опасности он сбежит из Хамадана и укроется у себя на родине. Нам же бежать некуда, ибо наша родина - здесь. Нам вместе с тобой придется отвечать за содеянное нами преступление, поэтому мы не должны еще больше усложнять нашу жизнь и добавлять лишние узлы к еще не распутанным. Это был бы неверный путь. Ты, Хюсамеддин, почему-то в последнее время ведешь себя так, будто не имешь никакого отношения к убийству атабека Мухаммеда. Не заблуждайся на этот счет. Когда начнут искать убийц, тебе не удастся доказать свою невиновность и ты будешь вынужден признаться в том, что выпало на твою долю в этом преступлении. Но зачем доводить дело до этого? Зачем зря сопать голову в петлю, когда есть возможность жить?! Я спрашиваю тебя, какая польза тебе или мелеке от этого бунта войска? Если ваша игра завершится успехом, вы станете свидетелями страданий или смерти султана Тогрула. Но если это случится, несомненно и другое: вслед за мной и вы окажетесь на виселице. А раз так, почему ты не растолковал всего этого Гатибе-хатун?
      Хюсамеддин отвесил султану низкий поклон.
      - Все, что говорит элахазрет,- истина. Но разве я смею перечить Гатибе-хатун? Кто я такой? Станет ли она слушать меня? Что касается убийства атабека Мухаммеда, у меня один ответ: я был вынужден выполнять ваши приказания и приказания Гатибы-хатун. Я простой аскер и привык повиноваться. Однако я не пытаюсь уйти от ответственности за то, что совершил. Вы говорите, я могу угодить на виселицу? Это не очень страшно. Ведь мы отправили на виселицу очень многих. А бунт аскеров - это результат вредных слухов, которые ходят по стране. Ни я, ни Гатиба-хатун не повинны в этом.
      Хюсамеддин умолк, испытующе глядя в лицо Тогрула.
      Султан, не услышав от своего сардара ничего утешительного, печально смотрел в одну точку. Лицо его выражало растерянность, нерешительность и безволие.
      Хюсамеддину вспомнились слова Гатибы: "Мы заинтересованы в том, чтобы пока у власти оставался безвольный, слабохарактерный пьяница Тогрул".
      Опять поклонившись султану, он сказал:
      - Однако элахазрет должен знать, его власть мы будем защищать до последней капли крови!
      У растроганного Тогрула на глазах засверкали слезы радости.
      Хюсамеддин попросил разрешения уйти.
      Приезд элахазрета Тогрула в имение-дворец Эльдегеза был воспринят Гатибой как нечто само собой разумеющееся. Султану не было оказано никаких особенных почестей. Перед воротами дворца его встретила толпа крестьян с букетами цветов. Ему и его свите помогли спешиться, затем рабыни отвели его в дворцовые покои.
      Личный банщик элахазрета распорядился, чтобы нагрели побольше горячей воды. Султан Тогрул искупался, надел новую одежду, после чего его проводили в трапезную.
      Вскоре туда вошла Гатиба, сопровождаемая свитой рабынь.
      Тогрул учтиво поклонился ей.
      - Добро пожаловать, элахазрет! - приветствовала его Гатиба. - Вы принесли нам радость и счастье, пожаловав в этот бедный дворец. Садитесь, элахазрет.
      Тогрул, приложив руку к груди, поклонился еще раз и подсел к скатерти. ,
      Трапеза началась.
      - Слава Аллаху, кажется, мелеке чувствует себя лучше, - сказал султан. - Узнав от Хюсамеддина о вашей болезни, я сильно огорчился. Мелеке понимает, сейчас не время покидать столицу, однако я счел необходимым посетить вас.
      - Неужели в столице что-нибудь произошло?! - спросила Гатиба.
      - Мое войско вышло из повиновения. В день Сиздэх произошло большое безобразие!
      - А куда смотрит Хюсамеддин? Неужели он не в состоянии призвать к порядку аскеров, которыми командует?! Удивительно, почему тогда он до сего времени остается на своем посту?
      - Хюсамеддин ведет себя очень странно. Мне кажется, если бы мелеке находилась в Хамадане, всего этого не случилось бы.
      - Возможно! Однако я не могла оставаться в столице, так как терпеть не могу сплетен. Сейчас Хамадан превратился в рассадник сплетен, интриг и клеветы. Сам элахазрет виновен в том, что я переехала из Хамадана сюда. До наступления летнего зноя я собираюсь перебраться в Тебриз. Оттуда рукой подать до моей родины. Может быть, я буду жить в Аране. Мы не такие уж непримиримые враги с Кызыл-Арсланом! Я не думаю, чтобы он воспрепятствовал моему желанию поселиться в Азербайджане.
      - Я готов сделать все так, как того пожелает мелеке, - многозначительно сказал Тогрул.
      Гатиба ничего не ответила. Находящиеся в комнате рабыни, которые прислуживали им во время трапезы, мешали вести беседу.
      После еды Гатиба и Тогрул, попрощавшись, разошлись отдыхать по своим комнатам.
      Султан был встревожен тем, что Гатиба ничего не ответила на его последние слова. Он не мог дождаться момента, когда Гатиба проснется и они продолжат беседу.
      Под вечер пришла рабыня и сказала, что Гатиба-хатун ждет султана, чтобы вместе с ним выпить шербет.
      На балконе дворца его встретил злой, непримиримый взгляд Гатибы.
      - Вы называете себя хекмдаром, однако не смогли повести себя даже просто как разумный глава семьи, - резко заговорила она.- Не забывайте, глава семьи - это тоже своего рода хекмдар. Он должен жить сам и дать возможность жить своей семье. А для этого ему следует действовать определенным образом. Я хочу спросить вас, что вы сделали для страны с тех пор, как вас провозгласили падишахом?! Вы не сможете без конца опираться на Гатибу, Хюсамеддина и Захира Балхи. Вы должны действовать самостоятельно. Учитесь сами мудро руководить государством. Вы неверный человек, вы готовы при первой же возможности продаь своих друзей. Эти ваши качества помогут вам в недалеком будущем распрощаться с властью. Скажите мне, почему я должна защищать вас? Разве я могу на васнадеяться, верить вам? Я добыла для вас власть, а как вы отблагодарили меня за это? Ложью, обманом! После того, что случилось, любая женщина на моем месте не пожелала бы разговаривать и иметь дело с элахазретом. Советую вам хорошо запомнить: я посадила вас на трон - я же могу и сбросить вас с него. Знайте, ваша власть висит на волоске. Может случиться так, что завтра ваше же войско окружит ваш дворец, аскеры схватят вас и повесят в той самой комнате, где был умерщвлен ваш брат атабек Мухаммед. Вы можете быть кем угодно,можете обращаться с другими так, как вам вздумается, но вы должны запомнать навсегда: хотя я принимала участие в убийствеатабека Мухаммеда, тем не менее я его жена и являюсь хозяином его крови. И сейчас вы разговариваете с человеком, который имеет право мстить за эту кровь. А кровь это не простая - кровь атабека!
      У Тогрула пересохло во рту, на лбу выступила испарина.
      - Как же быть? - пробормотал от. - Что ж, если уважаемая мелеке не желает помочь мне, тогда я вернусь в Хамадан и откажусь от власти. Вы можете пережать управление государством кому-нибудь другому. Так я не могу управлять салтанатом. Как видно, мне не удастся договориться с моими друзьями.
      - Он откажется от власти! Позор! Элахезрет должен понять: его возвели на престол не для того, чтобы он отказывался от власти, а для того, чтобы он был настоящим хекмдаром. Но, когда вас делали хекмдаром, перед вами ставили условия: сын атабека Мухаммеда должен стать наследником престола, а мать его - полноправной мелеке!
      - Я не отказываюсь выполнять данные вам обещания, но уляхазрет должна считаться с обстановкой в стране. Я могу развестись с моей женой, могу предать казни моего сына Мелик-шаха, но ведь это будет низко и подло. Как посмотрит на это Кызыл-Арслан?
      - Вам незачем расходиться с женой и убивать безвинного Мелик-шаха. Ослеплять его тоже ни к чему. Никто этого не требует от элахезрета. Но мой сын Гютлюг-Инанч должен стать наследником престола! Я уверена, если бы атабек Мухаммед остался жив, он сделал бы все, чтобы мой сын унаследовал престол. Ты убил отца, так сделай его сына своим наследником! Миллионы твоих подданных похвалят тебя за это. Что касается твоей жены, пусть она живет в добром здравии где-нибудь в ссылке, но титул мелеке должен принадлежать мне, матери законного наследника. На этом мы кончаем наш разговор. Теперь я хочу спросить тебя про письмо, которое ты написал мне. Неужели ты не мог послать его с более надежным и ловким человеком, так чтобы оно не попало в руки других?
      - Разве письмо не попало к мелеке?
      - Попало, только с помощью других людей.
      - По этому происшествию мелеке может судить о моем положении. Я считаюсь хекемдаром только в моем дворце. Меня окружают враги. Вот уже несколько месяцев как я управляю государством, но ееще не получил ни одного поздравительного письма от моих подданных. Это тоже свидетельствует о моем шатком положении. Кызыл-Арслан в любой момент может погубить меня!
      Гатиба расхохоталась.
      - Как видно, элахазрет Тогрул еще недостаточно хорошо знает меня. Мне ничего не стоит заставить райят поверить в то, будто Кызыл-Арслан убийца атабека Мухаммеда. Элахазркт собственными глазами увидит, как Кызыл-Арслан падет перед нами на колени. Это случится оченб скоро!
      - Если бы я, уважаемая мелеке, не знал вас достаточно хорошо, я не стал бы принимать в таком страшном деле, я бы не сделался братоубийцей. Обещаю мелеке: как только она вернется в столицу, все ее желания будут исполнены!
      ПРОВОДЫ
      Близится день отъезда из Гянджы в Южный Азербайджан аранского войска, возглавляемого Фахреддином.
      По этому случаю во дворце правителя города был организован богатый пир, на котором должгы были присутствовать Дюррэтюльбагдад, приехавшая из Багдада повидаться с матерью Фахреддина, ее бывшая ученица Сюсан, ставшая женой Сеида Алаэддина, а также Дильшад, которая обучалась музыке в заведении Фенхаса по учебнику, написаннаму знаменитым музыкальным педагогом времен Гаруна ар-Рашида - Ибрагимом Мювессилем.
      На пир были приглашены гянджинские поэты, литераторы,воины Фахреддина и их семьи.
      В Гянджу приехали азербайджанки, которых Фахреддин когда-то привез на родину из Багдада. Они хотели пожелать счастливого пути своему избавителю и его войску.
      Пир не начинался: ждали прихода самых уважаемых гостей.
      Девушки и молодые женщины стояли у дверей зала с букетами цветов, которые они должны были преподнести гостям.
      Взоры многих были устремлены на три пустых кресла, стоявших на почетном месте. Когда-то в них по праздникам сидели эмир Инанч, его жена Сафийя-хатун и их дочь Гатиба.
      Распахнулась широкая двустворчатая дверь, в зал вошли поэт Низами, его жена Рена и Мехсети-ханум.
      Дюррэтюльбагдад не спускала глаз с Низами и знаменитой на всем Востоке Мехсети-ханум. К ней подошел Фахреддин и представил ее присутствующим:
      - Это жена моего покойного брата Садреддина, она приехала повидаться с моей матерью!
      Дюррэтюльбагдад вышла вперед и поцеловала руку сначала у Мехсети-ханум, затем у Низами.
      - А эта женщина - друг жизни нашего великого поэта,- сказал Фахреддин, представляя ей Рену.
      Низами тепло поздоровался с Дюррэтюльбагдад, справился о ее самочувствии.
      Низами, Мехсети-ханум и Рена сели в кресла для почетных гостей. Низами сел справа от старой поэтессы, Рена - слева.
      Мехсети-ханум была не только стара, но и тяжело больна, однако она не могла не прийти на пир.
      Пир начался. Сюсан, взяв в руки уд, запела:
      Купаетесь вы в солнце и цветах,
      И каждая нежней цветка, подруги,
      Игра бровей и гордый взгляд разят,
      Коль глянут вкось исподтишка, подруги.
      Джейран сбежал по склону Арандага,
      Листок упал, он весь иссох, бедняга.
      Блистает на щеках живая влага,
      Но беглый взгляд страшней клинка, подруги.
      Как строен стан! Нет равного на свете,
      А вместо гребешка - весенний ветер,
      Влюбилась вся округа в косы эти,
      Упрячут солнце в облака подруги.
      Завидуют цветы такой красе,
      Вы дочерьми приходитесь росе,
      Вы ненаглядны, бесподобны все,
      Как лани возле родника, подруги.
      Умолкнув на миг, она обернулась к Дильшад, затем продолжала:
      Уд зазвенит - ответит соловей,
      Пусть розы поспешат, распустится скорей,
      Улыбчива судьба - мы улыбнемся ей,
      Пусть слышат нас издалека подруги.
      Мехсети-ханум улыбкой поблагодарила Сюсан за пение, потом многозначительно взглянула на Дильшад, чей голос и искусство играть на уде были ей очень по душе; Дильшад часто приходила в дом Низами и по просьбе старой поэтессы пела и играла на уде.
      Дильшад поняла, что Мехсети-ханум хотела сказать ей взглядом, и, в свою очередь, вопросительно посмотрела на Фахреддина. Тот кивнул ей: - Пой, Дильшад! Сегодня у нас большой праздник. Дильшад, взяв в руки уд, начала настраивать его. Мехсети-ханум попросила ее: - Доченька, спой, пожалуйста, мою любимую газель! Дильшад провела рукой по струнам и запела:
      Огонь любви мне в грудь вдохнул жестокий рок,
      Я пламенем дышу - вокруг пожар широк.
      Я - скорбный соловей, я до того несчастен,
      Что в сад мой не влетит рассветный ветерок.
      Покинул мотылек обитель бед моих,
      И только потому узнали: пламень стих.
      При жизни я забыт, но стоит умереть,
      Как саван мой пойдет на сотню книг чужих.
      Когда она умолкла, Низами поцеловал руку Мехсети-ханум и громко сказал:
      -- Если хочешь погубить народ, забери у него три вещи: его язык, его поэзию и его музыку. Наши враги с этого и начали свою борьбу с нами. Но азербайджанский народ доказал в многолетней борьбе свою жизнеспособность. Мехсети-ханум, которую я считаю своей матерью и своим учителем, должна знать, что она будет жить в сердцах людей вечно. Сокровища, создаваемые такими мастерами, как она, никогда не потеряют своей ценности. Настанет время, когда правнуки тех, кто сейчас ненавидит Мехсети-ханум, будут ненавидеть своих предков. Увы, в жизни так бывает: вкусный и душистый плод часто не ценится в разгар сезона. А теперь я хочу попросить нашу уважаемую гостью Дюррэтюльбагдад спеть нам что-нибудь.
      - Просим, просим! - закричали присутствующие.
      Дюррэтюльбагдад согласилась и запела газель, которая начиналась так:
      О путь из Египта в Канан, стократ я изведал его,
      Но, кроме очей Зулейхи, не видел я там ничего.
      Когда она кончила петь, Мехсети-ханум обратилась к Сюсан: .
      - Дочь моя, подай мне уд.
      Пирующие, забыв про еду, устремили взоры на старую поэтессу.
      - Сегодня вы в последний раз услышите мой голос, - сказала она. - Я прощаюсь с вами, земляки. Жизнь для меня была суровой мачехой, не то бы я не сдалась так быстро старости и
      болезни!
      Утерев рукой слезы, катившиеся по щекам, она пропела четверостишие:
      Вода в истоке мужества горька,
      Вот почему не пьют из родника.
      Огонь же, разведенный подлецами,
      От честных не оставит уголька.
      Низами видел, как дрожат пальцы Мехсети-ханум. Мехсети-ханум пропела еще несколько рубай. Дюррэтюльбагдад подошла к ней и, поцеловав ее руку, восторженно сказала:
      - Спасибо вам, великий мастер!.. Спасибо, муаллимэ!
      Поэтесса ласково улыбнулась ей, затем прислонилась головой к плечу сидящей рядом Рены и замерла, закрыв глаза. Видно было, она устала.
      Низами поднялся с кресла и, обведя присутствующих долгим взглядом, заговорил:
      - Я считаю уместным повторить одну истину: сегодня я еще раз имел возможность убедиться в том, что женщины не уступают мужчинам в талантливости. Искусство, которое женщины только что демонстрировали перед нами, достойно наивысшей оценки. Не следует особенно удивляться этому, так как женщина уже сама по себе является произведением искусства среди многих чудес природы. Я никогда не соглашусь с оценкой, данной женщинам знаменитым поэтом Фирдоуси, которого я весьма уважаю. Если бы великий Фирдоуси находился сейчас здесь, среди нас, я уверен, он отказался бы от своих стихов, в которых
      недостойным образом отзывается о женщине. Из его суждений о женщине видно, что он полностью отрицает роль воспитания и среды и слишком преувеличивает значение наследственности.
      Фирдоуси утверждает: "Если дочь порочной, развратной матери отдать на воспитание в благородную, порядочную семью, все равно, когда она ощутит себя женщиной, она пойдет по дурному пути своей матери!" Ему принадлежат и другие слова: "Если яйцо черной вороны положить в раю под паву и, когда вылупится птенец, кормить его райским инжиром, все равно он вырастет вороненком. Труд райской павы пойдет впустую". В другом месте Фирдоуси пишет: "Если взять дерево, приносящее горькие плоды, посадить его в райском саду и поливать водой из знаменитого райского источника Гёвсэр, все равно, когда наступит время плодоношения, плоды этого дерева не будут сладкими". И вот женщины, которые только что пели нам, опровергли мысли Фирдоуси. Ни одна из них не родилась в богатой, знатной семье. Одна из них дочь ремесленника, другая крестьянина, третья - чабана. Талант и воспитание помогли им подняться на вершину большого искусства.
      Низами умолк и сел. Опять зазвучали музыка и песни.
      Вдруг опять распахнулась дверь, и в зал вошла Гёзель с сыновьями Абубекром и Узбеком.
      Фахреддин поспешил им навстречу.
      Гёзель некоторое время молча смотрела на пирующих, затем приблизилась к Низами и Мехсети-ханум, поклонилась им, поцеловала их руки, после этого подтолкнула вперед Абубекра и Узбека.
      - Прошу вас принять в ряды геройского войска Азербайджана, идущего защищать нашу родину от врагов, моих сыновей. Они истинные азербайджанцы и не посрамят вашего войска. У них храбрые, мужественные сердца, они - потомки Бабека, знаменитого героя Азербайджана.
      Низами обнял и поцеловал молодых людей.
      Мехсети-ханум собралась уходить. В дверях она обернулась к пирующим и торжественно сказала:
      - Каждая пядь земли нашей родины, каждый ее камень - святы и дороги нам! Родина - это самое бесценное, что у нас есть. На днях наше войско отправляется на юг, чтобы защитить Азербайджан от врагов, спасти народ от порабощения. Счастливого пути, соотечественники! Желаю вернуться с победой! Желаю всем большой удачи, прощайте!
      НА ХАМАДАН И БАГДАД
      Спустя десять дней, после этого пира, последние отряды аранского войска выступали в поход.
      Два дня назад Гянджу покинули двадцать пять тысяч всадников под предводительством Сеида Алаэддина. Они должны были миновать Нахичевань, перейти по мосту Зияюльмюльк Аракс и двигаться к Тебризу. В Нахичевани к ним должны были присоединиться еще двадцать пять тысяч аранских всадников.
      Вторая часть войска, ведомая Фахреддином и насчитывающая двадцать тысяч всадников, должна была выйти к Тебризу по Худаферинскому мосту, приняв в Карабахе в свои ряды несколько тысяч конников.
      Аранцы с букетами цветов в руках вышли проводить войско Фахреддина.
      У кладбища Пиран Фахреддин остановил коня, спрыгнул на землю и в сопровождении сыновей Гёзель приблизился к свежему могильному холмику. Сюда же подошла группа уважаемых людей Арана, возглавляемая Низами.
      Байраки* аранской армии склонились к земле. На могильном холмике выросла гора живых цветов.
      ______________
      * Баирак - знамя, флаг.
      Фахреддин, обернувшись к своим аскерам, заговорил:
      - Неделю назад мы похоронили здесь дорогого нам всем человека, нашу знаменитую поэтессу Мехсети-ханум. Мехсети ушла от нас, и все-таки она будет всегда жить в наших сердцах, равно, как и в сердцах наших потомков. Всю жизнь она мечтала о свободе и воспевала ее. Стихами, музыкой и чудным голосом радовала она тысячи сердец, но сама видела в жизни очень мало радости. Так поклянемся же перед могилой нашей незабвенной Мехсети, что будем, не жалея своих жизней, бороться с теми, кто отравлял ее жизнь и отнимал у нее право на счастье! Мир праху твоему, дорогая Мехсети! Чувство мести к твоим врагам поможет нам победить в нашей борьбе! Клянемся тебе, скоро мы принесем к твоей могиле весть о победе! Верь нашим клятвам, которые мы даем, преклоняя перед тобой колени.
      Все, кто был на кладбище, преклонили перед могилой Мех-сети-ханум колени.
      Низами и Фахреддин, прощаясь, поцеловались.
      Выезжая из ворот кладбища, Фахреддин в последний раз оглянулся на могилу Мехсети-ханум. Ему показалось, он слышит ее голос:
      Вода в истоке мужества горька,
      Вот почему не пьют из родника.
      Огонь же, разведенный подлецами,
      От честных не оставит уголька.
      Аранское войско двинулось в поход.
      Кызыл-Арслан и тебризская знать приехали к берегу Аджичая встречать аранское войско, которое шло к Тебризу двумя колоннами: первая - пятьдесят тысяч всадников - через Нахичевань и Софиян, вторая - двадцать тысяч всадников - через Карадаг и Эхер.
      Правитель Азербайджана, сидя в красном кресле перед шелковым шатром с раззолоченным куполом, приветствовал проезжающих мимо него всадников.
      - Кызыл-Арслана никто не победит! - воскликнул он, обернувшись к своему визирю Шамсаддину.- Да, мы непобедимы, потому что непобедим народ страны, которой мы правим.
      Заметив, что к его шатру приближается отряд байракдаров*, Кызыл-Арслан понял: сейчас он увидит сардара аранского войска. Ему было известно о храбрости Фахреддина, проявленной в битве с войском атабека Мухаммеда у деревни Алибейли. Он переписывался с ним, но еще никогда не видел его.
      ______________
      * Б а и р а к д а р - знаменосец.
      Байракдары, приветствуя атабека Азербайджана, склонили знамена перед его шатром. Затрубили рога, призывая воинов приветствовать Кызыл-Арслана. Семьдесят тысяч мечей, извлеченные из ножен, разом сверкнули на солнце.
      Фахреддин, спешившись, подошел к шатру правителя Азербайджана в сопровождении сыновей покойного атабека Мухаммеда - Абубекра и Узбека, которые опустились перед красным креслом на колени и поцеловали землю.
      Кызыл-Арслан, узнав своих племянников, прижал их к груди и со слезами на глазах сказал, обращаясь к визирю Шамсаддину:
      - Мой брат жив, он не умер!
      Базары и лавки Тебриза опустели, горожане вышли на улицы встречать своих северных братьев.
      Прибывшее из Северного Азербайджана войско было столь многочисленно, что его аскеров пришлось разместить в окрестных деревнях.
      Кызыл-Арслан принял решение: как можно скорее выступать на Хамадан. Накануне выступления он созвал в своем дворце мюшавирэ, куда были приглашены Фахреддин и Алаэддин.
      Обращаясь к присутствующим на мюшавирэ, Кызыл-Арслан сказал:
      - Сейчас перед нами два фронта: первый - это фронт борьбы, которая идет на границах нашей империи; втрой - фронт борьбы, которая идет внутри нашего государства. Наши внешние враги окончательно прибрали султана Тогрула к своим рукам. Можно сказать, они полностью завладели нашей столицей. Джасусы наших внешних врагов руководят нашей страной руками падишаха Тогрула. Гатиба-хатун и Захир Балхи, имея над Тогрулом неограниченную власть, добиваются раздела нашей империи. Прежде чем мы начнем борьбу с внутренними врагами, мы должны укрепить наши границы. Надо заменить военные отряды Тогрула, стоящие на границах, новыми надежными войсками. Души аскеров, охраняющих на границах наше государство, отравлены ядом лживых речей иноземных лазутчиков. Я считаю, к нашим границам с Хорезмом и Ираком надо послать аранское войско. Мы можем верить только самим себе. Одновременно мы пошлем в Хамадан другое многочисленное войско и расправимся с иноземными джасусами и их сторонниками, действующими в самом сердце нашего государства.
      Фахреддин, внимательно слушая Кызыл-Арслана, ждал, когда он скажет что-либо о низвержении султана Тогрула. Не услышав даже намеков на это, он спросил:
      - А что будет с султаном Тогрулом?
      - Я считаю, Тогрула надо оставить у власти, но сделать ему решительное предупреждение и потребовать от него выполнения наших условий, - ответил Кызыл-Арслан. - Всем нам хорошо известно, что падишахи играют незначительную роль в управлении государством. Мы должны прежде всего выяснить, что представляют собой люди, которым он поручил управление государством, и пригодны ли они для государственных дел. Если бы сам Тогрул обладал умом и волей государственного деятеля, меня нисколько не тревожила бы бездарность тех, кто его окружает. Но, как правило, у нас на Востоке бездарность придворных сопутствует бездарности самого хекмдара. Сплошь и рядом такие бездарные хекмдары, как Тогрул, чувствуя, что им трудно руководить достойными людьми, окружают себя никчемными, бездеятельными личностями, способными разве только к казнокрадству. Часто бездарность хекмдаров делает напрасными старания одаренных визирей. Более всего в жизни я ненавижу льстецов, ибо они вводят в заблуждение бездарных падишахов. Расхваливая невежественных, безвольных владык, они заставляют их верить, в свою необычность. Хекмдар, одурманенный лестью, начинает в конце-концов думать, будто он действительно мудрейший и святейший на свете человек. Самые страшные враги государства - это они, развивающие в падишахе самомнение и веру в свою необычность, - льстецы, порождение дворцов и хекмдаров. Где этот род человечества может совершенствовать свое искусство, как не во дворцах? Льстецы ловят каждое слово падишаха и превозносят его так, будто это, по меньшей мере, сура из корана или заклинание пророка. И хекмдар начинает верить их лести. Иноземным врагам важно привлечь на свою сторону не самого падишаха, а тех, кто окружает его. Вот почему они не скупятся на золото, покупая себе сторонников среди царедворцев. Беда нашего салтаната заключается в том, что все приближенные Тогрула подкуплены нашими врагами хорезмшахом и халифом багдадским. Поэтому нам будет нетрудно очистить дворец Тогрула от врагов, ибо не придется долго размышлять, друг это или враг.
      - Как элахазрет считает, останется ли Гютлюг-Инанч правителем Рея? спросил Кызыл-Арслана Алаэддин.
      - Если мы поторопимся отстранить его от власти в Рейском государстве, это может только раздуть сплетни, которые ходят по стране. Однако мы примем все меры, чтобы Гютлюг-Инанч не попал под влияние своей матери Гатибы-хатун и не вступил в сговор с хорезмшахом.
      На этом мюшавирэ окончилось.
      На следующий день половина войска через Казвин двинулась на Хамадан, а другая половина - через Курдистан на Бисутун. В дальнейшем оба эти войска должны были соединиться и через Ксурманшах и Сэрпюль двинуться на Багдад.
      Стало известно о том, что халиф Насирульидиниллах собирается послать на Хамадан большое войско иракцев.
      Кызыл-Арслан с двадцатью тысячами всадников продвигался к Хамадану.
      Тогрул, узнав об этом, выслал навстречу ему своих людей с письмом, в котором говорилось:
      "Вернись назад! Тебе неизвестна обстановка в столице. Мое войско вот уже продолжительное время бунтует. Если азербайржанцы вступят в Хамадан, не исключена возможность кровопролитного столкновения.
      Кроме того, ты не знаешь, что по настоянию халифа я заключил соглашение с иракцами, одним из условий которого является пребывание в Ираке и Хамадане исключительно иракских аскеров. Поэтому я запрещаю азербайджанскому войску приближаться к Хамадану. Ты должен отказаться от своего похода на Багдад и в Арабский Ирак.
      Как ты посмел без моего разрешения собрать такое большое войско и прийти в эти края?! Твои самовольные действия могут произвести дурное впечатление на соседние государства, с которыми мы поддерживаем дружеские отношения.
      По получении этого письма немедленно отправь свое войско назад, а сам явись ко мне и доложи обстановку в Азербайджане.
      Еще раз решительно повторяю: аранское войско, посланное на Бисутун через Курдистан должно вернуться к себе на родину.
      Халиф Насирульидиниллах распорядился считать провинции Керманшах, Ханигейн, Махидашт, Шехрибан и Кызыл-Рюбат подопечными Дюрюссаламу, то есть, лично ему. Твое войско ни в коем случае не должно двигаться в те края.
      Тогрул".
      Прочитав письмо султана, Кызыл-Арслан расхохотался, и, обращаясь к визирю Шамсаддину, сказал:
      - Ты слышишь, Шамсаддин, элахазрет нам не разрешает?! - и добавил: Вперед, вперед на Хамадан!
      Подойдя к Хамадану, азербайджанское войско расположилось вокруг него лагерем.
      Прошла неделя. Наконец Кызыл-Арслан получил известие о том, что аранское войско достигло Бистуна и, таким образом, связь Ирака с Хамаданом прервана. В тот же день он в окружении своих визирей и военачальников вступил в Хамадан.
      На окраине города их встретили облаченные во все черное слуги Гатибы и передали Кызыл-Арслану письмо.
      Атабек Азербайджана прочел:
      "Уважаемый хекмдар!
      После кончины Вашего брата у меня не было возможности соблюсти тазийе*, достойное великого хекмдара. Услышав о вашем прибытии в Хамадан, я решила возобновить тазийе. Прошу Вас пожаловать во дворец Вашего покойного брата, дабы Вы могли принять соболезнования тех, кто примет участие в обряде.
      ______________ * Тазийе - траур, траурное собрание
      Гатиба-хатун",
      Улицы Хамадана, по которым Кызыл-Лрслан следовал к дворцу своего покойного брата атабека Мухаммеда, были запружены азербайджанскими всадниками.
      Султан Тогрул распорядился, чтобы никто из знати и просвещенных людей города не вышел встречать Кызыл-Арслана. Войско и военачальники Тогрула также не выехали навстречу атабеку Азербайджана.
      На улицы вышли лишь те, кто верил, что спасение государства зависит от действий Кызыл-Арслана. Они кричали: "Да здравствует Кызыл-Арслан! Да здравствует Азербайджан!"
      Перед дворцом атабека Мухаммеда Кызыл-Арслана встретила толпа азербайджанцев, проживающих в Хамадане. Это были чиновники, уволенные Тогрулом с ответственных постов, купцы, чьи лавки были разграблены иракскими аскерами, и другие. Когда Кызыл-Арслан въехал на дворцовую площадь, они встретили его возгласами: "Да здравствует атабек Азербайджана!"
      Кызыл-Арслан и его племянник Абубекр, спешившись, вошли во дворец. Их встретили рабы и рабыни и провели в большой дворцовый зал.
      Гатиба-хатун, с ног до головы облаченная в траур, поспешила навстречу деверю.
      - Добро пожаловать! - сказала она.- Я рада вас видеть, хекмдар. - И разрыдалась.
      Кызыл-Арслан поцеловал ее руку.
      - Пусть мелеке простит меня, - получив от вас письмо о трагической кончине моего брата, я не смог приехать в Хамадан выразить вам мое соболезнование, так как безвременная смерть нашего хекмдара породила в стране смуты и волнения. Сейчас я прибыл для того, чтобы посочувствовать мелеке в ее скорби и справиться о ее здоровье.