Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вампиры замка Карди

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Олшеври-младший Б. / Вампиры замка Карди - Чтение (стр. 4)
Автор: Олшеври-младший Б.
Жанр: Ужасы и мистика

 

 


Утром третьего дня он собрался и уехал, никому ничего не объясняя и не обещая ничего.

Приехал только теперь – перед отправкой в Румынию, и сам толком не знал, зачем.

Нет, у него не было никакого предчувствия, никаких мыслей, о том, что должен увидеть… коснуться… навестить… потому что может быть, в последний раз… Он не собирался умирать. Просто перед поездкой всем дали отпуск, и все – ну, почти все – разъехались по домам.

И он тоже поехал.

Барбара просила его остаться в Берлине, провести последние дни перед долгой разлукой, с ней, но, честно, говоря, общество милой девушки было не так уж увлекательно для Вильфреда, чтобы находиться с ней целыми днями. Раз, два, ну, может быть, три в неделю, по вечерам, чтобы только вкусно покушать (готовила Барбара великолепно) и в койку, а потом сказать "дела, дела!" и исчезнуть. Не больше. Иначе просто с ума сойдешь от скуки.

И он сказал, что ему нужно повидать отца. Просто необходимо! А она, конечно, отпустила его, потому что сама обожала мамочку с папочкой и вообще считала, что родителей надо чтить.

… Экономка отца готовила потрясающе вкусно, должно быть намеренно старалась угодить Вильфреду, добиться от него расположения и благожелательности к своей особе.

– Что-нибудь еще, Вилли?… Достаточно ли мяса?… Может быть еще кусок пирога?…

Она была совсем не похожа на маму.

Она была очень похожа на одну из любовниц отца, ту, которую Вильфреду довелось увидеть однажды – на фрау Маргарет. Такая же полная, цветущая, розовощекая. Интересно, если папочку тянет на таких – почему он женился на маме? На худенькой, маленькой, всегда бледной и как будто даже прозрачной?

Почему? Какое печальное событие связало их – столь разных? Ведь они никогда не любили друг друга! Не любили… однако жили вместе много лет и даже почти не ссорились. У мамы был Вилли, а у папы были разнообразные фрау. Их интересы ни в чем не пересекались, наверное потому у них и не было поводов для ссор.

"Давай уйдем от него, мама! – плакал маленький Вилли, – Давай переедем в другой город, пожалуйста!"

Но мама только пожимала плечами.

"Нам не на что будет жить, Вильфред", – говорила она.

Она никогда не спрашивала, почему Вилли плачет, почему он хочет уехать от отца, уехать из города. Она никогда не интересовалась, почему у Вилли нет друзей!

Наверное, не хотела ничего знать. Не хотела понапрасну расстраиваться, потому что и в самом деле ничего не могла изменить. Не могла – и не хотела.

Она плыла по течению, как маленькая рыбка – столь маленькая и тоненькая рыбка, что у нее даже не было причин прятаться и оглядываться по сторонам, не страшно, что кто-нибудь съест, ее просто не заметят.

Мама никогда не работала, она проводила дни за домашними хлопотами, вязала Вилли свитера, готовила ему обеды и стирала его рубашки – Вилли каждый день ходил в школу в свежей – а еще она читала, читала, читала. Читала все подряд, что только попадалось ей под руку, и потом вечерами рассказывала сыну странные и жутковатые истории, где всегда была она, был он, и никогда не было отца, как никогда не было и маленького полинявшего домика за зеленым забором, и унылого городишки, а были замки, рыцари, войны… и что-то еще совершенно непонятное.

Вилли всегда терпеливо слушал мамины истории, ему было жаль ее до слез, и было страшно совершенно пустых, устремленных куда-то вглубь себя, огромных темных глаз.

"Только бы она не ушла навсегда! – молился Вилли про себя, – Пусть она вернется! Пусть она только вернется! Если она так и останется там – я, наверное, умру".

А мама, должно быть, осталась бы ТАМ с большим удовольствием, но почему-то не получалось так легко и красиво сойти с ума.

Мама возвращалась – в ее глазах появлялся свет, она улыбалась, целовала Вилли, и желала ему спокойной ночи. Вилли вздыхал облегченно и засыпал счастливым.

Мама вернулась! Мама всегда возвращается! Значит все хорошо… хорошо… хорошо…

Отец приходил поздно. Иногда он вваливался в комнату Вилли среди ночи и будил его тем, что сдергивал с него одеяло.

"Посмотрим, что ты делаешь там под одеялом, маленький засранец, – хихикал он, – Ну, что ты там делаешь?"

Папочке было весело, он пах чем-то сладким, он был возбужден и глаза его сияли.

"А знаешь, где я был, Вилли? Я был с потрясающей девкой! Такой девахой, у-у, пальчики оближешь! Не чета твоей мамочке, мороженной курице…"

Он описывал в подробностях и весьма даже складно все, что проделывал с той "потрясающей девахой", должно быть, полагая, что сыну нравиться его слушать, что того возбуждают его рассказы, пробуждают сладкие фантазии, а Вилли тошнило до спазмов в желудке и хотелось ударить отца чем-нибудь тяжелым, да так, чтобы папочка больше не встал. Никогда!

Но он слушал, и улыбался вымученно, считая про себя до ста и обратно, чтобы слушать – и не слышать, терпеливо дожидаясь, пока отец не устанет и не уйдет спать.

… Вильфред жевал подсунутый заботливой экономкой кусок нежнейшего черничного пирога, смотрел в окно и думал о том, что больше никогда не приедет в этот дом. Что это окно, эти клумбы и этот зеленый забор он не увидит больше никогда.

Так случается порой – как будто предчувствие кольнет вдруг сердце, нет, не болью, только печалью… а может быть, облегчением. Не было никакой печали в сердце уезжающего в Румынию Вильфреда, в сердце были покой и безразличие ко всему, что творилось сейчас вокруг него. Он как будто видел сон, зная, что это сон. Как будто невольно оказался случайным свидетелем крохотного отрезка из жизни совершенно чужих ему людей.

"Зайти что ли к Эльзе? – думал Вильфред, глядя в окно, – В последний раз… Такая потрясающая деваха, у-у, пальчики оближешь".

Свою последнюю ночь в родном городе Вильфред провел дома, в своей заваленной старыми игрушками комнате, на своей узенькой детской кровати, с которой свисали ноги.

Почему-то не спалось.

Нет более дурацкого занятия, чем придаваться тягостным воспоминаниям, все равно как касаешься раскаленного железа и получаешь при этом удовольствие, все равно как вскрываешь ножом и посыпаешь солью уже затянувшиеся было раны.

"Довольно, – думал Вильфред, – На сей раз с меня в самом деле достаточно… С прошлым покончено. Оно умерло вместе с мамой. Оно ничем уже не держит меня".

А в будущем все достаточно определенно и ясно.

В будущем куча дел и тьма возможностей.

А не жениться ли на Барбаре после возвращения из Румынии? Или стоит дождаться конца войны? Или найти кого-нибудь получше Барбары?…

Под утро Вильфреду приснилась мама – впервые за несколько лет! Мама была молода и прекрасна, одетая в длинное белое платье, она стояла на балконе какого-то старого полуразвалившегося замка. Ее глаза лихорадочно блестели и губы алели так ярко, как никогда при жизни. Она смотрела куда-то вдаль, в темноту, вцепившись напряженными пальцами в край витой чугунной решетки перил.

– Кого ты ждешь? – удивленно спросил ее Вильфред.

Он стоял рядом, чуть позади, уже взрослый, сегодняшний, одетый в форму и с автоматом на плече.

– Его… его… – горячечно шептала мама.

И Вильфреду стало холодно и страшно, потому что он вдруг понял, что сейчас в это самое мгновение появится тот, кого так страстно ждет его матушка. Кого ждала она всю свою жизнь, о ком мечтала. И окажется, что это…

Что-то темное появилось на дороге.

Как будто человек, закутанный в темный плащ. Но нет – это не человек. Слишком огромный, слишком темный.

Вильфред не стал дожидаться, кем окажется матушкин суженый, он поспешил проснуться. И, признаться, ничуть об этом не пожалел.

… Когда он сидел в зале ожидания крохотного городского вокзала – поезд должен был подойти с минуты на минуту, откуда не возьмись вдруг появилась Эльза.

Звонко застучали тоненькие высокие каблучки по гранитным плитам. Их неровный цокот, отразившийся гулким эхом в полупустом, слишком большом для маленького городка зале ожидания, больно ударил по привыкшим к тишине нервам, выталкивая из беззаботной полудремы, заставляя сердце забиться неровно.

Почему-то Вильфред точно знал, что каблучки замрут возле его кресла, даже до того, как увидел их хозяйку. Неужели узнал по походке? Или… ждал?

Запыхавшаяся, раскрасневшаяся и очень красивая… все таки. Эльза…

Она запыхалась и какое-то время молчала с трудом переводя дыхание – а может быть ей и сейчас нечего было сказать?

– Я не знала, что ты в городе. Мария видела тебя… Сказала так поздно, стерва!

Эльза упала в кресло, закинув ногу на ногу так, что подол легкого шелкового платья будто ненароком скользнул вверх, обнажив безупречную круглую коленку.

– Почему ты не сказал…

Она замолчала, отвела глаза. Вильфреду показалось, что в них сверкнули слезы, и он, неожиданно для себя, взял ее руку, разжал нервно сжатый кулачок, погладил нежную ладошку.

– Я дура, Вилли, я знаю… Я все понимаю!

Тишину разорвал пронзительный гудок, подходящего к станции поезда, Эльза вздрогнула и сжала руку Вильфреда неожиданно сильно.

– Я люблю тебя, Вилли. Я буду ждать тебя! Знай, буду ждать!

Вильфред потащил ее за собой на перрон. Поезд уже останавливался. Сколько он будет стоять? Минуту? Три?

– Я не хотел тебе говорить, потому что уезжаю далеко. Очень далеко, Эльза! И тебе не стоит меня ждать, потому что я могу не вернуться оттуда, куда еду. Война, Эльза! Не стоит особенно ждать кого-то, когда идет война! И не вздумай…

– Ты едешь на фронт?! – закричала она.

Закричала так громко, что немногочисленные пассажиры, деловито загружающие в вагон вещи, обернулись с удивлением, которое, впрочем, тут же сменилось пониманием и сочувствием.

– Нет, Бог мой, нет…

"Не могу я ей верить! Притворяется, зараза! Ловко притворяется! Не я ей нужен, моя форма и Берлин! – твердил себе Вильфред, глядя в полные слез темно-серые глаза, и в сердце будто колышек застрял, мешающий дышать и говорить, – Да и пусть… Какая, к черту, разница!"

– Эльза! Все это не надолго! Месяц, два… Так нам сказали. Будем охранять что-то секретное в Румынии. Я приеду к тебе сразу же, как только все кончится. Хорошо? Ты жди… правда жди, и ничего не бойся!

Она кивала и улыбалась сквозь слезы, и действительно верила почему-то, что он вернется к ней.

Да и сам Вильфред, как ни странно, тоже в это верил.

Глава III. Мечты Гели Андерс

Когда Гели Андерс узнала, что ей предстоит поехать вместе с мачехой в какой-то замок в Карпатах, она слегка приуныла – она не любила Магду почти в той же степени, в какой Магда не любила ее.

Нет, жуткие предчувствия Гели не терзали. Просто ей не хотелось ехать с Магдой куда бы то ни было. Особенно если учесть, что Магда ехала туда вместе с доктором Гисслером, а значит – по работе, а значит – будет еще скучнее, чем обычно, и ничего нельзя, и никуда не ходи, потому что территория обязательно охраняемая, и вообще, придется сидеть в своей комнате, а привезенные с собой книжки скоро кончатся, потому что читает Гели быстро… В общем, кошмар.

Но хитрая Магда тут же сообщила, что с этим карпатским замком связаны какие-то жуткие легенды, и экспедиция направляется, собственно говоря, эти легенды исследовать. Ведь Гели так завидовала тем, кто ездил на Памир, и тем кто искал меч Экскалибур, святой Грааль или место упокоения Фридриха Барбароссы! Так вот, эта экспедиция – сродни вышеперечисленным, только куда комфортнее. У Гели даже будет своя комната в замке. И библиотека там великолепная. И Курт тоже принимает участие в исследованиях. Магда не может выдать государственную тайну и объяснить, зачем доктору Гисслеру понадобился Курт, так что пусть Гели удовлетворится самим фактом его присутствия в замке… Она ведь любит… э-э-э… общаться с Куртом, верно? К тому же эта зануда Лизе-Лотта Гисслер тоже поедет в замок – в качестве прислуги, няньки и сиделки при своем дедушке. Доктор Гисслер и шагу не может сделать без внучки. А ведь Гели, кажется, питает какую-то странную привязанность к этой женщине… Несмотря на все, что она, Магда, ей о Лизе-Лотте рассказала…

В общем, умела Магда соблазнять.

И Гели соблазнилась.

К концу беседы она уже грезила предстоящей поездкой.

Таинственный замок, и Курт, и Лизе-Лотта!

Это обещалось стать лучшим приключением в ее жизни… И, возможно, последним. Потому что ей уже семнадцать, а когда исполнится двадцать, она станет слишком старой для приключений – или для того, чтобы получать от них удовольствие.

Так что упрашивать Хельмута Магде не пришлось.

Его упрашивала сама Гели.

А потом долго не могла заснуть и едва не пела от счастья – запела бы, если бы Магда не критиковала ее так часто за отсутствие слуха – потому что счастье переполняло ее сердце и готово было выплеснуться в мир, неожиданно ставший волнующе-прекрасным.

Таинственный замок в Карпатах!

Что там?

Привидения?

Или, быть может, они будут искать какой-нибудь древний артефакт, благодаря которому немецкая армия станет непобедимой?

Или, возможно, магическую книгу?

Все это было прекрасно в равной степени, и Гели не терпелось скорее приступить к поискам, хотя Магда и не обещала ей непосредственного участия.

Но самое главное – там будет Курт! Ее единственная любовь!

До сих пор Курт был слишком занят войной и светской жизнью, а в тот единственный раз, когда они с Гели оказались в романтической обстановке – на свадьбе в замке Гогенцоллернов – она была еще совсем девчонкой и он не мог обратить на нее внимания, потому что не видел в ней женщину… Но теперь-то увидит, обязательно увидит, и наконец поймет, что они с Гели суждены друг другу!

Магда сказала, что они проведут в замке, возможно, несколько месяцев…

Несколько месяцев вместе!

Они вернутся в Берлин женихом и невестой.

К этому шло с самой первой их встречи, это должно было случиться еще раньше, просто до сих пор им не удалось пообщаться как следует и Курт не имел возможности оценить ее ум, храбрость, преданность… И вообще – все ее достоинства.

И потом, Гели уже не пятнадцать с половиной, как тогда, полтора года назад. Ей семнадцать – совсем взрослая барышня, пора уже по-настоящему отдаться страсти, хватит уже страданий платонической любви! Она совсем, совсем взрослая… Она уже не выглядит облезлым котенком… Она вполне даже… Вполне…

Конечно, грудь у нее так и не выросла, несмотря на все молитвы, вознесенные Гели к небесам – видимо, Бог счел вопрос о ее груди недостаточно значимым для своего личного вмешательства.

С бедрами дело обстояло тоже не очень хорошо.

Да и вообще…

Но Лизе-Лотта все время говорит, что у Гели хорошенькое личико и чудесные волосы, и что в будущем Гели еще не раз возблагодарит свое изящное телосложение, потому что всегда будет выглядеть моложе своих сверстниц.

Она и сейчас выглядит моложе своих сверстниц.

На вид ей можно дать все четырнадцать…

Гели была способна к самокритике.

Но, в конце концов, в пятнадцать лет она выглядела, как двенадцатилетняя!

Так что прогресс налицо.

Зато Курт наверняка стал еще красивее…

Она не видела его уже три с половиной месяца.

Но все равно стойко хранила ему верность.

Она вообще-то хранила ему верность уже десять лет – порядочный срок даже для супружества!

Когда они познакомились, Гели было семь лет, а Курту – почти тринадцать. Но уже тогда он был самый красивый, самый сильный, самый… Самый белокурый! И во всем – замечательный и необыкновенный!

Они впервые встретились на дне рождения одной из противных дочек одного из противных друзей Хельмута. Гели ненавидела такие детские сборища. Сначала ее таскала на подобные мероприятия бабушка. Потом перенял эстафету Хельмут. Ужасно! Для этих праздников ее наряжали в отвратительное кисейное платье, которое нужно было беречь и содержать в чистоте, что противоречило самой природе Гели и ее обычному отношению к одежде, к тому же на волосы налепляли бант, придававший ей глупый вид, и ничего нельзя было делать, и требовалось все время помнить о манерах, и ни в коем случае не брать с тарелки именно то пирожное, которое тебе понравилось больше всех, а нужно было взять то, которое ближе всего к тебе лежало… Разумеется, Гели никогда не исполняла этого правила, и ее считали гадкой и невоспитанной, и приглашали на детские праздники только ради Хельмута – он-то пользовался всеобщим уважением.

Но еще больше, чем хорошие манеры, Гели ненавидела девчонок, с которыми ей приходилось общаться. Пока мальчишки, вооружившись саблями и пистолетами, с громкими воплями носились по саду, девочки устраивали кукольные чаепития или чинно перебрасывались мячиком… Гели всегда так хотелось поучаствовать в играх мальчиков! Но она была слишком робка, чтобы попросить их об этом. Да ей никто бы и не разрешил… Никто, кроме Курта.

Да, на том детском празднике, после застолья, когда младшие девочки уселись играть в кукол, а старшие девочки принялись рассматривать друг у друга альбомы и писать в них всякие глупости «на память», – мальчишки, и большие, и маленькие, вместо того, чтобы носиться с воплями, уединились на веранде. Гели подглядывала за ними через стеклянную дверь и увидела, как еще незнакомый ей, очень красивый и очень сильный белокурый мальчик демонстрирует другим навыки обращения с игрушечной шпагой. Он выделывал ею такие замысловатые вольты… Легко и ловко! Другие пытались подражать ему – но ни у кого не получалось, ни у кого. А потом один из мальчишек заметил Гели и захотел ее прогнать, но белокурый мальчик со шпагой открыл перед ней дверь и вежливо пригласил ее на веранду, и начал учить ее обращению с оружием так же, как учил этих мальчишек! Она была маленькая, такая маленькая, на вид – не больше пяти лет, а всем этим мальчишкам было от восьми до четырнадцати, и они смотрели на нее с презрением, все, кроме Курта… Тогда она узнала его имя: Курт фон дер Вьезе. Он учил ее, и у нее получалось, и он ее похвалил и поставил в пример всем этим мальчишкам… И она была так счастлива тогда, так счастлива, как никогда в жизни!

И она полюбила Курта, и с той поры думала только о нем, и больше не противилась походам в гости, а даже напротив, спешила на все детские праздники, на которые был приглашен он, старалась попадаться ему на глаза… Правда, больше он ничему ее не учил, но иногда добродушно щелкал по носу. И ей хватало даже такого внимания с его стороны.

Потом они оказались разлучены: Курт стал юношей и у него появилась другая компания, другие увлечения. Он посещал уже не детские утренники, а взрослые вечеринки. Гели тогда как раз начала читать всякие взрослые книжки, и узнала, что бывает так, что люди предназначены друг другу с самого рождения, или просто обречены полюбить друг друга, вопреки всем неблагоприятным жизненным обстоятельствам: примеров было множество, в основном в классической литературе – Дафнис и Хлоя, Тристан и Изольда, Ланселот и Джиневра, Ромео и Джульетта… В каждой романтической героине Гели узнавала себя, в каждом благородном герое – Курта. И ей очень хотелось поведать обо всем Курту, но как раз в тот «читательский» период Гели его совсем не видела.

Как страдала тогда Гели! И как она мечтала… В мечтах они с Куртом все время были вместе, и с ними происходило столько замечательных событий и всевозможных приключений, где Курт мог продемонстрировать ловкость и отвагу, а она, Гели, свою любовь и преданность ему… Иногда такие фантазии кончались гибелью Гели-героини, и тогда Гели-мечтательница горько и сладко рыдала в своей постельке, потому что Гели-героиня умирала за Курта, на руках у Курта, с улыбкой на устах, обращенной к Курту!

Потом Курт стал бывать в их доме – со своими дядями, с профессором Отто Хофером и генералом Августом Хофером: они оба когда-то учились в одном пансионе с Хельмутом, а теперь у них появились новые важные дела, как-то связанные с войной и прочими событиями… Что-то таинственное, в чем Курт, несмотря на юность, был задействован. Он повзрослел, стал мрачным и молчаливым. Гели находила это восхитительным: все ее любимые персонажи были молчаливы и мрачны! Мрачность – вообще признак возвышенной и романтической натуры, а так же какой-то страшной тайны, которую он вынужден скрывать от окружающих, и даже от нее, Гели… Как должно быть трудно скрывать что-то ото всех на свете, не иметь возможности поделиться даже с самым близким человеком – со своей возлюбленной!!! Но, с другой-то стороны, что может быть лучше страшной тайны?!

Хельмут с гостями пили кофе в гостиной, Магда щебетала, а Гели млела от восторга, любуясь на Курта. Они никогда не говорили друг с другом… Зачем слова, если и так все ясно?!

Когда Гели узнала, что Курт отправлен в действующую армию, она едва не сошла с ума от восторга, гордости, отчаяния и горя. Она была убеждена, что теперь-то победа Германии обеспечена, ибо Курт способен на все те невероятные подвиги, о каких пишут в старинных легендах, ибо Курт – ни кто иной, как новое воплощение великих воителей прошлого: Барбароссы, Артура, Зигфрида, Ланцелота, Персифаля… Но что, если знамя победы окрасится его кровью? Такое частенько случается с героями! Тогда она, Гели, должна будет умереть на его могиле… Или лучше покончить с собой, пронзив свое сердце кинжалом.

Гели даже потренировалась с кухонным ножом и больно порезалась.

А потом Курт вернулся – еще более мрачный, с каким-то новым, диковатым огоньком в глазах. Этот огонек делал его холодную красоту и вовсе неотразимой, придавая какое-то особое обаяние, и у Гели буквально кружилась голова, когда она смотрела на Курта! Ей казалось, что она видит отсвет свершенных подвигов и тень пережитых страданий на его благородном челе… Ей так хотелось обнять его, утешить! Но она не смела даже подступиться. Как-то не случалось подходящей ситуации.

А потом эта нелепая история в замке Гогенцоллернов… Курта нельзя винить – он так много пережил на фронте, нервы расшатались – а Гели была тогда еще совсем глупой девчонкой, многого не понимала. Нет, Курта винить нельзя. Виновата во всем одна Гели. Да и потом, все ведь хорошо кончилось. Благодаря Лизе-Лотте.

После они тоже мало общались, но несколько раз танцевали на вечеринках. Вечеринки, правда, случались все реже. Ведь шла война на Востоке, отнимавшая у Германии столько сил, столько жизней. На всех этих вечеринках девушек было больше, чем молодых людей, а когда появлялся Курт, наглые девицы облепляли его, как мухи – медовый пирог! Но он почти всегда находил возможность потанцевать с ней, с Гели. Правда, Магда утверждала, что Курт это делает только из вежливости, потому что Гели – воспитанница Хельмута, а Хельмута Курт уважает, и не может допустить, чтобы его воспитанница весь вечер просидела в углу, и жертвует собою, отвлекаясь от более привлекательных девушек.

Но Магда – настоящая злая мачеха, как у Белоснежки, Золушки, Элизы… Даже еще злее! И, возможно, она сама влюблена в Курта. Очень даже похоже – иначе почему она так ненавидит Гели? Все сделала, чтобы испортить ей жизнь! Даже вышла замуж за Хельмута. Чтобы подобраться поближе и действовать наверняка.

Одно время Гели пыталась ей мстить за свои обиды. Но все способы мести, которые она могла придумать, были настолько смешными, детскими… А потом ее еще и извиняться перед Магдой приходилось. И в конце концов Гели оставила эти попытки.

Настоящей местью Магде будет, если Гели выйдет замуж за Курта! Правильнее сказать – когда Гели выйдет замуж за Курта… Вот уж тогда Магда просто взорвется от злобы! Ведь наверняка же она в него влюблена. В него все влюблены. Но только Гели – юна и прекрасна. Или, по крайней мере, юна… А Магде уже так много лет! И потом, Магда замужем за Хельмутом. А Гели совершенно свободна.

Гели верила, что наступит момент, когда они с Куртом смогут наконец объясниться, и что за объяснением обязательно последует торжественная помолвка и свадьба. Иначе просто быть не могло! Иного поворота событий Гели не принимала, потому что просто не пережила бы… Потому что только с Куртом, только ради Курта, только в мечтах о Курте жизнь ее имеет смысл.

Возможно, этот замок в Карпатах послан им судьбой. Той самой судьбой, которая предназначила их друг другу. Замок – романтическое место, и более уединенное, нежели дворец Гогенцоллернов. И Гели уже не пятнадцать лет…

Да, в Берлин они вернутся женихом и невестой!

А может быть, даже молодоженами.


А еще в карпатском замке будет Лизе-Лотта! Милая, милая Лизе-Лотта, ее единственный друг на всем белом свете…

То, что Лизе-Лотта была старше Гели на целых шестнадцать лет, ничуть не смущало девочку.

Какое значение имеет возраст!

Главное – родство душ.

А у них с Лизе-Лоттой оно было.

Магда часто ругала ее за симпатию к Лизе-Лотте. Намекала на некую страшную тайну в прошлом, навеки опозорившую Лизе-Лотту и вычеркнувшую ее из мира порядочных людей, на некое преступление, совершенное Лизе-Лоттой и оставившее на ней неизгладимое клеймо… Да, поначалу Гели даже представлялось, что на левом плече Лизе-Лотты обязательно обнаружится клеймо в виде лилии, как у Миледи в романе Дюма. Но, разумеется, таким клеймом не клеймили уже давно… А в Германии не клеймили лилиями и вовсе никогда! Но то, на что постоянно намекала Магда, конечно, не было настоящим клеймом, выжженным каленым железом, это было какое-то событие, какой-то поступок. Лизе-Лотта не говорила о своем прошлом. А Гели не осмеливалась спрашивать, боясь огорчить подругу. Лизе-Лотта всегда была так грустна… Незачем добавлять ей огорчений!

Как-то Гели спросила у Хельмута, плохая ли женщина Лизе-Лотта – ведь из-за чего-то Магда запрещает ей, Гели, общаться с милой грустной Лизе-Лоттой. На что Хельмут ответил, что Лизе-Лотта не плохая, а несчастная, что ее следует не отталкивать, а жалеть, что Магде не хватает душевной тонкости, чтобы понять страдания такой женщины, как Лизе-Лотта…

Тогда Гели, осмелев, спросила, что же за тайна, что за преступление таится в прошлом Лизе-Лотты. На что Хельмут, помявшись, сказал, что сама Лизе-Лотта никакого преступления не совершила, но ее муж был очень-очень нехорошим человеком и из-за него Лизе-Лотта вместе со своим ребенком попала в тюрьму, и оставалась там долго, пока доктор Гисслер их не вызволил, и вот с тех пор Лизе-Лотта такая бледная, худая и грустная, и что Гели лучше никогда и ни с кем не поминать эту историю, а особенно в присутствии Лизе-Лотты, чтобы не огорчать ее еще больше.

И, разумеется, Гели послушалась. Она уже давно поняла, что Хельмут всегда дает разумные советы – иногда даже слишком разумные – но в этот раз он абсолютно прав: не надо поминать при Лизе-Лотте о тюрьме, преступнике-муже и всем прочем. Достаточно того, что остальные шарахаются от Лизе-Лотты, как от прокаженной – Гели видела, как это печалит и без того грустную Лизе-Лотту, и сама скорее умерла бы, чем причинила бы ей новое расстройство.

Гели любила Лизе-Лотту и считала ее своим единственным на свете другом.

Потому что Лизе-Лотта спасла ей жизнь.

Нет, больше чем жизнь: Лизе-Лотта спасла ее честь в тот ужасный день, перед балом в замке Гогенцоллернов.

Лизе-Лотте Гели была обязана всем на свете…

Без Лизе-Лотты Гели просто не пережила бы того, что случилось…

Без Лизе-Лотты Гели не смогла бы появиться на том балу…

Без Лизе-Лотты Гели уже бы просто не было в живых!


Гели хорошо помнила все подробности тех событий.

Хельмут с Магдой были приглашены на бал по случаю бракосочетания кого-то из семейства Гогенцоллернов. Кажется, сочетались между собой южная и северная ветви Гогенцоллернов. Во всяком случае, это было серьезное событие и отмечаться оно должно было со всей торжественностью. Магда не хотела, чтобы Гели ехала с ними, но Хельмут настоял. А Гели очень хотелось увидеть настоящий бал. И еще сильнее хотелось увидеть Курта, который непременно должен был быть там.

Они остановились не в самом дворце Гогенцоллернов, а в доме доктора Гисслера, у которого Магда работала в секретной лаборатории, – до дворца недалеко, а куда как комфортнее! Там же остановились и профессор Хофер с племянником – Куртом.

Само присутствие Курта под одной крышей с нею приводило Гели в состояние мечтательного экстаза. А завтра ей предстояло оказаться на первом в ее жизни балу…

Гели уже представляла себя – королевой бала.

Представляла, как восхищенно ахнут все, когда она войдет в зал, как будут перешептываться – «Кто эта прелестная девушка? Вы ее не знаете? Она просто чудо! Настоящее событие этого сезона! Какое изящество, какая свежесть – и какой мудрый взгляд! Сразу чувствуется недюжинный ум! А сколько грации в каждом движении! А сколько скромности! Настоящая аристократка!» – ну, и тому подобные приятные вещи, как в романах Марлитт.

Представляла, как Курт будет танцевать с ней, только с ней, как будет развеваться ее роскошное платье (правда, Магда приготовила для нее всего лишь новый матросский костюмчик с короткой юбкой, но в мечтах ему места не было), и как Курт выведет ее на балкон – отдышаться – и как она будет стоять с шампанским в хрустальном тоненьком бокальчике, вдыхая ароматы летней ночи, а Курт будет пылко шептать ей… Нет, на него не похоже. Он всегда такой холодный и молчаливый – он не будет болтать лишнего. Курт, смущаясь и запинаясь, потому что не привык говорить длинные речи, скажет ей… Нет, с чего бы ему смущаться? Он просто четко, по-военному, прямо глядя ей в глаза своими прекрасными голубыми глазами скажет ей, что любит, всю жизнь любил только ее, не видит жизни без нее и мечтает о том, чтобы она вышла за него замуж. И Гели, чуть помедлив, томно опустив ресницы, ответит ему… ДА! ДА! ДА!

Мечты были упоительны…

В полдень накануне бала, Гели лежала на застланной кровати в отведенной ей комнатке и читала, когда в открытое окно донесся вдруг бодрый голос Курта. Гели вздрогнула и села, вытянув шейку, прислушиваясь. Курт говорил с кем-то, кого она не знала. Говорил, что идет в конюшню, «похолить Герду». Если бы Гели не знала, что Герда – это любимая лошадь Курта, она бы с ума сошла от ревности… Но, к счастью, это всего лишь лошадь. Красавица с точеными ножками и грациозной шеей. Пепельная в яблоках. Гели считала, что Курту больше подошел бы какой-нибудь могучий боевой конь, белоснежный или угольно-черный. Но готова была смириться с Гердой. Раз уж Курту она так нравилась.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26