Вампиры замка Карди

Он снова замолчал. И в этот раз это действительно была «минута молчания». И прервал ее опять сам же Джеймс.

– Я только надеюсь, что дед позаботился о ней, спас ее… И малыша. Хотя бы их. Вряд ли он мог бы спасти Аарона. Или Эстер… Господи, я часто бывал в доме Аарона… У него такие милые родители… Господи, Боже, я не понимаю, не пойму никогда… Как это все могло случиться в Германии?!! – Джеймс стиснул кулаки, потом медленно разжал пальцы и странным долгим взглядом посмотрел на свои ладони.

«Все-таки он – чокнутый», – подумал Гарри, но теперь уже с сочувствием.

– И вот та вторая причина, Гарри, о которой я не говорил ни вам, ни кому другому, по которой я так рвался в эту экспедицию, – тихо, спокойно сказал Джеймс. – Знаете, как зовут доктора, который начальствует над группой ученых, окопавшихся в замке ваших предков? Его зовут герр Фридрих Гисслер! Это тот самый… Дедушка Лизе-Лотты. Я подумал, что смогу что-нибудь узнать про нее, если подберусь к ним поближе. Я не мог бы жить… Нет, это просто была не жизнь – не зная, что с ней! Особенно – теперь, когда появилась возможность узнать. И если я погибну, Гарри… Я вам завещаю: найдите Лизе-Лотту, если она жива, и позаботьтесь о ней. И, если ребенок уцелел… Считайте, что это мой сын. Позаботьтесь о нем тоже.

– Ох, Джеймс, как все это патетично звучит! – расхохотался Гарри. – Проще всего для меня сейчас торжественно пообещать найти вашу возлюбленную и позаботиться о маленьком Аарончике – или как там его назвали. Но, Джеймс, посмотрите вы правде в глаза! Мы с вами можем не дожить до утра! А уж до завтрашнего-то вечера… Мы с вами о себе-то позаботиться не можем, не то что о вашей прекрасной немке с ее еврейским младенцем!

– По моим подсчетам мальчику должно быть где-то двенадцать лет… Приблизительно… И я не знаю, как его зовут, – серьезно ответил Джеймс.

Гарри не нашелся, что сказать ему.

А потому просто лег лицом к стене и притворился спящим.

Он проснулся от того, что услышал рядом с собой стоны. Сдавленные стоны умирающего существа.

Гарри вскочил – и в первый момент был буквально ослеплен тьмой. Костер догорел, не осталось даже угольев. А темнота была сплошная, не проницаемая ни единым лучиком… И эти жуткие стоны! Стонал Джеймс.

– Джеймс, что с вами? Вам нехорошо? – испуганно спросил Гарри, прикидывая, что же могло случиться с англичанином: вроде, он не был ранен во время отступления.

Ответом на его слова был еще более отчаянный стон. И какое-то тихое рычание…

«Аппендицит!» – мелькнуло у Гарри самое ужасное предположение: ведь если это действительно аппендицит – Джеймс обречен умирать в ужасных мучениях.

Гарри нашарил рядом с собой фонарь, включил… И замер, буквально окаменев от ужаса.

Джеймс лежал на полу, возле истлевшей, полуразрушенной двери.

А над ним склонились две женщины.

Две прекрасные женщины – молодая пышнотелая блондинка с в чем-то белом и совсем юная, хрупкая брюнетка с голубом.

Женщины держали руки Джеймса разведенными в стороны, словно бы распинали его на ледяном полу, и дружно припав губами к запястьям… Сосали кровь! Да, да, из-под их губ, вплотную приникших к коже, текла кровь…

Голова Джеймса болталась из стороны в сторону, словно у мечущегося в тифозном бреду, он был страшно бледен, глаза – полузакрыты, и он стонал… А рычали – рычали женщины.

Когда свет фонаря на миг ослепил их, неестественно-огромные глаза обеих вспыхнули странным рубиновым пламенем. Но они ни на миг не прерывали своего занятия. Они сосали упоенно, как младенцы.

Блондинка в платье с завышенной талией, с распущенными по плечам локонами, впилась в левую руку Джеймса.

Брюнетка с изящной высокой прической, скрепленной черепаховым гребнем, сосала кровь из правой руки.

Гарри вспомнил слова Джеймса, произнесенные совсем недавно… Когда?… Вчера?… Несколько часов назад?… «А знаете, сколько на человеческом теле мест, где крупные сосуды вплотную подходят к коже?»

Серебряная цепочка поблескивала на шее Джеймса. Воротник свитера был разодран – до середины груди. Свитер из хорошей шерсти, толстой вязки – чтобы так располосовать, надо было поработать ножом! Или… Когтями?

Гарри посмотрел на руки женщин. Нет, не когти… Ногти – правда, очень длинные, острые и какие-то бледные. Впрочем, и кожа бледна, бледнее, чем у Джеймса. И словно бы светится в темноте!

Вампиры.

Но это же бред…

Вампиры!

Или – кто бы они там ни были – но они же сосут кровь из его друга!

Гарри наконец смог преодолеть ступор и, взмахнув фонарем, закричал тонким, хриплым голосом:

– Прочь! Пошли прочь!

Кажется, его голос, эхом пронесшийся по подземелью, испугал его самого гораздо больше, чем этих кошмарных женщин.

Брюнетка, не отрывая рта от запястья Джеймса, хихикнула.

И Гарри вдруг увидел себя со стороны – словно бы ее глазами – и сам себе показался таким смешным и нелепым! Жалкое существо… Человечек. И он услышал… Что-то вроде вкрадчивого шепота, зазвучавшего прямо внутри его головы!

«Человечек! Не суетись… Подожди, придет и твой черед, мы и тебя приласкаем… Наши поцелуи покажутся тебе такими жаркими – и такими сладкими! Тебе понравится… Подожди немного, мы только закончим с твоим другом!»

В первый момент Гарри опешил. А затем – выхватил из кобуры пистолет и направил в голову блондинке.

И повторил – уже нормальным голосом:

– Прочь! Отойди от него, сука, не то я тебе мозги вышибу!

Блондинка прервала трапезу. В свете фонаря сверкнули длинные, острые клыки. Губы ее были в крови, кровь стекала по подбородку и капала на платье. Она облизнулась, пристально посмотрела в глаза Гарри, словно пытаясь заворожить его взглядом… И вдруг ее фосфорицирующие глаза округлились, словно от удивления.

– Почему ты здесь? – недовольно спросила она. – Здесь тебе не место… Здесь – наши угодья! Здесь можем охотиться только мы! Я знаю, тебе подобные не пьют кровь… Вам нужно мясо, горячее свежее мясо, и сердце, еще не переставшее биться, а главное – мозг! Я права? Тебе хочется высосать его мозг? Но пока он жив, мы будем пить его кровь, потому что мы голодны… А когда он умрет, его мозг уже не сможет насытить тебя, не так ли?

Она засмеялась. Но ее голос и смех почему-то не рождали эха… И это было ужаснее всего. Даже ужаснее, чем ее слова! Настолько ужасно, что Гарри не выдержал.

– Поди прочь, тварь! – завопил Гарри и выстрелил, больше не тревожась, что шум привлечет гансов.

Пусть лучше все гансы мира, Гарри не боялся их так, как эту… Как это…

Гул прокатился по подземелью. Гарри показалось даже, что старинные своды дрогнули над его головой. Но блондинка успела пригнуться под его пулей – с нечеловеческой быстротой и гибкостью.

Брюнетка тоже оторвалась от руки Джеймса и зашипела на Гарри.

Гнев настолько исказил лица обеих женщин, что сейчас они уже не казались Гарри красивыми. И даже… Не слишком-то похожими на человеческие. Одна за другой проступали в них черты сходства с кошкой, крысой, летучей мышью…

– Это ты пойди прочь! – прорычала блондинка. – Ступай к своему господину! К тому, кто вернул тебя! И скажи ему, что здесь охотимся только мы! Людей мало. На всех не хватит.

Страшные зеленые глаза негра вспомнились Гарри.

Огонь большого костра.

Обнаженные черные тела, блестящие от воды и пота.

Странный ритм негритянской пляски…

И голос! Этот проклятый голос!

«Лазарь, иди вон…»

И сразу накатилась слабость, даже коленки подломились.

Блондинка, удовлетворенно улыбнувшись, снова припала к запястью Джеймса.

Брюнетка последовала ее примеру, громко зачмокав от удовольствия.

И тут Гарри охватила ярость. Наверное, это и называется «состоянием аффекта». Напоминание о том, кто вернул его, о «хозяине», причинило ему столько боли, что разом отступил страх… И те последние крупицы неверия, которые удерживали его на месте (ведь этого не происходит на самом деле, я ведь сплю, я сплю, я сплю, это всего лишь кошмарный сон…) – даже эти крупицы истаяли. А в крови закипело бешенство.

Гарри отшвырнул фонарь и бросился к Джеймсу. Правой рукой, сжатой в кулак, нанес удар в лицо блондинке, а левой вцепился в волосы брюнетки и рванул так, что, будь она человеком, он наверняка сломал бы ей шею! Да только вот не были они людьми – ни одна, ни другая. Удар кулака пришелся в пустоту. И пальцы едва скользнули по волосам… По холодным, влажным, мертвым прядям!

Отскочив от Джеймса, обе женщины зашипели, оскалив окровавленные рты.

А потом бросились на Гарри. Настолько стремительно, что он не успел даже заметить их движение… Тогда как блондинка уже повисла на нем и вцепилась ему в горло, а брюнетка сжала его руку, словно в холодных стальных тисках!

Гарри услышал звук рвущейся материи, ощутил холодный воздух на своей шее и груди, потом – мгновенную острую боль укуса. Почти одновременно – шея слева и запястье левой руки… Он пытался вырваться, но женщины были сильны нечеловечески.

Вот они обе присосались… Сразу стало холодно в затылке. И боль! Какая острая боль! Словно все сосуды в теле разом натянулись до предела…

Первой отшатнулась блондинка. Застонала, согнулась пополам и изо рта у нее хлынула черная кровь.

Затем брюнетка выпустила его руку и с воем покатилась по полу.

Ноги не держали Гарри – он упал.

И, лежа, смотрел, как корчится черноволосая вампирица.

– Мертвый… Мертвый! – прохрипела блондинка.

Брюнетка только стонала, сжимая ладонями собственное горло.

– Мертвая кровь, – совсем уж неслышно прошелестела блондинка.

И выскользнула сквозь трухлявую дверь. Правда, отверстие в двери было слишком маленьким, чтобы туда могла протиснуться взрослая женщина… Но, видимо, для кровососущих это не могло быть серьезной преградой.

Брюнетка незамедлительно последовала за подругой – не поднимаясь с пола, но так стремительно и гибко, словно змея. Голубая змея. Где-то вдали, в сплошной темноте коридора растаял последний болезненный стон… Не рождавший эха!

А на том месте, где брюнетка только что билась в судорогах, остался лежать ее черепаховый гребень.

Глава XVI. Последнее торжество Вилли

Преследовать сбежавших мальчишек сочли неразумным.

Поиски отложили до утра, справедливо решив, что никуда эти двое не денутся.

Мальчишки действительно не делись никуда, только вот к утру пропали еще трое солдат, среди которых оказался и исцарапанный Клаус Крюзер. Сей факт заставил многих пересмотреть свое мнение о том, что вампиры предпочитают красивых жертв, и что уродливым суждено остаться в живых или уж, по крайней мере, среди последних оставшихся в живых.

Герберт Плагенс не столько переживал о гибели товарища, сколько был растерян и напуган тем фактом, что Клаус пропал прямо у него из– под носа, а он и не заметил ничего!

Совсем ничего!

Они стояли на посту у покоев генерала Хофера, Герберт с одной стороны от двери, Клаус – с другой. Однажды Герберт обернулся и увидел, что Крюзера не посту уже нет. Позвал его, но ответа не получил.

– Мы беззащитны перед этими тварями! – рычал он, мечась по казарме, – И никто не защитит нас от них, кроме нас самих! Плевал я на приказы, пора покончить с упырями, пока они не покончили с нами! Надо найти их гробы и поотрубать, к черту, всем головы! Кто со мной?

Воцарилось тягостное молчание.

Плагенс был прав. Кругом прав. Вместо того, чтобы придерживаться правил и питаться исключительно выделенными для них жертвами, вампиры почему-то переключились на солдат. Мало им что ли детишек? Может быть не по штуке надо их выводить, а по двое или по трое?

Теперь уже поздно… Дети больше не поступают, в подвале осталось всего двое мальчишек, да и начальство, похоже, пребывает в растерянности. Если уж доктор Гисслер не смог уберечь от вампиров свою собственную внучку, значит не контролирует ситуацию вообще. Значит сам не знает, как применить полученные знания и заставить вампиров подчиняться. Не может ничего! И выходит, что он такая же жертва, как и дети, как и солдаты, как и все в этом замке!

– Я с тобой, – подал голос первым Петер Уве, – Нам уже нечего терять.

Тех, кто решил спасаться по мере собственных сил и тех, кто все еще не решался нарушить присягу оказалось примерно поровну.

Между собой договорились так: одни будут заниматься обычной работой, другие займутся поисками упырей, однако последовавшее на утреннем смотре событие изменило сложившиеся планы… или, по крайней мере, отложило их на какое-то время.

Сам доктор Гисслер обратился к солдатам с речью, в которой помимо обычной чепухи о служении Рейху, было заявление о том, что один из мальчишек, тот которому удалось сбежать в день, когда сошедшая с ума девчонка покалечила Клауса Крюзера, каким-то образом остался жив.

Поведав о событиях минувшей ночи, доктор Гисслер предположил, что мальчишка нашел в развалинах или узнал что-то такое, что помогает ему беречься от вампиров и даже более того – повергать их в бегство. Таким образом, если получится найти его и допросить, оных вампиров удастся подчинить себе очень быстро.

Странно все это было, но чем черт не шутит, а вдруг и правда что-то такое, с помощью чего в стародавние времена какие-то люди одолели вампиров и заперли в гробах, оставалось спрятанным в замке, и мальчишка это что-то нашел?…

Не выжил бы он иначе в развалинах, никак не выжил бы! Если уж вооруженным и подготовленным солдатам не удается уберечься, то уж ему-то, маленькому, жалкому и слабому это было бы точно не под силу, не попадись ему в руки… что-то…

Таким образом, Димку собирались искать со всей серьезностью и ответственностью, и не только потому, что таков был приказ – в мальчишке увидели шанс на собственное спасение.

…Не нравился Герберту Плагенсу его новый напарник, совсем не нравился. И раньше-то был он какой-то не такой, а теперь и вовсе… Молчаливым стал, задумчивым, и глаза всегда какие-то – никакие.

И оживился он подозрительно и странно, когда был получен приказ обыскивать развалины, глаза засветились, превратились из никаких – в сумасшедшие.

Герберт Плагенс не был аналитиком и не склонен был делать выводов из увиденного, и все равно он насторожился, глядя на вдохновенное лицо Вильфреда Бекера, в его потемневшие из-за слишком расширившихся зрачков глаза.

Разрушенная часть замка, судя по сохранившимся планам, была еще обширнее, чем жилая, и еще где-то под развалинами, по слухам, располагался то ли очень большой и сложно разветвленный подвал, то ли даже подземный ход, выводящий куда-то в лес.

Вот эти подземные части более всего и вызывали опасения, скорее всего, вся возможная нечисть пряталась где-то там.

На поиски мальчишки отправили далеко не всех солдат, которыми располагали. Всего-то человек десять, решив, что и этого будет вполне достаточно. Остальные остались охранять ученых и генерала – можно подумать, была от этой охраны какая-то польза!

Петер Уве был не прав, когда счел Вильфреда перепуганным до смерти, шарахающимся от собственной тени, и мертвецом уже при жизни.

Так было.

И вместе с тем, было совсем не так…

Просто в отличие от Петера Уве, Вильфред никому не рассказывал о том, что случилось с ним однажды, когда он стоял на посту у замковых ворот, о том, что вдруг переменило его так сильно.

До того он будто бы спал или бесцельно блуждал в плотном тумане, и вдруг – он проснулся, вышел на свет, в мир где краски ярче, звуки чище, а мысли правильны и просты.

…Темноволосая красавица возникла из ниоткуда, соткалась из воздуха, и Вильфред вздрогнул от неожиданности, увидев прямо перед собой бледное личико с правильными милыми чертами, большие черные глаза, светящиеся любопытством и удивлением. Ничем больше.

В ней не было ничего от чудовища, а между тем Вильфред знал, что это она смотрела на него горящими глазами той памятной ночью.

– Да, это была я, – произнесла она, прочтя его мысли и добавила удивленно, – Как странно, почему ты не послушался приказа?… Твой напарник послушался, а ты нет…

Вильфред посмотрел налево и увидел, что Эрик Вейсмер, его обычный напарник и почти даже приятель, в самом деле как-то неестественно застыл, как будто уснул с открытыми глазами.

– Что с тобой такое?… Хотелось бы знать…

Она протянула руку, коснулась его щеки холодными тоненькими пальчиками, заглянула в глаза.

Вильфреду и правда почему-то совсем не было страшно.

Как будто что-то сломалось в нем или перегорело. Когда? Он точно не знал, когда… Он вообще не знал, что ЭТО с ним случилось, до того мгновения, когда вампирица предстала перед ним, и он ее не испугался, как будто она и впрямь была просто милой девушкой… самой обыкновенной девушкой…

И ведь не то, чтобы он был уверен, что она не тронет его, сосем напротив – но почему-то ему было все равно.

Вильфред был свободен.

От всех и вся, от самого себя, от прошлого, от будущего, от памяти, от желаний, от навязанных ему правил и условностей.

– Когда страх вырастает до бесконечности, он пожирает сам себя, – сказал Вильфред и улыбнулся вампирице, – Ты даже не представляешь себе, милая, как это здорово, когда от него не остается ничего.

– О-о да, – протянула она, как будто что-то вдруг поняла, получше заглянув в потемневшие глаза солдата, – Я не трону тебя… Пожалуй, лучше не стоит… Я выпью его, хорошо?

Она рассмеялась звонко, как колокольчик, кивнула в сторону по-прежнему изображавшего статую Эрика Вейсмера.

Вильфреду было совсем не жаль Эрика, почему-то даже напротив, ему приятно было видеть его смерть.

Почему бы? Как странно…

Вампирица позволила ему лицезреть свою трапезу, после, облизнув раскрасневшиеся губки, посмотрела на Вильфреда лукаво и попросила:

– Помоги отнести его к остальным. Он такой тяжелый, боюсь мне с ним не справиться…

Вильфред довольно легко поднял обмякшее тело, пошел вслед за красавицей, которая казалось не шла, а скользила по воздуху, то и дело оглядываясь, словно боясь, что он отстанет от нее по дороге.

Они шли какими-то коридорами, спускались куда-то, где было сыро и холодно, но Вильфред не чувствовал ни сырости, ни холода. И тяжести довольно грузного тела он тоже не чувствовал.

А еще он видел в темноте. В кромешной тьме, куда не попадало ни единого лучика света, он видел каждый камешек, каждую трещинку на камешке, мокриц, пауков и мышей лучше, чем он смог бы разглядеть их при ярком солнечном свете.

Вильфред вполне осознавал, что все это странно, но над природой этой странности размышлять не хотел. Скучно это было и ненужно… Теперь уже совсем ненужно.

В тот первый раз мертвецов в подвале было еще совсем немного, всего пять или шесть… Но с каждой ночью их становилось все больше, и они уже, признаться, начинали попахивать, несмотря на то, что в подвале было довольно прохладно.

Однажды, спустившись в подвал с очередным телом на руках, Вильфред почувствовал, что он и Рита на сей раз здесь не одни.

Он вскинул голову, посмотрел безошибочно туда, где тьма была особенно густой, поймал, устремленный на него таинственно мерцающий рубиновым взгляд.

– Я привела его, Хозяин, – сказала Рита, – Я сама его нашла… Это ведь он, в самом деле он?

– Может быть… – согласился Хозяин, выступая из темноты, приближаясь к Вильфреду, заглядывая ему в глаза, – А может быть и нет…

– Я – кто? – спросил Вильфред, с удивлением внимая странным словам о неком внезапно открывшимся для него предназначении.

– Жертва. – сказал Хозяин, – Рожденный человеком и воспитанный вампирами для служения себе.

– Я узнал, кто такие вампиры и поверил в них, только когда оказался здесь.

– Знаю. Но ведь в жизни порой случаются очень странные вещи. Правда, Вилли?

– Правда, – согласился Вильфред, – И эта правда состоит в том, что я не чувствую себя жертвой… Больше не чувствую. Совсем.

– Если останешься с нами, будешь живым человеком и вместе с тем, одним из нас. Ты будешь самым сильным из живущих.

– И вашей жертвой?

– Слугой. Наше время в этом замке кончается, пора переселяться в другое место, ты должен будешь помочь нам в этом.

– Я вправе отказаться. У меня ведь есть пока еще… свобода воли?

– Да есть… Но подумай прежде чем отказываться, потому что в таком случае ты умрешь. У тебя есть теперь связь со мной, есть возможность в любой момент знать, где я нахожусь. Я не позволю тебе жить с этим знанием.

Вильфред не мучился сомнениями и раздумывать ему было не над чем.

– Я прошу у вас несколько дней, – проговорил он, – Обещаю не пытаться уйти из замка живым.

– Вильфред! – воскликнула Рита, – Ты не понимаешь. У тебя есть возможность…

– Молчи! – приказал ей Хозяин, – Чтобы покинуть свой путь и пойти другим, должны быть существенные причины. Очень существенные… А добро, как и зло, не отпускает своих пленников. Понятие свободы иллюзорно – что толку говорить о ней, если знаешь, что никогда не сможешь пойти вопреки своей сути?

Вильфред тогда не особенно понял его слова, да и не задумывался над ними, если честно. А было в них, наверное, некое рациональное зерно.

То, что именно они с Плагенсом обнаружат спрятавшихся в развалинах мальчишек, не оставляло у Вильфреда никаких сомнений, у него то ли дар предвидения открылся, то ли он просто чувствовал, где надо искать – шел самой правильной и короткой дорогой, ориентируясь то ли по далекому перестуку двух маленьких сердец, то ли по спокойному сонному дыханию, а может быть по теплу или запаху.

Вильфред не задумывался над тем, что его ведет. Что-то вело… и какое имело значение, что именно.

Плагенс шел вслед за ним с фонариком, спотыкался на каждом шагу и поминутно матерился.

Грузная, неповоротливая туша…

– Черт, Бекер, я не успеваю за тобой! Куда ты несешься?! Надо по сторонам смотреть, а не мчаться как угорелый!

– Ты хочешь найти мальчишек первым? – спрашивал Вильфред, – Надо поторопиться, чтобы успеть, а то ведь кто-нибудь нас опередит… Это будет скверно, правда Герберт?

– Да пошел ты в задницу, – ворчал Плагенс, – Рехнулся ты что ли?

Он не стал бы задавать подобных вопросов, если бы видел лицо своего напарника, он многое бы понял тогда сам…

Вампир был прав, Вильфред действительно чувствовал себя сейчас самым могущественным из живых, если и не всей земле, то уж в этом замке точно.

Он не стал физически сильнее, он не обрел сверхъестественных возможностей – разве что только способность видеть в темноте – переполнявшая его Сила была другой, и Вильфред думал, что она не пришла извне, а всегда жила в нем, с самого рождения, только почему-то не желала просыпаться. Должно быть времени своего ждала…

Вильфред внезапно замедлил шаг и огляделся.

Сопение стало вдруг таким отчетливым, как будто мальчишки спали в шаге от него… Вот кто-то из них пошевелился, перевернулся на другой бок – на мгновение сбилось ровное дыхание и восстановилось снова.

Должно быть, они считали свое убежище надежным, а может быть просто не верили, что солдаты рискнут обыскивать развалины, или просто очень устали и слишком сильно хотели спать…

Их было видно даже без особых способностей Вильфреда – невооруженным взглядом.

Куча камней, закрывающая узкий дверной проем смотрелась очень уж искусственно для образовавшейся в результате обвала, слишком ровно лежали камни, слишком целыми казались потолок и окружающие стены, а оставленный между камнями проход так и просил, чтобы в него заглянули.

Яркий луч мощного фонаря метнулся от стены к стене и Герберт Плагенс радостно взвыл.

Луч фонаря выхватил из темноты узкий проход между камнями, метнулся в глубину и осветил две маленьких фигурки, свернувшихся на тонком армейском матрасе, под сереньким одеялом.

Мальчишки встрепенулись от ударившего в лицо яркого света, повскакивали, ничего не понимая спросонья, ослепли и заметались в панике, ударяясь о стены, и друг о друга. Послышался грохот повалившихся банок, испуганный сдавленный крик, а потом все затихло.

Они проснулись окончательно, они поняли, что происходит.

Бледные и перекошенными от ужаса ртами, они смотрели на свет, не видели за ним ничего, но знали, все знали…

– А ну вылезайте, гаденыши, – скомандовал Плагенс, – Быстро, а то хуже будет!

Мальчишки не шевелились, они превратились в каменные изваяния.

– Ну! – зарычал Плагенс и передернул затвор, – Перестреляю, мать вашу!

Мальчишки дернулись, стукнулись головами, и медленно полезли из укрытия.

Плагенс схватил за шиворот одного, и как котенка сунул в руки Вильфреду, потом вытащил другого.

– Ха! И правда нашли! – шумно радовался он, – Ну ты молодец, Бекер! Черт! Как ты угадал-то?! Если бы не ты, их бы, наверняка, до вечера искали!

– Может быть… – задумчиво проговорил Вильфред, – А может быть и нет.

Он смотрел на Плагенса, а видел своего отца, смотрел на повисшего в его руках мальчишку, а видел себя. У отца был точно такой же взгляд, как сейчас у Плагенса, а у мальчишки… Неужели у Вилли когда-то были такие же глаза? Глаза крохотного щенка, которого держит над омутом безжалостная сильная рука. Безжалостная… Сильная… Рука человека, который и не задумывался никогда над тем, что может быть поступает неправильно.

– Идем, Бекер! – Плагенс поудобнее перехватил мальчишку, так, чтобы тот не смог вырваться и убежать, – Что стал, как вкопанный?!

– Посмотри на меня, Герберт, – попросил Вильфред, – Мне не хотелось бы стрелять тебе в затылок.

– Что?…

Плагенсу показалось, что он не расслышал. Он замер и стоял некоторое время, оторопело хлопая глазами, потом обернулся.

– Я не…

Нет, он понял, он все понял, когда увидел направленное ему в лицо дуло пистолета.

Он не хотел понимать!

– Ты что?…

– Герберт, тебе никогда не говорили, что нельзя мучить детей? Дети вырастают, а взрослые стареют. Роли могут и поменяться, правда ведь?

Герберт разинул рот, но не успел ничего сказать.

Выстрел оглушил всех, слишком громким было эхо в содрогнувшихся, словно от испуга, старинных стенах; где-то посыпались камни, должно быть, добавив к развалинам еще одну живописную деталь.

Плагенс получил пулю в лоб. Аккуратно по центру. Несколько мгновений он еще стоял, глядя на Вильфреда со все возрастающим удивлением, а потом упал – тяжело, как мешок с цементом, при этом не переставая прижимать к себе зажмурившегося, словно ждавшего выстрела в себя, мальчишку.

Вильфред отпустил своего, (прислонил к стене, но тот все равно сполз на пол), помог мальчишке выбраться из объятий мертвеца.

– Тебя как зовут?

– Мих… Мих… Мойше.

– А этого?

– Дима.

– Вам надо бежать из замка, Мойше. Я проведу вас к подземному ходу, который выведет вас в лес. Бегите как можно дальше, понял?

Мойше кивнул.

– А вы? Вас теперь…

– Я не могу с вами… К сожалению, не могу… Да и потом, у меня еще есть дела в замке.

… Второе дыхание открылось нежданно-негаданно, может быть из-за шока, который выплеснул в кровь невиданную доселе юным организмам порцию адреналина, и мальчишки неслись по коридорам так быстро и так бесшумно, как им уже, должно быть, не повторить.

Димка сжимал в руке пистолет Герберта Плагенса, Мойше тащил тяжеленный, но почему-то казавшийся ему сейчас почти невесомым – автомат.

Вильфред проводил их до того места, откуда начинался подземный ход. Два раза по дороге ему приходилось стрелять, и оба раза он не промахивался – правда второй выстрел все-таки не был особенно удачным, пуля попала противнику в живот, и не убила сразу, тот даже пытался стрелять, осыпав осколками выбитых кирпичей и запорошив пылью удирающих мальчишек.

– Дальше сами, – с трудом переводя дыхание произнес Вильфред, останавливаясь на перепутье между широким коридором, который вел прямо и прямо, и узеньким, который вел в комнату с трупами.

– Вам туда, – указал он в сторону широкого коридора, – Не попадитесь… И не бойтесь стрелять… Только друг в друга не застрелите…

Он повернулся и побежал обратно, а Мойше с Димкой остались стоять, глядя ему вслед.

У Вильфреда была еще одно дело, которое он собирался завершить до того, как выполнить данное вампиру обещание. В замке оставались еще двое мальчишек, которые должны быть еще живыми – с утра еще были живыми.

Необходимо освободить их из подвала и отвести к подземному ходу, а уж потом тогда!…

При входе в жилую половину замка, Вильфред остановился, восстановил дыхание и поправил форму.

Кругом было тихо, то ли не слышал никто выстрелов, то ли им не придали значения – решили, что солдатам вздумалось поразвлечься, устроив охоту на удирающих от них мальчишек.

Вильфред шел неспеша, отвечая на чьи-то вопросы, кому-то отдавая честь. Он якобы шел с донесением к генералу Хоферу, но по пути вдруг свернул налево, вместо того, чтобы идти прямо, и спустился к бывшему винному погребу.

Сердце замерло и забилось сильнее – у погреба не было охраны.

Вильфред прибавил шагу, почти добежал до двери и с силой рванул на себя тяжелую дверь.

Дверь отворилась.

Погреб был пуст.

По-прежнему вдоль стен стояли двухэтажные солдатские кровати, аккуратно застеленные и смятые, валялись детские вещи… Но детей не было… Никого.

– Ты что здесь делаешь? – услышал Вильфред и резко обернулся.

У него за спиной стоял один из солдат, смотрел удивленно, но без настороженности или страха.

Как же его?…

– Вольфганг… – Вильфред устало улыбнулся, смахнул со лба капельки пота, – Я увидел – охраны нет. Подумал, не случилось ли чего… Где дети?…