Его прекрасные жены

Стоун поравнялся с ней, но Рози, ускорив шаг и глядя себе под ноги, устремилась вперед.

— Тебе решать, — ответил он. — Это твоя ферма.

— В таком деле я бы не отказалась от совета.

— Кажется, в последнее время я принимаю не самые лучшие решения. Ты ведь не собираешься запрягать Айвенго в плуг?

Рискнув взглянуть на него, она обрадовалась, что не видит его глаз, скрытых под низко опущенными полями шляпы.

— Вообще-то я собиралась запрячь тебя.

Боуи резко вскинул голову:

— Вот оно что, так я твоя тягловая лошадь?

— У нас нет выбора, ведь ты же согласен, что заставить Айвенго тащить плуг — значит погубить его? — Рози направилась вперед по полю, обходя грязные проталины. — Ты потащишь плуг, а я буду направлять его. Джон Хоукинз, следуя сзади, будет сеять. — Гробовое молчание было ответом на ее предложение. — Не знаю, как это сделать иначе.

Стоун шагал за ней по полю по другую сторону изгороди. Почти вся земля была еще скована морозом, но кое-где их сапоги вязли в холодной жидкой грязи.

За три часа они обошли семь акров, которые Рози решила возделать, и обследовали повалившуюся ограду, оценили расположение участка.

Они остановились возле лежавшей на земле секции изгороди, наполовину погребенной под снежными сугробами, и выпили кофе из одной фляжки.

— Сегодня ты выглядишь на свои двадцать три, — заметил Боуи, глядя на ее поднятое к солнцу лицо. — Почему ты так настроена против зеркал в доме?

— Потому что у меня нет ни малейшей охоты смотреться в них, — огрызнулась Рози. — И не приставай ко мне с этим. — Они отлично ладили друг е другом, обсуждая состояние фермы и планы на весну. Однако Боуи все испортил именно тогда, когда она начала немного оттаивать.

— Кое-чего я все же не понимаю. Какого дьявола ты решила, что уродлива?

— Почему бы тебе не заткнуться? — Мужчины вечно лезут куда их не просят, полагая, что имеют право распоряжаться не только собственностью и телом женщины, но и контролировать ее мысли. Скрипнув зубами, Рози пнула ногой снежный ком и двинулась прочь. Перешагнув через поваленную ограду, Боуи последовал за ней.

— Это Фрэнк Блевинз сказал тебе, что ты уродлива?

Ее глаза невольно метнулись к надгробию, торчавшему между домом и тополями. С такого расстояния камень был едва различим, но Рози физически ощущала, что он все слышит и наблюдает.

— Значит, он был слеп или солгал.

— Заткнись, черт бы тебя побрал! Не напоминай мне о нем! — Рози слышала гулкое уханье сердца под толстой курткой и чувствовала, как пот проступил на ладонях и шее. Сдернув перчатки, она вытерла о куртку влажные ладони.

Стоун остановился в нескольких шагах от нее.

— Что Блевинз сделал тебе, Рози?

Горло ее обожгло огнем, в груди стало тесно и больно дышать. При одном упоминании его имени она ощутила вкус пепла в пересохшем рту.

— Забудь о нем. Тебя это не касается.

— Почему бы тебе не забыть его?

— Я никогда не забуду… — В течение трех лет Рози ни разу не произнесла его имя вслух и не собиралась делать этого теперь. — Его. Никогда!

Она стремительно пошла к дому, приостанавливаясь лишь для того, чтобы вытащить сапоги из вязкой, хлюпающей грязи. Они были уже в полумиле от амбара, когда Рози вдруг засмеялась. Хриплый, горький смех резанул его слух.

— Ты и я… ну и парочка, а? — Подбоченившись, она запрокинула голову и мрачно уставилась в небо. — У тебя ничегошеньки нет, и у меня тоже. Все, чем мы владеем, — это замаранное прошлое и погубленная репутация. Ни друзей, ни семьи, ни будущего. Мы с тобой, Стоун, стоим снаружи и смотрим на мир в окошко. Я пьяница, а ты ходячее привидение. Ни у кого из нас нет причин жить.

Он шагнул к ней, и Рози увидела, что его глаза потемнели, как предгрозовое небо.

— Не в моих силах изменить обстоятельства, в которых я оказался, но ты-то можешь изменить свою жизнь. Перестань пить. Брось эту грязную ферму, уезжай из округа Галливер и начни все сначала в другом месте. Тебе незачем стоять в стороне и смотреть, как жизнь проходит мимо.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. — Рози сжала кулаки, ее лицо напряглось. — Подумай сам. Мы — то, что есть. Такие, какими видим себя. Джон Хоукинз был индейцем. Лодиша — рабыней. Ты привык считать себя офицером кавалерии. А я была чистой и трезвой. Ни у кого из нас нет будущего. Переехать куда-то — вовсе не значит измениться. Себя не переделаешь.

Отвернувшись, Рози двинулась дальше, но Боуи схватил ее за руку и рывком развернул лицом к себе. Пристальный взгляд голубых глаз, казалось, прожигал насквозь. Темные брови сошлись на переносице, зубы были крепко сжаты.

— Ты права. Я не знаю, что за всем этим стоит. Поэтому тебе придется меня просветить.

Как только его большие ладони легли на плечи Рози, паника, словно пламя, обожгла ее изнутри.

— Пусти меня!

— Почему ты так не любишь себя, Рози? Что Фрэнк Блевинз сделал с тобой?

Отведя руку, она с размаху ударила его по щеке так, что Боуи едва устоял на ногах. Рози попыталась ударить его еще раз, но он успел схватить ее за руку, одновременно уклонившись от удара коленом, нацеленным ему в пах. Они сцепились. Точнее, Рози набросилась на Боуи, а он оборонялся как мог.

Озверев от желания наказать капитана за все, что он сделал с тех пор, как вошел в ее жизнь, Рози прыгнула на него, и они повалились на землю, катаясь в грязи и снегу. Рыча и брызгая слюной, она готова была выцарапать ему глаза, ударить и изувечить.

Прерывисто дыша, совершенно выбившись из сил, Боуи наконец одолел ее, подмял под себя, навалился сверху и прижал к грязной земле запястья разведенных рук. Оба хватали ртом воздух, их груди тяжело вздымались.

— Ради Бога, Рози, прекрати! Я не хочу причинить тебе боль.

Вспотев и дрожа, сверкая глазами, Рози смотрела на нависшее над ней исцарапанное лицо, голубые глаза, ощущала дыхание Боуи и горячую тяжесть его тела, вжимавшую ее в холодную грязь.

Тяжесть сильного мужского тела.

Охваченная паническим ужасом, она отчаянно рванулась. Задыхаясь, Рози боролась и извивалась под ним, пока не осознала всю тщетность своих усилий. Бедра и торс Стоуна надежно удерживали ее. Тепло его тела прожигало Рози насквозь, и она сдалась, испуганная и беспомощная. Слезы бессильной ярости потекли по ее щекам.

Тяжело дыша, Стоун смотрел на нее.

— Что сделал?..

— Изнасиловал меня! — крикнула Рози ему в лицо, уверенная, что ей снова предстоит это испытать. — Три раза в неделю в течение четырех лет я слышала скрип двери его комнаты, потом он тащил меня за волосы в свою спальню и насиловал!

— О Боже!

— Он бил меня, ломал кости и насиловал! Ты это хотел знать? Теперь доволен?

Внезапно Стоун скатился с нее и сел рядом, подтянув колени.

— Мне следовало догадаться.

Он не собирается насиловать ее. Чувство безмерного облегчения затопило Рози, лишив последних сил. Она лежала в холодной грязи как тряпичная кукла, прижав к бокам сжатые кулачки, не в силах пошевелить пальцем и вытереть слезы.

Наконец Рози заговорила безжизненным, лишенным всякого выражения голосом:

— Это началось после того, как он избил маму так сильно, что она умерла. Тогда он принялся за меня. Он заставлял меня делать такие вещи… — Рози закрыла глаза. — Джон Хоукинз и Лодиша пытались помочь мне, но что они могли сделать. Он говорил, что убьет их, если они вмешаются или кому-нибудь расскажут. Ничто не остановило бы его.

— О Господи!.. Мне очень жаль.

— Он говорил, что я уродлива и ни один мужчина, кроме него, не пожелает меня. Потом мне уже было все равно, уродлива я или нет. — Рози повернула голову и посмотрела на Боуи. — Я хочу быть уродливой, лишь бы мужчины не делали это со мной опять. Я не желаю, чтобы хоть один из них так смотрел на меня или прикасался ко мне.

— Рози…

— И я задумала убить его. Все рассчитала. Вначале пришлось украсть деньги, чтобы купить револьвер. Свой он запирал на замок. Затем нужно было достать пули. — Она перевела взгляд на небо и снова сжала кулаки, впившись обломанными ногтями в ладони. — Эти мысли поддерживали во мне жизнь, благодаря им я сохранила рассудок. Он затаскивал меня к себе в комнату, а я отключалась от всего, представляя себе, что я сделаю с ним, прежде чем застрелю. Я все продумала.

И тут, за неделю до того, как все было готово, всего за неделю, ручей разлился. Он спустился к воде, чтобы вытащить на берег какую-то глупую корову. Корова выжила, а он утонул. Я думала, что сойду с ума. Этот сукин сын надул меня. Умер прежде, чем я успела сказать, как ненавижу его. Прежде чем смогла отомстить и прикончить его. То, что он и минуты не страдал, как мы с мамой, точит меня изнутри. Я думаю об этом каждую секунду, кроме тех моментов, когда напиваюсь до беспамятства.

Рози села и устремила на Боуи пылающий взгляд.

— Он должен заплатить за то, что сделал с мамой и со мной. Он должен знать, что я лучше его. Мне необходимо одержать над ним верх, Боуи, чтобы заставить его страдать!

Боуи посмотрел на нее, и она прочитала в его глазах пронзительную жалость, которая ранила ее больнее, чем удар. Он заговорил мягким глухим голосом:

— Рози, Фрэнк Блевинз мертв. Нельзя отомстить покойнику.

Ее глаза сверкнули в лучах зимнего солнца.

— Ошибаешься. Можно, и я знаю, как это сделать. И ты мне поможешь.

Глава 5

Вашингтон, 1880 год

В дом на Пенсильвания-авеню тянулся непрерывный поток посетителей, желавших отдать дань уважения и оставить карточки с загнутым в знак соболезнования левым уголком. Этикет запрещал частные визиты, пока тело находится в доме, и ни один из посетителей не решился пройти дальше вестибюля. Только слуги были свидетелями безутешного горя Сьюзен.

С покрасневшими глазами, теребя в руках отделанный черным кружевом платочек, Сьюзен Боннер-Стоун беспокойно мерила шагами пестрый ковер в гостиной, время от времени останавливаясь возле гроба сенатора с выражением ужаса и смятения на лице.

Она не понимала, почему в одно мгновение судьба вдруг стала так сурова к ней и непредсказуема. Сенатор Стоун слыл сильным и энергичным человеком, надежным, как скала. Когда Боуи оставил Сьюзен на попечение отца, она ничуть не сомневалась, что сенатор здоров и проживет еще много лет. Но теперь он умер, и будущее благополучие, которое Сьюзен считала предрешенным, обернулось пугающей неизвестностью.

Она не знала, что делать. Как жить без мужчины, ни на кого не опираясь? У нее не осталось родных, а теперь один за другим скончались ее муж и тесть. Впервые в жизни испытав полное одиночество, Сьюзен цепенела от страха. Кто позаботится о ней и Нэйте? Кто подскажет, что делать?

Беды, обрушившиеся на нее, были непомерно велики и столь ужасны, что Сьюзен боялась даже думать о них. Опустившись на сиденье перед гробом, она разгладила дрожащими руками черное шерстяное платье, поправила креповый воротничок. Как же быть? Этот вопрос назойливо звучал у нее в ушах, не находя ответа.

На секунду вспышка ярости обожгла ее и горло перехватило от негодования. Это Боуи виноват в смерти сенатора и в том, что она оказалась во власти стихии без поддержки мужчины.

Вначале пришла ужасная весть о том, что Боуи уволен из кавалерии за недостойное поведение. Скандал, старательно раздуваемый врагами сенатора, пронесся по Вашингтону как пожар. Хотя сенатор высоко держал голову, не обращая внимания на презрение и проклятия, бесчестье состарило его за одну ночь. Он потерял двух сыновей, посвятивших себя военной карьере. Один погиб в нелепом дорожном происшествии, другой покрыл себя несмываемым позором. Душевные страдания глубоко ранили сенатора, и он приказал убрать из дома всякое напоминание о Боуи. Сенатор не скрывал, что ему трудно даже находиться в одной комнате со Сьюзен и Нэйтом. Их присутствие служило живым напоминанием о том, что его сыну нет прощения.

Затем последовал второй удар — известие о том, что Боуи, обвиненного в убийстве сослуживца, повесят в каком-то заштатном городишке в Канзасе, — и это сразило сенатора. Через неделю после того, как Сьюзен надела траур, сердце сенатора не выдержало. Он умер в своей библиотеке, перечитывая сообщение о том, что приговор над бывшим капитаном Боуи Стоуном приведен в исполнение.

Теперь у Сьюзен не осталось никого, кто мог бы направлять ее, заботиться о ней, нести за нее ответственность. Перед ней разверзлась ужасающая бездна.

Невольная вспышка гнева вызвала у Сьюзен чувство вины, и она постаралась не думать о Боуи. О том, чьи бездумные, эгоистичные поступки стоили жизни ему самому и его отцу, о том, кто обещал всегда заботиться о ней и Нэйте. Прижав платок к глазам, Сьюзен заставила себя сосредоточиться на других проблемах и переключилась на мелкие женские заботы. С ними было легче справиться.

В час смерти сенатора она остановила часы в гостиной, распорядилась задернуть зеркала черным крепом и привязать черную ленту к замку на парадной двери. Разослала приглашения на похороны. Поручила кухарке приготовить закуски для похоронной трапезы. Сьюзен предстояло еще посетить мистера Дюбейджа, поверенного сенатора, но все остальное она сделала.

Однако главные вопросы оставались нерешенными. Как жить? Как вырастить трехлетнего сына без поддержки мужчины? Она не разбиралась в финансах, ничего не знала об экипажах и каретах. Все, что относилось к сфере деятельности мужчин, было для нее за семью печатями. Сьюзен не имела планов на будущее — свое и сына.

Она безвозвратно утратила свое общественное положение. Сьюзен перестала быть женой капитана Боуи Стоуна, хозяйкой большого дома и невесткой сенатора Уильяма Стоуна. Она стала самым несчастным из созданий — одинокой женщиной. Какое место в обществе она займет по прошествии двух лет траура?

Слезы, вызванные жалостью к себе и страхом, заструились по щекам. Дом сенатора, теперь ее дом, превратился в корабль без капитана, потерявший ориентиры.

— Миссис Стоун? — Мистер Джонс вошел в гостиную с серебряным подносом в руках, на котором высилась горка визитных карточек. Бросив почтительный взгляд на гроб сенатора, он быстро отвел глаза. — Если позволите… Опять пришел каменщик. Просит, чтобы ему сказали, какую надпись нужно высечь на надгробии. Могильщик ждет вашего решения относительно того, кто понесет гроб. — Джонс прочистил горло. — Генерал Морли прислал книги и бумаги капитана Стоуна, оставшиеся после трибунала. Миссис Холстед хотела бы получить указания по поводу того, что делать с ящиком. Пока он на кухне, но кухарка хочет, чтобы его убрали.

Сьюзен едва дышала, а уж тем более не могла думать. Как избежать подобных проблем, ведь никто не учил ее принимать важные решения? При мысли, что придется брать ответственность на себя, Сьюзен ощутила тошноту и головокружение.

— Миссис Стоун? Что прикажете ответить каменщику и могильщику?

— Не знаю, — прошептала она. Ее голос дрогнул от мучительной нерешительности. — Я… скажите каменщику… скажите ему… мне нужно еще подумать. Я не знаю!

В этот момент в гостиную в состоянии крайнего возбуждения ворвалась растрепанная миссис Холстед.

— Скорее, миссис Стоун, скорее! Молодой мистер Нэйт выскочил на улицу и угодил прямо под копыта лошади угольщика. Он весь исцарапан, и няня требует, чтобы послали за доктором Рикартом. Правда, кухарка считает, что молодой мистер Нэйт не слишком пострадал, хотя и ревет так, будто ему здорово досталось. Угольщик подрался с кучером и порвал ему ливрею, а когда чинить, ведь надо везти гроб сенатора в церковь. Никто не знает, как быть! Миссис Стоун, пойдите и распорядитесь.

Чувствуя, что голова идет кругом, Сьюзен, шатаясь, поднялась на ноги.

— Мы… я только… я не могу этого сделать, — еле слышно пролепетала она.

Вихрь слепящих точек завертелся у нее перед глазами и слился в темное пятно, поглотившее свет. Ноги Сьюзен подкосились, и она упала без чувств в черную волну шерстяных юбок.

Впервые после похорон Сьюзен ощутила, что в силах встать с постели и одеться для приема посетителей. Каким-то чудом она выдержала похороны и поминки. Хуже всего пришлось во время погребения. Сенатора похоронили между могилами его сыновей: майора Натана Эбнера Стоуна и той, что ждала тело Боуи. На гладкой поверхности надгробий сенатора и Боуи еще не было надписей. Прочитав надпись на памятнике Натана Стоуна, Сьюзен разрыдалась.

В дверь спальни постучала миссис Холстед:

— Мистер Дюбейдж ждет в гостиной, миссис Стоун.

— Спасибо. Пусть мистер Джонс подаст шерри и печенье. Я сейчас спущусь.

«Может, немного припудриться или я и без того слишком бледна?» На фоне закрытого черного платья ее щеки и губы казались совсем бескровными. Значит, никакой пудры.

Сьюзен тоскливо вздохнула. Еще целых два года придется носить черное, серое или белое. Между тем только яркие краски оживили бы светло-голубые глаза и оттенили светло-русые волосы.

Сьюзен смотрела в зеркало на бесцветное существо с покрасневшими глазами и едва верила, что лишь несколько недель назад все считали ее красавицей. Неужели она когда-то флиртовала, кокетливо обмахиваясь веером, и танцевала, переходя от одного партнера к другому?

Неужели это та самая женщина, которая, забыв об осторожности и приличиях, кинулась в объятия возлюбленного, шептавшего ей ласковые слова? Сьюзен казалось, что все это случилось тысячу лет назад или привиделось во сне.

Поднявшись из-за туалетного столика, она вошла в соседнюю комнату, кивнула Гэсси, няне Нэйта, и постояла над постелью спящего сына, погруженного в безмятежный детский сон.

Нэйт так походил на отца, что каждый раз при взгляде на него у Сьюзен щемило сердце. Тот же высокий лоб и упрямый рот, те же непокорные кудри. Нэйт унаследовал от отца темно-голубые глаза и, как и все Стоуны, уже проявлял интерес к исследованиям и приключениям. Нэйт воплощал в себе все, что оставалось у Сьюзен от человека, которого она любила так страстно и так неосмотрительно. Сказать, что она обожала сына, значило бы недооценить ее любовь. Нэйт был единственным, чем Сьюзен дорожила в жизни.

Она предпочла бы посидеть с сыном и подождать, пока он проснется, чем идти к мистеру Дюбейджу. Ведь он, как и все другие, начнет говорить с ней о том, чего Сьюзен не хотела слышать и не могла понять.

При ее появлении мистер Дюбейдж встал и склонил голову в церемонном поклоне. Внешней суровости и властным манерам поверенного вполне соответствовала его одежда. Темный сюртук и жилет с серебряной нитью были, пожалуй, слишком официальными для утреннего визита, но отличались безупречным покроем и отвечали последним веяниям моды. Его борода всегда напоминала Сьюзен президента Хейса, чей портрет висел в библиотеке.

Она заметила, что поверенный не притронулся к шерри, стоявшему на подносе рядом с его креслом.

— Может, вы предпочли бы чай или кофе?

— Благодарю вас, нет. Я опаздываю на другую встречу и хотел бы перейти прямо к делу.

— Разумеется. — Опустившись в кресло напротив него, Сьюзен чинно сложила руки на коленях. — Я уже сказала вам во время службы, что ничего не смыслю в делах. Поэтому надеюсь, что вы согласитесь по-прежнему вести дела семьи Стоунов и представлять наши интересы — мои и моего сына.

— Полагаю, наша беседа будет не слишком сложной для понимания, — сухо заметил мистер Дюбейдж. Он взял с широкого подлокотника папку и, разложив ее на коленях, вытащил пачку бумаг. — Начнем с имущества вашего мужа. Поскольку он наследник своей матери и брата, его состояние весьма значительно. Как только все дела будут приведены в порядок, вы убедитесь, что вам и вашему сыну гарантирован более чем приличный доход. — Мистер Дюбейдж нахмурился. — Существует, однако, одна проблема, из-за которой утверждение завещания может быть отложено.

— Уверена, что вы наилучшим образом разрешите все проблемы, мистер Дюбейдж.

— Моим служащим не удалось получить от властей Пэшн-Кроссинга в Канзасе свидетельство о смерти вашего мужа. В ответ на наш первый запрос поступило сообщение о том, что мистер Боуи Стоун был приговорен к повешению и приговор приведен в исполнение. Дальнейшие запросы на предмет получения свидетельства о смерти остались без ответа. Нам также не удалось решить вопрос о доставке тела.

Сьюзен проглотила комок в горле и поднесла к носу флакон с нюхательной солью.

— Нам необходимо обсуждать это? — спросила она слабым голосом.

— Поймите, суд по делам о наследстве наложит арест на деньги вашего мужа до тех пор, пока не получит свидетельство о смерти. Это вам ясно, миссис Стоун? Вы не сможете пользоваться средствами вашего мужа, пока завещание не будет официально утверждено в суде, а суд не состоится без свидетельства о смерти. Честно говоря, я не представляю себе, сколько это займет времени, ведь в округе Галливер игнорируют наши запросы.

Сьюзен тоскливо посмотрела в окно. Ее охватило отчаяние от того, что приходится все это слушать.

— Если бы средства были доступны, я послал бы в Канзас человека за бумагами и организовал доставку тела вашего мужа. Но как я уже заметил, вы не располагаете свободными деньгами для подобного предприятия.

Сьюзен в замешательстве нахмурилась.

— Но сенатор наверняка позаботился о нас. Нельзя ли воспользоваться этими средствами?

Не поднимая головы, мистер Дюбейдж перебирал разложенные на коленях бумаги. К немалому удивлению Сьюзен, его суровое лицо приняло несвойственное ему смущенное выражение.

— Увы, мне выпала неприятная обязанность уведомить вас, что сенатор Стоун оставил вам и вашему сыну всего лишь сорок долларов. — Поверенный оттянул пальцами воротничок. — Он распорядился, чтобы вы освободили дом через неделю после получения этого письма. С собой вы можете взять только те вещи, которые принадлежали вам до брака с капитаном Стоуном.

— Прошу прощения? — Потрясенная, Сьюзен замерла в кресле, как черное изваяние. На губах ее застыла любезная полуулыбка. — Не могли бы вы…

Мистер Дюбейдж неторопливо повторил свои слова.

— Это какое-то недоразумение, — пролепетала Сьюзен неестественно пронзительным голосом. Она прижала руки к планкам корсета, чувствуя, что ей не хватает воздуха. — Отправляясь на Запад, Боуи оставил нас на попечение сенатора, и тот обещал заботиться о нас.

— Сенатор Стоун не сомневался, что вы поймете соображения, которыми он руководствовался, принимая подобное решение.

— Но я не понимаю! Я вообще ничего не понимаю! — Судорожно сцепив перед собой дрожащие руки, она смотрела на мистера Дюбейджа с видом утопающего, который потерял последнюю надежду. Ее зубы стучали, пальцы, казалось, превратились в ледышки.

— Возможно, это письмо что-нибудь прояснит.

Сьюзен уставилась на конверт кремового цвета, не сразу сообразив, что это такое. Ее мозг отказывался принять ту простую мысль, что их выкидывают на улицу.

С самого начала сенатор держался отчужденно, не отвечая на попытки Сьюзен расположить его к себе. Он не позволил ей называть себя отцом, как она того желала. Но ведь сенатор дал обещание Боуи! Он принял Сьюзен и Нэйта в свой дом, доверил ей обязанности хозяйки, щедро обеспечивал ее и неизменно был любезен. Она отнесла его холодность на счет сдержанности. Сьюзен никогда не предполагала, что сенатор питает к ней такую глубокую неприязнь. Ей и в голову не приходило, что он способен прогнать ее и собственного внука из дома, который она привыкла считать своим.

Ошеломленная тем, что была объектом такой ненависти, Сьюзен смотрела перед собой невидящим взором. Сердце ее неистово колотилось. Дрожащей рукой она держала письмо сенатора, но ей не удавалось сфокусировать на нем зрение.

— Пожалуйста, я не могу… — прошептала Сьюзен. — Прошу вас, прочитайте мне его.

Мистер Дюбейдж бросил на нее испытующий взгляд и сломал красную печать на конверте.

— Вы уверены, миссис Стоун? Письма такого рода обычно носят личный характер.

Сьюзен поднесла к носу флакон с нюхательной солью. Мысли ее пришли в полное смятение, и она, собрав последние силы, взмолилась о том, чтобы Бог избавил ее от этого кошмара.

— Пожалуйста, прочтите мне письмо.

Мистер Дюбейдж вынул из конверта два листочка, убористо исписанных четким почерком сенатора, и надел очки.

«Миссис Стоун.

Выполняя обещание, данное сыну, я крайне неохотно предоставил вам и вашему незаконнорожденному ребенку имя и средства Стоунов. Теперь, когда мой сын мертв, я не могу позволить алчной авантюристке и далее пятнать имя Стоунов. Столь гнусный обман необходимо немедленно пресечь…»

Смертельно бледная Сьюзен жадно хватала ртом воздух.

— Этого не может быть! — Она была сражена.

«…Мне известно, что Боуи Стоун не отец вашего ребенка. Из расследования, проведенного по моему поручению, я выяснил, что мой сын встретил вас за неделю до того, как вы бессовестным образом женили его на себе. Через семь месяцев после этого брака родился ребенок, которого вам удалось внедрить в нашу семью. Полагаю, что именно ваш обман вынудил моего сына отправиться на Запад; видимо, по той же причине он предпочел не брать вас и вашего бастарда с собой на место службы. Обнаружив, что женился на безнравственной авантюристке, мой сын, вероятно, помутился в рассудке. Думаю, этим и объясняются недостойные поступки, которые привели его к смерти…»

— Боже мой! Невероятно! Мистер Дюбейдж, клянусь вам всем святым! Мой сын Натан — родной внук сенатора Стоуна!

Поверенный продолжал читать, не глядя на нее.

«…Пока мой сын был жив, я считал себя связанным обещанием принять вас в своем доме и обеспечить всем необходимым, хотя это и причиняло мне жестокую боль. То, что женщине подобного сорта предстоит унаследовать состояние моего сына, противоречит всем нормам морали. Но от меня вы не получите ничего. Я сойду в могилу, горько сожалея о том, что из-за доверчивости моего сына достойное и уважаемое имя досталось отродью другого мужчины и лживой, распущенной женщины. Требую, чтобы вы освободили мой дом в течение недели, взяв с собой только те вещи, которыми владели до того, как поймали в ловушку моего сына».

Глаза Сьюзен закрылись, и она соскользнула на пол.

Сплетни были хлебом насущным для Вашингтона. По городу моментально разнеслась молва, что сенатор Стоун исключил из завещания жену своего опозоренного сына и выставил ее из дому.

Никто из друзей и знакомых Сьюзен не откликнулся на ее отчаянные записки и мольбы. К середине недели она поняла, что Вашингтон пирует за дверями, отныне закрытыми для нее, и перемывает ей кости. Очевидно, никто не верил, что ее восьмифунтовый сын появился на свет преждевременно, и страх снова вернулся к Сьюзен. Теперь стало совершенно ясно, что ее приняли в обществе только благодаря влиянию сенатора. Лишившись его покровительства, она превратилась в персону нон грата.

Измученная бессонницей, с покрасневшими от слез глазами, обезумевшая от тревоги, Сьюзен ходила взад и вперед по своей спальне, когда миссис Холстед объявила, что, откликнувшись на просьбу миссис Стоун, прибыл мистер Дюбейдж.

— Вы должны мне помочь! — воскликнула она, входя в гостиную. — Я не знаю, что делать! Мне некуда идти и не к кому обратиться! Мистер Дюбейдж, умоляю вас, помогите мне!

Поверенный нахмурился и отступил на шаг назад.

— Мистер Джонс уведомил меня, что вы до сих пор не готовы покинуть дом сенатора. — Он смущенно кашлянул, наблюдая за тем, как молодая женщина мечется по комнате и заламывает руки. — Мне чрезвычайно неприятно, мадам, но, как поверенный сенатора, должен напомнить, что у меня осталось всего три дня, в течение которых вам придется подыскать себе другое жилье.

Сьюзен рухнула в кресло и, разразившись рыданиями, уткнулась в носовой платок.

— Я не могу содержать себя и сына на сорок долларов! Через неделю мы окажемся на улице! Умрем! Во имя милосердия, мистер Дюбейдж, умоляю вас, скажите, что мне делать!

— Ну-ну, успокойтесь, — грубовато пробормотал мистер Дюбейдж. Вид плачущей женщины поверг его в полную растерянность. Ему хотелось поскорее оказаться где-нибудь подальше.

— Никто не откликнулся на мои просьбы. Все двери в Вашингтоне закрылись передо мной! — Сьюзен смотрела на свои пальцы, нервно отрывавшие кружево от мокрого платка. — У меня никого нет, мистер Дюбейдж. Ни мужа, ни отца, ни семьи. Что делать? Куда идти? Подскажите мне, как спасти себя и сына. Умоляю вас, скажите, что делать!

Он сказал первое, что пришло ему в голову:

— Отправляйтесь на Запад, миссис Стоун.

— На Запад? — Она уставилась на него полными слез глазами.

— Простите за столь поспешный ответ. — Вздохнув, мистер Дюбейдж окинул удрученным взглядом ее тонкие черты и хрупкую фигуру. — Я не могу принимать за вас решения. — Он развел руками. — Все, что в моих силах, — это продлить на неделю ваше пребывание в доме сенатора, на что я иду крайне неохотно, поскольку это противоречит желаниям моего клиента. — Поверенный направился к двери. — Мне очень жаль, но я вынужден настаивать, чтобы вы с сыном освободили дом к концу следующей недели.

Прежде чем удалиться, мистер Дюбейдж напомнил Сьюзен, что она должна сообщить ему свой новый адрес, куда он направит уведомление, если получит свидетельство о смерти ее мужа. Увидев, что он уходит, Сьюзен снова разразилась рыданиями.

Выплакав все слезы и охрипнув от рыданий, она уронила голову на спинку кресла и начала обдумывать совет мистера Дюбейджа. Это было все, чем располагала сейчас Сьюзен. Собравшись с силами, она позвонила мистеру Джонсу, попросила его принести утренние газеты и разложила их на коленях.

Отправиться на Запад. То немногое, что Сьюзен знала о новых территориях, не внушало ей желания познакомиться с ними поближе. Но она помнила, как офицеры, служившие в Вашингтоне, сетовали на то, что на границе мало женщин. На территориях, возможно, нет театров, оперы, шикарных ресторанов и модных променадов, но там более чем достаточно мужчин. А Сьюзен отчаянно нуждалась в мужчине, который придет ей на выручку и обеспечит ее будущее.

Довольно быстро она нашла нужные страницы. Водя дрожащим пальцем по колонкам, Сьюзен просматривала одно за другим объявления. Их помещали жившие на границе мужчины в надежде найти жену или экономку. Все они были готовы оплатить дорожные расходы.