Сафийя-хатун, сидевшая до сих пор молча, не выдержала, вскинула голову и зло посмотрела на мужа.
      - Настоятельно прошу тебя, не советуй моей дочери подобных вещей! Я не допущу, чтобы моя дочь дружила с почитателями любви и чувственной страсти. Я не позволю моей дочери увлекаться стихами. Не бывать этому никогда!
      - Того требует политика, - назидательно сказал эмир.
      - Разве благородно приносить честь в жертву политике?
      - От этого зависит счастье нашей семьи.
      - Строить счастье на позоре - уже само по себе больше несчастье. Твои вредные наставления приведут к тому, что в моей семье случится новое несчастье. Что может понимать в чести и благородстве человек, позволяющий внучке халифа общаться с теми, кто читает в рощах стихи?! В какую благородную семью допустят девушку, которая, забыв о чести, не прячет лица под чадрой?
      Слова Сафийи-хатун заставили эмира громко расхохотаться,
      - Невежественная женщина, ты неверно понимаешь слово "честь". Это слово никогда не применялось по отношению к женщинам. Честь и благородство не рождаются под чадрой, Истинная честь существует лишь на арене политики. Проигравшие в политике теряют все, включая и честь. В азартной игре, в которой мы все сейчас участвуем, дело обстоит так: на одной стороне карты честь, на другой - победа. Честь зависит от победы. Проиграешь победу проиграешь и честь. Моя женя должна знать: на свете нет такого слова бесчестье. Бесчестье- это поражение, которое проявляется в различных формах. Как ты не поймешь, что укутанные в чадру и не показывающие своих лиц прекрасные дочери побежденных владык, пусть они даже будут мировыми красавицами, считаются уже не сокрытыми сокровищами, а безобразными уродами, которые стыдятся показать людям свои лица?! Моей прекрасной жене должно быть известно: зарево победы, которое светит во сто крат ярче солнца, столь ослепительно, что не позволит ни одному глазу разглядеть бесчестных в семье победителя. Теперь ты поняла мою мысль?
      Сафийя-хатун гордо тряхнула головой.
      - Да, хорошо поняла. Теперь мне ясно, что значит, по-твоему, честь!
      Эмир подозвал Дильшад. Когда девушка подошла, он протянул руку к ее волосам и сказал:
      - А ты должна осчастливить мою семью своей благосклонностью к юному герою. Фахреддин - умный, благородный, непобедимый герой. Старайся лучше узнать его. Счастье не такая простая вещь и не приходит к человеку сразу же. Любовь подобна завязи на ветке дерева. Надо ждать, пока она зацветет и станет плодом. Я говорю это и своей дочери Гатибе, и тебе. Знакомство еще не означает замужества. Быть знакомым - значит изучать друг друга.
      БАГИ - ИРЭМ*
      ______________ * Баги-ирэм-сад правителя в древней Гяндже; буквально-крайский сад".
      Торжество по случаю провозглашения независимости Азербайджана было организовано в саду Баги-ирэм. На него были приглашены и те, кто верил в независимость, и те, кто считал действия эмира игрой.
      Одни радостно восклицали: "Мы взяли судьбу страны в свои руки!" Другие возражали им: "Все это лишь комедия, задуманная для того, чтобы упрочить положение эмира. Она долго не протянется".
      Приглашенные на торжество разглядывали женские фигурки из мрамора у бассейна, из грудей которых били струи воды; глазели на рабынь, свезенных со всех концов Азербайджана, дивились их пестрым, нарядным одеяниям.
      Низами и Фахреддин, прохаживаясь по дорожке, обсаженной с обеих сторон цветами гвоздики, вели беседу. Молодой поэт отвел друга в сторону и, желая открыть ему глаза на происходящее, тихо сказал:
      - Это приглашение во дворец, все эти торжества по случаю провозглашения независимости - обыкновенная игра, политический трюк, жалкая комедия. Изгнание арабов из Азербайджана- один из актов этой комедии. Что касается высылки хатиба, назначенного в Гянджу самим халифом багдадским, - это ложь и выдумка. Хатиба снабдили деньгами на дорогу и отправили в паломничество в Мекку. Сообщение эмира об изгнании Мухакима Ибн-Давуда, - также вымысел, созданный на основе дворцовых интриг. В то же время придуманная эмиром игра очень благоприятна для нас в том отношении, что мысли народа о присоединении к Ширванскому государству можно было рассеять только таким образом. Простые люди не ведают обмана, эта игра им кажется правдоподобной, и тем не менее происходящее-всего лишь авантюра, задуманная неумно и бестолково, ибо мало разглагольствовать о независимости Азербайджана- надо осуществить ее в рамках Азербайджана простых людей. Придумав эту авантюру, эмир Инанч обманывает и обманывается сам. Единственное, что мы выигрываем в сей недостойной игре, так это нашу поэтессу Мехсети-ханум, которая получила возможность вернуться в Гянджу.
      Визирь эмира Тохтамыш внимательно следил за приглашенными. Подобранные им люди, разойдясь по всему саду, прохаживались вблизи гостей и подслушивали их разговоры.
      Тохтамыш, увидев, что Низами и Фахреддин уединились и гуляют по дальней аллее сада, подозвал Хюсамеддина.
      - Поухаживай за дорогими гостями, развлеки их, - приказал он.
      Хюсамеддин, стараясь, чтобы Низами и Фахреддин не заметили его, обошел сад и, выйдя на аллею в самом ее конце, принялся рвать гвоздику. Затем он подошел к Низами и протянул ему букетик цветов со словами:
      - Мы слышали, молодой поэт очень любит гвоздику. Я нарвал этот букет, желая доставить ему удовольствие.
      - Благодарю, - ответил Низами. - Я всегда буду любить цветы гвоздики. Состарюсь я, но моя любовь к ним не состарится, ибо гвоздика дарует нам дух молодости.
      Хюсамеддин присоединился к молодым людям, однако ему не удалось ничего выведать. Едва он подошел, Низами тотчас переменил тему разговора.
      На торжестве присутствовал персидский поэт Камаледдин, Он начал читать одно из своих стихотворений, в котором прославлял справедливость и щедрость эмира Гянджи. Гости собрались вокруг него.
      Когда Камаледдин умолк, эмир Инанч обратился к Низами:
      - Мне очень нравятся стихи нашего молодого поэта.
      Низами поблагодарил эмира.
      - У меня нет достойного стихотворения, которое можно было бы прочесть на столь большом торжестве, - сказал он. - Здесь присутствуют пожилые маститые поэты, и я считаю неприличным читать свои стихи в их обществе.
      Гатиба и Дильшад, сидевшие за тюлевым занавесом, натянутым перед окном, страстно хотели послушать молодого поэта.
      Однако Гатибе не верилось, что Низами станет читать стихи в этом обществе.
      Все окружили поэта. Раздались голоса:
      - Мы просим!
      - Прочтите что-нибудь!
      Фахреддин шепнул другу на ухо:
      - Ты должен что-нибудь прочесть. Не хочу, чтобы твое молчание истолковали как проявление робости, как наше поражение.
      Эмир, видя колебание Низами, подошел к нему и приветливо сказал:
      - Я не поэт, но глядя на прелести весны, каждый невольно становится поэтом, хочет читать стихи и слушать стихи. Прошу вас, осчастливьте наше общество.
      Низами встал и прочел:
      Я живу в такое время, что ученью грош цена,
      Людям разума темницей стала светлая страна.
      Благородство не в почете, изгоняется оно.
      Кто стихам внимать захочет, если на сердце темно!
      Единенье и согласье истребляются вокруг,
      Всюду распри и раздоры, точит меч на друга друг.
      Не с кем горем поделиться, хоть оно у всех одно,
      Как печально, что у власти горстке подлых быть дано.
      Не в чести достойный чести, зло смеется над добром,
      Кровожадность власть имущих описать нельзя пером.
      Не цветы покрыли землю, луг - в крови, печален день,
      Словно мать над павшим сыном, долу клонится сирень.
      Нет, не маки на равнине, это - кровь богатырей,
      Не поет любовных песен - стонет с горя соловей.
      Путь одной мечте священной преграждают сотни бед,
      Лик свободы вечно скорбен н следа улыбки нет.
      Стихотворение произвело на слушателей магическое действие. Молодой поэт нападал на методы правления эмира. Присутствующие были потрясены талантом и бесстрашием Низами.
      - Слово поэта - воля его народа, - сказал как ни в чем не бывало эмир Инанч. - Поэт рассказывает в своем стихотворении о том, в каком трудном положении находятся страна и его народ. Разве я не потому созвал вас сюда? Я всячески пытаюсь найти выход из положения, о котором говорит поэт. Вся беда в том, что до сего времени народ не мог сам управлять своей страной. Судьба народа находилась в руках других. Я полагаю, после того, как свобода будет завоевана, мы сможем безмятежно наслаждаться прекрасной природой Азербайджана, и соловьи в наших садах будут петь не траурную песню о страданиях народа, а свои веселые любовные песни.
      Гатиба, как и все, слышала смелое, резкое стихотворение Низами.
      - Он - герой! - шепнула она Дильшад. - Бесстрашный, удивительный юноша! Как жаль, что он недруг моего отца.
      - Если бы он не был таким, - зашептала в ответ Дильшад,- герой Гянджи Фахреддин не был бы его близким товарищем. Но, мне кажется, ты заблуждаешься, считая Низами недругом твоего отца. Чтобы утверждать подобное, надо иметь какие-то основания.
      Гатиба вздохнула.
      - Основания у меня есть. Люди, подобные Ильясу, не могу быть друзьями моего отца.
      Рабыня поэта Абульуллы Себа-ханум, услышав слова Гатибы, подумала про себя: "Знать бы мне раньше, что бедный сиротка-мальчик станет знаменитым поэтом и будет любим такими знатными девушками, как Гатиба, я бы давно постаралась прибрать его к рукам и использовала бы в своих интересах. Однако и теперь еще не поздно. Коль скоро Гатиба влюблена в него, ей не найти более умелой и проворной посредницы, чем я.
      - Понравилось ли тебе стихотворение, прочитанное молодым поэтом?
      Гатиба удивленно взглянула на Себу-ханум.
      - К чему тебе знать, понравилось ли мне стихотворение Низами?
      - Я спросила это без всякого умысла,- не растерявшись, ответила Себа-ханум. - Я давно знакома с молодым поэтом.
      - Откуда ты его знаешь?
      - Юный сирота часто бывал в доме Абульуллы. Но потом случилось одно происшествие, и он перестал посещать старого поэта.
      Глаза Гатибы загорелись любопытством.
      - Какое происшествие?
      - Абульулла отдал старшую дочь в жены поэту Хагани, а младшую, Махтаб-ханум, собирался выдать за Ильяса. Однако молодой поэт уклонился от брака, и они рассорились.
      Гатиба усмехнулась.
      - И хорошо сделал, что уклонился. Кто такая Махтаб-ханум, чтобы заполучить в мужья столь редкую личность?
      Себа-ханум кивнула головой.
      - Я сама так думаю и всегда была против их брака. Один волосок на голове молодого поэта дороже сотни таких девиц, как Махтаб-ханум. Хотя мой господин не питает добрых чувств к юному Низами, я все-таки не перестала относиться к нему по-дружески, не поссорилась с ним. Больше того, я готова помочь ему создать семью. Мне не страшно, пусть мой господин накажет меня за это!
      Этот недолгий разговор с Себой-ханум вселил в сердце дочери эмира большие надежды. Она подумала, что с помощью Себы-ханум сможет приручить Низами и достигнет своей цела. Итак, надо приблизить к себе рабыню Абульуллы.
      Гатибу осенила одна идея.
      -Если ты намерена продолжать знакомство с таким достойным и уважаемым поэтом, -сказала она, - тебе нечего бояться гнева своего господина. Может, ты хочешь служить мне? Тогда я завтра же заберу тебя из семьи Абульуллы.
      Себа-ханум тотчас смекнула, что служба при дочери эмира сулит ей большие выгоды.
      - Я до самой смерти буду верно служить госпоже! - В голосе Себы-ханум прозвучала мольба. - Забрать меня из семьи Абульуллы - значит избавить от тяжких мук совести. Я никогда не заставлю себя уговорить уважаемого поэта Низами любить Махтаб-ханум. А они вынуждают меня к этому.
      Гатиба гневно нахмурилась.
      - Они все еще не хотят отстать от благородного юноши?
      - Разумеется. Только прошу вас, об этом никто не должен знать. Иначе они меня погубят. Абульулла с женой хотят запихнуть свою дочь, как кость, в горло этого прекрасного юноши.
      Гатиба тряхнула головой.
      - Я пока еще жива! Кто такая Махтаб-ханум, чтобы мешать мне? Через день ты будешь служить у меня. Тогда мы и решим с тобой, что ты будешь делать.
      На этом их разговор оборвался, так как прием в саду Баги-ирэм подошел к концу.
      Дильшад была огорчена тем, что между Гатибой и Себой-ханум завязалась дружба. Ей был хорошо известен нрав Себы-ханум, которая сеяла сплетни среди рабынь Гянджи.
      Себа-ханум, попрощавшись, собралась уходить. Гатиба сунула ей в руку завернутые в шелковый платок сто золотых динаров.
      Сад опустел. Эмир Инанч взял под руку старого визиря, и они пошли по аллее. Тохтамыш все никак не мог успокоиться после выступления Низами.
      - Враг! Большой враг!.. - твердил он.- Бесстрашный враг. Умный враг.
      МЮШАВИРЭ
      Патриоты Арана решили созвать большое мюшавирэ и разоблачить на нем заявление эмира Инанча относительно независимости Азербайджана, объяснить народу, что собой представляет на деле эта независимость.
      Одним из первых на мюшавирэ выступил Фахреддин и сделал предложение по поводу независимости Арана. Коснувшись действий и обращения эмира Инанча к авторитетным лицам Гянджи, он сказал:
      - Мне нет дела до того, с какой целью было сделано это обращение. Однако настало время провозгласить наконец независимость страны. Если говорить о размерах государства, то Аран нисколько не меньше Щирванского шахства, У Ширвана нет возможности расширить свои границы, а у нас такая возможность имеется. Мы можем передвинуть наши границы по ту сторону Аракса и Куры. Время благоприятствует. Государства, способные помешать этому, сейчас заняты другими делами. Мы завтра же можем взять эмира Инанча за ухо и выдворить отсюда.
      Фахреддин говорил долго. Его речь была одобрена недальновидными, недалекими людьми, присутствовавшими на мюшавирэ. Они обменивались рукопожатиями, поздравляли друг друга по случаю будущей независимости Арана.
      Были аплодисменты, были поздравления, однако никто не предлагал никаких решений по поводу мыслей, высказанных Фахреддином. Фахреддин оказался в затруднительном положении. Наконец, пройдясь несколько раз по комнате, где проходило мюшавирэ, он остановился перед Низами и спросил:
      - Ты не хочешь высказаться, Ильяс?
      Низами поправил кушак. Его маленькие глаза светились глубокой мыслью. Нахмурив брови, он несколько секунд пристально смотрел в лицо Фахреддина.
      - Я много раз повторял тебе, Фахреддин, - заговорил он негромко, - что человеку позволено быть небрежным и неосторожным в личных делах, касающихся его одного. При обсуждении же общественно важных вопросов он должен действовать крайне осторожно. Ты кричишь о независимости Арана, ратуешь за нее. Подобную независимость можно провозгласить в течение одной минуты, но осуществить ее на деле невозможно, ибо для этого требуется крепкая, сплоченная организация, тщательная многолетняя подготовка. Кроме того, для защиты независимости нужна организованная и сильная армия, способная отразить любое нападение внешних врагов. Чтобы создать новое правительство, требуются опытные, разбирающиеся в политике, мудрые мужи. Ты хорошо знаешь, Фахреддин, что с 541 года идут кровавые войны за новый передел Востока. Чтобы принять участие в этом дележе, следовало своевременно подготовиться. Когда такие, как ты, Фахреддин, пытаются провозглашать независимость, исходя из того, что влияние халифа ослабло, они глубоко заблуждаются. Моральная сила, утерянная халифом, перешла в руки других. В этой бойне за Восток сражаются и проливают кровь пять сильнейших государств. И не все эти государства восточные. Они набросились на влияние, которым пользуется халиф на Востоке, и рвут его на части, делят между собой. Султан Махмуд сражается с султаном Масудом. Хорезм-шахи и атабеки Азербайджана перегрызают друг другу глотки за Рей и Ирак. В Египте пала династия фатимидов, сменившие ее эйюбиды, создав чудовищно жестокое правительство, добрались до берегов Тигра и Евфрата. Таким образом, в борьбе за раздел Востока принимают участие пять правительств. Не хватает дашь шестого! Будь у нас возможность, мы провозгласили бы не только независимость Арана - вообще независимость Северного и Южного Азербайджана. Фахреддин знает, я - поэт, не политик. Но когда дело касается судьбы моего народа, я могу стать и политическим деятелем. Если мы пойдем по пути, указанному Фахреддином, мы тем самым сыграем на руку политике, которой следовали в прошлом и будут следовать в будущем персидские и арабские завоеватели. Создавать на территории Азербайджана небольшие государства - значит, дробить Азербайджан и отказываться от идеи единства, без которого мы не мыслим нашего будущего. Наш народ и без того разъединен фанатизмом, религиозными сектами и течениями. Раздоры, распри, разногласия - опасная вещь. Если их не преодолеть, враги уничтожат каждую часть Азербайджана в отдельности. К сожалению, нам не удастся создать единого братства людей на земле, которая вот уже тысячи лет расчленена на сотни государств. Века и история разъединили людей настолько, что им трудно сразу договориться. Возможно, величайшие гении будущего одержат победу, воплотив в жизнь идею единства людей и честных человеческих мыслей. Мы же пока бессильны это сделать, у нас нет такой возможности, нет хорошей крепкой организации, поэтому давайте для начала поднимем вопрос о том, что нам ближе всего - о братстве азербайджанцев севера и юга. Дело очень благородное и правое, - ведь мы одна семья, одна нация. Те из нас, которые безмерно восхваляют культуру арабов и персов, забывают о многовековой культуре своего народа. Я убежден, подобные люди - или глубокие невежды или куплены чужеземцами за деньги. Теперь я хочу ответить Гаджибу Ибн-Мелику, который в своем выступлении заявил: "Мы должны действовать в содружестве с арабами!" Гаджибу Ибн-Мелику следует знать, что арабы даже сейчас не способны создать единое государство, какое смогли создать азербайджанцы и вообще народы, живущие на территории древней Мидии. Я сам мусульманин. Больше того, я - истинный мусульманин. Но я должен сказать, что арабы дали нам только религию, культуры они нам не принесли. Что касается культуры персов, то они до сих пор еще живут наследием древней мидийской культуры. Разумеется, я не смог ответить на все вопросы, которые были тут подняты. Хочу еще раз сказать, пока Северный и Южный Азербайджан не объединены, неправильно поднимать вопрос о свободе и независимости в этих двух государствах. Борясь за единство севера и юга, нужно в первую очередь вырвать народ Азербайджана из сетей сектанства и религиозных течений. Я уверен, если мы заинтересуемся причиной распада государства Мидии, ее опять-таки следует искать в разногласиях, порожденных многочисленными сектами и религиозными течениями. Сначала персы, затем арабы, желая поколебать единство азербайджанского народа, создали различные секты. В настоящий момент борьба сект приняла чудовищный размах. Именно поэтому мы должны стараться объединить Северный и Южный Азербайджан на основе идеи братства, выдвинутой Ахи Фаррухом Зенджани. Течение это не религиозное. Оно несет с собой зерна единства. С помощью учения Ахи Фарруха мы объединим в братском союзе север и юг. Сейчас эмир Инанч выступает противником Ширванского государства. В этом вопросе мы должны занять нейтральную позицию, ибо подобным проблемам суждено жить всего лишь несколько дней. Очень многое из того, что я сказал, относится к Фахреддину. Это мой ответ на его выступление, Еще раз повторяю, он должен быть осторожным, если не хочет ни за что, ни про что сломать себе шею. Нам не следует создавать независимого Аранского государства. Надо понять раз к навсегда, что крошечные государства, образованные между большими, - есть результат определенной политики.
      Собравшиеся одобрили обстоятельное выступление Низами, Фахреддин остался при своем мнении. Низами предложил расставить вокруг дворца эмира Инанча тайных наблюдателей, чтобы проследить за связью дворца с внешним миром. Предложение было сейчас же принято. Исполнение его возложили на Фахреддина.
      РЕНА
      Ильяс сидел на ивовом пне и смотрел на бегущие воды Гянджачая.
      Все, кто шли в Гянджу из деревни Ханегах, должны были переходить реку вброд. Воды в реке было немного. Однако Ильяс знал, что быстрый Гянджачай своенравен и непокорен,
      Волночки мчались одна за другой, напоминая распластанные крылья орла.
      Какой бы кроткой и мелководной ни казалась река на первый взгляд, Ильяс никогда не забывал ее изменчивого, коварного нрава. И это, возможно, оттого что в тот день, когда он познакомился с Реной, ставшей потом его возлюбленной, река была особенно бурлива.
      Ильяс полюбил Рену такой же страстной любовью. Поэтому всегда, когда он сидел на берегу, мысли его возвращались к прошлому.
      Поэт грустно смотрел на реку, думая о том, что вот уже несколько дней Рена не приходит к месту их обычных встреч.
      На другом берегу Гянджачая толпились крестьяне, идущие из деревни Ханегах в город, ломали головы: как перебраться через реку? Те, кто были верхом, помогали пешим идти вброд, забрав на седло их поклажу. Некоторые смеялись над неудачниками, которые, не удержавшись на ногах, искупались в реке и промокли до нитки. Какая-то женщина плакала в голос, будучи не в состоянии одна перенести свою ношу на другой берег.
      До моста было далеко, базар же находился поблизости от того места реки, где был брод, которым крестьяне пользовались, торопясь доставить товар к вечернему базару.
      Ильяс вспоминал недалекое прошлое.
      ...Все-крестьяне, и конные и пешие, перешли реку. На берегу осталась одна молоденькая крестьянка. Будучи не в силах перенести свою корзину через реку, она горько плакала.
      Ильясу стало жаль девушку, и он быстро перебрался на противоположный берег.
      - Успокойся, - сказал он.- Я помогу тебе перейти на ту сторону.
      Девушка, утирая слезы, с любопытством смотрела на незнакомца.
      - А это не затруднит вас?
      - Нисколько. Разве это так трудно? Мне доставляет удовольствие бороться с волнами.
      - Я не очень верю вашим словам. По-моему, великодушие вынуждает вас оказать помощь. Скажите, вы ко всем так великодушны?
      - Люди должны стремиться к великодушию. Но, увы, к сожалению, многие лишены этого благородного качества.
      Девушка, не поняв до конца мысль Ильяса, вопрощающе смотрела на него.
      Поэт решил пояснить молодой крестьянке свои слова.
      - В сердце человека должны жить добрые чувства к другим,- сказал он. Люди обязаны уважать и любить друг друга. Без этого немыслима жизнь. Те, в ком живет любовь к ближнему, кто не может равнодушно смотреть, когда другие попадают в беду, достойны называться самыми благородными людьми. Великодушие порождается совестью и человечностью.
      Ильяс помог девушке преодолеть брод. Бурливая река осталась позади. На берегу девушка обулась и взяла из рук Ильяса корзину.
      - Вы часто гуляете здесь? - спросила она.
      Ильяс приветливо улыбнулся.
      - В этих садах и рощах я брожу каждый вечер, если погода позволяет.
      - Неужели не утомительно приходить сюда каждый день?- удивилась девушка.
      Ильяс покачал головой.
      - Нет, славная девушка, это нисколько не утомительно. Наоборот, я прихожу сюда, чтобы отдохнуть.
      - У вас тяжелая работа в городе?
      - Ты думаешь, что утомляет физический труд? Нет, девушка, людей утомляет нечто другое.
      - Что же? Может, вы скажете мне?
      - Сказать-то скажу, но пока ты сама не поживешь в городе, тебе трудно будет понять это. Давай корзину, я помогу нести, провожу тебя до базара. Нам по пути, мой дом в той стороне.
      Ильяс взял из рук девушки корзину, и они зашагали рядом.
      - Вы обещали рассказать о вещах, которые утомляют человека в городе. Или вы передумали? - спросила девушка.
      - Нет, не передумал. Сама по себе жизнь горожан беспредельно утомительна. В городе есть множество вещей, которые изматывают человека. Это борьба за хлеб и заработок; власть и счастье обманщиков; слезы обманутых; поражение защитников правды; торжество неправых победителей; беспросветная нищенская жизнь угнетаемых и роскошь тех, кто презирает их. Вот почему я часто прихожу сюда, - надо же дать отдых глазам, слуху и мыслям.
      Девушка с интересом слушала Ильяса.
      - Прошу тебя, остановись, передохни немного, - сказала она. Горожанину трудно без привычки нести тяжелую корзину. Мы, крестьяне, привыкли таскать тяжести.
      Ильяс задумчиво кивнул головой.
      - Это верно. Горожане несут свой груз, крестьяне - свой. Но в их судьбах нет большой разницы. Тяжесть, которую несут на своих плечах многие горожане, неизмерима на вес. Однако, если мы будем вдаваться в подробности, ты опоздаешь на базар.
      Девушка смутилась.
      - А завтра ты придешь сюда?
      - Непременно. Я бываю здесь каждый день.
      - Я тоже приду.
      - Приходи. Всегда готов оказать тебе помощь.
      - Меня зовут Рена. Наша деревня совсем близко - Ханегах. А как звать тебя?
      - Ильяс.
      Прощаясь, девушка протянула ему руку.
      Поэт очнулся от воспоминаний, сладостных и милых, и взглянул на тот берег Гянджачая. Никто не шел по дороге из деревни Ханегах.
      Ильяс вздохнул: "Значит, и сегодня Рена не пришла. Почему? Неужели так трудно пройти до реки? Рена не жаловалась на здоровье в последние дни. Ясно, дело не в болезни. Причина другая. Я никогда не принуждал Рену любить меня. Ее чувство было естественным и искренним. Всегда, когда я опаздывал на свидание, она переживала и жаловалась мне. Что же случилось теперь? Почему вот уже три дня она не хочет видеть меня? Трудно поверить в черствость ее души. Рена не похожа на бессердечную девушку. Что бы там ни было, я должен непременно все узнать. Родители Рены преклонного возраста. Может, с ними стряслась беда? Или с ней?! Если так, почему я сам не ищу Рену? А может, родители девушки против того, чтобы она часто приходила ко мне на свидание? Но и в это трудно поверить,- они так радовались нашей дружбе! Всегда, встречая меня, они приветливо говорят: "Теперь у нас есть сын!" Так почему же Рена перестала приходить на свидания? Я не имею права назвать ее небрежной, потому что сам был небрежен по отношению к ней. Их семья бедна. У Рены нет братьев. Старики не могут трудиться в полную силу. Все заботы по хозяйству лежат на плечах бедной девушки".
      Ильяс подумал: "Хорошо бы встретить кого-нибудь из крестьян, живущих в деревне Ханегах, и расспросить о семье Ахмеда-киши".
      Он направился к курдскому кладбищу, так как знал, что крестьяне из деревни Ханегах ходят этой дорогой.
      Ильяс посидел несколько минут на могиле матери. Глядя на надгробный камень, вспомнил советы, которые она давала ему перед смертью.
      Обняв Ильяса, мать сказала: "Сынок, не женись на девушке, которая тебя горячо не полюбит, пусть она будет даже всемирной красавицей".
      На глазах Ильяса заблестели слезы. Он поднялся с могилы и пошел к деревне Ханегах.
      Опять нахлынули воспоминания. Ильяс медленно брел, повторяя стихи, посвященные Рене:
      Что означает взор печальный, нарушен чем покой, Рена?
      О, как значительно молчанье, которым ты покорена.
      Красавица, внемли, я сердце отворю,
      Твоей любовью мир я заново творю.
      Вдруг Ильяс услышал девичий хохот. Он вздрогнул, остановился и увидел, что дошел до источника у деревни Ханегах.
      Мимо шли девушки и женщины; одни несли полные кувшины, другие только направлялись к источнику, третьи гнали с пастбища скот.
      Вечерело. Горизонт был сумрачен, как взгляд рассерженной девушки. Уже нельзя было разглядеть лица идущих по дороге.
      Ильяс прислонился к стволу ивы. Потом сказал сам себе: "Какой смысл стоять здесь? Если бы Рена хотела меня видеть, она давно нашла бы меня. Зачем я пришел сюда?"
      Поглощенный мрачными мыслями, он пошел по направлению к городу.
      Вдруг Ильяс увидел на дороге девушку, погоняющую корову. Было темно, но ему показалось, что это Рена. Он остановился, забыв обо всем на свете, внимательно пригляделся. Белый шелковый платок на голове девушки, хорошо различимый в сумерках, сказал ему, что это действительно Рена.
      Девушка прошла мимо. У Ильяса не хватило смелости окликнуть ее. Время шло, девушка удалялась, растворяясь в вечерней тьме.
      - Это ты?.. - тихо позвал Ильяс, не осмеливаясь произнести имя девушки.
      Девушка остановилась и некоторое время всматривалась в ту сторону, откуда ее позвали.
      - Да, это я,- ответила она холодно. - Что тебе надо?
      У Ильяса сжалось сердце. Он подошел, внимательно пригляделся. Да, это была Рена.
      И все-таки это была не та Рена, с которой он расстался несколько дней назад и которая при встречах обнимала его, прижимаясь головой к его груди, брала его руки в свои.
      Ильясу казалось, будто перед ним совсем чужой человек,- стоит и ждет, что его сейчас о чем-то спросят.
      Несколько минут оба молчали. Наконец Рена, глядя вслед удаляющейся корове, выдавила из себя:
      - Скажи мне, что ты делаешь в наших краях? Что ты потерял здесь?
      - Подумай сама, Рена... Неужели ты не знаешь, что я потерял здесь свое сердце? Какой смысл спрашивать об этом лишний раз?
      - Я ничего не знаю и не желаю знать,
      - Рена, ведь мы давно знакомы. Неужели за столь долгий срок ты не узнала меня?! Разве я представляю для тебя загадку?
      - Девушки, считающие, будто они знают мужчин, узнают рано или поздно и другое - что они жестоко обманываются.
      - Не говори так. У тебя нет оснований думать обо мне плохо. Чувствую, произошло нечто, о чем я еще не знаю. Может, тебе передали какую-нибудь сплетню? Что ты слышала?
      На глаза Рены навернулись слезы.
      - Выходит, у меня нет права даже слушать то, что всем хорошо известно?!
      - Злые языки способны наговорить многое. Необязательно всем верить. То, что имеет отношение к тебе и ко мне, ты должна слушать только от меня. Все, что имеет отношение к нашему будущему, можем решать лишь мы вдвоем. Теперь мне понятно, почему ты не хочешь видеть меня вот уже несколько дней.
      - Скажи, Ильяс, могу я верить близкому тебе человеку, открывшему мне глаза?