Ярость эмира Инанча начала постепенно угасать. Он спешил как-нибудь оправдать жену, утешить свое оскорбленное самолюбие.
      "Во всем виноват катиб, - говорил он сам себе. - Она- женщина. Кому неизвестна женская глупость? Всему виной Мужчины. Они совращают женщин. Женщина - слабое, глупое существо. Ее можно простить. Но как посмел этот презренный негодяй опозорить своего господина?! Ведь он сидел со мной за одной скатертью, ел мой хлеб!.."
      Открылась дверь Вошли верный слуга и телохранитель эмира Марджан и катиб Мухаким Ибн-Давуд.
      - Садись, Мухаким, садись, - обратился эмир Инанч к секретарю как ни в чем не бывало. - Есть кое-какие дела. Ты будешь писать.
      Мухаким Ибн-Давуд достал калемдан, положил его на доску, на которой писал, вынул из-за кушака* сверток бумаги, оторвал лист и уставился глазами в рот эмира.
      ______________
      * Кушак- пояс.
      Эмир Инанч прошелся по комнате.
      - Пиши, - сказал он наконец. - Повелеваю министру дворца и нашему визирю*, уважаемому Тохтамышу, в течение недели подготовить и снарядить в путь рабынь, предназначенные для отправки во дворец халифа багдадского. Халифу будут отправлены следующие рабыни: Дильшад, Сюсан, Зюмрюл, Шахин, Солмаз, Шамама и Бахар.
      ______________
      * Визирь-высший сановник в некоторых странах мусульман Востока.
      Когда катиб кончил писать, эмир поставил внизу свою подпись и вернул фирман Мухакиму Ибн-Давуду.
      - Приложи печать и тоже подпиши.
      Бледный от страха катиб принялся шарить по карманам, разыскивая печать, несколько раз заглянул в свой калемдан. Не найдя печати, он с мольбой в голосе обратился к эмиру:
      - Я оставил печать дома. Разрешите, я схожу и принесу ее. Эмир заскрипел зубами.
      - Ты уверен, что оставил печать в своем, а не в чужо:л доме?
      У катиба недоуменно вытянулось лицо.
      - Как это в чужом?
      - Да, в доме своего благодетеля, в доме эмира Инанча, который поднял тебя из грязи на такую высоту! Презренный, неблагодарный катиб! Если тебе была недорога честь эмира Гянджи, ты хотя бы с уважением отнесся к чести халифа багдадского. Ведь ты считаешь себя благородным арабом. На-вот она, твоя печать! Ты потерял ее в комнате моей жены, в комнате безрассудной женщины, продавшей мою честь. Неблагодарная тварь! Я старался возвеличить вас, пятерых арабов, в этом большом государстве. И вот результат! Вот награда за все мои труды! Вот она - благодарность!
      Мухаким Ибн-Давуд затрепетал, как лист на ветру.
      - Позвольте сказать, о эмир! О чем вы говорите? Я...?!
      - Да, ты!
      - Я никогда не посмел бы допустить подобного бесчестного поступка по отношению к своему благодетелю. Это клевета на меня. Вы должны расследовать!..
      - Молчи! Поставь печать на фирмане.
      Мухаким Ибн-Давуд принял от эмирй печать и трясущимися руками приложил ее к бумаге.
      - А теперь верни печать назад! - свирепо закричал эмир. -Ты недостоин хранить ее! Эй, Марджан!
      В комнату вошел телохранитель эмира.
      - Я слушаю, хазрет эмир.
      - Ступай и приведи сюда моих палачей Гейдара, Полада и Сафи. Да скажи, чтоб не забыли прихватить с собой плети и палки.
      Марджан ушел.
      Мухаким Ибн-Давуд, желая спасти себя от незаслуженной кары, заплакал и принялся умолять эмира:
      - Пощадите! Мне ничего неизвестно. Я ничего не знаю. Кто-то оклеветал меня. Вы всегда успеете наказать меня, велите сначала произвести расследование.
      Но эмир Инанч оставался глух и нем к мольбам катиба. Печать, найденная в комнате его жены, была для него неопровержимой уликой.
      Вошли палачи с палками и плетьми, расстелили на полу кожаную подстилку, повалили на нее Мухакима Ибн-Давуда и начали срывать с него одежду. Наконец Мухаким Ибн-Давуд остался в одном нижнем белье. Один из палачей сел ему на Iолову, другой-на ноги.
      Эмир приказал:
      - Двести пятьдесят палок!
      Причитания, мольбы и вопли Мухакима Ибн-Давуда взбудоражили весь дворец. Получив сто двадцать пять палок, Мухаким перестал причитать и лишился чувств. Палки падали на бесчувственное тело.
      Жена эмира, услышав крики истязуемого, вошла, как она это делала обычно, чтобы освободить жертву.
      Появление ее было неожиданным.
      - Кто это? В чем он провинился? - спросила Сафийя-хатун.
      Эмир Инанч гневив и зло посмотрел на жену.
      - Этот бессовестный человек осмелился запятнать честь своего благодетеля. Он - предатель! Он посмел вступить в прелюбодеяние с женой своего господина!
      Сафийя-хатун подошла к распростертому на полу телу.
      - Остановитесь! - закричала она палачам. - Разве вы не видите, бедняга умер?!
      Палачи прекратили истязание. Мухаким Ибн-Давуд лежал бездыханный.
      Сафийя-хатун, внимательно приглядевшись, узнала его.
      - Ах, да ведь это бедный Мухаким! - воскликнула она, хлопнув себя по бедрам.
      Эмир Инанч злорадно усмехнулся.
      - Да, это Мухаким! Твой желанный Мухаким. Он навлек на себя кару благодаря твоей низкой, презренной любви. Гадкая, грязная женщина! Было бы еще понятно, если бы ты сошлась с благородным, знатным человеком. А то какой-то ничтожный араб! Или это в тебе заговорила арабская кровь?!
      Сафийя-хатун стояла ошеломленная. Неужели все это относится к ней?
      - Я не понимаю тебя, - сказала она мужу. - Что ты хочешь сказать? Кто с кем сошелся? При чем тут арабская кровь? Чем она виновата? Объясни мне, для чего ты говоришь все это?
      Эмир показал жене печать.
      - Спрашиваешь, для чего я все это говорю? - сказал он с горькой иронией. - Спроси вот у этой печати. Эта печать оказалась вернее вас всех! Только с ее помощью мне удалось раскрыть предательство, которое продолжалось много лет. Ты, Сафийя, продала честь правителя аранского государства этому презренному арабу, который кормился объедками с моего стола.
      Убирайся прочь с моих глаз!
      Сафийя-хатун, не сказав ни слова, поднесла руки к лицу, заплакала и вышла из комнаты.
      Бездыханное тело Мухакима Ибн-Давуда на кожаной подстилке выволокли из комнаты.
      Эмир ходил из угла в угол, ругая себя за то, что был так груб с женой и оскорбил ее в присутствии слуг. Но раскаиваться было уже поздно.
      Растерянность охватила Эмира Инанча.
      - Как неосторожно я повел себя! Забыл в какое время мы живем. Действовать надо разумно. Неужели я не мог выждать немного? Выждать - и потом незаметно уничтожить их обоих!
      В этот момент в комнату вошел старый Тохтамыш, визирь змира и министр двора.
      - Что произошло, достопочтенный хазрет эмир? - спросил он.
      Эмир Инанч подробно рассказал Тохтамышу обо всем, что случилось.
      Тохтамыш закрыл веки, задумался, затем, подняв голову, заговорил:
      - Дело обстоит не так, как вы думаете. Во всей этой истории чувствуется чья-то рука. Все очень ловко подстроено. Прежде, чем приступить к казни, вам следовало сначала посоветоваться со мной. Вы допустили большую оплошность. Ваша супруга Сафийя-хатун дала распоряжение готовиться к отъезду. Она хочет уехать в Багдад. Вам следовало действовать осторожно, учитывая обстановку. Допустим, прелюбодеяние имело место, предположим, Сафийя-хатун изменила вам. Но ответьте мне, разве мы мало знаем правителей и шахов, в чьих дворцах случается такое? Вам не следовало забывать о тихо действующих лекарствах и прибегать к плетям и палкам. Неужели вы не могли покончить с этим, безобразием при помощи бокала вкусного щербета?!
      У эмира от страха и волнения перехватило дыхание, но он все-таки сумел выдавить из себя:
      - Тохтамыш, надежда на тебя одного. Если эта история дойдет до Багдада - конец моей власти. Уговори жену, пусть простит меня. Пусть не рушит счастья моей семьи!
      Тохтамыш задумчиво смотрел на своего господина.
      - Я постараюсь сделать все возможное, но и вы сами должны поговорить с женой, извиниться. Всегда надо сначала думать, потом - действовать. Разве я не говорил об этом достопочтенному эмиру сотни раз?
      Правитель Гянджи схватил руку своего старого визиря.
      - Помоги! Интриги и козни окружили меня со всех сторон. Моя дочь Гатиба спуталась с нищим поэтом. Она, не стесняясь, строчит письма поэту-бедняку.
      Глаза визиря загорелись любопытством.
      - Какому поэту?
      - Ильясу, поэту который подписывается именем Низами. Сейчас я велю привести его и наказать.
      Тохтамыш решительно покачал головой.
      - Не советую этого делать. Поручите мне, я проведу расследование. Если сказанное вами - правда, я посоветую юной ханум, как следует вести себя. Бить Ильяса опасно. Он пользуется большим уважением у гянджинцев. Кроме того, он - племянник очень влиятельных людей. Вы сами это знаете.
      ТОХТАМЫШ
      -- Сражения идут возле самого Багдада, - говорил старый визирь. - Война между султаном Махмудом и султаном Масудом - событие, которое повлияет на судьбу халифа багдадского Мустаршидбнллаха, ибо оба эти султана стремятся ограничить духовную власть халифа и расширить сзои владения. Иноземцы же, воспользовавшись этим моментом, превратили Азербайджан в гнездо интриг и козней.
      Эмир, отдавая должное мудрости и опытности Точтамыша, был, тем не менее, во многом не согласен с ним. Его волновал вопрос, как он будет управлять Араном в дальнейшем.
      -- Чтобы остаться у власти и сохранить наше государство, - сказал он, надо обмануть ширваншаха Абульмузафф?ра и формально признать присоединение Арана к Ширванскому государству, пусть неофициально, допустим, путем уплаты ширваншаху ежегодно определенной дани. А для того, чтобы не потерять халифа, мы пошлем ему обычную дань за год.
      Тохтамыш был не согласен с эмиром.
      - Неверная мысль! - возразил он. - Для того, чтобы осуществить этот замысел, придется опустошить весь Северный Азербайджан, включая и Аран. Государство, только-что пережившее войну и землетрясение, не в состоянии удовлетворить одновременно и ширваншаха, и халифа багдадского. Ваши действия послужат причиной нового восстания в Северном Азербайджане. Кроме того, осуществление этого плана может поставить в будущем под угрозу власть эмира. Не считайте сыновей Эльдегеза бездарными. Не будем говорить об энергии и храбрости атабека Мухаммеда, - его брат Кызыл-Арслан -- один из выдающихся политиков на Востоке. Сейчас атабеки воюют в государствах на территории Персии. Они все еще сражаются в Кирмане с Бахрам-шахом. Однако, несомненно, что они победят. Сегодня я получил письмо от своего брата эмира Каракуша. Письмо это свидетельствует о том, что Бахрам-шах признает себя побежденным или, в крайнем случае, согласится на перемирие. Как только сыновья Эльдегеза победят в Персии и Ираке, они тотчас обратят свои взоры на Азербайджан и могут обвинить достопочтенного хазрета эмира в измене, заявив, что он собирался продать страну ширваншахам.
      - Ты стар, и мысли твои, кажется, тоже устарели! - сказал эмир Инанч, мало надежды на то, что атабек Мухаммед вернется с персидских земель победителем. Я уверен, сейчас армия Бахрам-шаха отдыхает в Хорасане и приводит себя в порядок.
      - Верно, я постарел, но мысли мои не одряхлели! Разум мой, как и прежде, светел. Я внимательно слежу за событиями на Востоке. Мой брат Каракуш Санджар был в свое время виднейшим и влиятельным эмиром. В настоящий момент он один из военных советников Бахрам-шаха. И я верю ему. Мне захотелось узнать его мнение о положении Арана и вообще Северного Азербайджана. Я написал ему письмо, в котором спрашивал, как нам следует поступить - присоединиться ли к Ширванскому государству или сохранить страну для атабеков? Сегодня я получил от него ответ. Хочу прочесть его вам. Каракуш пишет обо всем.
      Старый Тохтамыш развернул письмо и начал читать:
      "Мой старший брат Тохтамыш!
      Тороплюсь ответить на твое письмо. Бахрам-шаху не удастся выбраться из осажденного Бардсира и одержать победу над атабеком Мухаммедом. Дело в том, что Мелик-Муайяд отказывается прислать из Хорасана подкрепление и продовольствие. Мелик-Муайяд уже не возлагает никаких надежд на то, что ему удастся извлечь пользу от продолжения вражды с агабе-ками. Бахрамшаху было отправлено письмо с советом подготовить почву для заключения мира.
      Бахрам-шах ежедневно хватает несколько человек из кирманской знати, обвиняет их в связи с атабеками и казнит. Вот уже полгода продолжается осада Бардсира. Аскеры мрут от голода. Армия разлагается. Изо дня в день растет число дезертиров. Даже военачальники бегут к врагу, перебираясь через крепостные стены. Вчера я говорил обо всем этом с Бахрам-шахом, наставлял его: "Для иракской армии открыты все пути мира. Одно хокка* пшеницы мы достаем с миллионами ухищрений, в то время как их запасы продовольствия н.а осень и зиму хранятся в многочисленных амбарах. Имея такие запасы, они не приостановят осаду, которую ведут вот уже шесть месяцев. Если бы даже атабекам пришлось доставлять продовольствие и баранов из Ирака, они пошли бы и на это. Всем известны терпение и стойкость сыновей Эльдегеза, которые способны поймать на арбе лису. Кирманское государство велико настолько, что может прокормить и двух хекмдаров. Пока в твоих руках была сила и мощь, ты побеждал. Но коль счастье изменило тебе и ты обречен на поражение, какой смысл проливать напрасно кровь?"
      ______________
      * X о к к а - мера веса, равная 1 кг 283 г.
      Бахрам-шах внял моим советам, и сейчас идет подготовка к заключению перемирия. Поэтому, я считаю, политика Северного Азербайджана должна оставаться неизменной, ибо сыновья Эльдегеза скоро обратят свои взоры на Азербайджан.
      Твой брат Каракуш. Карман",
      Окончив читать письмо, Тохтамыш взглянул на эмира Инанча.
      - Если обстановка такова, мы должны обратиться к другому средству.
      Эмир уныло вздохнул:
      - Остается лишь одно - бежать.
      - Бегство - это удел бессильных,- возразил Тохтамыш. - Надо прежде всего пустить в народе слух, будто ожидается помощь от халифа. Народ слышать не желает имени халифа. Начнутся волнения, которые мы используем в своих интересах. Что касается помощи от халифа, - это, конечно, смешно, ведь каждому известно, что халиф не обладает силой и влиянием, какие имеет обыкновенный правитель города. Вы по национальности не араб, поэтому в настоящий момент должны опираться не на арабов, а на свободолюбивые стремления местною населения. Следует заручиться поддержкой просвещенных и влиятельных людей Арана. Отныне надо заниматься не распространением арабского влияния, а поднять вопрос о независимости Северного Азербайджана. В этом деле мы используем опыт ширваншаха Абульмузаффера, который под лозунгом единого и независимого Азербайджана старается присоединить к Ширвану Аранское государство. Не случайно Абульулла и другие поэты были приглашены во дворец ширваншаха. Ширваншах расходует тысячи динаров для того, чтобы осуществить свою мечту. Неспроста хаган Абульмузаффер пожаловал поэту, пишущему стихи под именем Хагайиг, прозвище Хагани*. Эмир должен понимать, что хаган Ширвана, перетягивая на свою сторону какого-либо поэта, перетягивает к себе и читателей этого поэта. А мы...
      ______________
      * Хагани - от слова "хаган".
      Тохтамыш умолк. Эмир вопросительно посмотрел на визиря.
      - Что значит - а мы?..
      - Мы же не принимаем во внимание столь тонких обстоятельств. Более того, мы делаем все наоборот. Мы отдаляет от себя поэтов и влиятельных людей. Мы опозорили Мехсети-ханум и отправили ее в ссылку. Этим самым мы восстановили против себя весь народ Азербайджана. Кроме того, эмир собирается преследовать молодого поэта Низами. За что? За то, что дочь эмира обратилась к нему с письмом? Но ведь Низами не написал ответа на это письмо, он не оскорбил вашей семьи. Возьмите почитайте историю. Мало ли политических деятелей приносило подобные жертвы?! Подумайте только, в свое время сельджукский султан Торгул-бек, когда это потребовалось, отдал Арслан-хатун, дочь своего брата, за халифа Каимбиэмрил-лаха, а сам, когда это стало нужно, женился на тринадцатилетней дочери халифа Каимбиэмриллаха - Сейиде-ханум, будучи в возрасте шестидесятипяти лет. Хочу сказать достопочтенному хазрету эмиру, что таков, как правило, характер политических деятелей; они отдают своих дочерей замуж, когда это нужно, и, когда нужно, сами женятся на дочерях других политических деятелей, создавая полезные родственые связи. Возьмите и почитайте "Историю сельджуков", загляните в книгу "Сиясэт-намэ"*, написанную визирем Алп-Арслана - Низам-аль-Мульком. Алп-Арслан, желая удержать в своих руках Абхазию ч Азербайджан, женился на дочери правителя Абхазии Багратиона Георгия. А для того, чтобы укрепить западные границы своего государства, он взял себе в жены дочь греческого императора. Стремясь удержать в своих руках Хорезм и Среднюю Азию, он женился на дочери хагана Самарканда. Алп-Арслан, желая держать в своих руках халифа багдадского, отдал свою дочь замуж за халифа, который в настоящий момент просит милостыню возле багдадских мечетей, приговаривая: "Подайте подаяние вашему слепому халифу!"
      ______________
      * "С и я с э т-н а м э" ("Трактат о политике") - произведение знаменитого государственного деятеля, сельджукского визиря, Низам-аль-Мулька,
      Доводы, приведенные Тохтамышем, рассердили эмира Инак-ча. Он сурово посмотрел на своего визиря.
      - По-твоему, я должен брать пример с Тогрул-бека и Алп-Арслана и бросить свою дочь в объятия кого попало? - недовольно спросил он.
      Тохтамыш сделал вид, будто не замечает гнева эмира.
      - Разве халиф багдадский Мустаршидбиллах, отдав за вас свою дочь Сафийю-хатун, не взял под свое влияние Аран - важнейшую часть Северного Азербайджана? То, что вы называете честью,- пустые слова. Они не употребляются в политике. В том нет ничего бесчестного, если вы откажете одному и отдадите свою дочь за другого, или заберете ее у богатого жениха и отдадите бедному. Ведь отцы не женятся на своих дочерях. Рано или поздно девушка должна оказаться в чьих-то объятиях. Сам ты ее выдашь или она по своему желанию выйдет за кого-нибудь,- какая разница? Когда речь идет о судьбе целого государства, неразумно говорить о чести одного человека пли даже нескольких человек. Эмир должен понимать: думая о чесги в таком пустячном, ничтожном деле, как девичий брак, можно оказаться обесчещенным, в большом. В миллион раз выгоднее проиграть дочь, чем проиграть власть и жизнь. Вот оно - истинное бесчестие! Мой совет политическим деятелем забыть о ревности. Время сейчас трудное, сложное и требует от каждого тонкого мышления и проницательности. Если даже слово "честь" действительно скрывает за собой нечто дорогое, все равно этим надо поступиться ради победы. Человек, называемый правителем, должен постигать душу и настроение своего народа*.
      ______________
      * Во дворцах сельджукских правителей жили знаменитые поэты Востока, которые писали только на фарсидском языке. Однако Тогрул-бек и Алп-Арслан добились того, что стихи начали писаться по-тюркски. Им удалось почти полностью искоренить фарсидский язык в Азербайджане. Алп-Арслан не хотел, как другие государи, прибавлять к своему имени персидские и арабские звания и прозвища. Сам он всегда говорил и писал только по-тюркски ("Сиясэт-намэ".)
      Эмир Инакч очнулся от размышлений.
      - Верно, старый визирь, верно! - сказал он.
      Перемена в эмире Инанче обрадовала Тохтамыша.
      - Коль скоро хазрет эмир согласен с моими мыслями, он должен изменить свое отношение к знакомству, которое завелось у его дочери с молодым поэтом. Если даже это знакомство заденет честь эмира, оно не повредит нашей большой политике. Напротив, дружба Гатибы-ханум и Низами поможет упрочить положение эмира.
      Эмир безнадежно махнул рукой.
      - Неужели благодаря этому мы сможем выкрутиться из создавшегося тяжелого положения?
      - Есть и другие меры. Мы оба с вами не арабы. Нам вдвоем никогда не восстановить былого величия и влияния халифа багдадского. Халиф лучше нас знает, что ему делать. Теперь халифы уже не те. Сейчас не халифы приказывают правителям - правители приказывают им. Твоему тестю хорошо известно, как провинившихся халифов привязывают к столбу и бьют*.
      ______________
      * Один из хекмдаров Бахауддовле обвинил халифа Таибубиллаха в том, что тот Растратил деньги из казны, за что велел привязать его к столбу и наказать плетьми. (Примечание автора.)
      Приверженцы халифа, жившие вчера безмятежно, в довольствии в достатке, сегодня становятся самыми несчастными людьми на земле. Прошло, то время, когда можно было обмануть простой народ словами о святости халифа. Теперь в политике требуется наша личная инициатива. Политика должна обманывать, а простолюдины должны обманываться. Надо завтра же собрать всех просвещенных и знатных людей Гянджи и обсудить с ними вопрос о независимости Азербайджана. Кроме того, необходимо положить конец сплетням вокруг смерти катиба Мухакима-Ибн-Давуда. Нужно заставить народ поверить в то, будто катиб был удален с важного, высокого поста потому, что он араб. Надо повести решительную борьбу против присоединения Арана к Щирванскому государству. Вы должны способствовать тому, чтобы ваша дочь Гатиба-ханум ближе сошлась с молодым позтом Низами. Наконец, вы должны закрыть глаза на связь Фах-реддина с Дильшад. Остальные дела поручите своему старому визирю. Даю вам слово, что Северный Азербайджан будет объединен под вашей властью.
      Эмир Инанч принял все советы старого визиря. Они решили созвать мюшавирэ* с участием интеллигенции и знати Гянджи.
      ______________
      * Мюшавирэ - совет, собрание, совещание.
      ПАВЛИНИЙ ЗАЛ*
      ______________
      * Зал во дворце правителя Гянджи, украшенный пестрыми коврами, напоминал убранством хвост павлина, отчего и назывался Павлиньим задом,
      Роскошное убранство Павлиньего зала свидетельствовало о том, что созванному мюшавирэ придается большое значение. Это угадывалось буквально во всем - по одеянию рабынь и головным уборам телохранителей, по тому, как были одеты служанки и девушки, разливающие вино, по тому, наконец, какой подавался шербет.
      Когда эмир Инанч вошел в зал, ждущие его появления просвещенные и знатные люди города поднялись со своих мест и поклонились. Оппозиционеры также были вынуждены приветствовать эмира поклоном, ибо на этом мюшавирэ они не составляли большинства.
      Эмир сел в кресло и прочел коротенькую молитву. В ней не было упомянуто имя халифа. Так как присутствующие не знали новых планов правителя Гянджи, это обстоятельство сильно обрадовало их. Многие принялись провозглашать молитвы, желая эмиру долгой жизни и процветания.
      Эмир, заручившись вниманием собравшихся, заговорил:
      - До сего момента народ Азербайджана получал милость аллаха через посредника, то есть через светлейшего халифа. Но отныне азербайджанцы смогут получать эту милость непосредственно. Теперь азербайджанцы будут жить не под покровительством халифа багдадского, а под непосредственным покровительством аллаха, ибо народ уже заслужил право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Именно поэтому мы уже несколько недель серьезно занимаемся данным вопросом. Мы отстранили с ответственных постов некоторых лиц, так как они не были азербайджанцами. Были уволены хранитель, государственной печати катиб Мухаким Ибн-Давуд, Ра&иат Ибн-Гаим, Садык Ибн-Ханбал, Джабир Ибн-Эта и другие. Я отдал распоряжение, чтобы все они покинули Азербайджан.
      Снова среди присутствующих началось радостное оживление. Своды зала эхом отразили восторженные возгласы:
      - Да будет жизнь эмира нескончаемой!
      - Да умножится его богатство!
      - Да хранит Аллах его могущество!
      Эмир продолжал свою речь:
      - Сейчас, занимаясь устройством нашего будушего, мы будем стараться исправить ошибки, допущенные в прошлом. Мы отправили в город Балх посольство из четырех человек, которое будет сопровождать до Гянджи нашу великую поэтессу Мехсети-ханум, оскорбленную хатибом Гянджи и его мюридами. Врага поэтессы - хатиба Гянджи - я выслал из города. Большинство мюридов брошено в тюрьму, остальные бежали и скрываются. Просвещенные люди и знать Арана, дабы предотвратить вмешательство иноземцев, должны поддержать действия правительства и объяснять народу, кто является его истинным врагом. Я уверен, мы сможем управлять нашей страной лучше, чем наши соседи.
      В зале опять раздались возгласы:
      - Да здравствует эмир!
      - Да здравствует свобода!
      Под эти крики эмир поднялся с кресла и вышел из зала. Визирь Тохтамыш и некоторые из присутствующих были приглашены в особую комнату правителя Гянджи.
      ЧЕСТЬ
      Старому Тохтамышу с большим трудом удалось помирить эмира с его женой Сафийей-хатун.
      Эмир Инанч, продолжая в душе думать, что Сафийя действительно находилась в преступной связи с Мухакимом Ибн-Давудон, считал, что в столь сложное и тяжелое время он не имеет права заниматься семейными и женскими вопросами. Поэтому он заставил себя помириться с Сафийей-хатун и старался забыть о происшествии.
      После ужина эмир, как обычно, проводил время в кругу семьи. Он гладил волосы Гатибы, целовал ее в голову, шутил.
      - Красавица моя, ты любишь поэзию и литературу? - спросил эмир, достав из книги листок, на котором было что-то написано.
      - Я не только читаю стихи других, я сама люблю писать стихи, - ответила ГатиСа. - Когда я училась в Багдаде, меня более всего увлекали философия и литература. Моя учительница не одобряла моей страсти к поэзии, тем не менее между листками моих книг всегда было спрятано много стихов Макнунэ-ханум*. Я любила также стихи Тюрфы-хатун**. Однако по возвращении в Азербайджан во мне вдруг пропал интерес к арабской поэзии.
      ______________
      * Макнунэ-ханум - знаменитая поэтесса на Востоке, рабыня халифа Махди из династии аббасидов. Макнунэ-ханум была не только поэтессой, но и большим знатоком музыки. Духовенство запретило ей заниматься музыкой, но она осталась верна своей страсти.
      ** Тюрфа-хатун - знаменитая поэтесса времен аббасидов, писала стихи и пела.
      Эмир поцеловал Гатибу в лоб.
      - Это, наверное, потому, что арабские стихи написаны не на твоем родном языке, - сказал он.
      Сафийя-хатун нахмурилась.
      -- Арабский язык - ее родной язык по матери, - возразила она резко. - У Гатибы не может быть никакого интереса к местному языку и местной литературе. Кроме того, всем известно, что религиозные книги написаны по-арабски и священный коран - небесная книга- спустился на землю уже будучи написанным по-арабски. Да и халиф, владыка земли, по национальности араб.
      Эмир, желая предотвратить новую ссору, не стал возражать жене и опять перевел разговор на поэзию.
      - В последнее время написано много красивых стихов на местном языке. Более всего меня изумили стихи некоторых наших молодых поэтов, посвященные природе. Послушай, какие тонкие, певучие, выразительные стихи пишут они.
      С этими словами эмир Инанч передал листок Дильшад, которая славилась среди рабынь дворца искусством декламировать стихи.
      Дильшад с готовностью вскочила и начала читать стихотворение:
      Природы древней патриарх в зеленое одет,
      Побеги юности объял весны зеленый свет.
      Улыбка розы - дар весны. Посмотрят люди - вмиг
      Румянец розы переймут невольно щеки их.
      Слагают птицы песнь любви и оглашают высь,
      Густые травы на лугах влюбленно поднялись.
      Пронзают юные листы лучи меж тонких жил,
      И в сердце зелени рассвет Жемчужины вложил.
      Фазаньим перьям подарил цвета свои рассвет,
      Несутся трели соловья, их сладкозвучней нет.
      Петь соловью велит весна и вешней розы лик.
      Перекликаются турач и юная кеклик*.
      ______________
      * Кеклик - куропатка.
      Окончив, девушка оставила листок при себе, чтобы потом выучить стихи наизусть.
      Стихотворение понравилось Гатибе.
      - Действительно, какое певучее, какое выразительное! - воскликнула она и, в свою очередь, вынула из книги исписанный листок бумаги. У меня есть стихотворение с более глубоким смыслом.
      Она протянула листок Дильшад. Та обернулась к эмиру.
      - Вы позволяете прочесть, хазрет эмир?
      - Читай. Мои печали могут утешить лишь поэзия и музыка.
      Дильшад встала и прочла:
      Я - бедняк, я - счастливец, я судьбой одарён.
      В государстве влюбленных поднимаюсь на трон.
      Не взираю на злато, злато - язва очей.
      Я - бедняк, но на славу угощу богачей.
      Если море бездонно - тщетно море мутить,
      Я всегда одинаков, и меня не смутить.
      Я - пловец терпеливый, каждый стих мой - коралл,
      Я - певец, что возглавил соловьиный хорал.
      Из сокровищниц звуков, что разведать я смог,
      Будут долго поэты свой заимствовать слог.
      Я под стать небосводу, что .в полночной тени
      Предвещает рассветы и грядущие дни.
      Это сердце вмещает безрассудство морей,
      Я владею искусством и вселенной моей.
      Эмир, весь обратившись в слух, смотрел в рот Дильшад. Вот она умолкла. Несколько минут длилось молчание. Затем эмир повторил:
      - Я владею искусством и вселенной моей... - и, обернувшись к дочери, спросил: - Чьи это стихи?
      Гатиба молчала. Она застыдилась, покраснела, опустила голову и принялась рассматривать лежащие на коленях руки.
      Стихотворение потрясло эмира. Он решил, что оно написано Низами, так как из поэтов Гянджи только он один, юный мастер, не склонял головы перед подарками государей и богатством.
      - Так чьи это стихи, моя красавица? - повторил эмир Инанч, гладя рукой волосы дочери.
      Гатиба, повернув голову, с испугом уставилась на отца черными глазами.
      - А ты не рассердишься, если я назову автора? - спросила она.
      Эмир удивился:
      - Неужели ты считаешь меня столь невежественным и невоспитанным?
      - Нет, я так не думаю. Но, возможно, тебе не понравится, что я знакома с этим поэтом.
      - Я счастлив, что моя дочь знакома с поэтами и литераторами нашей страны. Это отвечает моим самым заветным желаниям.
      - Стихотворение написал поэт Низами,- сказала Гатиба.--Но я не смогла отгадать, кому принадлежат стихи, прочитанные перед этим. Ты можешь сказать мне это, папа?
      - Их также написал поэт Низами. Поздравляю мою дочь, Твое знакомство с этим поэтом имеет значение важной исторической победы. И я прошу тебя поддерживать и впредь знакомство с Низами.