Глава 1

Округ Галливер, Канзас, 1880 год

Шериф Гейн, прищурившись, посмотрел на виселицу и сдвинул шляпу на затылок.

— Ну что ж, парни, считайте, что вам сегодня повезло.

Четверо мужчин со связанными за спиной руками стояли на скамейках. На шее каждого из них свободно болталась веревочная петля. Хотя год только начался и на дощатых тротуарах Мейн-стрит еще лежали сугробы, полуденное солнце припекало, и струйки пота стекали по лицам преступников и немногочисленных зевак, привлеченных бесплатным развлечением.

— Значит, так. Власти округа Галливер постановили, что, если эти леди, — шериф указал большим пальцем назад, на стайку женщин, жавшихся за его спиной, — пожелают выйти замуж за кого-то из вас, сукины вы дети, вам удастся сохранить свои никчемные жизни, а приговор будет считаться приведенным в исполнение.

Глаза четырех приговоренных устремились на женщин, которые пристально разглядывали их.

Верхняя губа шерифа Гейна кривилась от отвращения к тому, что ему пришлось осуществлять правосудие столь противоестественным способом.

— Тот, кого один из этих цветков Канзаса выберет в мужья, — он бросил угрюмый взгляд на висельников, — прямо с помоста проследует в суд для церемонии бракосочетания. Если какой-нибудь умник вздумает потом сбежать, сделка будет отменена. Мои ребята достанут его из-под земли и без проволочек повесят там, где найдут. Ну а тех, кто никому не приглянется, вздернут сейчас.

Жители округа Галливер слышали такие речи и раньше. Шериф, однако, позволив приговоренным переварить возможность отмены приговора, пространно разъяснил, благодаря чему появилась эта лазейка в законе.

Вначале по мужскому населению округа прошлась война, затем последовал набор рекрутов в кавалерию, и уцелевшие мужчины были мобилизованы на борьбу с индейцами. В итоге осталось так мало представителей сильного пола, что в Пэшн-Кроссинге, самом большом городе округа, действовал всего один салун, а единственный захудалый бордель мог предложить услуги только двух шлюх, едва сводивших концы с концами, да и те подумывали об отъезде. В Пэшн-Кроссинге не нашлось бы мужчин даже для доброй потасовки в субботу вечером.

И что куда важнее, в городе не хватало рук для того, чтобы сеять зерно и собирать урожай, построить амбар или починить сооружения, приходящие в упадок. Короче говоря, в Пэшн-Кроссинге не было работников.

Шериф Гейн закончил речь, ловко сплюнул табачную жвачку в замерзшую грязь и обратился к женщинам, намеревавшимся принять участие в выборе мужей.

— Кто вытянул первый номер?

— Я. — Рози Малви выступила вперед. Услышав смешки зевак, она вызывающе распрямила плечи. Пусть себе посмеиваются в платочки. То, что она, Рози Малви, решила обзавестись мужем, никому в Пэшн-Кроссинге не могло показаться более нелепым и невероятным, чем ей самой.

— Не торопись, Рози. Приглядись к ним, расспроси, что к чему.

Сдвинув назад свою мужскую шляпу, Рози вытерла со лба грязь и пот. Чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, она извлекла из-за полей шляпы тонкую, купленную в магазине сигару и не спеша закурила, игнорируя респектабельных дам, которые презрительно морщились и сверлили ее взглядами. Затянувшись и удовлетворенно вздохнув, Рози в упор уставилась на почтенных матрон. Те вздернули подбородки и отвели глаза.

Было время, когда их отношение задевало ее и вызывало жгучий стыд, но все это давно прошло вместе с желанием стать одной из них. Вспоминая об этом, Рози смущалась и злилась на себя. Тогда она носила юбки, изящные крошечные ботинки на пуговках и даже закручивала волосы на нелепые бумажные папильотки, специально выписанные из Канзас-Сити или Денвера. Подумать только, в те времена Рози еще не курила и не притрагивалась к спиртному!

И что с того? Респектабельные жительницы Пэшн-Кроссинга проявляли ничуть не больше желания принять ее в свой круг, чем сейчас, когда она действительно пустилась во все тяжкие. Они отводили взоры от синяков, покрывавших лицо и тело Рози, словно винили ее самое за сломанную руку и треснутые ребра, ссадины и подбитый глаз. Похоже, эти леди искренне полагали, что она из кожи вон лезет, лишь бы оскорбить их деликатные чувства.

Теперь по крайней мере Рози знала, почему встречает ледяные взгляды и высокомерное хмыканье. Время от времени она тешила себя тем, что совершала наезды в город, напивалась в стельку и упражнялась в стрельбе в единственном сохранившемся салуне. А иногда — как, например, сейчас — была не прочь поразвлечься, раскурив сигару и выпустив облако дыма в присутствии почтенной публики. Плевать ей на них всех, вместе взятых. Рози Малви уже никогда не бывать респектабельной особой, значит, скатится она на самое дно. Теперь-то все поймут, в том числе и сама Рози, почему ей не суждено стать столпом общества.

— Рози? Ты что, передумала?

— Уж и перекурить нельзя, — огрызнулась она. Засунув большой палец за портупею, Рози небрежно двинулась вперед, чтобы рассмотреть получше товар, выставленный на виселице.

Выбор был незавидным. Все арестанты являли собой плачевное зрелище. Никто из них не отличался ни крепким сложением, ни выносливостью. Один был слишком стар для тяжелой работы, и Рози сразу отмела его. Над поясом другого нависало толстое брюхо, и в нем было больше жира, чем мускулов. Третий был куда ни шло, но совсем еще мальчик с пушком над верхней губой.

Чувствуя, как тают ее надежды, Рози замедлила шаг, приблизилась к последнему кандидату и украдкой окинула его взглядом. Довольно высокий, не старый, но и не слишком молодой. И уж точно не жирный. Тощий, как гвоздь, мужчина был в серой фланелевой рубашке и мешковатых штанах, принадлежавших, похоже, кому-то поплотнее. На руках арестанта, связанных сзади, ей удалось разглядеть мозоли, и это свидетельствовало в его пользу. Зато через распахнутый ворот просвечивала полоска кожи, бледной, как свежее масло. Кожа заключенного, давно не видевшего солнца. Да, красавчиком его не назовешь.

Не то чтобы красота имела значение. Если уж на то пошло, Рози и сама не подарок. И все же вчера вечером, решившись принять участие в жеребьевке и достаточно нализавшись, она ощутила тайную надежду, что ее муж будет радовать глаз. Впрочем, Рози не собиралась любоваться им, романтические отношения не входили в ее планы.

Так или иначе, но после вчерашней попойки Рози едва ли была в состоянии оценить кого-либо. Потирая глаза, она щурилась на резкое зимнее солнце и досадовала, что не может получше разглядеть арестанта. К тому же из-за громадного синяка вся правая сторона его лица чудовищно распухла. Один глаз заплыл, свалявшиеся темные волосы свисали почти до носа, сливаясь с клочковатыми усами, которые, в свою очередь, переходили в бороду, похожую на крысиное гнездо и закрывавшую всю нижнюю часть лица.

Рози никогда не видела дикобраза, но подозревала, что он очень напоминает этого человека своим острым носом и колючими глазами, проглядывающими сквозь завесу волос. Да, ей так и не удалось составить мнение о его внешности.

Вдобавок ко всему она страдала от жестокого похмелья, мешавшего сосредоточиться. Даже если бы солнце перестало прыгать и сверкать сквозь колючки Дикобраза, Рози не смогла бы сфокусировать зрение и разглядеть его получше. К тому же при малейшей попытке напрячь зрение в голове у нее пускалась в пляс дюжина вращающихся лезвий.

Щурясь и облизывая пересохшие губы, Рози тоскливо скользнула взглядом вниз по Мейн-стрит, туда, где виднелся квадратный фасад последнего салуна Пэшн-Кроссинга. Она отдала бы половину посевного зерна, лишь бы пропустить стаканчик у Харольда.

— Рози? — Голос шерифа прорвался, как пушечный залп, сквозь пелену похмелья. — Сказав: «Не спеши», — я не имел в виду весь день.

— Надо же мне подумать, — проворчала она, недовольная тем, что ее торопят в таком ответственном деле.

Подняв глаза на висельников, Рози обнаружила, что и сама привлекла пристальное внимание Дикобраза, который уставился на нее единственным зрячим глазом.

— Ты в фермерстве что-нибудь смыслишь? — прохрипела она наконец голосом заправского пьянчужки, напоминавшим скрежет железа. Если вырвавшиеся из ее горла звуки и смутили Рози, то ненадолго. Ведь она всю жизнь только и делала, что чего-нибудь стыдилась.

— Никогда этим не занимался.

Даже тон у Дикобраза был какой-то неживой. Возможно, ему врезали по горлу, поскольку шериф Гейн не церемонился с заключенными.

Ответ Дикобраза поразил Рози до глубины души. Она никогда не слышала, чтобы приговоренные позволяли себе такое. Когда на кон поставлено: пастись ли тебе на травке или лежать под ней, любой поклянется, что отрастит розовые крылышки и взлетит, если это угодно женщине, задавшей вопрос.

Она посмотрела на Дикобраза с пробудившимся интересом.

— Это правда, что ты убил того типа?

— Да.

Рози едва устояла на ногах от подобной наглости. Она не верила своим ушам. И кажется, не одна она. Возмущенный ропот пронесся по толпе.

— Так как же ты его подстрелил: спереди или со спины?

Здоровый глаз Дикобраза сузился, а нижняя часть лица скривилась, будто он счел вопрос оскорбительным.

— Спереди.

Что ж, вполне справедливо. Рози не видела большой беды в том, что ее потенциальный муж убил человека, — некоторые люди ничего другого и не заслуживают. Ей ли не знать?!

Рози покрепче ухватилась за ремень, распрямила плечи и сделала вид, что размышляет. Вихрь сверкающих точек кружился у нее перед глазами, расплывчатые контуры Дикобраза колебались в воздухе. В тысячный раз она дала себе обет никогда больше не пить. По крайней мере до вечера.

— Но ты хотел бы научиться фермерству?

Нахальства у Дикобраза было явно больше, чем полезно для здоровья. Уставившись на нее уцелевшим глазом, он не произнес ни слова. Любой на его месте, обладай он хоть крупицей здравого смысла, рассыпался бы в обещаниях и заверениях. Но Дикобраз вел себя так, будто его жизнь не стоит ломаного гроша. Он ничего не обещал.

— Рози? — В голосе шерифа слышалось нескрываемое раздражение.

— Ладно, я беру этого, — решилась Рози, качнув полями шляпы в сторону Дикобраза. Не бог весть что, но другие и того хуже.

Небрежно пожав плечами, она повернулась, отошла от виселицы и остановилась у ворот на солнышке в ожидании, пока другие женщины сделают свой выбор. Рози закурила, выставив вперед подбородок и демонстративно игнорируя респектабельных дам.

Впрочем, тем тоже было не до нее — всех слишком разочаровало, что на сей раз повешение не состоится. Коллективные свадьбы не интересовали никого, кроме их непосредственных участников.

Скосив глаза, Рози созерцала, как помощник шерифа Сэндс снял петли с приговоренных и разрезал веревки на руках. Судя по всему, разобрали всех мужчин, хотя Рози не могла взять в толк, кому понадобился старый хрыч или жирное пузо. То, что кто-то покусился даже на такие жалкие подобия мужчин, лишний раз свидетельствовало о бедственном положении в округе Галливер. Похоже, весь расчет сводился к тому, что любой мужчина лучше никакого. Да и что на это возразишь? Как одинокой женщине справиться с севом или собрать урожай? Как содержать в порядке дом, надворные постройки и бесконечные изгороди?

Покачав головой — и тут же пожалев об этом, — Рози раздавила окурок каблуком сапога и зашагала в ногу с Дикобразом, когда шериф повел приговоренных и их новоиспеченных невест в здание суда.

Внутри оказалось еще холоднее, чем снаружи на солнце, но стены хотя бы защищали от ветра. Помещение имело невзрачный, серый вид, присущий, по-видимому, всем судам.

Отец Паулсон, стоявший рядом со скамьей судьи, бросил на Рози осуждающий взгляд поверх очков.

— Сними-ка шляпу, Рози.

С очевидным неодобрением священник оглядел грубую мужскую рубаху, пояс с револьвером и грязные кожаные штаны. Когда Рози сняла шляпу и спутанная копна потемневших от пыли волос упала ей на спину, он вздохнул и приступил к исполнению обязанностей, за которые округ Галливер платил ему жалованье.

— Возлюбленные мои, мы собрались здесь…

Стоя рядом с Дикобразом среди сочетающихся браком пар, Рози вдруг подумала, что должна бы что-то почувствовать. Но разве о таком грезит юная девушка? Давным-давно, когда Рози еще умела мечтать, до появления в ее жизни его, она представляла день своей свадьбы во всех деталях, за исключением разве что нареченного. Эта часть всегда была несколько туманной, но неизменно подразумевалось, что будущий муж недурен собой и влюблен в нее. Поделом ей за такие дурацкие мечты.

— Чтоб ты сгорел, ну и несет же от тебя! — с отвращением пробормотала Рози, отодвигаясь подальше от Дикобраза. Нарушая общественный порядок и не раз сама попадая по пьянке за решетку, она сразу различила знакомую вонь, правда, запах никогда не казался ей настолько омерзительным и резким.

— Прошу прощения, мэм. Знай я, что сегодня женюсь, непременно надушился бы перегаром за ушами, — процедил Дикобраз, не глядя на нее.

— Уж лучше перегар, чем тюремная вонь, — прошипела Рози. Куда катится этот мир, если приговоренный убийца смеет дерзить своей невесте, женщине, которая только что спасла его жалкую шкуру?

Отец Паулсон бросил на них грозный взгляд, призывая к тишине.

— Берете ли вы, джентльмены, этих леди в законные супруги?

Все, кроме Дикобраза, с воодушевлением разразились единодушным «Беру».

Дикобраз молчал с задумчивым видом, пока Рози не ткнула его локтем под ребра. Он смерил ее здоровым глазом, выдержал долгую паузу и наконец пробормотал:

— Беру, прости меня Господи.

То, что Дикобраз размышлял, не предпочесть ли браку с ней виселицу, было неслыханным оскорблением.

— Берете ли вы, леди, этих джентльменов в законные мужья?

Чтобы отплатить ему той же монетой и напомнить, каково ощущать петлю на тощей шее, Рози не спешила с ответом.

Отец Паулсон приподнял брови и вопросительно уставился на нее поверх очков:

— Рози?

Покачиваясь на каблуках, она изучала жестяной потолок, притворяясь, что мучится сомнениями. Глубокомысленно втянув щеки, Рози даже слегка покачала головой, хотя это движение отозвалось резкой болью в ее черепе. Зная, что все замерли в ожидании и не сводят с нее глаз, Рози подняла руку и начала задумчиво изучать свои ногти.

— Рози Малви, берешь ли ты этого мужчину в законные мужья?

Она позволила напряженному молчанию затянуться до предела, ожидая от Дикобраза умоляющего взгляда или другого признака нервозности. Ничего. Наконец, крайне недовольная, Рози махнула рукой в надежде, что ей удалось изобразить равнодушие, и неохотно проговорила:

— Видимо, придется. Беру.

— Объявляю вас мужем и женой. Джентльмены, можете поцеловать новобрачных.

Рози с интересом увидела, как старый хрыч, толстое брюхо и парнишка вцепились в своих жен, как утопающие в брошенные им веревки.

Положив руку на один из своих револьверов, Рози повернулась к Дикобразу, вздернула подбородок и смерила его взглядом прищуренных глаз, который недвусмысленно говорил о том, что она скорее пристрелит «мужа», чем стерпит поцелуи.

Нечесаные волосы почти закрывали лицо Дикобраза, но не вызывало сомнений, что он тоже не горит желанием целоваться с ней. Скрестив взгляды, они как бы предоставляли друг другу возможность рискнуть и сделать первое движение.

Рози искренне наслаждалась этой схваткой взглядов, хотя и испытывала некоторые неудобства. Дикобраз был выше, чем ей казалось вначале. Она едва доставала ему до носа, и это давало ему кое-какие преимущества. Рози приходилось смотреть на него снизу вверх, что было тяжким испытанием для ее похмельной головы. Вращающиеся лезвия сместились к затылку и прошлись по позвоночнику. К счастью, подобное состояние было не в новинку Рози, и она старалась не обращать на него внимания. Рози стиснула зубы и не отводила свирепого взгляда от единственного открытого глаза Дикобраза.

Этот глаз вызывал в ней смутное беспокойство. При ближайшем рассмотрении он оказался голубым, слишком голубым для мужчины. Цвет его приводил на память анютины глазки или ягоды созревшей голубики.

— Только сунься с поцелуями — и схлопочешь пулю в предмет своей гордости. — Глаза ее нещадно резало и жгло.

— Последнее, что мне сейчас нужно, — так это целоваться с тобой.

— Отлично. Значит, у нас есть кое-что общее. — Они продолжали сверлить друг друга взглядами, тогда как остальные пары, обойдя их, рука об руку чинно двинулись к дверям. Крайне раздраженная, Рози признала, что Дикобраз достойный противник, когда дело доходит до игры в гляделки. Его единственный глаз покраснел — как, надо полагать, и ее глаза — и начал слезиться, но он не моргал и не отводил взора. Как, впрочем, и она, хотя ей казалось, что между веками насыпали и растерли песок.

— Считаю до трех, и мы оба поворачиваемся к двери, — процедила Рози сквозь зубы.

— Идет.

Ей так хотелось выиграть, что она решила слукавить и не отводить взгляд на счет «три». Однако Дикобраз проделал то же самое, и это так поразило Рози, что, не сдержавшись, она расхохоталась. Правда, прежде чем рассмеяться, Рози с размаху ткнула его кулаком в живот; Дикобраз резко втянул воздух и моргнул, принеся ей желанную победу.

Почувствовав себя немного лучше, она прошествовала к двери и вышла. Ослепленная снегом, Рози зажмурилась и застонала. Нахлобучив шляпу до самых ресниц, она размашисто зашагала к своей повозке, стоящей перед магазином. Все представление было чистой бравадой. Каждый шаг отдавался у нее в голове нестерпимой болью.

— Это твоя лошадь? — Дикобраз приблизился к Айвенго, прошелся руками по его бокам, затем передвинулся вперед и, потрепав лошадь по холке, подверг ее тщательному осмотру. — Отличная лошадь. Слишком хороша, чтобы таскать упряжку.

— Айвенго — все, что у меня осталось. Армия конфисковала почти всех лошадей пару лет назад. — Нахмурившись, Рози забралась в повозку и взяла в руки вожжи. — Залезай. — Когда они миновали виселицу, которую помощники шерифа уже разбирали до следующего раза, она продолжила: — У меня нет денег на тягловую лошадь, даже если бы ее можно было купить.

— Просто позор использовать такую лошадь в обозе.

Догадка вспыхнула как молния, и Рози тут же поняла, откуда у Дикобраза такая осанка и отношение к лошади. Скользнув по нему взглядом, она наконец заметила, что его вылинявшие форменные брюки были когда-то голубыми, а пояс украшает медная пряжка с изображением орла в серебряном венке.

— Кавалерия, — проговорила Рози. — Судя по пряжке, ты офицер.

Ее умозаключения не получили ни подтверждения, ни отрицания.

— Ну? — Она не выдержала и резко повернулась к нему после того, как они молча проехали добрую половину мили. — Если ты военный, где же твой китель? И почему тебя судили в гражданском суде?

Дикобраз даже ухом не повел. Он сидел, сложив руки на груди, и смотрел на бескрайние заснеженные поля. Холодный ветер трепал его волосы, открывая разукрашенный синяками лоб. Теперь Рози видела, что он жестоко избит и только гордость заставляет его держаться. Похоже, чтобы Дикобраз приносил какую-то пользу, его придется подлечить.

— Ты мог бы рассказать о себе, — примирительно проговорила Рози, стараясь сдержать растущее раздражение. — Ведь мы как-никак женаты, и я вправе знать, с кем связалась.

— Ты хорошо знаешь, почему я согласился жениться. А тебе-то это зачем?

Уклончивость Дикобраза только усилила недовольство Рози, но она не могла не признать, что его недоумение вполне понятно.

— Мне нужна дешевая рабочая сила, — объяснила она, пожав плечами. — Здесь вообще некого нанять, тем более дешево. Выйти замуж за осужденного — лучший — да нет, единственный способ управиться с моей фермой.

Дикобраз не отличался излишней разговорчивостью. Он снова надолго замолчал, погрузившись в созерцание прерии и как будто надеясь там что-то увидеть. И напрасно. Ничто не нарушало однообразного пейзажа. Одинокий ястреб парил над уходящей за горизонт равниной, поросшей припорошенной снегом травой. Лишь кое-где вздымались голые серо-зеленые холмы. Даже деревья появятся не раньше, чем они доберутся до фермы Рози, где вдоль берегов Пэшн-Крик растут тополя.

— Кого же ты убил? — спросила Рози, когда они проехали еще одну милю. Вообще-то ей было все равно, но лучше проводить время за разговором, чем разглядывать прерию. Может, тогда удалось бы отвлечься от мыслей о похмелье и забыть о тысяче игл, вонзавшихся в ее голову при каждом рывке и толчке.

— Ты слышала о резне при Стоун-Тоусе?

— Пэшн-Кроссинг еще не край света. — Бессовестная ложь, честно говоря. — Конечно, до нас дошли новости о Стоун-Тоусе. — Нахмурившись от усердия, Рози тщетно рылась в памяти. — Где-то возле Денвера, верно? Грандиозное сражение, как я слышала. — Она слышала кое-что еще, но головная боль мешала ей вспомнить.

— Грандиозное сражение, — повторил Дикобраз. Из-за горечи его голос прозвучал слишком резко. — Индейцы не сделали ни одного выстрела. Две роты ворвались в ущелье Стоун-Тоус и истребили целую деревню, где оставались только женщины и дети. Ни одного воина не было в радиусе шести миль. Мужчины ушли на охоту.

Рози слегка подвинулась, чтобы лучше видеть его.

— Кажется, вначале говорили, что в Стоун-Тоусе армия оскандалилась. Но потом прошел слух, что это никакой не скандал, а героическая битва. Ты был там?

— Да.

— Ну и?..

Он запустил пальцы в нечесаную гриву волос.

— Кое-кто не может смириться с тем, что войны с индейцами уже в прошлом и славные денечки миновали. Им хочется острых ощущений, вот они и ищут драки, пренебрегая законом. — Его здоровый глаз сверкнул как голубое солнце. — Индейцы в Стоун-Тоусе имели разрешение разбить лагерь на той территории.

Невольно заинтересовавшись, Рози предоставила Айвенго самому себе и обратила все внимание на Дикобраза. Лошадь найдет дорогу домой и без ее помощи.

Вот если бы только ветер изменил направление! От Дикобраза нестерпимо несло, и он был избит и изранен больше, чем ей показалось вначале. К тому же так раскачивался, что в любую минуту мог свалиться с повозки.

— Так. Значит, вы совершили налет на деревню с безоружными женщинами и детьми? — Вопрос прозвучал грубо, но Рози это ничуть не смутило.

Дикобраз скорчился на сиденье, обхватив колени руками с такой силой, что побелели суставы пальцев.

— Я отказался выполнить приказ и увел свою роту.

Рози глубоко вздохнула. Она догадывалась, чем это кончилось для него, по крайней мере в общих чертах. Военные не погладят по головке офицера, не подчинившегося приказу.

— Тебя судил военный трибунал. Разжаловали и уволили.

Он опять отвернулся, подставив лицо холодному ветру прерии.

— А какое это имеет отношение к человеку, которого ты убил?

— Ты всегда задаешь столько вопросов?

— Сказать по правде, мистер, мне плевать на вас и вашу историю. — Краска ударила ей в лицо. — Но спорю на вашу жалкую шкуру, что еще до заката в округе Галливер не останется ни души, которая бы не знала всю вашу подноготную. Поэтому не грех просветить и меня. Иначе, если кто-то и распустит язык в моем присутствии, откуда мне знать, должна ли я выбить ему зубы или проглотить оскорбление как ни в чем не бывало? Мне нет дела, кто ты и откуда взялся. Но я хочу знать то, что известно всем, чтобы принести в жертву не больше гордости, чем необходимо. По-моему, это справедливое требование.

Решив, что не дождется ответа, Рози окончательно рассвирепела и вот-вот взорвалась бы, но тут Дикобраз соизволил заговорить:

— Я был капитаном в одиннадцатом кавалерийском полку. Я отказался выполнить приказ вышестоящего офицера и был уволен из армии за действия, порочащие честь и достоинство. — Откинув голову, он посмотрел в холодное небо. — Если бы мой начальник не выдвинул обвинение, правда о Стоун-Тоусе никогда не вышла бы наружу и все они ходили бы в героях. Но получилось так, что «Роки-Маунтин ньюс» вела репортаж из зала суда, и все обнаружилось. Общественное мнение резко изменилось. Люди начали плевать вслед тем, кого еще вчера превозносили.

— Они заслужили эти плевки за то, что сотворили.

Минуту-другую Дикобраз молча смотрел на нее, но Рози не знала, что у него на уме.

— Если ты задумал уничтожить волчий выводок, недостаточно убить вожака. Нужно также убить волчицу и волчат. Именно так многие военные оценивают события в Стоун-Тоусе. Большинство моих сослуживцев считало, что именно по моей вине противники хладнокровного убийства женщин и детей подвергли их осуждению. Один из солдат, поклявшись отомстить мне, взял отпуск и последовал за мной на восток. — Он пожал плечами. — Лютер Рэдисон ранил меня в ногу, а я попал ему в грудь. Он умер.

— Но разве это не самозащита? Если ты говоришь правду, почему тебя обвинили в убийстве?

— Тебе виднее, ты лучше знаешь округ Галливер.

Рози переваривала услышанное, накручивая вожжи на руки.

— Я читала об этом процессе. В газетах писали, что негодяй, изгнанный из армии за недостойное поведение, убил героя войны, бумажник которого был набит вырезками из газет с описаниями его подвигов. В общем, судья так представил это дело.

Дикобраз ничего не сказал, только его рука судорожно дернулась к горлу.

Теперь они ехали молча, наклонившись вперед, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Их бедра тесно соприкасались на узком сиденье повозки, но они не смущались этим: так было теплее.

Еще через полмили Дикобраз снова заговорил:

— Я должен сказать тебе кое-что.

— Валяй. — Холод пробирал Рози до костей, в голове непрерывно стучал молот, вторивший скрипу колес. Все ее помыслы устремились к бутылке виски на полке в гостиной.

Дикобраз дождался, когда впереди появилась ферма, прежде чем выложить то, что было у него на уме. Он с трудом выталкивал из себя слова:

— Я в долгу перед тобой — ты спасла мне жизнь.

— Пожалуй.

Он повернул лицо навстречу ветру, разглядывая ферму и ветхие строения вокруг. По крайней мере там были деревья. Гнущиеся от ветра тополя льнули к берегам Пэшн-Крик, крошечного притока Арканзаса. Эти деревья позволяли сохранить рассудок среди плоского пространства бесконечной прерии.

— Ты говорила, что тебе нужна помощь на ферме.

— Стала бы я взваливать на себя мужа, если бы сама могла посеять и собрать урожай! Но как ни крутись, в одиночку прибыль не получишь.

— Я помогу с севом и уборкой. Это я тебе задолжал. — Повернувшись на деревянном сиденье, Дикобраз убедился, что она слушает. — А потом мне придется уехать.

Рози ощетинилась, как задубевшая на солнце шкура:

— Мы так не договаривались, приятель.

— Роуз — тебя ведь так зовут, да? — у меня есть обязательства там, на востоке. — Что-то, похожее на боль, затуманило его здоровый глаз. — Дело в том, что я должен вернуться.

— Мы женаты.

— Это ненастоящий брак. Мы заключили сделку. Тебе нужны рабочие руки, а я согласен предоставить их в уплату за спасение моей жизни. По крайней мере на время.

— Твои обязательства на востоке закончились в тот момент, когда помощник шерифа Сэндс надел петлю на твою лисью шею! Теперь у тебя есть обязательства только передо мной! — Рози выразительно положила руку на револьвер. — Условия сделки не предусматривают того, чтобы ты убрался отсюда, — намотай это себе на ус. Если попробуешь смыться, прежде чем я соберу приличный урожай, пеняй на себя. Клянусь, я найду тебя и пришью на месте! — Она скрипнула зубами, и ее сузившиеся глаза сверкнули. — Эта ферма должна приносить прибыль. Понял? Если не в этом году, то в следующем. А если не в следующем, значит, через год. — Рози с такой силой сжимала «кольт», что заныла рука. — Когда мы соберем хороший урожай, проваливай, я глазом не моргну. Сама доставлю тебя к поезду, если тебе так хочется на восток. Но посмей только смыться раньше, чем ферма начнет приносить прибыль! Клянусь, я доберусь до тебя и спущу с тебя шкуру, даже если мне придется угробить на это остаток моей несчастной, нелепой жизни!

Подозревая, что сгоряча наговорила лишнего, Рози дернула вожжи, и лошадь перешла на быструю рысь. Всматриваясь в приближавшуюся ферму и стараясь увидеть ее глазами Дикобраза, она подставила ветру раскрасневшееся лицо.

Ферма выглядела более чем скромно. Главное здание было деревянным и покоилось на фундаменте из дерна. Проиграв три года назад битву с палящим солнцем, Рози перестала красить дом, амбар и прочие постройки, и теперь ее небрежность сказалась: длинные полосы досок имели убогий вид.

В столь же жалком состоянии пребывали курятник и кладовки, их крыши за зиму просели под тяжестью снега. Ограждение в буквальном смысле слова пришло в упадок. Ветер и отбившийся от стада скот повалили целые секции изгороди. Даже тополя, стоявшие вдоль ручья, казались непристойно голыми и дополняли общую картину запустения.

Рози окинула взглядом свои владения и удрученно вздохнула, страстно желая выпить.

Когда повозка остановилась перед домом, с крыльца спустился Джон Хоукинз и направился к ним, чтобы взять лошадь под уздцы. Высокий и прямой, как жердь, он поглядел на Дикобраза, и его умудренные жизнью старые глаза выразили интерес. Рози отметила, что в честь торжественного события Джон Хоукинз приоделся. Длинные, до плеч волосы прикрывал цилиндр, по куртке прошлась щетка. Лодиша, должно быть, вычистила его кожаные бриджи, и они сверкали, как масло, в лучах заходящего солнца. Рози почувствовала нежность к нему, и ее лицо смягчилось. Старый индеец был одной из немногих светлых сторон ее жизни. Так же как и Лодиша, бывшая рабыня и лучшая повариха в Канзасе.

Когда Рози обошла вокруг повозки, Джон Хоукинз и Дикобраз, разделенные несколькими ярдами, настороженно приглядывались друг к другу.

Подойдя поближе к Джону Хоукинзу, она заметила следы краски на его сморщенных щеках и подумала, что ее замужество не стоило подобных хлопот.

— Это Джон Хоукинз, — сказала Рози Дикобразу. — Он индеец и, сколько себя помню, всегда находился рядом. — Так как Джон Хоукинз придавал большое значение соблюдению формальностей, она старалась говорить монотонно, без всякого выражения. Потом посмотрела на Дикобраза. — Джон Хоукинз, это…

Рози растерянно нахмурилась и замолчала.

Она была замужем полдня, но до сих пор не знала имени своего мужа.