взял плащ Энджи, и они смогли присоединиться к толпам гостей в нарядном сверкающем вестибюле.
      – О Господи! – тихо промолвила Энджи. Глаза ее сияли.
      Возле роскошной парадной лестницы расположился квартет струнных инструментов, а из бального зала доносилась музыка оркестра.
      – Шампанского? – спросил Сэм, поднимая два бокала с подноса проходившего мимо лакея.
      – Шампанского!
      От предвкушения у Энджи закружилась голова. Энджи попробовала шампанское, сморщила нос и рассмеялась, потому что пузырьки защекотали рот.
      Что за удивительный незнакомый мир предстал перед ней! Несколько дней назад она стояла на коленях, склонившись над стиральной доской, и пыталась отстирать подштанники Сэма, а теперь была окружена облаками шелка и атласа, и в ушах ее сверкали камни, и она пила маленькими глотками шампанское, а красивый и обаятельный мужчина с синяком под глазом смотрел на нее с улыбкой.
      – Пройдемся, посмотрим отель? – спросил Сэм, предлагая ей руку. – Мне говорили, что в галерее на втором этаже есть картины, вывезенные из Европы.
      – Пока мы будем здесь бродить, примечай вещи, которые мы могли бы захватить в качестве сувениров для Молли и девочек.
      На пути к парадной лестнице их много раз останавливали. Сэм представлял ее богатым владельцам приисков, могущественным людям, управлявшим огромными синдикатами, мэру городка Уиллоу– Крик и губернатору штата Колорадо. Она испытала нечто вроде облегчения, когда он познакомил ее с Маршем Коллинзом, своим поверенным, и другими обычными горожанами.
      После того как Коллинз склонился над рукой Энджи, Сэм поднял бровь. Лицо его выражало деланное подозрение: «Во сколько мне обойдется эта встреча?»
      Коллинз ухмыльнулся:
      – Ну, просто мы обсудим один небольшой деловой вопрос.
      – Что за вопрос?
      – Поверенный Уиттира сказал, что он не станет возбуждать против тебя дело, если ты бесплатно построишь ему новый дом.
      Сэм выругался, отвернулся и уставился на противоположную сторону вестибюля.
      – Скажи ему, пусть возбуждает дело. Пожар не моя вина, и черт меня побери, если я стану расплачиваться за то, в чем не виноват.
      Коллинз кивнул, и Энджи почувствовала запах геля, которым он щедро мазал волосы, чтобы они лежали гладко.
      – Есть и добрая весть. Профсоюз не собирается возбуждать против тебя дело.
      – Блестяще!
      – И пока что и Герб Гаунер не торопится обвинить тебя в нападении и избиении. От его поверенных жалоб не поступало.
      Марш Коллинз улыбнулся Энджи.
      – Конечно, эта очаровательная леди не та самая жена, с которой ты собираешься развестись?
      Краска залила щеки и шею Энджи, и она поспешила прикрыть нижнюю часть лица веером.
      – Марш, ты осел. Сейчас не время говорить о разводе.
      – Так ты передумал? – Брови Марша взметнулись вверх. От гнева у Сэма сдавило грудь и плечи. Ему стало тесно в вечернем костюме.
      – Как я уже сказал тебе, развода не будет до тех пор, пока не сделают операцию Дейзи. – Он взял Энджи за руку и повлек ее к лестнице. – Ты хотела знать, кто такой Марш Коллинз? Это поверенный, адвокат, не имеющий своего офиса и не обладающий чувством времени и приличия. – На лестничной площадке он положил руки на плечи Энджи и повернул ее лицом к себе. – Эти разговоры о судебных исках и разводе ведь не испортят нашего вечера?
      Напоминание о том, что в этот вечер она была с мужем, от которого хотела избавиться, не прибавило Энджи бодрости. Но Марш Коллинз всего лишь проявил бестактность. Энджи не усмотрела в его словах дурных намерений.
      – Нет, – ответила она решительно. – Ничто не испортит этого вечера. – Она гордо подняла голову и вскинула подбородок. Пальцы ее расслабленно покоились на рукаве Сэма. – Пойдем поглядим на эти европейские картины.
      Глаза у них округлились при виде некоторых картин Моне, перед которыми они стояли, подталкивая друг друга локтями в бока. Большинство картин показалось им расплывчатыми, и они решили, что эта выставка – расточительство со стороны Страттона Майлза.
      Ее восхитило то, что им с Сэмом обоим не понравилась эта непонятная живопись, но зато некоторые реалистически написанные портреты их обоих восхитили, и ее хорошее настроение возвратилось к ней. Им никогда не придется и дальше жить одним домом и украшать его произведениями искусства, но ей было приятно сознавать, что они были бы единодушны в выборе картин.