- Не выкручивайся, хитрец! - вскипел Тогрул. - Если бы я хотел расправиться с тобой, я мог бы сделать это и за пределами Азербайджана. Что касается тебя, мой уважаемый друг
      Захир Балхи, не спеши повидаться с мелеке. Сядь на свое место! Мелеке незачем звать, сейчас она пожалует сама к нам.
      В зал вошла Гатиба, окруженная толпой рабынь и служанок. Султан Тогрул поспешил ей навстречу.
      - Возьми этот бокал, моя божественная мелеке! Возьми его и осуши за наше счастье, которое час тому назад было узаконено джанабом кази!
      Гатиба приняла из его рук бокал и обвела присутствующих надменным взглядом.
      - Мой сообщник и участник многих моих преступлений Хюсамеддин оказался трусом! -- сказала она. - У него не хватило духу довести до конца начатое нами дело. Но это не говорит о коем малодушии и моей трусости, - пристально глядя в глаза Тогрула, Гатиба продолжала: - Мне не удалось погубить тебя, однако это не очень печалит меня, так как твоя никчемность, глупость и твое слабодушие не сегодня, так завтра приведут тебя к бесславному концу. Я сожалею и скорблю о другом. Как я мечтала о гибели поэта Низами, который находится в этом зале и слышит меня! Ах, как я добивалась его смерти! Увы, мне не удалось погубить его. Я хотела видеть его бездыханным, а вышло наоборот: сейчас он увидит меня мертвой! Я не смогла отомстить и убийце моего отца - Фахреддину. Жаль! Наконец, я хочу заявить всем, что мой сын Гютлюг-Инанч ни в чем невиновен. Это я вынуждала его принимать участие во всех моих преступлениях!
      С этими словами Гатиба осушила бокал и, запустив им в корону султана Тогрула, воскликнула:
      - Недолго красоваться этой короне на твоей башке!
      В ДЕРЕВНЕ ПЮСАРАН
      Жители Арана сдержанно и настороженно встретили известие о приезде в Северный Азербайджан султана Тогрула, сопровождаемого большим войском. Всем была известна враждебность падишаха к иранскому народу.
      Просвещенных людей и общественных деятелей Арана не могло не встревожить прибытие многочисленного войска в их государство, дружеские связи которого с соседями - Грузией и Ширваном - в настоящий момент были крепки как никогда. Ширванское и Грузинское государства также встревожились, узнав о приближении к их границам армии султана Тогрула, и начали, в свою очередь, поспешно стягивать войска к границам Арана.
      Аранцы приняли решение направить к султану Тогрулу своих послов, которым предстояло объяснить хекмдару неразумность его действий.
      В письме, полученном правителем Гянджи от султана Тогрула несколько дней назад, говорилось: "Я собираюсь погостить неделю в деревне Пюсаран в семье жены моего покойного брата атабжа Мухаммеда. Поэтому посольство аранцев из двенадцати человек во главе с Низами и Фахреддином выехало прямо в деревню Пюсаран".
      Добравшись до деревни и узнав, что султан Тогрул с войском еще не прибыл, гянджинцы обрадовались. Это было им на руку, ибо они хотели обсудить с велиахдом Абубекром некоторые вопросы.
      В доме, кроме старого отца Гёзель Джанполада и ее старушки-матери, никого не было. Низами и другие члены аранского посольства удивились этому, однако, Фахреддин поспешил объяснить им:
      - У жителей деревни Пюсаран свои обычаи: все трудоспособные сразу после утренней трапезы уходят на работу.
      Низами спросил у матери Гёзель:
      - А где же велиахд и его брат шахзадэ [ шахзадэ - царевич] Узбек?
      Старушка улыбнулась.
      - В нашей деревне, джанаб, такие слова, как "велиахд" к "шахзадэ" не употребляются! Здесь все крестьяне, все работают на нашей земле. Мои внуки Абубекр и Узбек вместе с остальными трудятся в поле - А где Талиа-ханум?
      - И Талиа, и моя дочь Гёзель также на работе.
      - Значит, вся тяжесть домашних дел лежит на ваших влечах?
      - Вы ошибаетесь, джанаб! У нас на плечах нет никакой тяжести. Все крестьяне, которым исполнилось шестьдесят лет, только отдыхают. Еду готовят для всех жителей деревни в общих матбахах [Матбах - кухня ] . Одежда также шьется в общей дарзихане [дарзихана - швейная мастерская]. У нас в деревне все принадлежит общине.
      Видя, что Низами задумался, старый Джанполад вмешался в разговор:
      - Так уж мы живем, великий поэт! - сказал он с улыбкой.- Но, к сожалению, власти сильно мешают нам. Мемуры [ мемур - чиновник ] султана преследуют наши законы, по которым мы живем и трудимся. Властям не выгодно, чтобы народ был сплочен и жил мирно. Если не будет драк, убийств и грабежей, кого тогда штрафовать?! У нас же в деревне нет ни драк, ни убийств, ни грабежей, ибо всем, что у нас есть, мы владеем сообща общиной. Мемуры султана, желая сломать наш жизненный уклад, облагают нас большими налогами. Мы их исправно платим и не бунтуем. У нас в деревне нет лентяев, все крестьяне дружно трудятся, поэтому земля дарит нам обильные урожаи. Но ненасытные мемуры придумывают все новые и новые подати, накладывая лапу на те наши доходы/ которые нужны нам самим для удовлетворения наших жизненных потребностей. Вот уже много лет мы вынуждены кормить за свой счет целую кучу бездельников, среди которых члены шариатского.суда, сборщики налогов и прочие. А ведь мы могли бы сами отвозить налоги туда, куда нам скажут. В помещение шариатского суда наши крестьяне не заглядывают, им там нечего делать. Шариатский суд нам не нужен. Кази и его подручные выходят из себя, так как у них нет работы, а значит, нет и доходов. Они спят и видят во сне, чтобы нравы нашей деревни испортились. Больше того, они при каждом удобном случае подбивают крестьян на недобрые дела. Это ли не преступление против народа?! Мои внуки часто читают ваши дастаны. Слушая их, я знакомлюсь с историей народов Востока и историческими личностями. Ваши стихи прекрасны, мы их очень любим! Но из них мы узнаем лишь, о прошлом, а нам хотелось бы знать и о том, какими путями можно прийти к счастливому будущему. Этому уважаемый поэт уделяет мало внимания. Очень вас прошу, поживите с нами несколько дней, познакомьтесь ближе с нашей жизнью и расскажите о ней всему азербайджанскому народу. Я Хочу спросить уважаемого поэта, знаком ли он с нашим учителем Ахи-Фаррухом?
      Услышав имя Ахи-Фарруха, изумленный Низами привстал с тахты.
      - Как же, я хорошо знаком с этим уважаемым мудрецом и его учением!
      - Тогда почему уважаемый поэт не пишет в своих стихах о сближении и братании людей всей земли?! Вы должны понимать, есть лишь один путь к жизни, где не будут течь реки крови,- братание и единение народов. Согласитесь со мной, ведь для того, чтобы все люди зажили.счастливо, их надо сплотить в единую крепкую семью.
      Низами задумался, затем со вздохом сказал:
      - Ах, как это было бы прекрасно, если бы все народы на земле жили сплоченной, дружной семьей! Человек, не мечтающий о такой жизни не может называться поэтом! Мысли, которые вы только что высказали, очень близки мне. Я поклонник учения мудрого Ахи-Фарруха и обязательно напишу произведение близкое по духу к его философии.
      На этом разговор Низами и старого Джанполада прервался, так как наступил час обеда, когда жители деревни Пюсаран возвращались с поля домой.
      С улицы донеслось пение девушек и парней:
      Когда витает песня птиц, легка,
      И соловьи звенят издалека
      И оросят округу облака,
      На розы поглядеть выходят девушки,
      Когда закат прохладен, как рассвет,
      Когда с деревьев облетает цвет
      И соловьям не счесть любовных бед,
      На розы поглядеть выходят девушки.
      Когда сады наденут свой наряд,
      Когда леса лужайками пестрят
      И в речках утки выстроятся в ряд,
      На розы поглядеть выходят девушки.
      Немного погодя в комнату вошли велиахд Абубекр, его брат Узбек и Гёзель.
      Гёзель поклонилась Низами, затем расцеловалась с Фахреддином. Абубекр и Узбек почтительно поцеловали руку поэта.
      Старый Джанполад позволил молодым людям сесть, и они опустились на ковер недалеко от тахты, на которой сидел Низами,
      В комнату вошла Талиа и, поздоровавшись с гостями, разостлала на ковре скатерть. Старый Джанполад обратился к Низами:
      - В какой бы дом деревни ни вошел сейчас уважаемый поэт, он увидел бы, что каждая семья сидит за точно такой же скатертью. Наша деревня - это большая семья в пять тысяч человек. Сейчас мы все сидим у скатертей.
      Талиа вышла из комнаты и вскоре вернулась, сопровождаемая несколькими девушками в белых шелковых платьях. Они несли подносы с едой и кувшины с шербетом.
      - Да, в наших домах все очень похоже, - продолжал Джанполад, -единственная разница в том, что мы едим разные блюда.
      - Неужели всем семьям готовят разную еду? - спросил Низами.
      - Каждая семья ест то, что ей по вкусу. В каждом квартале есть общественный матбах. Семья с вечера по своему желанию заказывает еду на следующий день. Работаем мы много, продуктов у нас достаточно, хватает и нам самим и нашим гостям. В этой деревне со дня ее основания никто ни у кого ничего не украл, потому что жители ее не знают нужды. Но, как я вам уже сказал, у нашей жизни много врагов. Они не желают, чтобы крестьяне в других деревнях жили так, как мы, ибо таких крестьян будет трудно притеснять и обманывать.
      После еды Низами рассказал хозяевам дома, зачем они приехали. В конце он добавил:
      - Мне кажется, султан Тогрул вынашивает недобрый замысел осуществление которого является целью этого его путешествия в Аран. Он неспроста замышляет остановиться в вашей деревне. Я считаю, до прибытия сюда армии Тогрула велиахд, его брат узбек и Талиа-ханум, должны уехать в Гянджу. Если Тогрул действительно замышляет новое преступление, в Гяндже ему не удастся осуществить его, так как все гянджинцы - сторонники велиахда.
      Фахреддин поддержал идею Низами. Гёзель тоже одобрила ее.
      Старый Джанполад, поблагодарив Низами за заботу о благополучии его внуков, распорядился позвать трех деревенских аксакалов. Когда старики пришли, у них спросили разрешения на отъезд из деревни велиахда Абубекра с женой и братом.
      Аксакалы дали свое согласие.
      На следующий день после отъезда велиахда Абубекра в Гянджу, султан Тогрул подъезжал к деревне Пюсаран. Известие об этом пришло в послеобеденный час, когда все крестьяне находились дома.
      Фяхреддин и Низами, которым было любопытно взглянуть на пюсаранцев, вышедших встречать хекмдара, спустились к небольшому лугу у дороги.
      Впереди всех стояли три аксакала. За ними в ряд выстроились старики, чуть подальше --мужчины всех возрастов. Все были одеты одинаково.
      По другую сторону дороги стояли пожилые женщины, за ними женщины помоложе, а позади всех - девушки и парни.
      Молодежь была одета во все белое, старики и старухи - в голубое.
      Низами, положив руку на плечо друга, тихо сказал:
      - Если бы люди во всем мире жили по законам, существующим в этой деревне, тебе никогда не пришлось бы извлекать из ножен свой меч. Мы напрасно смеемся над нашими отцами и дедами, которые говорили: "Придет время, волки и овцы будут жить в мире!" Сейчас, глядя на жизнь пюсаранцев, я не считаю эту мысль такой уж смешной и вздорной. Мы еще раз убеждаемся в том, что все зависит от жизненных условий и воспитания. Ты согласен со мной, Фахреддин? Я опять не могу не поспорить с мыслями великого Фирдоуси. Взгляни на этих людей! Как они дружны, как едины! Разве все это не есть результат воспитания?! Волк не сразу становится безжалостным хищником. Я убежден, волчонка можно воспитать вместе с овцой, и он будет привязан к ней, как к родной матери. Фирдоуси говорит: "Если дочь порочной, развратной матери отдать на воспитание в благородную, добропорядочную семью, все равно, когда она ощутит себя женщиной, она пойдет по дурному пути своей матери". Доказать ошибочность такого суждения легко, - достаточно представить себе обратное: если мы возьмем маленькую девочку, родившуюся в честной, благородной семье, и отдадим на воспитание дурной женщине, несомненно, она вырастет не такая, как ее родители, а пойдет по пути той, с которой жила и которая ее воспитывала. Да, да, людские нравы зависят от условий жизни и воспитания. Беда народов заключается в том, что их правительства, издавая законы, не думают о счастье и воспитании своих подданных. Законы владык мира обеспечивают счастливую жизнь лишь небольшой кучке людей, стоящих у власти. А разве нельзя сделать, чтобы крестьяне из других деревень жили так, как пюсаранцы?! Можно! Но кто позволит?! Подобная жизнь, подобное общество невыгодны правителям и их подручным.
      Вдали на дороге показался туг [туг - древко с привязанным конским хвостом, знак власти падишаха ] , возвещающий о приближении тахтревана султана Тогрула.
      Низами и Фахреддин поспешили вернуться в деревню.
      Султан Тогрул остановился в доме Джанполада. Жена покойного атабека Мухаммеда Гёзель оказала высокому гостю радушный прием.
      Хекмдар, узнав о том, что велиахд Абубекр и его брат Узбек уехали в Гянджу, помрачнел и нахмурился.
      - Значит, мои племянники не пожелали встретить брата своего отца? сердито сказал он.
      - Они поспешили в Гянджу, чтобы организовать там торжественную встречу элахазрету, - слукавила Гёзель.
      После того, как Тогрул отдохнул с дороги, ему доложили, что в Пюсаране находится посольство гянджинцев.
      - Скажите послам, я приму их после вечерней трапезы, - ответил Тогрул.
      Хекмдару не сказали, кто возглавляет посольство. Знай он, что в Пюсаран приехали Низами и Фахреддин, возможно, он не пожелал бы принять их.
      Когда вечером в дом Джанполада пришли двенадцать аранцев и султан Тогрул увидел своих недругов поэта Низами и Фахреддина, он догадался, кто виновен в отъезде велиахда Абубекра и его брата Узбека из деревни Пюсаран.
      Падишах встретил послов неласково и лаже не сразу предложил им сесть. Он долго разговаривал со своими приближенными, не обращая никакого внимания на аранцев, затем, обернувшись к Низами и Фахреддину, спросил:
      - Зачем пожаловали, уважаемые?
      Низами почувствовал настроение Тогрула.
      - Мы приехали передать элахазрету привет и желания аранского народа, сказал он.
      - Мне известны эти желания! Что касается привета аранцев,сомневаюсь в его искренности, так как я не видел сегодня ни одного из вас среди встречавшей меня толпы.
      - Торжественная церемония встречи элахазрета султана будет организована у Гянджи, нас же послали к вам совсем по другому делу.
      - Интерсно, зачем?
      - Элахазрету султану известно, что между Ширванским государством и Араном установились теплые, дружеские отношения. С другим нашим соседом, грузинским народом, мы тоже
      живем в братском согласии. Элахазрет должен понимать: мир между Ширваном, Грузией и Араном - большое политическое достижение. Но прибытие элахазрета в Северный Азербайджан с большим войском встревожило наших добрых соседей. И они правы: у них есть все основания волноваться. Подумайте сами, в государство, которому не угрожает военная опасность, народ которого не восстает и не бунтует, прибывает многочисленное войско! Ясно, это делается неспроста. Здесь есть какой-то тайный умысел. Поэтому аранский народ, не желая портить дружеских, братских отношений со своими соседями, просит, чтобы войско уважаемого элахазрета султана вернулось назад в столицу. Элахазрет Тогрул может быть уверен: в Гяндже и других городах Арана имеется достаточно войск, чтобы обеспечить безопасность нашего падишаха.
      Тогрул самодовольно усмехнулся.
      - В настоящий момент ваш падишах не настолько слаб и беззащитен, чтобы аранский народ мог заставить его войско разоружиться! Мне кажется, мысль, только что высказанная
      поэтом, не является мыслью всего аранского народа, - она принадлежит лишь присутствующим здесь трем-четырем джанабам. У меня есть много оснований так думать. Нельзя управлять огромным государством с помощью идей такого ничем не примечательного поэта, как Низами. Падишах, стоящий во главе этой империи, сам хорошо знает, как ему поступать. Я прошу, чтобы поэт Низами избавил меня от своих наставлений, которыми он
      донимал моего брата Кызыл-Арслана. Из-за этих самых наставлений мой брат и погиб! Все письма Кызыл-Арслана к вам и все ваши письма к нему находятся в моих руках. Самая большая ошибка моего брата заключалась в том, что он позволил одному человеку, пусть это будет &аже поэт, говорить от имени всего государства. Вы рыли ему могилу своими письмами! Вы натравили народ на правительство, а правительство - на народ. В награду за дастан, в котором вы хаяли меня, мой брат пожаловал вам деревню Хамдуньян. Я отбираю эту деревню у вас и дарю ее поэту Камаледдину. Как ты смел подарить Кызыл-Арслану дастан "Хосров и Ширин", который предназначался мне?! Или ты думал, Тогрулу пришел конец?! Думал, я навеки лишился власти? Мне пришлось много выстрадать из-за твоих предательских писем и меча твоего дружка Фахреддина! Можете возвращаться в Гянджу и передать всему аранскому народу, а заодно его соседям Ширвану и Грузии, что султан Тогрул привел в Аран войско не для того, чтобы сражаться с его народом, а ради двух людей!
      Тогрул умолк.
      - Позвольте, элахазрет, ответить вам, -сказал Низами.
      - Говори, только не вздумай поучать меня! - сердито молвил хекмдар.
      Низами спокойно начал:
      - Хекмдар, мы обратились к вам с просьбой от имени аранского народа не идти к нам с войском. Вы заявили, будто это не является желанием всего аранского народа, что мысль эта принадлежит лишь присутствующим здесь. Элахазрет не пожелал поверить нам. Что ж, завдра ему придется держать ответ перед народом всего Северного Азербайджана! Затем элахазрет сказал, что нельзя управлять огромной империей с помоющью идей такого ничем не примечательного поэта, как я. Он поставил мне в вину мою переписку с Кызыл-Арланом. В ответ хочу напомнить элахазрету: те, кто погубил Кызыл-Арслана, знают, почему они сделали это. Элахазрет изволил заметить, что Кызыл-Арслан допустил большую ошибку, дав право ничем непримечательному поэту говорить от имени всего государства. Это не было ошибкой. Кызыл-Арслан дал лишь законное право народу говорить о своей судьбе. Не только поэт даже простой крестьянин может говорить от имени страны, в которой живет. Злахазрет упомянул деревню Хамдуньян, пожалованнную мне Кызыл-Арсланом за мой труд. Свои мысли об этой деревне я уже подробно высказал в дастане "Хосров и Ширин". Добавлю к этому лишь немногое: я не считал и не считаю себя владельцем этой деревни, в которой даже ни разу не был. Элахазрет может распорядиться этой деревней так, как ему угодно. Падишах властен распоряжаться в своих владениях. Однако хочу сказать, нет на свете людей беднее, чем падишахи, ибо из всего, чем они владеют, ничто не принадлежит им по праву. Все, что у них есть.- это народное добро. Пусть элахазрет Тогрул не порицает меня за то, что я преподнес дастан "Хосров и Ширин" его брату Кызыл-Арслану. Ведь он сам изволил назвать меня ничем не примечательным поэтом, Достойно ли преподносить дастан такого поэта падишаху?! Элахазрет изволил заявить, будто ему пришлось много выстрадать из-за моих предательских писем Кызыл-Арслану и меча моего дружка Фахреддина. Действительно, и я, и мой друг Фахреддин сорвали многие замыслы элахазрета Тогрула, которые способствовали усилению влияния иноземцев в нашей стране и предоставляли возможность иноземным войскам топтать нашу землю. Низами и Фахреддин не могли допустить, чтобы империя стала игрушкой в руках авантюрной особы, ее иноземного приятеля Захира Балхи, а также хекмдара, который безропотно повиновался их преступным желаниям. И, наконец, элахазрет изволили сказать мне: "Можете возвращаться в Гянджу и передать всему аранскому народу, а заодно и его соседям Ширвану и Грузии, что султан Тогрул привел в Аран войско не для того, чтобы сражаться с его народом, а ради двух людей! Мы верим вам: войско приведено ради двух людей. Но эти двое не поэт Низами и его друг Фахреддин. Элахазрет печется о судьбе своего сына Мелик-шаха и поэтому хочет убрать с его дороги велиахда Абубекра и его брата Узбека. Однако пусть элахазрет не забывает: народ Северного Азербайджана признал Абубекра велмахдом и будет защищать его до последней капли крови!
      - Я не задерживаю вас более! - оборвал Тогрул позта. - Можете уходить!
      У деревни Ханегах тахтреван султана Тогрула был встречен небольшой группой правительственных чиновников и знати во главе с правителем города. По всему было видно народ с неприязнью отнесся к приезду надишаха.
      Спустя два дня глашатаи султана выкрикивали на улицах н площадях приказ элахазрета:
      - Всем гянджинцам надлежит вечером явиться в мечть Султана Санджара! Аранский народ должен присягнуть на верноподданстве султану Тегрулу и утвердить наследником престола его сына Мелик-шаха!
      Настал вечер, но в мечеть Султана Санджара никто не явился.
      Тогрул начал раскаиваться в том, что оскорбил в деревне Пюсаран Низами и Фахреддина. Он видел: в результате допущенной им небрежности аранцы стали относиться к нему еще более враждебно, чем прежде. Падишах ломал голову, думая, как бы исправить эту ошибку. Наконец он решил последовать примеру других хекмдаров и лично посетить дом великого поэта.
      Он послал к Низами своего личного катиба с письмом.
      "Великий и уважаемый поэт!
      Я собирался посетить Вас в первый же день моего приезда в Гянджу, - так всегда поступал мой покойный брят Кызыл-Арслан, и я хотел последовать его примеру. Однако недомогание, которое еще больше усугубилось после того, как я стал свидетелем недобрых чувств аранского народа по отношению ко мне, помешало мне своевременно исполнить свой долг,
      Я желал бы завтра навестить уважаемого поэта, дьбы насладиться созерцанием его бесценной китабханы [Китабхана - библиотека ] . Если позт не возражает, я буду счастлив удостоиться чести лицезреть его.
      Ваш искренний друг Тогрул".
      На следующий день султан Тогрул приехал к Низами. У дома поэта его встретила большая толпа уважаемых и просвещенных людей Северного Азербайджана во главе с Фахреддином и Алаэддниом.
      Тогрул обрадовался, так как здесь были все те лица, с которыми он мечтал встретиться и поговорить.
      Войдя в дом, падишах увидел сидящего на ковре Низами; снрава от него сидея Абубекр, слева - Талиа.
      Султан приблизился к поэту и поцеловал его руку.
      Низами сказал Абубекру и Талиэ:
      - Поцелуйте руку вашего ами!
      Велиахд и Талиа беспрекословно исполнили желание поэта.
      Тогрулу показалось, будто перед ним его брат по матери - атабек Мухаммед, так был похож Абубекр на своего отца. Он невольно вспомнил о том, что принимал участие в его убийстве, и ему сделалось горько.
      Он крепко обнял Абубекра, расцеловал, затем прижал к своей груди Талиу и, не сдержавшись, разрыдался.
      - Я рад видеть вас, дети мои, - сказал он. - Рад вашему счастью! Желаю, чтобы оно было вечным!
      Падишах сел в кресло напротив Низами.
      - Я вижу в руках поэта книгу, - продолжал он, осушая слезы. - Вы были заняты чтением?
      Низами кивнул головой.
      - Да, я читал велиахду Абубекру отрывок из моего дастана о том, как Искендер приехал в город Барду. Мало любить свою родину, - ее надо хорошо знать!
      "Он считает Абубекра велиахдом, - пронеслось в голове Тогрула. Действительно, поэт прав: его устами говорит весь азербайджанский народ. Пожалуй, мне следует заботиться не о престоле для моего сына, а о судьбе моей собственной власти. Народ Азербайджана может отказаться признавать меня падишахом!"
      - Жители Гянджи холодно встретили меня, но я сам виновен в этом, сказал он грустно. - Мне не следовало забывать, что моя империя своей мощью обязана прежде всего Азербайджану.
      - Элахазрет должен знать: мало понять свои ошибки, надо их не повторять, - ответил Низами. - Очень жаль, что элахазрет так поздно оценил заслуги и достоинства азербайджанского народа. Ваша дружба с людьми, которые, обманывая вас, служили интересам иноземных государств, привела к тому, что вы ввергли нашу империю в глубокую пропасть и, естественно, азербайджанский народ не мог быть доволен этим. Но у вас есть еще возможность заслужить его дружбу, если вы делом докажете свои искренние чувства к нему. Только в этом случае вы можете рассчитывать на помощь азербайджанцев. Их мечи не притупились! Они всегда готовы защитить свою страну от врагов. Но пока элахазрет лишен дружбы Азербайджана, ибо он, уступив настояниям иноземцев, освободил из тюрьмы смертельного врага нашей империи, особенно Арана, Гютлюг-Инанча и опять дал ему пост правителя Рея. Поверьте мне, очень скоро Гютлюг-Инанч выступит против вас, но вы не увидете азербайджанцев в своих рядах.
      Когда султан Тогрул поднялся и начал прощаться, за окном было уже темно. Небо хмурилось. Начинался дождь.
      Так же темно и безрадостно было на душе у падишаха.
      НАХИЧЕВАНЬ
      Возвращаясь из Гянджи, Тогрул целый месяц прожил в Тебризе.
      С помощью золота и дорогих подарков ему удалось склонить на свою сторону знать и духовенство Тебриза, которые, желая угодить падишаху, начали открыто осуждать политику Северного Азербайджана.
      Подкупленные султаном Тогрулом люди, разъехавшись по городам. Южного Азербайджана, настраивали народ против Аранского государства.
      Они утверждали: "Сын атабека Мухаммеда Абубекр, рожденный от простой крестьянки, не может считаться продолжателем рода Эльдегеза! И вообще династия Эльдегезов не является великой, полноправной династией!"
      Жители Южного Азербайджана начали постепенно попадать под влияние этих назойливых слухов.
      Надо сказать, действительно, династия Эльдегезов вышла на политическую арену Ближнего и Среднего Востока не совсем обычным путем.
      После смерти Арслан-шаха, отца последнего сельджукида Тогрула III, хекмдары соседних государств на юге и юго-востоке начали угрожать империи, добиваясь у халифа багдадского Мустаршидбиллаха согласия на ее раздел.
      Тогрул в то время был совсем маленький. Его мать Тюркан-хатун, чувствуя, что ее трону и короне угрожает опасность, призвала к себе Шамсаддина Эльдегеза - сардара своего покойного мужа.
      - Ты должен понимать, все мои помыслы сейчас не о личной жизни, а о судьбе салтаната, - сказала она ему. - Еще нет года, как умер мой муж. Не только жена падишаха, но даже простая крестьянка не стала бы помышлять так скоро о новом замужестве,- что является осквернением памяти покойного. Я знаю, ты домогаешься моей руки! Я согласна стать твоей женой, но с одним условием: ты дашь мне письменное заверение в том, что будешь ревностным защитником султанской власти моего сына, при котором я назначаю тебя атабеком.
      Так Шамсаддин Эльдегез стал атабеком Азербайджана.
      Приехав из Гянджи в Тебриз, Тогрул велел размножить текст заверения, данного атабеком Эльдегезом Тюркан-хатун, и разослал его копии правителям, казн, ваизам и хатибам многих городов Южного Азербайджана.
      Стремясь лишить сына атабека Мухаммеда Абубекра приверженцев не только в Южном, но и в Северном Азербайджане, Тогрул отправил одну копию этого заверения правителю и хатибу Гянджи.
      Глашатаи на улицах Гянджи оповещали народ:
      - Эй, горожане! Правитель приказывает собраться всем в мечети Султана Санджара! Эй-й-й!
      Влиятельные и знатные люди города получили от правителя Гянджи письменные приглашения явиться в мечеть.
      Была пятница. В мечети собралось много народу.
      Хатиб Гянджи, совершив намаз вместе со всеми, поднялся на минбер, прочел молитву, прославляющую халифа Насирульидиниллаха и султана Тогрула, затем, обращаясь к собравшимся, заговорил:
      - Всевышний Аллах, проявляя заботу о своих рабах, вручает их судьбы справедливому хекмдару. Если хекмдар не бывает справедлив, милостив и великодушен к рабам Аллаха, всевышний отбирает у него власть и передает ее другому. Вот уже много десятков лет власть в салтанате не принадлежала справедливым хекмдарам. Династия Эльдегезов, нарушив клятву, отобрала трон и корону у элахазрета султана Тогрула, не имея никаких полномочий на власть. Однако, когда мать элахазрета султана Тогрула Тюркан-хатун выходила замуж за Шамсаддина Эльдегеза, атабек обещал хррнить салтанат для Тогрула и его наследников. Сейчас я оглашу вам письменное заверение, данное Шамсаддином Эльдегезом жене Арслан-шаха Тюркан-хатун. Хатиб достал из-за пазухи копию заверения и начал читать: "Я, Шамсаддин Эльдегез, даю клятву в том, что, став атабеком салтаната, буду верно и искренне служить элахазрету Тогрулу и его наследникам, охраняя от врагов наше государство, которое на севере граничит с Ширваном, на юге с Персией и Ираком, на западе - с Мосульским эмиратом. Мои наследники обязаны верно служить элахазрету Тогрулу и его наследникам и быть преданными атабеками салтаната!>
      - Заверение, которое вы только что услышали, - продолжал хатиб, - было подписано Шамсаддином Эльдегезом и Тюркан-хатун. Повелитель правоверных халиф Мустаршидбиллах одобрил его. Слава всевышнему творцу, теперь, я надеюсь, в сердцах его рабов не осталось сомнений и колебаний! Благодаря этому важному документу правоверным стало известно, что династия Эльдегезов является преступной династией, присвоившей чужие трон и корону.
      Поэтому для защиты попранной чести ислама все мусульмане должны сплотиться вокруг знамени, освященного всевышним аллахом и посланцем его на земле повелителем правоверных, то есть, вокруг знамени элахазрета султана Тогрула и его сына Мелик-шаха!
      Хатиб умолк. Несколько голосов поддержало его:
      - Верно! Верно!
      - Ведь это не ложь!
      Низами тихо сказал сидящим с ним рядом Фахреддину и Алаэддину:
      - Не ответить хатибу - значит согласиться с ним.
      Поднявшись, он громко заговорил:
      - Не так давно султан Тогрул сам был в Аране, однако он боялся или стыдился сказать то, что сейчас сказал с помощью хатиба. Документ, который только что был оглашен уважаемым хазретом хатибом, не что иное, как простая бумажка. Всем известно, что Шамсаддин Эльдегез дал Тюркан-хатун такое заверение. Однако его сыновья доказали делом, что они намного справедливее и деятельнее султана Тогрула. Хазрет хатиб заявил, будто династия Эльдегезов украла у Тогрула трон и корону. Должен сказать, что трон и корону не продают и не покупают, их только воруют. С того дня, как они существуют, один хекмдар стремится отнять их у другого. Хазрет хатиб должен знать, что сами по себе трон и корона мало к чему пригодны. Все дело в мудрости хекмдара, который ими обладает.