Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Год 1942

ModernLib.Net / История / Ортенберг Давид / Год 1942 - Чтение (стр. 6)
Автор: Ортенберг Давид
Жанр: История

 

 


      Илья Эренбург напечатал статью "Чудо". Этим словом, навеянным "чудом на Марне" - одной из самых крупных битв первой мировой войны, Илья Григорьевич оценил победу советских войск под Москвой. Однако, писал он, "нельзя сравнить битву под Москвой с битвой на Марне. В 1914 году против Германии сражались не одни французы, и "чудо на Марне" в значительной степени следует объяснить наступлением русских на Восточную Пруссию. В дни битвы за Москву второго фронта не было. Мы приняли на себя всю тяжесть удара".
      Второй фронт! Известно было, что наши союзники отказались открыть военные действия в Западной Европе в этот, самый тяжелый период нашей битвы с врагом. Позже Эренбург начнет в нашей газете, и особенно в закордонной прессе, целую кампанию критики союзников. А пока пришлось довольствоваться теми самыми строками, которые я выше привел.
      Статья "Чудо" проходила через редакторские руки гладко, без обычных наших дискуссий. Но одну вставку все же пришлось сделать, и Эренбург на этот раз не сопротивлялся. Враг, несмотря на огромные потери, усилил сопротивление. На Западном фронте, как указывалось, наступление затухает. В Крыму и того хуже - немцы перешли в контрнаступление. На остальных фронтах темпы наступления, намеченные Ставкой, не выдерживаются. Вот об этом и был у нас разговор с писателем, когда мы вместе с ним вычитывали верстку "Чуда".
      Эренбург тут же набросал с десяток строк, реально оценивающих события на фронтах:
      "Мы не уснем за праздничным столом. Мы не забудем о суровой действительности. Германия еще очень сильна. Немцы защищают каждый жарко натопленный дом: боятся выйти на холод. Немцы будут защищать каждый клочок захваченных ими земель: боятся великого холода мести. Немецкие инженеры строят новые танки и новые самолеты. Немецкие генералы хотят весной взять реванш: отыграться или погибнуть".
      С этой вставкой "Чудо" и было опубликовано в сегодняшнем номере газеты. Конечно, это была более трезвая оценка обстановки и перспективы войны, чем опубликованная рядом, на второй странице, артиллерийская статья полковника Надысеева. Да, не гладко у нас получилось, но это я заметил лишь с дистанции времени, спустя... сорок с лишним лет.
      Василий Гроссман отпросился на Юго-Западный фронт. Это его родные края. Он так и начал свой очерк "Дух армии": "Мы снова на Украине. Снова белеют милые украинские хаты, крытые соломой, слышится певучая речь, снова криницы, плетеные заборы, вишневые и яблоневые садки, засыпанные снегом. Войска идут по освобожденной украинской земле..."
      Дочитал я очерк, и в сердце ударила последняя строка: Залиман, Савинцы, Кунье, Красный Оскол... Надеюсь, читатель мне простит, если я отвлекусь от сюжетной линии повествования и расскажу, что для меня значили эти села. В двадцатые годы они входили в состав Изюмского округа на Харьковщине. Здесь после гражданской войны прошла моя комсомольская юность. Инструктор окружкома ЛКСМУ, я шагал из села в село с винтовкой на плече через леса и рощи, где орудовали остатки разбитых банд, организовывал комсомольские ячейки, помогал сплачивать бедноту, вести борьбу с кулаками, строить новую жизнь. Чуть позже в роли руководителя первой на Украине передвижной школы политграмоты по целому месяцу сидел в каждом из этих сел и преподавал "Азбуку коммунизма". Был в этой школе еще один предмет - география, которую вел кто-либо из местных учителей. Почему второй дисциплиной была, география, вспомнить не могу. Не исключено, что в нашей душе жила мечта о мировой революции и надо было, мол, хорошо знать, где что на земном шаре находится.
      Памятны эти места и потому, что здесь я впервые приобщился к журналистике. Вначале стал рабселькором, посылал заметки и корреспонденции в республиканские газеты, печатался даже в "Правде". В Изюме меня в 1922 году приняли в члены партии. А в 1925 году стал редактором окружной газеты "Заря".
      Словом, эти края я считал своей второй родиной, и не трудно понять, как я обрадовался, получив сообщения об освобождении этих мест от немецких оккупантов.
      Но вернусь к очерку Гроссмана "Дух армии". Он построен на резком контрасте: дух советской армии и дух немецкой армии. Не буду пересказывать очерк, приведу лишь несколько фрагментов из него:
      "В эту ночь необычайный для здешних мест мороз. Железный ветер жжет, дым поземки стелется по полям и вдоль дороги... На перекрестке дорог, у небольшого деревенского мостика, скопление машин. Скрипя подъезжает орудие. Укутанная фигура ездового поднимается во весь рост. Ездовой, осипший от мороза, кричит, указывая кнутовищем на деревенскую улицу:
      - Эй, хлопцы! Здесь, что ли, дорога на Берлин?
      И в ответ ему из морозной тьмы раздается хохот. Десятки голосов отвечают ему, смеются шутке танкисты, шофера, номера орудийных расчетов..."
      И другой фрагмент:
      "Дух победы, дух уверенности, дух правды! Это незнакомо германским солдатам, безвозвратно потерявшим свою былую наглость и спесь..."
      И в заключение:
      "Пусть никто не думает, что нашим бойцам легко воевать. Сурова война в зимнюю стужу, нелегки длинные ночные марши в глубоких снегах, упорен враг, жестоки сражения с немецкими гарнизонами... В невиданных по жестокости боях, обагряя сыпучий снег своей праведной кровью, освобождают бойцы украинскую землю от немецких поработителей".
      Жестокая правда войны! Ей был верен Василий Гроссман, чей талант военного писателя раскрывался прямо на наших глазах.
      13 февраля
      Три номера "Красной звезды" заполнены Указом Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями около 1700 советских воинов. В преамбуле написано, что они награждаются "за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество". Кто эти герои? На каком фронте они сражались? За какие конкретно подвиги награждены? В Указе на эти вопросы ответа нет. Но нам и не надо было звонить в наркомат, чтобы все это узнать.
      Вижу среди награжденных знакомые имена. Они появлялись на страницах газеты. Вот старший политрук Никита Балашов, комиссар 287-го стрелкового полка, о котором писал Симонов в осажденной Одессе в сентябре сорок первого года. Тот самый полюбившийся писателю комиссар, ставший затем прототипом героя его повести "Левашев". Среди награжденных наш постоянный автор полковник Н. И. Крылов, ныне он начальник штаба Приморской армии... Все награжденные - герои обороны Одессы!
      * * *
      В номере - очерк писателя Бориса Никольского "Дорога на Ленинград". Зима 1941/42 года была для ленинградцев временем особенно тяжелых испытаний, лишений, жертв. Ежедневно немецкие самолеты бомбили город. Дальнобойная артиллерия противника усиленно обстреливала улицы и дома города. Костлявая рука голода схватила людей за горло. Не было более важной задачи, чем снять блокаду Ленинграда. Эту задачу и поставила Ставка перед Ленинградским, Волховским и Северо-Западным фронтами. Официальных сообщений о наступлении войск этих фронтов еще нет. Пройдет дней десять, и читателю станет известна эта операция. Но нам не терпится, и, хотя и глухо, намек о том, что происходит, можно обнаружить в очерке Ямпольского:
      "Здесь немцы поставили черный столб... "До Волхова 6 километров. Стрела указывала на северо-запад. Немцы надеялись замкнуть кольцо вокруг Ленинграда и задушить великий город. Этот черный столб стал могильным столбом для их планов. Дальше они не сделали ни шагу... За спиной осталось Ладожское озеро, где надеялись встретиться финн и немец".
      Писатель расскажет также и о ледовой дороге, по которой он вместе с колонной машин пробирался в Ленинград:
      "Ночью вместе с хлебом приезжаем в Ленинград. Великий город в ночной тиши стоит суровый, каменный. Он не пропустил немцев, отбил все их атаки... Воины Красной Армии разобьют вражескую блокаду!"
      Да, в те дни мы все верили, что блокада Ленинграда вот-вот будет снята...
      * * *
      Оперативного материала в этих номерах вообще-то мало, вместо него газетную площадь продолжают занимать статьи тактического характера. Третий месяц идет наступление. И опыт накопился немалый, и недостатки обнажились. Словом, есть о чем писать. И пошли один за другим статьи, освещающие задачи разных родов войск. О каждой из этих статей можно рассказать много интересного, но я ограничусь их названием; они говорят сами за себя: "Радиосвязь в наступлении", "Прорыв немецкой обороны ударными группами", "Опыт использования артиллерии в лесном бою", "Как находить слабые места неприятельской обороны" и т. п.
      Хотелось бы на примере одной из этих статей - о радиосвязи в наступлении - показать их актуальность.
      Читатель может удивиться: к чему специальный материал о радиосвязи? Дело это, вроде, яснее ясного. Но так стало позже. Тогда же такие средства связи далеко не везде были в почете. Нашлись военачальники, которые считали проводную связь единственным средством управления, переоценивали ее, с недоверием относились к радиосредствам. Это приводило, особенно там, где противнику удавалось вывести из строя узлы связи бомбежками или диверсиями, к трагическим последствиям. Распространено было мнение, что немцы с большой точностью могут запеленговать наши командные пункты, управления, боевые части и нанести по ним удар. Поэтому порой вообще запрещалось пользоваться радиосредствами или же их удаляли на такое расстояние от штаба, что они по сути не могли быть использованы для управления войсками.
      Вот почему такой ценной и важной была статья полковника Е. Кузьмина "Радиосвязь в наступлении".
      * * *
      Впервые выступил в "Красной звезде" Илья Сельвинский. Он прислал из Керчи "Балладу о ленинизме". Удивительные, волнующие стихи. Поэт потом рассказал, как у него родилась эта баллада:
      - Когда мы высадились в Керчи и ворвались в город, среди руин и развалин нас больно задело зрелище обнаженного цоколя, на котором до прихода немцев стоял бронзовый памятник Ленину. Жители города рассказывали мне, что на шесте, торчавшем из цоколя, фашисты в издевку повесили молодого политрука. Но политрук держал себя мужественно, и, когда на его шею набросили петлю, он вытянул правую руку, повторяя позу монумента, и крикнул: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Этот политрук потряс меня до глубины души. Имени его мне узнать не удалось. Политрук превратился в легенду...
      Об этой легенде и написал Сельвинский свою балладу. И с этих стихов Илья Львович стал нашим постоянным корреспондентом.
      А ныне, пытаясь установить имя политрука, я обратился с этой просьбой к поисковым группам Керченского горкома комсомола, в редакцию "Керченского рабочего". Газета даже опубликовала мое письмо. Об этом герое баллады Сельвинского многие горожане знают, а иные и видели эту трагедию. Но, увы, его имя так и не удалось установить.
      * * *
      Напечатаны оригинальные снимки.
      На Калининском фронте воевала авиационная дивизия, в которой собрались легендарные летчики М. Громов, А. Юмашев и Г. Байдуков. Узнав об этом, мы послали к ним фотокорреспондента Олега Кнорринга. И вот в газете на первой полосе появились три снимка с такой подписью: "В авиасоединении, которым командует Герой Советского Союза комбриг М. М. Громов. На снимках: 1. Летчик-истребитель тов. Гриньчик докладывает командованию соединения о выполнении боевого задания. Слева направо: Герой Советского Союза командир авиасоединения комбриг М. Громов, командир истребительного полка полковник А. Юмашев и помощник начальника авиасоединения полковник Г. Байдуков. 2. Герой Советского Союза полковник А. Юмашев наблюдает за воздушным боем над аэродромом между истребителями его части и "мессершмиттами-109". 3. Пикирующие бомбардировщики бомбят укрепления фашистов около одной из деревень. (Снимок сделан с самолета )".
      Мы рады были рассказать о боевой судьбе прославленных в довоенные времена летчиках. Что же касается последнего снимка, то Кнорринг уже приучил нас не удивляться его полетам на боевых машинах...
      Как ни тесно на страницах последних номеров газеты, для Ильи Эренбурга всегда место есть. Вот и в эти дни он напечатал небольшие заметки, беспощадно разившие "фрицев": "Последний куроед", "Ироды" и другие. В заметке "Ирод" всего тридцать газетных строк, но это меткий выстрел по врагу:
      "По преданию царь Ирод приказал истребить младенцев. Имя Ирода стало нарицательным, и, не думая о древнем царе, люди говорят про бессердечного человека: "Ирод".
      Мы знали, что немцы убивают детей. Мы думали, что этим занимаются самые подлые, самые бесчеловечные. Теперь мы знаем, что этим занимается вся немецкая армия. Убивать детей - таков приказ германского командования.
      Вот он:
      "Командный пункт дивизии. 25 ноября 1941.
      Очередной приказ № 91 по дивизии.
      Лозунг дня (зачитать перед строем):
      Страх перед немцами должен войти в каждого до самых его костей. По отношению к большевистским "подчеловекам"... не может быть никакого снисхождения. Это относится также к женщинам и детям. Партизан и их единомышленников - на первый сук".
      В другом приказе - 13 армейского корпуса от 28 ноября 1941 г. немецким солдатам предлагается уничтожать, как партизан, "мальчиков и девочек в возрасте от 12 до 16 лет".
      Солдаты? Нет, убийцы детей. Люди? Нет, ироды".
      14 февраля
      Вчера вечером с Волховского фронта пришло краткое, в телеграфном стиле, сообщение о том, что три сибиряка-коммуниста - сержант Иван Герасименко, красноармейцы Александр Красилов и Леонтий Черемнов, бойцы 229-го стрелкового полка, - совершили подвиг величайшего самопожертвования: в боях под Новгородом они закрыли своими телами амбразуры трех вражеских дзотов.
      В тех случаях, когда нет подробной информации, мы прибегаем к испытанному жанру - передовицам. Сегодня и опубликована передовая "Подвиг трех коммунистов". Позже стали известны и подробности подвига.
      Вот наградные листы на этих воинов: им присвоено звание Героев Советского Союза. Но с наградными листами я ознакомился лишь ныне. А тогда, когда мы получили сообщение спецкоров, первым был вопрос: кто они? В дивизию были посланы специальные корреспонденты, и вскоре мы многое узнали.
      Прибыли спецкоры в полк, оттуда - в батальон и роту, где служили три героя. Добрые слова услышали они о жизни, боевых делах и мужестве сибиряков. Все трое были призваны в армию из Новокузнецка. В один и тот же день отправились на Волховский фронт. Вместе воевали в одном взводе, вместе жили, ели, как говорится, кашу из одного котелка.
      О боевой службе Герасименко рассказал командир батальона капитан М. Герасев:
      - Недавно Ивану Герасименко я приказал привести "языка". Возглавляя группу из шести бойцов, он проник в тыл к немцам. Долго ползли они вдоль дороги, нашли удобное место, устроили засаду. Вскоре на дороге показались трое нагруженных саней. Груз охраняли с десяток немцев. Наши бойцы подпустили немцев совсем близко, а потом по команде сержанта открыли огонь. Среди немцев паника, многие бросились бежать. В этой суматохе Герасименко быстро подскочил к саням, возле которых лежал раненый офицер. Он замахнулся гранатой. Но Герасименко выхватил гранату и бросил в кювет. Там она и взорвалась, не причинив нашим бойцам вреда. А пленный офицер был доставлен в штаб. Сержанта мы представили к ордену "Красное Знамя".
      Александр Красилов и Леонтий Черемнов были неразлучными друзьями. Их жизненные пути крепко сплелись. Земляки из алтайской деревни Старая Тороба, они сдружились много лет назад. Вместе работали в колхозе, вместе уехали в Новокузнецк, где добывали уголь в шахтах. Военная профессия у них одна пулеметчики. В холодные осенние дни и зимние стужи они лежали за одним пулеметом. Когда они появлялись в землянке, раздавались возгласы: "Близнецы пришли!"
      Возвратились они однажды под утро. Черемнов докладывает:
      - Лежим в дозоре. Ночь светлая. Все как на ладони. Смотрю, немцы бегут к реке, к проруби - за водичкой, видно. Сейчас, думаю, я вас напою, вы у нас к проруби примерзнете! Подпустил ближе и ударил. Тут луна зашла, а как выглянула, смотрю - неплохо ударили: кое-кто лежит у проруби, остальные - в снегу. Ну, думаю, у сибиряков терпенья хватит. Не выдержали немцы на холоде, начали ползти, а мы с Александром щелкаем помаленечку. В общем, каюсь, на совести моей с Александром еще пяток душ...
      - Побольше бы таких грешников, - отозвался их дружок Герасименко, - и мы скорее с немецкими паразитами покончим...
      За пять дней до памятного боя у вражеских амбразур в землянке заседало партийное бюро. В этот день Герасименко был принят в члены партии, а Черемнов и Красилов - в кандидаты. Зачитали простые, но написанные от всего сердца заявления.
      "Я обязуюсь, - писал Герасименко, - выполнять все порученные мне партией задания и хочу пойти на любую операцию членом партии большевиков".
      "Я хочу сражаться большевиком", - говорится в заявлении Красилова.
      "Я буду с честью носить звание коммуниста. Изо всех сил буду стрелять в фашистов", - писал Черемнов.
      Отныне бой с врагом стал для них не только воинским, но и партийным долгом.
      А жизнь в землянке шла своим чередом. Конечно, много разговоров было о боевых делах. Но и немало - о жизни там, в Сибири, о семьях, о мечтах. Ничего не скрывали друг от друга три товарища, читая вслух каждую весточку из дома. Сохранились во взводе письма Симы, жены Герасименко. Приведу одно из них, сжимающее сердце болью:
      "Я работаю на заводе, поступила чернорабочей, но работала всего шесть дней, потом начальник цеха перевел меня на станок. Ваня, я работаю на эвакуированном московском заводе, так что когда наши мужья снимут голову Гитлеру, мы поедем с тобой в Москву и будем жить в своей столице.
      Когда мы встретимся, милок? Жду тебя. Только что уложила Вовку спать, он драчливый - весь в тебя. Напиши только, что ты жив, и мне больше ничего не надо. Мы очень с сыном рады, когда получаем известия, что наш папуля жив. Может быть, будет та минута, когда ты и я будем держать нашего родного сына в объятиях и любоваться жизнью. Мне всего двадцать лет, и ты еще молод свое возьмем..."
      Что было на душе у сержанта - этого не расскажешь и не опишешь. Когда Герасименко зачитал своим товарищам в землянке письмо, воцарилась тишина. Он ее сам нарушил:
      - Эх, и жизнь будет, когда уложим проклятых фашистов. Мне, может, не придется ее видеть, но Вовка мой не будет знать что такое фашисты, разве что по книгам. Какой он сейчас, сын?..
      А потом продолжал:
      - Сейчас бы сказали: "Иди домой" - не пошел бы, раненый и то не пойду. Пока не очистим от них землю, все равно нет жизни...
      * * *
      Пора, по-моему, уже подробнее рассказать о главном - о том памятном и трагическом дне, когда свершили свой подвиг три сибиряка-коммуниста.
      Вместе с командиром взвода младшим лейтенантом Поленским спецкоры из траншеи переднего края осмотрели местность, где бойцы сражались с врагом. Побеседовали со всеми, кто принимал участие в этом бою, кто был рядом с героями. Даже нарисовали чертеж и провели линии, по которым видно было, как двигались разведчики, где находились огневые точки врага, как шаг за шагом развертывались события. К концу беседы они уже отчетливо и точно представляли себе все перипетии боя, зримо видели каждый шаг героев.
      Как же все было?
      Командир батальона капитан Герасев получил приказ командира дивизии полковника Андреева произвести разведку боем в районе, откуда немцы вели огонь из дзотов, выявить расположение этих дзотов и внезапным налетом по возможности уничтожить их.
      Накануне вместе с командиром взвода Поленским Герасев произвел рекогносцировку. А к вечеру Поленский вызвал к себе командиров отделения Герасименко, Лысенко и Селявина. Вчетвером они по ходам сообщений пришли на наблюдательный пункт, откуда просматривалась неприятельская оборона. Наметили маршрут предстоящей разведки. Ночью двадцать бойцов во главе с Поленским у самого берега Волхова поднялись на вал. Новгород лежал перед ними плененный, скорбный, молчаливый. На том берегу немцы использовали земляной вал, каменные быки, возведенные когда-то для большого моста, чтобы создать, казалось бы, неприступную оборону. Впереди - дзоты, блиндажи, проволочные заграждения.
      В пять часов утра взвод двинулся в путь. Это время было выбрано не случайно. Ночь стояла лунная, а к утру стало темнее. Кроме того, известно было, что на рассвете бдительность немецких часовых притупляется. Наши бойцы спустились в лощину. Разведчики шли бесшумно. Когда приблизились к реке, командир взвода подозвал Герасименко:
      - Возьмите еще двоих, выберите их сами и ползите вперед.
      Сержант выбрал Красилова и Черемнова. С ними он добывал "языков", с ними стоял холодными ночами в "секрете", с ними плечом к плечу дрался в последнем бою у Кирилловского монастыря.
      Трое храбрецов поползли. Вдруг перед ними выросли фигуры двух часовых; ловким броском бесшумно они их сняли и поползли дальше. Так взвод вышел к вражеским укреплениям с тыла. Завязался бой. Разведчики стали метать гранаты в амбразуры, дымоходные трубы и двери дзотов. Уничтожив расчет одного из дзотов, Герасименко со своими товарищами вытащил из него пулемет и им же стал разить врага. Вдруг у Герасименко по халату поползли струйки крови. Он свалился в снег. К нему подбежал санитар Степан Дубина, стал его перевязывать. Поленский, увидев раненого, приказал ему отползти назад, выйти из боя. Герасименко впервые ослушался своего командира, не ушел.
      Взвод продолжал бой. Уже уничтожено несколько дзотов. Но в это время немцы вызвали подкрепление и повели наступление, пытаясь окружить разведчиков. Надо выходить из боя. Вдруг заговорили пулеметы тех новых дзотов. Взвод попал в огневой мешок. Смерть нависла над бойцами взвода. Надо заставить замолчать эти пулеметы. Герасименко все это видел. Опасность, угрожавшая товарищам, подняла его на ноги. Он вырвался из рук санитара и снова кинулся к дзоту. К двум другим бросились Красилов и Черемнов. Гранат у них уже не было. Выход один. Не сговариваясь, они бросились на пулеметы, заслонив своими телами огненные струи, приняв смерть, предназначенную взводу. Бойцы двинулись в атаку. Среди них был и Дубина. С криком "Отомстим врагу!" он кинулся вперед, но упал в нескольких шагах от Герасименко. Это была четвертая героическая смерть во взводе. Жизнь товарищей была спасена. Взвод выполнил боевое задание.
      Легендарный подвиг трех коммунистов, о котором рассказала "Красная звезда", взволновала советских людей. Их чувства выразил Николай Тихонов в своей "Балладе о трех коммунистах". Вспоминаю, когда мы рассказали Николаю Семеновичу об этом подвиге и попросили написать стихи, он сказал:
      - Напишу. Это герои и Ленинграда...
      Известно, что 52-я армия, в рядах которой воевали Герасименко, Красилов и Черемнов, участвовала в то время в наступательной операции Волховского фронта по освобождению от блокады Ленинграда. Знали бойцы армии, что идут на помощь городу Ленина. И вот баллада Тихонова как раз и объясняла, что воодушевило сибиряков на подвиг самопожертвования:
      ...И вот сейчас на подвиг пойдут в снегах глухих
      Три коммуниста гордых, три брата боевых.
      Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов
      Глядят на дзоты серые, но видят лишь одно:
      Идут полки родимые, ломая сталь преград.
      Туда, где трубы дымные подъемлет Ленинград!
      Где двести дней уж бьется он с немецкою ордой,
      Стоит скалой, не гнется он над вольною Невой.
      Спеши ему на выручку! Лети ему помочь!
      Сквозь стаи псов коричневых, сквозь вьюгу, битву, ночь!
      И среди грома адского им слышен дальний зов 
      То сердце ленинградское гудит сквозь даль лесов!..
      Пронзили душу и такие строки баллады:
      А струи пуль смертельные по их сердцам свистят,
      Стоят они отдельные, но как бы в ряд стоят.
      Их кровью залит пенною за дзотом дзот затих,
      Нет силы во вселенной, чтоб сдвинуть с места их!
      ...Темны их лица строгие, как древняя резьба,
      Снежинки же немногие застыли на губах.
      Удивительно быстро написал Тихонов свою балладу. 17-го я послал ему телеграмму, в которой просил прочитать нашу передовую о подвиге трех коммунистов и сочинить стихи. А 19-го баллада уже поступила в редакцию и на второй день была опубликована, заняв почти две колонки в газете...
      - Этот день и ночь после телеграммы, - объяснял потом Николай Семенович, - я жил тем подвигом. Так жил, что мне казалось, что я там, с ними. Само писалось...
      Нетленна память о подвиге трех коммунистов. Она в сердцах и делах их современников и новых поколений советских людей. На родине героев обелиски. Их именами названы улицы Новокузнецка, где они работали и откуда ушли на фронт. На берегу Волхова, там, где сражались и сложили свои головы три коммуниста-богатыря, установлена мемориальная плита и посажены три березки. На самом красивом месте в Новгороде, в центре знаменитого и древнего Ярославского дворца, поставлен величественный, строгий монумент. В городе три улицы тоже названы именами И. С. Герасименко, А. С. Красилова и Л. А. Черемнова.
      Три коммуниста - гордость и слава нашей партии. В "Истории Коммунистической партии Советского Союза" им посвящены пламенные строки...
      15 февраля
      Спецкор Павел Трояновский передал из 50-й армии краткое сообщение о подвиге колхозника артели "Новый быт" из села Лишняги Серебряно-Прудского района Тульской (ныне Московской) области Ивана Петровича Иванова. Жаль, что мы тогда не пошли по следам подвига. Это я делаю теперь, когда вновь встретился с тем событием на страницах "Красной звезды".
      Я узнал, что Иван Петрович в юности батрачил у помещика, пас лошадей. Участвовал в русско-японской войне, был ранен. За Советскую власть с первых же ее дней стоял горой. В тридцатые годы первым вступил в колхоз, работал конюхом.
      Пожилые односельчане отзываются о нем как о человеке во всех отношениях достойном. Было у него повышенное чувство ответственности, дружелюбие, скромность, всегдашняя готовность помочь соседям: одному чинил хату, другому косил сено... Под стать ему была и жена Наталия Иевлевна. Чета Ивановых вырастила пятерых детей - трех сыновей и двух дочерей. Все сыновья ушли на фронт; вернулся же только старший - Михаил. Василий и Иван погибли.
      В дни Великой Отечественной войны Иван Петрович работал за двоих, за троих. Убирал хлеб, собирал подарки для Красной Армии. Первым внес свои сбережения в фонд армии. Корову отдал фронтовому госпиталю.
      А после того как немцы ворвались в Серебряно-Прудский район, старик себе места не находил.
      Как же развернулись события в тот зимний день битвы за Москву? Контрнаступление Красной Армии. 322-я стрелковая дивизия ведет бой за Серебряные Пруды. Мощной атакой она выбила немцев из города, разгромив 63-й моторизованный полк противника. Один из отрядов этого полка с 30 машинами и противотанковой пушкой поспешно отходил на юго-запад, к Венёву. Однако Венёв к тому времени уже окружили наши войска, и отряд круто повернул на юг - к селу Подхожее, стоящему на перекрестке дорог к Венёву и Кимовску. И вот притащились немцы в Лишняги.
      Пятеро солдат во главе с офицером и каким-то косноязычным переводчиком ввалились в избу Ивана Петровича. Крестьянин притворился больным, говорил, что дороги не знает. Офицер выхватил пистолет, на старика силой напялили полушубок, ушанку и поволокли на улицу. Тридцать машин стояли с незаглушенными моторами: издали доносился артиллерийский гром, и немцы торопились. Офицер усадил Иванова рядом с собой в головную машину, и отряд тронулся в путь.
      Но не дорогу в Подхожее указал Иван Петрович, а свернул влево, к белогородскому лесу, к оврагу, который местные крестьяне называли "свинкой". Там в овраге вся колонна и завязла в сугробах.
      Там, в овраге, закончил свой жизненный путь и герой-патриот Иван Петрович Иванов...
      Встретился я с дочерью Ивана Петровича ткачихой Клавдией Ивановной, уже пожилой женщиной, с такими же голубыми, как у отца, глазами. Она достала шкатулку, в которой хранятся награды отца. Эти награды ей вручил на хранение генерал армии Павел Иванович Батов, председатель Советского комитета ветеранов войны.
      Она последняя видела отца в тот момент, когда немцы, подталкивая его в спину, увели из дому.
      - Успел отец что-нибудь сказать?
      - Ничего не сказал... Долгим, горестным взглядом посмотрел на меня. Глаза его говорили, а что именно - тогда я не знала. Позже поняла, что прощался навсегда со мной, семьей, домом...
      Что мог он сказать на пороге родного дома, понимая, что переступает и порог своей жизни? Для себя он уже все решил. Но о таких решениях в свой смертный час не говорят. Все серебрянопрудцы подтвердили: в село Подхожее был другой путь, хорошая дорога, так называемый большак. По нему ездили все жители Лишняг, окрестных сел и деревень. Свой последний шаг Иван Петрович Иванов сделал сознательно. Знал ли он о подвиге крестьянина Костромского уезда Ивана Сусанина? Но вряд ли ему были известны предсмертные слова Сусанина из рылеевской поэмы:
      Предателя, мнили,
      во мне вы нашли:
      Их нет и не будет на русской земли!..
      Иван Иванов, крестьянин из деревни Лишняги, был подлинным патриотом Родины и во имя Родины пожертвовал своей жизнью.
      На месте его гибели установлен обелиск. На центральной площади села стоит памятник. На нем изображен советский воин с приспущенным знаменем. На памятнике высечены слова: "Партизану Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Ивану Петровичу Иванову, погибшему при выполнении патриотического долга в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками".
      А теперь надо, видимо, вернуться к материалам о подвиге Иванова в сегодняшнем номере "Красной звезды".
      Когда накануне я прочитал сообщение Павла Трояновского, сразу стало ясно: советский крестьянин повторил подвиг Ивана Сусанина! Это было первое подобное сообщение за войну. И рассказать об этом следовало ярко и эмоционально. Наш корреспондент прислал информацию вообще с опозданием, да и сам давно уже ушел из этого района с войсками на запад. Послать в Лишняги из редакции, видно, было некого, а откладывать материал тоже не хотелось. Выход все же нашли.
      Я попросил зайти Петра Павленко. Уселся он в кресло и выжидающе смотрит на меня. Дал я ему листики телеграфных бланков с наклеенными на них лентами сообщения Трояновского. Петр Андреевич, как обычно, снял очки, старательно протер их и медленно, словно заучивал текст, стал читать. Прочитал раз, два и воскликнул:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36