В сопровождении двух собак — а собаки в деревне, казалось, не умели лаять — она пошла прочь, все дальше удаляясь от голосов, кричащих что-то неразборчивое в большом вигваме. Мем решила подождать Уэбба у ивняка, росшего по берегам ручейка.
Два абсолютно голеньких пухленьких малыша, едва научившихся ходить, копались в сырой земле, за ними наблюдала старая индианка с лицом, сморщенным как печеное яблоко. Старуха никак не отреагировала на появление Мем, а малыши весело загалдели и замахали палками, которыми рылись в земле, но тут же возобновили свою игру.
Мем улыбнулась детишкам и представила себе Уэбба таким же темноглазым малышом. Она увидела его и в ребятишках постарше, которые с игрушечными луками и стрелами охотились на мышь, и в одном из подростков, скачущих наперегонки на пони.
Вздохнув, Мем уселась на плоский камень и принялась размышлять о том, каково жить кочевой жизнью, что чувствуешь, когда весь день охотишься на крупную дичь, а ночи проводишь в вигваме на мягких буйволиных шкурах.
Свобода этих людей, их близость к природе глубоко ее взволновали. Потом Мем подумала о том, как бы она себя чувствовала, отказавшись от пахнущих свежестью чистых полотняных простыней. А каково забыть о соленой пище, о теплой комнате зимой, о лампе для чтения и о плите?
Образ жизни индейцев весьма отличался от привычных для нее понятий о комфорте. За обедом в вигваме хозяйничала старшая жена, но, кроме нее, присутствовала еще и жена помоложе. Обе, несомненно, озабоченно следили за тем, как уезжает их муж, вероятнее всего — грабить соседние поселения; бедняжки не знали, вернется ли он живым. А на шесте перед большим вигвамом она заметила нечто отвратительное — кажется, это был скальп. Одна из женщин, похоже, весьма гордилась им.
Нет, несмотря на всю притягательность свободы, Мем не могла представить себя живущей жизнью индейцев. Отказаться от удобств — это, увы, не для нее. И явное напоминание о жестокости беспокоило ее. И все-таки… тут было чему и позавидовать.
— Хорошо провели время? — раздался голос у нее над головой. А потом заговорили на языке сну, сказали что-то Ярдое: «Не выберешь ли другое место для малышей?»
Старуха, не взглянув на Мем, кивнула и встала. На удивление гибкая, она повела малышей дальше вдоль ручья. Наблюдая, как она идет, Мем вспомнила, что взрослые мужчины и женщины тут не обращались друг к другу прямо или в присутствии других и не смотрели друг другу в глаза.
Поскольку она не знала, наблюдают ли за ними жители деревни, старуха не повернулась и не посмотрела Мем в лицо. Мем подождала, когда Уэбб обойдет камень. Остановившись перед ней, он скрестил руки на своей обнаженной груди и стал похож на молодого бога, стоявшего на фоне синего неба и лиловых гор.
У Мем до боли сжалось сердце. Может ли быть мужчина красивее его? Нет, ему место на горе Олимп, по правую руку от Зевса.
— Это мистер Сноу послал вас за мной? — спросила Мем тихо.
Уэбб уставился в какую-то точку прямо над ее головой.
— Сломанная Лапа послал Всадника к каравану. Он опасался, что белые могут решить, будто он взял вас в заложники, и отправят на выручку вооруженный отряд.
Мем нахмурилась, нервно расправляя складки юбки.
— Я не подумала об этом.
— Вы исчезли. Никто не знал, куда вы пошли. — Тон его был резок, он гневался. — Коуди велел погонщикам не лечить пока мулов и отправил их искать вас повсюду. — Мускулы играли на его плечах и руках. — Вы поступили глупо и необдуманно, Мем.
Глупо, да. Теперь она поняла. Но ей никогда не приходила в голову мысль о возможной опасности. Она посмотрела на него с вызовом.
— Со мной обращались с большой учтивостью.
— Уверен, что это именно так, потому что знаю Сломанную Лапу. Но не все жители деревни радушно принимают незваных гостей. И вы могли оказаться здесь в большой опасности. Между прочим, погонщики и половина невест уверены, что вас увели враждебно настроенные индейцы, увели против вашей воли. Майлз Досон уже собирался мчаться в деревню и вести переговоры о вашем освобождении на языке оружия. Если бы караванщиком был менее знающий человек, а не Коуди Сноу, из-за вашей прихоти могли бы погибнуть люди!
Мем невольно раскрыла рот и уставилась на него.
— Но я пришла сюда добровольно, и со мной обращались хорошо. Я прекрасно провела день!
Его черные глаза продолжали метать молнии, но в его взгляде промелькнуло удовлетворение.
— О чем, черт побери, вы думали?
— Я только хотела посмотреть деревню индейцев, — ответила Мем, беспомощно разведя руками. — Это было так… здорово. — Ее глаза потемнели от печали. — Но все это однажды исчезнет, верно?
Уэбб промолчал, и она продолжала:
— Вигвамы их сделаны из бизоньих шкур. Они спят на шкурах бизонов. И все, что им нужно для жизни, получают из этих животных. Но сколько бизонов мы видели? Три? Четыре? А сколько белых охотников за бизонами? Сотни. — Мем покачала головой, убирая со лба огненно-рыжий локон. — В конце концов в прерии не останется ни одного бизона. И что тогда будут делать эти люди? Как они станут жить?
Мем вспомнила высокие кучи бизоньих шкур, покрывающих землю в ущелье, их транспортировали на восток. Горы шкур издавали зловоние и привлекали тучи мух. Но мух было куда больше, чем шкур, отметила она тогда про себя. Лишь теперь она поняла, что ожидает индейцев. Бизонов систематически истребляли. Когда эти животные исчезнут, исчезнут и индейские поселения.
Мем нахмурилась и посмотрела на Уэбба:
— Будь я индейцем, я бы ненавидела белых, которые убивают животных, необходимых для поддержания жизни.
У Уэбба скулы свело, точно от резкой боли, и Мем поняла, что попала в самое больное место.
— Все это когда-нибудь исчезнет, не так ли? Наша культура против их культуры?
Уэбб внимательно посмотрел на нее, затем сказал:
— Да. И это одна из причин нашего с Коуди решения… Это наша последняя поездка на Запад.
— Вы вернетесь в Англию и займетесь делами своего отца?
Уэбб кивнул, глаза его потемнели, почти слившись со зрачками.
— Какой другой женщине могут прийти в голову подобные мысли? — спросил он, с любопытством разглядывая ее лицо.
Она задрала голову и посмотрела на него:
— Вы знаете меня лучше, чем я сама. Даже лучше Бути. Я — женщина, которая хочет познать мир. Слишком любопытная. И это часто мне не на пользу.
Он рассматривал ее так пристально, что Мем задышала чаще.
— Я понимаю тебя, Женщина, Которая Хочет Познать Мир.
— Я понимаю тебя, Танка Тункан, — прошептала Мем.
Не отводя взгляда от ее глаз, Уэбб взял ее за плечи и заставил встать. Сердце Мем билось так сильно, что она подумала: Уэбб наверняка слышит его удары. Целую минуту он сжимал ее плечи, глядя ей в лицо.
Потом склонился к ней, и она поняла, что он хочет ее поцеловать. Губы ее раскрылись. Она тихо вздохнула и чуть прикрыла глаза, трепеща от ожидания.
Это не был тот страстный поцелуй, которым Уэбб наградил Августу при лунном свете. Его полуденный поцелуй был осторожным и нежным. Он касался ее губ так бережно, словно ожидал, что Мем отшатнется от него. По правде говоря, Мем не поняла, что для него означал этот поцелуй.
Но для нее поцелуй Коута был словно вспышка молнии. Горячий трепет, который пробежал от ее губ по всему телу, потряс в равной степени и ее душу. Это был поцелуй, испытать который Мем уже не надеялась, но о котором мечтала тысячу раз. Теперь она поняла, что ее мечты были ничто по сравнению с реальностью.
Когда Мем перестала ощущать его губы, она открыла глаза — он смотрел на нее сверху вниз с явным удивлением, на его скулах заиграли желваки. Его пальцы все еще сжимали ее плечи, и Мем подумала, что он поцелует ее еще раз. Но он медленно поднял голову и, взглянув на деревню индейцев, сказал:
— У тебя храброе сердце, Женщина, Которая Хочет Познать Мир.
— О, если бы нам не нужно было возвращаться к каравану, — прошептала Мем, облизывая губы. Она не знала, что говорят люди после поцелуя. Ей хотелось, чтобы Уэбб поцеловал ее еще раз, поцеловал так же страстно, как целовал Августу. В этот момент она желала одного: построить свой вигвам, нехитрое жилище, где бы его вещи были по одну сторону, а ее — по другую. — Если бы это было возможно, убежать и путешествовать с индейской деревней.
Он посмотрел на нее каким-то отрешенным взглядом. Мем казалось, что его глаза обжигают кожу, оставляя на ее лице пылающие следы. Ее горячие пальцы ощущали его обнаженную грудь как монолитную твердь. Она боялась пошевелиться, даже вздохнуть: случись это, и она не удержится, ощупает все его тело, ей так давно этого хотелось.
— Я тебя понимаю, — повторил Уэбб, глядя на нее рассеянно и чуть озадаченно. Мем рассмеялась:
— Я всегда понимала тебя, мой милый друг.
— Пойдем, — сказал он неожиданно, отпуская ее плечи. Еще раз взглянув на нее, Уэбб направился к своему мустангу.
Она последовала за ним, как велели обычаи индейской деревни. Появились женщины. Окружив Мем, они прощались с ней на, увы, непонятном ей языке. Мем кивнула мужчинам, потом Уэбб помог ей взобраться на мустанга и сел верхом позади нее. Они медленно выехали из тенистой ложбины.
Ошеломленная, раздумывающая о том, куда же приведет ее нынешний день, Мем совершенно не заметила детишек, бегущих за ними. Она могла думать только об обнаженной груди Уэбба, которая была прижата к ее спине. Его прикосновение обжигало ее. В первый раз Мем Грант пришло в голову, что она ужасно похотливое создание.
Силы небесные! Брови ее высоко взлетели, и широкая улыбка округлила губы, которые все еще хранили пламя его поцелуя. Она, Мем Грант, суховатая старая дева, оказалась женщиной, полной похоти. Ну и ну! Это доставило ей радость. Мем в глубине души надеялась, что и она желанна, а с желанным мужчиной она может быть даже слегка бесстыдной. Мелкая дрожь пробежала по ее телу. Когда бедра Уэбба коснулись ее ягодиц и он потянулся за поводьями, обнимая ее, Мем закрыла глаза, наслаждаясь удивительными ощущениями, проснувшимися в ее теле.
О! Если мысли, которые родились в ее разгоряченной голове, явились не случайно, то она действительно желанна и способна на утонченное бесстыдство. С желанным мужчиной. С этим мужчиной.
Мем расслабилась в его объятиях и, пока они въезжали в усеянную кактусами бесплодную равнину, вспоминала мельчайшие подробности его нежного поцелуя.
— Что за чертовщина…
Мем вздрогнула и открыла глаза. Инстинктивно почувствовав опасность, она напряглась, опираясь спиной о его грудь.
Теперь она услышала возгласы и увидела клубы пыли вокруг фургонов.
— Нападение на караван!
Ее слова утонули в шуме ветра, — он засвистел у нее в ушах, когда Уэбб вонзил каблуки в бока мустанга и тот полетел вперед.
Они оба наклонились: Уэбб — чтобы подгонять мустанга, Мем — чтобы, ухватившись за развевающуюся гриву, удержаться на коне. Мем поняла Уэбба без слов: едва он остановил мустанга, она спрыгнула на землю, утонув в облаке пыли. А когда пыльная завеса развеялась, Мем увидела стремительно удаляющуюся фигуру всадника — Уэбб ускакал, оставив Мем у ее фургона.
Не обращая внимания на колючки, вонзившиеся в ее ладони, Мем нырнула прямо под фургон. Бути смотрела на нее глазами, полными слез.
— О, Мем, бедняжка моя дорогая! Эти дикари… они обидели тебя? — шептала она дрожащим голосом.
— Да нет же, нет!
Фургоны тем временем окружили всадники; слышались ружейные выстрелы. Погонщики дали ответный залп.
— Что они с тобой сделали?
— Бути! — Мем приподнялась на локтях, стукнулась головой о дно фургона и раздраженно посмотрела на свою растрепанную сестру. — На нас совершено нападение!
Бути лежала на животе, отмахиваясь рукой от пыли, покрывшей плотным слоем ее лицо.
— Что они с тобой сделали? Мы просто в ужасе! Все так волновались за тебя!
— Я отправилась к индейцам по собственной воле. Они покормили меня обедом и дали холодной воды. Они показали мне свои дома, шитье и своих детишек. Я прекрасно провела время, и мне не хотелось возвращаться назад! Никаких неприятностей не произошло! Глаза Бути стали печальными.
— О, Мем, как это похоже на тебя — принимать все с таким мужеством. Бедняжка моя, храбрая моя сестричка! Мы вместе попытаемся пережить все те ужасы, что случились с тобой.
Мем уронила голову на руки и издала протяжный стон:
— Если нападающие нас не застрелят, я тебя задушу. А вообще, кто эти люди?
Бути пыталась перекричать грохот выстрелов и стук лошадиных копыт.
— Джейн думает, что это банда Куинтона! Они налетели так внезапно. — Одинокая слезинка проложила грязную дорожку вниз по ее щеке. — Я одна во всем виновата.
— Это смешно!
Но все возражения Мем разбились бы о твердую уверенность Бути, что это она виновата в налете на них Куинтона. Мем еще раз мысленно обругала Августу Бойд за то, что та вбила эту мысль в голову Бути. Она притянула сестру поближе к себе. Они обнялись, задыхаясь от пыли, колючки кактусов впивались в их тела. Господи, да что же такое происходит?
И над всем этим, словно мягкое облако над покрытой снегом вершиной, парил поцелуй Уэбба — Мем все еще ощущала его на своих губах. ***
Коуди, продолжая стрелять, бросился прочь с дороги, когда мустанг Уэбба выскочил на него. Мустанг перепрыгнул через оглобли фургона с оружием. Секунду спустя Уэбб стоял рядом с Коуди, готовый открыть стрельбу по всадникам, которые с криками скакали вокруг каравана.
Вот один упад с лошади, потом другой — и временное затишье.
— Они уходят! — закричал Коуди. Развернувшись, Уэбб и Коуди вместе разбросали оглобли, давая лошадям место для прохода.
— Закрой за нами! — заорал Коуди прямо в покрытое притираниями лицо Перрин, смотревшей на него сквозь завесу оседающей пыли.
Майлз Досон первый галопом проскакал через образовавшийся проход, за ним — Гек Келзи. Следующими были Уэбб и Коуди, отставший от него на лошадиное копыто. В последнюю минуту Коуди увидел, как Перрин бросилась к оглоблям фургона, за ней — Хильда, Уна и Тия.
Да провались ты к дьяволу, Джейк Куинтон! Коуди больше всего хотелось приказать Геку Келзи остаться с караваном, взять Уэбба и выследить Куинтона хоть на краю земли.
Куинтон с людьми исчезли в скалистом ущелье, словно тени в полдень. Если бы не наступающая ночь, Уэбб мог бы следить за разбойниками до тех пор, пока они не разбегутся, но долг Коуди — охранять караван. Немного подумав, он приказал людям вернуться в лагерь.
По возвращении они увидели, как женщины насыпают холмики сухой земли над двумя неглубокими могилами. С помрачневшим лицом Коуди остановил свою клячу рядом с Перрин и внимательно вгляделся в ее распухшее лицо. Ей досталась большая доза яда, чем ему.
— Кто? — спросил он.
— Это не наши, — поспешно ответила она. — Двое из нападавших. Неопознанные.
Коуди коротко кивнул и с облегчением вздохнул. Он отыскал взглядом Мем Грант, которая стояла, опершись на черенок лопаты, и подъехал к ней. Глаза его метали молнии.
— Не смейте больше поодиночке уходить из лагеря. Если собираетесь отойти дальше, чем на сотню ярдов, предупредите кого-нибудь. Понятно? Вы совершили серьезный проступок и поплатились за это.
— Простите. — Мем потупилась. — Мне следовало бы сказать Перрин, куда я иду. Я прошу прощения за беспокойство, которое причинила всем.
Мем просила прощения не за то, что ушла, а за то, что никому об этом не сказала. Коуди подавил вздох. Но он понял, почему Уэбб восхищается этой женщиной. Он, кажется, начинал понимать, что каждая из невест — необычная личность. Но Мем Грант — единственная до всех, кто в одиночку отправился осматривать индейскую деревню. Так же как Перрин Уэйверли была единственной, кто захотел помочь Августе.
— Пока вы здесь, — прокричал Коуди, призывая к тишине, — хочу сказать, что нападавшими были Джейк Куинтон и его люди. Я видел самого Куинтона.
— Ему нужен был фургон с оружием, — уточнила Перрин безразличным тоном. — Карабины и порох — это ваше будущее, и мое тоже.
Холодный взгляд Коуди был ей ответом.
— Фургон едет с нами в Орегон, мы уже уладили это. Без него ваши женихи лишатся домов, которые они, несомненно, строят для вас сейчас.
— Джейк Куинтон будет продолжать нас преследовать? — спросила малышка Тия Ривз, дрожа от страха.
— Весьма вероятно, — буркнул в ответ Коуди. Он посмотрел на Уэбба, потом перевел взгляд на множество вопрошающих женских глаз.
— Кто из вас знает, как пользоваться пистолетом или карабином?
Вперед вышли Сара Дженнингс и — что его удивило — Джейн Мангер.
— С сегодняшнего дня ежедневно во время полуденного отдыха и после ужина у нас будут уроки стрельбы. Я стану обучать половину из вас в полдень, а Уэбб — вечером. Мы будем придерживаться такого расписания до тех пор, пока каждая не научится управляться с карабином. Я хочу, чтобы любая из вас смогла защитить себя.
Коуди хотел было спросить, кто снова разрезал его потник, но передумал. Это случилось тогда, когда к ним в форте Ларами присоединились новые погонщики. Но он не верил, что мужчине придет в голову подобное — разрезать его постель.
Взгляд его встретился с глазами Перрин.
— Мне бы хотелось переговорить с вами после ужина, миссис Уэйверли. Мне нужен перечень повреждений фургонов и травм у людей, пусть и незначительных.
Чтобы Перрин не успела придумать причину отказа, он тут же вонзил шпоры в бока лошади и умчался собирать скотину, разбежавшуюся во время нападения.
Коуди не оставался наедине с Перрин с той самой ночи, как они переехали ущелье, с ночи, когда он был с ней. Он ненавидел себя за то, что стремился снова встретиться с ней с глазу на глаз.
Он снова хотел ее. Более того, он подозревал, что она именно та женщина, которую он никогда не сможет выбросить из головы. Между ними образовалась связь, которая была крепче простой физической потребности. Что представляла собой эта связь, он точно не знал. Но начинал понимать, что она существует и пустила корни где-то в глубине его души.
Особенно его волновал вопрос, который задала ему Перрин. Сперва он счел его смешным, но по размышлении пришел к выводу, что он весьма серьезен: как бы он поступил, о чем бы теперь думал, не окажись она опытной женщиной?
Значит, Перрин считала, что он просто воспользовался ею, чтобы удовлетворить свою страсть? Это ведь так удобно во время продолжительного путешествия…
Ответы на эти вопросы ускользали от него, вернее, он не хотел анализировать, не хотел признаваться самому себе, что у него возникли серьезные чувства к этой женщине.
Глава 18
Наконец они покончили с дневными делами. Почти все женщины укололись о колючки кактусов, а у Тии было растяжение на левом запястье. И на каждом фургоне красовались дыры от пуль. Гек Келзи при свете фонаря чинил простреленные ведра для питьевой воды. Майлз Досон возился с мулом Копченого Джо: во время набега бедняге повредили ухо.
— Конечно, наше будущее зависит от выручки за оружие и порох. Мы должны доставить фургон с оружием в Орегон, — сказала Перрин, подняв голову к первым ярким звездам, которые разорвали мрак ночного неба. — Но мы боимся Куинтона и его шайки.
Перрин стояла рядом с Коуди у густых зарослей заячьих лапок. Запах пороха и дым все еще висели в воздухе после первых уроков стрельбы. Перрин вдыхала запах серы и дымок от жарящихся буйволиных отбивных, вдыхала ароматы бекона и бобов — дразнящие запахи теплой ночи.
Коуди поднес к губам кружку с кофе.
— Как отреагируют женщины, если я оставлю Гека охранять фургоны, а мы с Уэббом попытаемся организовать погоню за Куинтоном и его людьми?
Перрин оторвала взгляд от желваков, игравших на скулах Коуди.
— Гек Келзи — хороший человек, — лаконично ответила она после продолжительной паузы. — Но у него нет навыков караванщика. Сомневаюсь, что он смог бы предотвратить резню, если бы Майлз Досон бросился, как он и намеревался, в индейскую деревню освобождать Мем.
Перрин вообще-то отчитала Мем за ее безрассудство, но не была уверена, что Мем слышала хотя бы слово из ее нотации. Мем улыбалась с отсутствующим видом и кивала головой; ее мысли витали где-то очень далеко.
Коуди выплеснул кофейный осадок на землю и бросил кружку к фургону Копченого Джо.
— Я опасался, что именно так вы и скажете. — Сунув большие пальцы в задние карманы штанов, он продолжал, глядя мимо нее: — Я скучал по тебе.
Перрин замерла, почувствовав стеснение в груди.
— Если мы уже все обсудили, я пойду ставить палатку. — Она сказала себе, что не хочет больше слышать Коуди, что бы он ни сказал. И все-таки… зная, что она увидится с ним сегодня вечером, Перрин истратила драгоценную воду, чтобы смыть белую замазку со своего лица.
Коуди загородил ей дорогу.
— Ты хочешь, чтобы я попросил прощения за то, что произошло между нами? Я об этом вовсе не жалею. Ты хочешь, чтобы я поклялся, что этого больше не произойдет? Я очень надеюсь, что это случится еще. Я не могу выбросить тебя из головы.
— Пожалуйста, Коуди, дай мне пройти. — Ее шея и щеки порозовели, а тело вспомнило ту жаркую ночь и крепкие мозолистые руки. Да, Перрив помнила все, и эти воспоминания причиняли ей боль.
Подняв руку, Коуди убрал локон, упавший ей на щеку.
— Что ты от меня хочешь, Перрив?
Удивленная его вопросом, она взглянула в его глаза, в глубине которых собиралась буря. Морщинки, идущие от носа к губам, сделались глубже. Здравый смысл подсказывал ей: быстрее беги, беги от него, — но кончики его пальцев на ее щеке, казалось, пригвоздили ее к месту, у нее не было сил пошевелиться, она едва могла дышать.
— Я ничего не хочу от тебя, — прошептала Перрин. Его пальцы коснулись уголка ее губ.
— А я знаю, чего хочу. Думаю… надеюсь, что и ты хочешь того же. — Его горящий взгляд сверлил ее насквозь. — Перрин, ради Бога! Мы с тобой ходим кругами, словно дикие кошки. Ничего не изменилось, только половину времени мы шипим друг на друга, а другую половину…
— Коуди, пожалуйста. Не надо. — Глаза ее закрылись, а из горла вырвался тихий стой.
Хотя вокруг сгущалась тьма, но кто-то мог заметить две тени, слившиеся в одну. Эта мысль напугала ее, и Перрин заставила себя отступить на шаг. Она прижала ладонь к губам. Почувствовав, что Коуди сделал движение ей навстречу, она напряглась и расправила плечи, решимость ее окрепла.
— Мы совершили ошибку, — сказала Перрин, потупившись. — Больше мы ее не повторим.
Теплые руки сомкнулись вокруг ее талии, и она шумно вздохнула. Коуди поцеловал ее в шею, и горячее прикосновение его губ заставило ее покачнуться и затрепетать.
— И ты можешь об этом забыть? — хрипло спросил он, обдавая горячим дыханием ее кожу. Да, она никогда этого не забудет.
— Я хочу… я хочу… — Сердце ее бешено заколотилось. Неожиданно Перрин почувствовала непреодолимое желание — наброситься на него с кулаками. Она хотела бить его в грудь и плакать, пока у нее не кончатся слезы. И еще ей хотелось, чтобы он ее обнял и успокоил, сказал, что они всегда будут вместе. Гнев переполнил ее, когда она поняла, что этого никогда не произойдет.
Ее трепещущее тело не поняло разницу между гневом и страстью. Тот же быстрый ток крови, тот же горячий румянец окрасил ее щеки. Дыхание ее участилось. Глянув в его лицо, Перрин увидела Коуди как бы сквозь пелену и почувствовала, как ослабели ее руки и ноги. День и ночь думала она о его сильных руках, возносящих ее тело на высоты, о существовании которых она и не подозревала. Перрин постоянно слышала его голос, страстно шепчущий ее имя, она помнила каждое мгновение близости с ним.
Сжав кулаки, Перрин смотрела на него с отчаянной решимостью, и все, что она чувствовала, было написано у нее на лице.
— Я не буду твоей любовницей, Коуди. Не буду твоей игрушкой на время этого бесконечного путешествия. — Собственные слова причиняли ей боль — ее тянуло к Коуди. — Если я не докажу самой себе, что я больше чем прыщик, который может сковырнуть любой мужчина, тогда я — человек конченый. Я никогда не смогу заслужить уважения, если сама не буду уважать себя.
Коуди пристально смотрел на нее; его желание было столь велико, что она даже на расстоянии почувствовала его.
— Ты не сможешь уважать себя, пока не будешь ходить с высоко поднятой головой. Ты знаешь, что ходишь, опустив голову, и смотришь в землю? — Его долгий взгляд стал ироничным. — И, черт побери, Перрин, ты вовсе не прыщик!
— Тогда кто же я для тебя? — Ее хриплый шепоток выдавал нетерпение услышать ответ — ответ, которого он не может дать.
— Я пока не знаю, понимаешь? Черт возьми, я не знаю! — Он провел пятерней по волосам, спадавшим ему на лоб.
— Чего ты ищешь, Коуди? Чего ты хочешь?
— Настало время решить, — ответил он наконец, играя желваками. — Я хочу иметь клочок земли. Немного скота. Лошадей.
— А в твоих мечтах есть место для людей? — спросила Перрин, стараясь разглядеть в темноте его лицо. — Кто будет жить с тобой в твоем доме?
— Только я.
«И уж конечно, не женщина, которая когда-то была любовницей другого».
Перрин беспомощно уронила руки.
— Мы оба трусы, Коуди Сноу, — сказала она наконец. — Ни у одного из нас не хватает храбрости доверять другому и любить. Мы оба — трусы.
Перрин чувствовала на себе горящий взгляд Коуди, когда возвращалась к своему фургону. Ей отчаянно хотелось бежать ему навстречу, а не уходить от него прочь. Но она не могла позволить еще одному мужчине разрушить ее репутацию, ведь для того, чтобы восстановить ее, она приложила столько усилий.
Все написали свои имена смолой на Индепенданс-Рок[4] и заплатили по три доллара с фургона, чтобы пересечь высокие быстрые воды Суитуотер-Ривер. И вот они въехали в край глубоких песков и постоянных сумерек. Когда женщины набрались достаточно сил, чтобы говорить, они шутили, что комары теперь стали размером с колибри.
Дорога плавно взбиралась на высоту восьми тысяч футов в Скалистых горах, в направлении Саут-Пас.
На севере Августа видела ошеломляющие пики хребта Уинд-Ривер, возвышающиеся над огромными серыми топями. На юге взлетала ввысь плоская вершина Столовой горы.
Она хлопнула вожжами по спинам своих мулов — движение, ставшее теперь автоматическим. Безобразные перчатки из оленьей кожи, которые она взяла взаймы у одного из погонщиков, скрывали ее руки, которые за последние недели окончательно загрубели. Волдыри затвердели и превратились в мозоли.
И это была не единственная удивительная перемена, произошедшая в ней. Когда Августа опускала воротник и вглядывалась в зеркало, она видела полоску коричневой кожи над молочной белизной внизу. Только ее нос продолжал обгорать и лупиться.
Теперь Августа умела устанавливать палатку и научилась разжигать костер, если ветер был не слишком сильным. И сама варила кофе. И готовила себе завтраки и ужины. Меню никогда не изменялось. Она ела ветчину и бобы на завтрак, непропеченные бисквиты и жареную колбасу в обед и на ужин. Когда она научилась готовить — и никто не был удивлен этим больше, чем она сама, — ей пришло в голову, что она может спросить Сару, как жарить бифштекс из антилопы. Ведь было бы глупо отказываться от дичи, которую время от времени мужчины приносили в лагерь. Августа старалась внести разнообразие в свое скудное меню.
И, к своему удивлению, стала ухаживать за собой. А еще более удивительно, что впервые за всю свою жизнь она добилась чего-то без помощи своего имени и предков.
С каждым днем Августа чувствовала себя все увереннее. Однако постоянно слабела от переутомления. Она начинала беспокоиться: ей становилось все труднее и труднее выбираться из постели и смотреть в лицо новому суровому дню.
Каждый раз, когда какая-нибудь из невест спрыгивала с фургона, чтобы пойти рядом и дать отдых плечам, затекшим от сидения с вожжами, у Августы появлялось желание иметь соседку по фургону. Было бы значительно легче, если бы кто-то разделил с ней работу, взяв на себя часть ежедневных хлопот.
Было бы здорово, если бы кто-то заметил те перемены, которые в ней произошли, а возможно, и сказал бы словечко похвалы.
Закусив губу, Августа обошла фургон и развернула своих мулов, прежде чем натянуть вожжи.
Потом к фургону подошел один из погонщиков, чтобы выпрячь животных. Сегодня ночью они будут вольно пастись. Это означало дополнительную работу, когда их будут собирать утром, но что поделаешь — кое-где еще сохранилась трава, вытоптанная прошедшими перед ними караванами.
Когда она спустилась на землю, то прежде всего размяла руки и ноги, чтобы снять судорогу. Ей предстоит еще выкопать ямку для костра, затем приготовить себе ужин, принести воды, устроить небольшую постирушку, вычистить котелок и помыть тарелки после ужина, установить палатку, расстелить постельные принадлежности, подготовить посуду для завтрака, починить чулки, для чего придется попросить у кого-нибудь маленькую керосиновую лампу. Мысли о том, что ей предстоит еще сделать, заострили черты ее лица.
Но уставшую Августу захлестывала волна гордости, теперь она знала: новая Августа сделает все, что должна. Она была в этом уверена.
Августа терпеливо подкладывала лепешки кизяка в слабое пламя, смолола немного кофе и тут вдруг почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Вздрогнув, она резко подняла голову.
— Кора! — На какое-то мгновение Августа, вопреки логике, обрадовалась хоть кому-то, с кем можно поговорить, пусть даже это была Кора. Чуть позже она заметила ее язвительную улыбочку.
— Трудно, не так ли? Ехать без отдыха. Ваши руки и плечи не дрожат от усталости по ночам, когда вы забираетесь к себе в палатку? У меня тряслись, когда я прислуживала вам целый день.
Огонек погас в глазах Августы — она отошла от костра, устало стряхивая крупинки кофе со своего пыльного подола.
— Что тебе нужно?
— Нужно? Если честно, я пришла предложить помощь.
Губы Августы вытянулись в ниточку.
— Какую еще помощь?
— Когда завтра мы доедем до Саут-Пас, я намереваюсь продавать рисунки Тии, пока мы будем ждать своей очереди, чтобы проехать. — Ухмылка искривила ее рот. — Так я хочу поинтересоваться, не желаете ли, чтобы я порасспросила покупателей об Иглстонах.