Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Меч и перо

ModernLib.Net / История / Ордубади Мамед / Меч и перо - Чтение (стр. 15)
Автор: Ордубади Мамед
Жанр: История

 

 


      Фахреддин больше не мог сдерживаться, так как в последних фразах Себа-ханум явно намекала на его любовь к Дильшад и крушение его грез. Кто перенесет подобное?
      - Я чувствую силу в своих крыльях, - сказал он. - Я готов хоть сейчас мчаться в заоблачные дали за счастьем, но на моем пути вечно стоит шайтан. Расправив черные крылья, он мешает мне взлететь!
      Себа-ханум подошла к Фахреддину. Наконец-то ей представился повод заговорить с ним.
      - Послушай, Фахреддин, - сказала она сурово, - я имею право ругать и проклинать тебя за то, что ты так бесчеловечно обошелся со мной и с Дилыпад. А в чем я провинилась перед тобой? За что ты на меня в обиде?
      Фахреддин, не желая затевать спор при посторонних, пригласил Себу-ханум пройтись по саду.
      - Имеешь ли ты право ругать других, когда сама достойна брани?! спросил он. - Каких только гадостей ты ни делала мне и Дильшад?! Разве не ты погубила ее и меня?
      - Дильшад никто не губил, она в добром здравии. Что касается твоей погибели, вини в этом свой же характер. Если из рая на землю спустить гурию или ангела и отдать тебе - ты я с ними не поладишь. Тебе неведомы слова, способные радовать девичье сердце. Ты требуешь от девушки то, что она вправе требовать от тебя самого. В чем причина твоей последней обиды на меня?
      - Не так давно ты явилась ко мне будто бы по поручению Дильшад, - это обман! Ты передала мое письмо эмиру, и он наказал бедную девушку. Зачем ты это сделала?
      - Я сама пострадала из-за твоего письма! Ты ничего не знаешь, поэтому оставь свои беспочвенные обвинения. Нас обеих обманули - и Дильшад, и меня. Мы ничего не знали. Марджан от твоего имени написал письмо и отдал ей. Подбила его на это Сюсан. В чем моя вина? Если ты каждой девушке даешь обещания, пытаешься любить всех сразу, они имеют
      право ревновать тебя и строить севозможные козни. Именно поэтому Сюсан заставила Марджана написать от твоего имени письмо и передать его Дильшад. Сюсан хотела пробудить в сердце девушки ненависть к тебе. Ты спросишь, зачем я обратилась к тебе от имени твоей возлюбленной? Это уж мое дело. Она ни о чем не знала. Обращаясь от имени Дильшад, я хотела получить от тебя письмо, отнести его Дильшад и доказать, что письмо, переданное Марджаном, написано во дворце по наущению Сюсан. Короче говоря, я думала помочь горю Дильшад, утешить ее. По-твоему, мои действия надо назвать предательством?! Да, письмо, которое ты через меня передал Дильшад, попало в руки эмира,- это верно. Но тебе следовало бы знать, каким образом оно очутилось у него. Тебе известно это?
      - Откуда же! Ведь я не живу во дворце.
      - А если так, - быстро продолжала Себа-ханум, - ты должен был вызвать меня и спросить: "Зачем ты предала меня?" И тогда я подробно бы все рассказала. В тот день, когда я получила от тебя письмо и хотела передать его Дильшад, за мной по указке Сюсан-ханум следил Марджан. Он подслушал многое из того, о чем мы говорили в гробнице Шейха Салеха. Когда я с твоим письмом вернулась во дворец, меня тотчас отвели в комнату хадже Мюфида, обыскали и нашли письмо. Не хочу рассказывать, как меня истязали. Посмотри на мое лицо и шею - на них еще видны следы ран, - с этими словами Себа-ханум откинула край шелковой шали и показала следы царапин на груди. Почувствовав, что Фахреддин заколебался и начинает верить ей, она продолжала вдохновенно лгать: - Я думала сделать доброе дело не ради тебя или Дильшад. Ты же знаешь, у меня неспокойный характер. Я хотела разоблачить Сюсан, а вместо этого навлекла беду на свою голову. И несчастная Дильшад пострадала. Но ничего, все это уже в прошлом. Дильшад здорова, ты - тоже. До свершения доброго дела осталось совсем немного. Одна радость способна затмить сотыю горестей.
      Кровь ударила в голову Фахреддина.
      - Ты издеваешься надо мной?!
      - Я имею на то право. Почему ты не возвращаешь девушке подаренную ей тобой некогда вещь?
      - Какую вещь?
      Себа-ханум укоризненно покачала головой.
      - Ах, Фахреддин, зачем скрывать от меня то, что известно всей Гяндже?
      - Всей Гяндже?
      - Да, я говорю об ожерелье, которое по указке Сюсан украли у Дильшад и бросили нищим перед караван-сараем "Мас'удййе". Странно, почему ты не возвращаешь его владелице? Неужели ожерелье дороже тебе, чем Дильшад?
      Фахреддин погрузился в раздумье. Итак, Дильшад не отправлена в Багдад, она живет во дворце.
      - Это известие заставляет меня иначе смотреть на тебя, - сказал он Себе-ханум.- А что думает обо мне Дильшад?
      - Она с нетерпением ждет того же, что и ты. Месяц Рамазан миновал. Эмир не отступился от своего обещания. Дильшад сообщили об этом. Тебя тоже собираются пригласить во дворец и оповестить лично. Возможно, уже завтра ты получишь письмо и явишься во дворец. Эмир объявит условия брака, и вы начнете готовиться к свадьбе. Теперь говори, ты доволен мною?
      - О, не могу передать, как! Я думал, бедную Дильшад увезли из Гянджи.
      - Избегай крайностей в своих действиях против эмира. Он не возьмет назад данного тебе обещания. Не веришь - можем сегодня же вечером пойти во дворец. Повидаешь Дильшад - успокоишься.
      - Нет, нет, я верю тебе. Но без приглашения эмира я не пойду во дворец.
      - Тоже верная мысль. Сделаем так, завтра я принесу тебе письмо, написанное собственноручно эмиром. Только не знаю, где нам встретиться.
      - Где тебе удобнее?
      - Хорошо бы в таком месте, где никто не увидит нас. - Тогда встретимся в сумерках. Приходи вечером к берегу реки. Выжди немного и иди к ивовой роще у мельницы Мусы.
      - Договорились.
      Фахреддин и Себа-ханум расстались.
      ПОЭМА "ЛЕЙЛИ И МЕДЖНУН"
      В Гянджу прибыла делегация ширваншаха Абульмузаффера, который, прослышав о скором приезде в Гянджу атабека Мухаммеда, выразил желание принять участие в подготовке встречи атабека.
      Атабек еще не выступил из Тебрнза в Северный Азербайджан, а ширваншах уже снарядил в Гянджу большую делегацию во главе с Наджмеддином, желая показать, что питает к атабеку дружеские чувства.
      Садр* делегации Наджмеддин на второй день по прибытии в Гянджу отправил Низами письмо следующего содержания:
      ______________
      * Садр - глава.
      "Уважаемый искуснейший поэт!
      Совершив небольшое путешествие из Ширвана в Гянджу, мы обретаем счастье и честь удостоиться лицезрения двух великих личностей - хазрета атабека Мухаммеда и нашего уважаемого поэта. Если почтеннейший поэт не возражает, мы хотели бы удостоиться радости видеть его и поговорить, дабы выполнить поручение нашего хагака.
      Садр делегации ширваншаха
      Наджмеддин".
      Прочитав письмо, Низами с радостью согласился принять ширванцев и назначил время. Он попросил Рену привести в порядок дом и дал знать друзьям и некоторым влиятельным людям Гянджи, чтобы они пришли и приняли участие в приеме гостей.
      Фахреддин, получив приглашение, явился к другу за несколько часов до назначенного времени, желая принять участие в подготовке к приему. Он распорядился доставить из своего дома кое-какие вещи, необходимые в подобных случаях, дал деньги для закупок на базаре.
      Рена и Низами были благодарны Фахреддину за помощь. Их удивляло лишь одно: от былой грусти и тоски Фахреддина не осталось и следа. После отъезда Дильшад они ни разу не видели его веселым. Сегодня же он был оживлен и радостен.
      Низами смекнул, что у Фахреддина есть хорошие вести.
      - Открой друзьям причину своей радости, и мы разделим ее.
      Фахреддин, восторженно сверкая глазами, пожал руку Ильяса.
      - Моя радость - предвестник будущего счастья! - воскликнул он. - Вчера мне стало известно, что Дильщад не в Багдаде, она во дворце!
      - Кто передал тебе это?! - удивился Ильяс.
      Фахреддин подробно рассказал Ильясу, как он был на приеме у Абульуллы, встретил Себу-ханум и о чем они говорили.
      - Сегодня вечером Себа принесет от эмира письмо, и мы пойдем с ней во дворец.
      - Она поведет тебя не во дворец, а на тот свет или в тюрьму,предостерег Ильяс. - Опять ты обманут. Но меня больше огорчает другое, почему ты сразу же не пришел ко мне и не расскачал обо всем? Разве ты не знаешь, какое сейчас сложное время? Едет атабек, и эмир трясется за свой пост. Он любой ценой стремится убрать из среды народа людей, которые сплачивают гянджинцев и подбивают их подавать жалобы атабеку. Из них самым неугодным эмиру человеком является мой храбрый, но простодушный друг Фахреддин. Тебя хотят убить во дворце, Себа способствует этому. А Дильшад давно в Багдаде.
      - Невероятно!
      - Это так. Уверяю тебя, Себа-ханум замышляет новое дикое преступление. Не веришь - вот письмо, прочти его. Это пишет Кызыл-Арслан, он перечисляет имена девушек, отправленных халифу, и указывает, откуда они.
      Фахреддин, быстро пробежав письмо глазами, удостоверился, что Ильяс говорит правду.
      - Я убью эту гадину! Пока Себа жива, она будет делать пакости! воскликнул он.
      - Действуй осторожно! - посоветовал Ильяс.
      На этом разговор оборвался, так как сообщили о приходе Наджмеддина.
      Фахреддин и другие аранцы, встретив шемахинцев во дворе, повели их к дому. Низами приветствовал гостей на пороге.
      - Добро пожаловать! Вы принесли в бедный дом поэта счастье и радость, сказал он. - Прошу садиться.
      Наджмеддин и его товарищи сели.
      - Весть о предстоящем приезде в Гянджу элахазрета атабека дала нам возможность удостоиться чести встретиться с представителями уважаемого хазрета Хагана! - обратился хозяин дома к гостям.
      Наджмеддин встал.
      - Еще до того, как стало известно о поездке элахазрета атабека в Гянджу, хазрет хаган собирался послать к поэту Низами свою делегацию. Когда мы отправлялись в путь, хазрет Хагаин наказал нам увезти из Гянджи драгоценный алмаз.
      Низами ответил короткой благодарностью:
      - Я весьма признателен хазрету хагану за столь высокую оценку скромного труда поэта.
      - Хазрет хаган просил нас передать уважаемому поэту свою искреннюю просьбу. Святое желание хагана заключается в том, чтобы уважаемый поэт изложил любовную историю Лейли и Меджнуна в форме поэмы.
      - Я готов исполнить желание хазрета хагана.
      - Но хазрет хаган выражает также пожелание, чтобы уважаемый поэт написал поэму не по-азербайджански, а на языке высших слоев общества, то есть по-фарсидски, ибо хазрет хаган незнаком с азербайджанским языком. Он может разговаривать и читать только по-фарсидски. Несомненно, вы лучше нас знаете, какой язык и какие стихи по душе хазрету хагану.
      Низами почувствовал, что эти слова задели его друзей-азербайджанцев. Желая предотвратить ссору, он сказала.
      - Я прекрасно понимаю мысли хагана. Несомненно, хаган прав, называя фарсидский язык языком высших слоев общества. Говоря о языке высших слоев общества, он имеет в виду свой дворец и придворных. Хазрет хаган считает своих придворных и себя представителями высшего слоя общества. Все верно. Придворные - это одно общество, а народ, живущий за стенами дворца, - совсем другое. И вам и нам известно, что придворные ширваншаха, как и сам ширваншах, не говорят по-азербайджански. Возможно, это вполне объяснимо. Вместе с тем у меня есть и другие соображения, чтобы написать поэму "Лейли и Меджнун" по-фарсидски. Люди, читающие литературу по-фарсидски, пока еще не знакомы с этой литературной формой. Великое произведение поэта Фирдоуси "Шахнамэ" следует считать скорее историческим трудом, нежели большой поэмой. Любовь описана им с большим искусством и все-таки недостаточно убедительно. Мне кажется, хазрет хаган поручил написать поэму по-фарсидски мне с тем, чтобы она послужила руководством и образцом для других поэтов, пишущих на этом языке.
      Посветлевшие лица азербайджанцев говорили о том, что ответ Низами пришелся им по душе и успокоил их. Это почувствовал и Наджмеддин. Он не мог не знать, что просьба ширваншаха заденет национальные чувства азербайджанцев. Слова Низами разогнали надвигавшуюся грозу. Это обрадовало Наджмеддина, и он перешел ко второму поручению ширваншаха.
      - Хазрет хаган, принимая во внимание ваше величие, которое несовместимо с этим убогим жилищем, отдал приказ о переезде поэта в ширванский дворец. Там поэта ждут счастье, богатство и награды. Ваше святое вдохновение обретет во дворце хагана еще более могучие крылья. Только там вы сможете стать всемирно известным поэтом. Лишь благодаря произведениям, которые вы создадите во дворце хагана, вам удастся осветить мир светом своего солнца. Только во дворце, перестав думать о презренных жизненных нуждах, вы сможете посвятить все свои мысли поэтическому творчеству. Жизнь большого поэта проходила в заботах и никчемной суете, а теперь, пребывая в объятиях блаженного спокойствия, вы создадите стихи, полные удивительных чудес и волшебства. Я считаю, стихи должны рождаться в утробе безмятежной, счастливой, жизни. Поэту нельзя общаться с толпой. Политические события времени не должны тревожить его ум.
      Многие из присутствующих думали, что Низами примет приглашение ширваншаха и переедет из Гянджи в его дворец. Все ждали его ответа.
      Ильяс с улыбкой обратился к Наджмеддииу:
      - Не сомневаюсь в том, что хазрет хаган приглашает меня к себе во дворец, чтобы возвысить. Я благодарю хазрета хагана и считаю своим долгом молить всевышнего о ниспослании ему долгих лет жизни и бесчисленных богатств. Джанаб Наджмеддин, обратив внимание на бедность моего дома, сказал: "Хазрет хаган, принимая во внимание ваше величие, которое несовместимо с этим убогим жилищем, отдал приказ о переезде поэта в ширванский дворец". Хочу ответить. Если я, бедный поэт, обладаю какими-либо достоинствами и талантом, то они родились в этом самом, убогом жилище, где вы находитесь. Эти глинобитные стены - колыбель упомянутого вами величия. Я буду растить свой талант в этой колыбели и не расстанусь с родным домом до тех пор, пека не познакомлю мир со своим творчеством. Если я действительно обладаю величием, то оно принадлежит не мне, а моему народу, ибо я - сын Азербайджана. Верно, но дворце хагана меня ждут подарки. Но богатство и дары нужны тем, кто падок до них... А для души истинного поэта это
      слишком грубая пища, я не смогу переварить ее. Вы говорите, во дворце ширваншаха мое вдохновение обретет могучие крылья? Неверно! Вдохновение не сможет жить, если его оторвать от народа и заточить меж высоких стен дворца. Если поэт расстанется с источником своего вдохновения, уйдут от народа и будет нежиться и дремать в четырех стенах, талант его не сможет развиваться! Откуда он будет черпать вдохновение? Чтобы стать всемирно известным поэтом, надо вариться в котле мировых событий, как бы ни был ярок талант поэта, он не сможет из-за дворцовых стен осветить мир подобно солнцу. Случается, и в дворцовых стенах рождается поэтическое солнце, но оно лишено возможности светить народным массам. Люди любят солнце, которое родилось среди них. Чабаны ждут его восхода из-за зеленых лесов и цветущих садов, моряки высматривают дневное светило за обгоняющими друг друга волнами, а крестьяне радуются солнцу, которое поднимается над зелеными нивами и полями. Потому-то никогда не согреть нашего народа солнцу, выглядывающему из-за башни шахского дворца. Джанаб Наджмеддин изволил сказать: "Только во дворце, перестав думать о презренных жизненных нуждах, вы сможете посвятить все свои мысли поэтическому творчеству". Но я не знаю, где я возьму темы и вдохновение для творчества, если не буду видеть нужды своего народа, не буду делить вместе с ним горе, порожденное этими нуждами, если вместе с ним не буду вариться в котле наших общих нужд? Для хекмдаров гораздо выгоднее, если поэты будут жить не во дворцах, а за их стенами. Ведь если поэт напишет обо всем увиденном во дворце, расскажет об
      этом в стихах всему народу, не будет ли это ударом по престижу хагана? А живя среди народа, поэт будет писать о его горестях,- это пойдет на пользу и народу, и государству хагана. Конечно, живя припеваючи во дворце, тоже можно создавать прекрасные, благозвучные стихи. Но эти прекрасные, благозвучные стихи способны услаждать лишь слух придворных, то есть высшего слоя общества, как их изволил назвать хазрет хаган. Я считаю, свобода за стенами дворца дороже свободы в дворцовых стенах. К тому же я с детства привык к простой жизни. Дворцовая жизнь доставит мне не больше радости, чем золотая клетка птице, попавшей в силок. Передайте от меня хазрету хагану почтительный привет и скажите: хазрет хаган не желает снизойти до изучения азербайджанского языка, - мы же умеем не только говорить по-фарсидски, но и писать стихи на этом языке. Если все будет благополучно, надеюсь с вами увидеться после завершения поэмы "Лейли и Меджнун".
      Беседа гянджинцев с посланцами ширваншаха длилась долго. Мужчины пили прохладный душистый шербет.
      Наджмеддин и его спутники остались довольны искренним приемом. Наконец они простились и ушли.
      Фахреддин расцеловал Ильяса.
      - Твой язык, твой слог - острее моего меча!
      Стемнело. Фахреддин вспомнил о свидании с Себой-ханум, которая должна была принести письмо от эмира и проводить его во дворец. Он поднялся, начал прощаться.
      - Будь осторожен! Это очень коварная особа, - напутствовал Ильяс друга. - Кто знает, она может заманить тебя в ловушку у мельницы Мусы, где тебя убьют.
      Глаза Фахреддина грозно сверкнули.
      - Посмотрим!
      -Они обменялись рукопожатиями. Фахреддин ушел.
      После обеда эмир был пьян. Ему предстояло написать письмо Фахреддину, принять Себу-ханум и дать ей наставления. Поэтому он пораньше отпустил танцовщиц.
      Под вечер к Себе-ханум заглянул хадже Мюфид и сказал, что эмир ждет ее.
      Себа-ханум облачилась в новое платье, поверх которого накинула кофту, расшитую жемчугами и изумрудами; на голову надела красную тюбетейку, всю в крошечных алмазных венчиках; вложила в волосы гребень со шпильками, усыпанными яхонтами и топазами; надела перстни, ожерелье, защелкнула на белых тонких лодыжках ног браслеты, украшенные изумрудами.
      Во всем этом блеске Себа-ханум вошла в комнату эмира. В свете люстры из сорока свечей ее драгоценности сверкали и переливались так, что эмиру почудилось, будто перед ним стоит прекрасная фея, укутанная в снятую с весеннего неба радугу.
      Эмир никогда не видел Себу-ханум столь прекрасной. Он встал, прижал ее к груди, поцеловал.
      - О, как ты хороша! Разве может сердце, вдохновленное тобой, не стать источником поэзии?!
      Себа-ханум прильнула к эмиру, повела плечами.
      - Верно, мой господин, верно, владыка моей души! - сказала она. - Не случайно старый поэт Абульулла заплатил за меня двадцать тысяч золотых динаров. Всегда, сочиняя стихи, он звал меня к себе, усаживал напротив, задумчиво смотрел в мое лицо и писал. Помню содержание стихотворения, которое Абульулла сочинил в первый же день после того, как купил меня. Ах, как чудно он написал! Вот: "Себа, знай, я спрячу тебя в моих глазах, будто ты - мой зрачок. Не покажу тебя другим мужчинам. Буду омывать тебя своими слезами. Твой стройный стан похож на кипарис. Ты расцветаешь как весенний цветок. Лишь боюсь, как бы ты однажды не убежала от меня, как слезинка, выскользнувшая из глаза!"
      Эмир еще крепче стиснул Себу-ханум в своих объятиях.
      - Ты убежала из его зрачков прямо в мои объятия! Отныне тебя буду лелеять я. Старик-поэт не мог ценить тебя по достоинству.
      Себе-ханум давно было пора идти на свидание к Фахреддину.
      В комнату вошел хадже Мюфид, чтобы унести таз и кувшин. Эмир Инанч приказал:
      - Оставь все здесь, не дай Аллах, кто-нибудь в коридоре увидит. Спрячь это за занавеску и ступай, позови Тохтамыша.
      Хадже Мюфид удалился. Себа-ханум, вскочив с тахты, начала приводить в порядок прическу, одеваться, прикалывать драгоценности. Пьяный эмир мешал ей, не давал облачиться в платье.
      Старому Тохтамышу пришлось подождать за дверью около получаса. Наконец хадже Мюфид осмелился войти и сказать, что визирь давно ждет. Эмиру пришлось отпустить губы Себы-ханум.
      Вошел Тохтамыш и начал наставлять юную наложницу эмира;
      - Я верю, Себа-ханум, ты умная девушка. Не сомневаюсь, если ты захочешь, то сможешь успешно выполнить любое поручение. Но две вещи меня пугают. Первая - твоя красота, вторая - то, что ты в прошлом любила Фахреддина.
      Себа-ханум поспешила разуверить Тохтамыша:
      - Джанаб визирь не должен ничего бояться, приняв во внимание два другие обстоятельства. Первое - то, что я горю желанием отомстить Фахреддину, второе - мое положение женщины, которая "удостоилась чести" хазрета эмира. Я никогда не променяю эту честь на любовь простого смертного.
      Тохтамыш усмехнулся и покачал головой.
      - Мы вас очень хорошо знаем. Женщина все забывает, стоит лишь руке мужчины, особенно руке молодого мужчины, коснуться ее тела.
      - Это поручение я исполню в качестве благодарности эмиру за честь, которой он меня удостоил. Я буду верна своему слову, клянусь головой хазрета эмира. Вы видели много женщин, но Себа-ханум не похожа ни на одну из них. Этой ночью Фахреддин будет лежать у ног хазрета эмира. Рабы хазрета эмира будут хлестать его плетями, а я буду стоять рядом и радоваться: наконец-то сбылись мои мечты!
      Себа-ханум еще раз поклялась головой эмира, затем священной чалмой халифа багдадского, после чего Тохтамыш немного успокоился.
      Было написано письмо такого содержания:
      "Уважаемый Фахреддин!
      Благородство Вашей семьи и Ваши личные достоинства и мужество дают Вам право на великую честь. Истек срок, о котором мы писали в своем письме месяц тому назад. Поэтому Вам следует явиться во дворец для обсуждения вопроса о Вашем браке. Свадьба должна состояться до приезда в Гянджу атабека Мухаммеда. После его приезда голова наша будет занята другими делами. Письмо передаст Себа-ханум, можете довериться ей во всем.
      Эмир Инанч".
      Эмир скрепил подпись своей печатью. Письмо заклеили. Себа-ханум взяла его и вышла из комнаты.
      Тьма еще не сгустилась, когда она сбегала по ступенькам дворца. Стараясь, чтобы никто не увидел ее, она вышла через садопую калитку и двинулась к реке.
      По совету Тохтамыша эмир вызвал четырех наиболее верных слуг.
      - Спрячьтесь вблизи садовой калитки! - приказал он. - Этой ночью во дворец явится мужчина. Он будет один или в сопровождении Себы-ханум. Часовой отопрет садовую калитку и впустит его. Вас он не должен видеть. Но едва он вступит в коридор, набросьте ему на голову палас и тащите в темницу. Не давайте ему кричать. Обитатели дворца не должны ничего знать. В тюрьме, прежде чем стащить с его головы палас, обезоружьте, Когда я приду взглянуть на него, свяжите ему руки. Это опасный, сильный человек. Поэтому в тюрьме сразу же избейте его до полусмерти, иначе он никого не подпустить к себе. А теперь ступайте в сад! За малейшую оплошность ответите своей головой.
      Слуги ушли.
      Эмир Инанч, желая отметить "историческую" ночь, распорядился устроить пир. Старый визирь одобрил эту идею.
      Девицам-виночерпиям, танцовщицам, прекрасным рабыням, молодым симпатичным рабам пришлось порядком потрудиться. Пир затянулся до двух часов ночи. Однако ни о Себе-ханум, ни о Фахреддине не было ни слуху, ни духу. Эмир Инанч и Тохтамыш начали беспокоиться.
      Правитель Гянджи, осушив бокал с вином, поставил его на скатерть и обернулся к визирю.
      - Кажется, твои опасения были не напрасны.
      Тохтамыш, пригубив бокал, сморщился и с горечью во взоре сказал:
      - Все живые твари на земле стремятся к свободе действий. То, что им хочется делать, - делают, то, что не хочется, - не делают. Этим свойством обладают мужчины, животные и даже крохотные муравьи. Не обладают этим свойством лишь женщины. Они не властны распоряжаться собой. Стоит им оказаться рядом с мужчиной, особенно с любимым мужчиной, и они отдают ему всю свою волю, всю власть над собой. Себа разоделась и помчалась на свидание к Фахреддину, словно любовница, рвущаяся в объятия возлюбленного в первую ночь. Фахреддин молод, а Себа-ханум не хуже Дильшад. Почему бы им не простить друг друга?
      Тохтамыш погрузился в мрачное раздумье. Эмир осушал бокал за бокалом.
      Настало три часа ночи - они все ждали. Ни о Себе-ханум ни о Фахреддине не было известий. Каждый звук, каждый шорох в саду заставлял их сердца трепетать, глаза - зажигаться лихорадочным блеском.
      Эмир думал о Фахреддине. Отсутствие Себы-ханум сильно тревожило его. Упаси Аллах, если она попадет в чужие руки и ее честь будет поругана!
      "Своей рукой нарядить и отправить на свидание редкой красоты женщину!.. Ну не глупец ли я?! Ах, простофиля!" - ругал себя в душе эмир.
      Тохтамыш задумчиво бормотал:
      - Наша оплошность состоит в том, что мы поручили важное дело простой рабыне. В женском сердце так же трудно разобраться, как и счесть волосы у них на голове. Я всегда говорил: легче достать звезду с неба, чем постичь характер женщины. Разве она думает о том, что мы здесь околеваем от беспокойства?! Сидит себе и развлекается с молодым человеком. Это ей дороже эмира и чести, пожалованной эмиром.
      Правитель Гянджи попытался разубедить Тохтамыша:
      - Ты должен верить Себе-ханум. Она не станет зря клясться моей жизнью. А если твои опасения подтвердятся, я велю повесить ее этой ночью за волосы.
      Тохтамыш продолжал сомневаться в Себе-ханум. Эмир стоял на своем. Он верил в ее искреннюю любовь и уважение к нему. Вдруг в коридоре раздались шаги. Эмир и Тохтамыш едва не лишились рассудка от радости.
      Вошедший в комнату хадже Мюфид с поклоном доложил:
      - Пришли Себа-ханум и четыре стражника.
      - Стражники пусть ждут, а Себу-хапум впусти, - приказал эмир.
      Правитель Гянджи и его визирь не сомневались в том, что Себа-ханум вернулась с победой. Но, едва она переступила порог зала, оба застыли в изумлении,- Себа-ханум была в одном нижнем белье. Увидев эмира, она разрыдалась и лишилась чувств.
      Хадже Мюфид принес воды. Через полчаса Себа-ханум открыла глаза, но, заметив у своего изголовья повелителя, опять потеряла сознание. Лишь к пяти часам утра ее с трудом удалось привести в чувство.
      - Что за вид? Где ты шаталась всю ночь?- спросил эмир.
      Себа-ханум залилась слезами и начала рассказывать:
      - Я немного опаздывала. Предчувствие говорило мне, что Фахреддин не будет долго ждать в ивовой роще у мельницы Мусы. Я почти бегом поднялась от реки наверх. В ивовой роще было темно - хоть глаз выколи. Подождала несколько минут - никто не подошел ко мне. Пойти вперед было страшно. У меня тряслись поджилки, я решила вернуться назад и, пробираясь меж камней, двинулась к берегу реки. Ивовая роща была все еще рядом. Однако я заметила, что потеряла тропинку. Тем не менее спуститься к реке.было возможно. Пробираясь в зарослях орешника, я вдруг услышала чей-то голос: "Пришла Тайиба-.ханум!". Вслед за этим меня окружили несколько незнакомых мужчин, подхватили на руки, потащили е кусты и поставили на землю перед каким-то человеком. Тот привлек меня к себе, поцеловал и спросил: "Где ты задержалась, моя красавица Тайиба? Ты должна была прийти час тому назад. Не сама ли обещала?..". Дрожа от страха, я начала клясться: "Меня звать не Тайиба! Не трогайте меня! Я - Себа-ханум! Я - возлюбленная Фахреддина! Пришла к нему на свидание! "Один из них засмеялся; "Коль так, добро пожаловать, рады тебя видеть! Спасибо Фахреддину! Этой ночью, благодаря ему, будешь нашей гостьей". Сказав так, он протянул руку и сорвал с моей головы чаршаф*. Стоило им увидеть мои драгоценности, как все набросились на меня, точно муравьи. Подлецы срывали мои жемчуга и бриллианты подобно тому, как дети срывают в поле цветы. Они забрали все. Я продолжала плакать и умолять их, но скоты не вняли слезам и продержали меня в кустах до двух часов ночи, потом, забрав всю мою одежду, отпустили.
      ______________
      * Ч а р ш а ф - покрывало для головы, чадра.
      Эмир чуть не задохнулся от гнева.
      - Ах, низкая тварь, я велю повесить тебя за волосы!
      Себа-ханум забилась на полу в истерике, сорвала с головы платок и простонала:
      - Я хотела сослужить службу хазрету эмиру, и за это мне пришлось принести в жертву свои полосы. Негодяи, боясь, что в ночной тьме могут оставить а моей прическе что-либо из драгоценностей, отрезали мои косы и унесли с собой. На прощание они сказали: "Ступай, передай Фахреддину, если он действительно герой, пусть отомстит нам за твою честь!"
      Эмир позеленел от злости.
      - А мое письмо Фахреддину?!
      - Все отобрали - и письмо, и даже яд, который хазрет эмир дал мне, чтобы я отравила поэта Низами. Эмир вскочил и залепил Себе-ханум пощечину.
      - А моя честь?!
      Себа-ханум не нашлась, что ответить, - как никак она пять часов провела в обществе незнакомых мужчин.
      Тохтамыш счел нужным вмешаться.
      - Если бы это гнусное преступление было совершено людьми Фахреддина, нам следовало бы опасаться последствий. Но Себа-ханум уверена, что негодяи совершенно посторонние лица, враждебно настроенные к Фахреддину. Коль скоро это так, бояться нечего. Сокровищница эмира полна драгоценностей, подобных тем, каких лишилась наша Себа. Волосы за месяц отрастут. Приставная коса может помочь делу. Что касается вопроса о чести, и здесь нет ничего страшного. Негодяи запятнали не ту честь, которая была оказана ей вами, а честь Фахреддина. Возможно, знай они, что Себа-ханум носительница чести эмира Инанча, они не посмели бы совершить насилие.
      Гнев эмира погас. Слова визиря показались ему разумными. Он вызвал хадже Мюфида и приказал:
      - Принеси одежду Себы-ханум! Любая ее просьба для тебя - закон! Но обо всем этом никому ни слова.
      Дздже Мюфид вышел.
      Тохтамыш стал утешать Себу-ханум:
      - В жизни часто случаются подобные неприятности. Человек не должен падать духом. Завтра же начни действовать. Постарайся увидеть Фахреддина и узнать, почему он не ждал тебя в роще. Если насилие над тобой-не дело его рук, пытайся заманить молодчика во дворец. Что касается Низами, вот мой наказ: не теряй из виду своих нищенок. Говоришь, у тебя отобрали яд? Пусть. У хазрета эмира его много. На этих днях надо покончить с семьей Низами. И он, и его жена Рена, и живущая с ними поэтесса Мехсети-ханум должны умереть!
      Из глаз Себы-ханум брызнули слезы радости.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49