Русская литература XVIII века. Учебно-методический комплекс.

В основном эти переводы были рукописные, в печатном виде они появляются после 1725 года. Рукописная литература ещё долгое время (и во второй половине XVIII века) продолжала играть существенную роль, так как бумага и печатание в России были дороги. Это относится не только к переводной, но и к оригинальной русской литературе. Тому подтверждение – рукописные сборники в собраниях публичных библиотек Санкт-Петербурга, Москвы, Киева [269. С. 362–372]. Количество переводных сочинений явно превышало количество оригинальных русских книг.

Культурные слои российского общества стремились приобщиться к эстетической жизни европейских народов. Переводы делались по предписанию правительства и по личной инициативе (например, князя Д. М. Голицина). Эту проблему глубоко исследовал известный русский учёный П. П. Пекарский в своём обширнейшем труде “Наука и литература в России при Петре Великом” [269]. Заметное влияние на умы в Петровскую эпоху оказали переводы философских трудов – С. Пуфендорфа “О законах естества и народов”, Г. Гроция “О законах брани и мира” и другие.

Лишь с середины 20-х годов стали появляться рукописные переводы (слабые, так как не было переводческих кадров) – переделки французских романов XVII века. Роман Поля Тальмана “Езда в остров Любви” перевёл и издал В. К. Тредиаковский в 1731 году; это был первый печатный переводной роман в России. Печатными вышли античные классики – Гораций, Корнелий Непот, Ксенофонт и другие, а также Монтень, Фонтенель, и другие. Много из Анакреонта переводил Кантемир. С конца 1720-х годов в русских журналах “Примечания к Ведомостям”[7], “Ежемесячные сочинения”[8] и других обязательно печатались переводы произведений античных и новых европейских авторов. Но огромное количество переводов оставалось в рукописном виде.

В формировании русской литературы велика роль античности. Уже Симеон Полоцкий был хорошо знаком с античностью, владея древнегреческим, латинским и другими языками. С. Медведев, К. Истомин, Ст. Яворский, Феофан Прокопович, Кантемир, Ломоносов, В. Петров, Тредиаковский и другие, прекрасно зная многие языки, свободно читали античных авторов и усваивали как античную, так и новую западную литературу. Многие из них (Феофан Прокопович, Тредиаковский, Ломоносов) и сами писали на латинском языке стихи и учёные сочинения. Поэзия на латинском языке существовала в России и в XVIII, и в XIX, и в ХХ веках. Особенно интенсивной была переводческая деятельность во второй половине XVIII века.

В течение XVIII века русская литература, благодаря интенсивной деятельности переводчиков, получила огромное пополнение, давшее возможность многочисленным читателям совершенствовать своё образование и познакомиться с памятниками почти всей известной европейскому миру того времени философской, политической, исторической и художественной литературы.

В Петровскую эпоху активно развивается ораторское искусство, продолжая традиции древнерусской ораторской прозы [153. С. 215–223]. Появляются первые проповеди[9] светского содержания, восхваляющие деяния Петра I (часто через сопоставление его с Владимиром I, Александром Македонским, Юлием Цезарем и так далее), складывается поэтика панегирической проповеди. В Петровскую эпоху достигает расцвета ораторская деятельность Стефана Яворского, Феофана Прокоповича и других проповедников.

Наряду с вышесказанным продолжает существовать старая по форме, но уже новая по содержанию рукописная повествовательная литература: бытовая повесть, переводные романы, повести, активно переделываются произведения древнерусской литературы. Начинают появляться и первые оригинальные повести эпохи [см.: 145] – новый тип русского сюжетного повествования, его образцы: “Гистория о российском матросе Василии Кариотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли”; “Гистория о храбром российском кавалере Александре и о любительницах ево Тире и Елеоноре”; “Гистория о некоем шляхетском сыне…”.

Эти произведения – яркое порождение Петровской эпохи. Типичен их герой – незнатный молодой человек (чаще – обедневший дворянин). Типична его судьба: он достигает высокого положения в обществе благодаря не своему происхождению, а личным заслугам, “разуму”, “наукам”; типична и форма этих произведений, где своеобразно сочетались художественные традиции русской и переводной литературы.

Эти оригинальные повести существенно отличаются от повествовательных сочинений второй половины XVII века: “Гистории” – целиком светские произведения, их сюжет вымышлен и развивается по линии раскрытия характера главного героя, чья судьба – результат его поступков, а не действия рока, как это было в “Повести о Савве Грудцыне” и “Повести о Горе-Злочастии”.

“Острый разумом” российский матрос Василий Кариотский преодолевает все препятствия и становится флоренским королём; российский кавалер Александр, уважаемый за личную храбрость, умирает во время возвращения в Россию, потеряв надежду искупить вину за праздно проведённое время.

Новым в этих повестях является и развитие любовной темы, которая не только образует сюжетное полотно, но и служит раскрытию характера героя. Любовь – важное и серьёзное чувство, не падение и не грех, а возвышенная и в то же время земная страсть, толкающая героя на подвиги. Она охватывает всего человека: матрос Василий, увидев королевну, “паде от ее лепоты (красоты – О.Б.) на землю”. Здесь проявилось светское начало, в отличие от аскетизма средневековья; утверждение земной жизни, раскрытие реальной мощи человека – важнейший признак литературы Ренессанса[10].

“Гистории” отразили ренессансные веяния, например, в них есть многое от рыцарского эпоса. Повести испытали на себе воздействие переводной литературы: учёные нашли сходство новел Боккаччо и других переводных произведений с “Гисториями” [см. подробнее: 179. С. 430–433]. Повести отразили и просветительские идеи петровского времени. Герои добиваются успехов благодаря “острости” разума и знаний, наукам. Имеются в “Гисториях” барочные элементы: аллегоризм, чрезмерная эмоциональность, упоминание античных богов (Марс, Купидон, Фортуна и др.)[11]. “Гистории” содержат песни – “арии”, являющиеся типичными образцами любовной лирики начала XVIII века. Литературный стиль повестей – сплав разнородных поэтических пластов: здесь видно влияние итальянской, французской литератур, произведения которых пришли в Россию через посредничество Польши. Но есть влияние и деловой прозы Петровской эпохи.

Жанр хорошо запечатлел эпоху, сумев её отразить. “Гистории” были весьма популярны, их переписывали, они бытовали долгое время. Оригинальные повести сыграли значительную роль в развитии прозы XVIII века, что отразилось в творчестве Ф. Эмина и М. Чулкова. Учёные полагают, что в этих повестях впервые начали складываться некоторые черты, характерные для жанра романа [183; 179. С. 433]. Наследуя традиции жанра “хождений”[12] древнерусской литературы, авторы путевых записок петровского времени (например, И. Лукьянов, А. Игнатьев, П. Толстой, Б. Куракин, И. Нарышкин, А. Матвеев и другие) сумели создать в рамках эстетики новой литературы интересные художественные произведения [327; 328].

В Петровскую эпоху бурно развивается стихотворство, появляются новые жанры: любовная песня, кант.

Кант (от лат. cantus – пение, песня) – вид словесно-музыкального непрофессионального искусства в России XVIII в., возник как изначальное единство текста и напева: 1) духовные песнопения и псалмы; 2) светские книжные (ненародные) песни (любовные, застольные, сатирические и т. д.). Поэтика и стиль канта обусловлены не народно-поэтической песенной традицией, а традицией литературной, книжной поэзии. В отличие от новой литературной поэзии, канты имели много вариантов, широко бытовали в народной среде в песенной форме, а также входили в многочисленные песенники XVIII в. Чаще всего канты были безымянными или имя автора зашифровывалось в акростихе (имя и фамилия автора прочитывались сверху вниз в начальных буквах каждой строки). Они создавались в городской среде. Светские канты в Петровскую эпоху заметно выделились. Со второй половины XVIII в. канты вытесняются из песенников народной лирической песней и перемещаются в провинциальную среду[13].

К разным торжественным случаям из жизни государства и царской семьи сочиняются хвалебные стихи – панегирики[14], воспевающие то или иное событие. Особенно часто воспевались Пётр I и его соратники (А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин и др.); Полтавскую победу[15] Феофан Прокопович прославил в своей торжественной песне “Епиникион” (епиникион – “победная песнь”).

Канты с их аллегоризмом и барочной символикой подготовили зарождение жанра похвальной оды – одного из наиболее распространённых жанров в поэзии классицизма.

Силлабическая (иногда переходящая в силлабо-тонику) светская песня, зародившаяся в XVII и продолжавшаяся развиваться в первые десятилетия XVIII века подобно рукописной повести, свидетельствует об “обмирщении” сознания грамотного русского человека. Любовная тема занимает в светской поэзии главное место. Большой популярностью пользовалась песня о полной тревоги и опасностей жизни “матросов-мореходцев” (“Буря море раздымает…”), ранний вариант которой встречается в рукописном песеннике 1724 года. Эта светская песенная лирика складывалась по преимуществу в средних слоях городского населения, и, хотя порой ей не хватало профессионального мастерства, безыскусственной искренности чувства, она всё-таки превосходила учёную версификацию, которая культивировалась преподавателями Славяно-греко-латинской академии[16] и других православных духовных училищ [172. С. 362].

Особенно большое внимание уделял Пётр I такому массовому и зрелищному виду искусства, как театр. Он пригласил зарубежных актёров во главе с Кунстом (через год, в 1703 г., тот умер), а затем Фюрстом. На Красной площади в Москве была организована “Комедийная хоромина” – первый общедоступный, публичный театр. Ставились в этой “хоромине” пьесы переводные, чаще на иностранных языках. Театр Кунста-Фюрста скоро распался, не выполнив задачи Петра I – пропагандировать реформы.

Эту задачу во многом выполнила школьная драматургия[17].Школьная драма представляла мифологические, библейские (чаще всего), исторические сюжеты – действа с обилием аллегорических персонажей и аллюзий. Характерные особенности школьной драмы: пролог, изложение фабулы (до 5 актов), эпилог; соблюдение единства времени, места и действия; соединение комического и высокого; силлабические стихи; морализирование. Поэтику школьной драмы определили её теоретики Я. Понтан и Ф. Ланг. Усвоив опыт античной драматургии, театра Возрождения, школьный театр в жанровом отношении был ступенью выше, нежели русский придворный театр царя Алексея Михайловича или же театр Кунста-Фюрста, и не сводим лишь к определению “школьная драма”.

Школьная драма и школьный театр наряду с придворным театром сыграли заметную роль в становлении театральной жизни последней трети XVII и первой трети XVIII вв. Драматургия Симеона Полоцкого предшествует рождению школьной драмы. Способствуют её развитию питомцы Киево-Могилянской духовной академии: став служителями русской церкви, они завели школьные театры в Ростове, Пскове, Твери, Иркутске и многих других городах при школах, семинариях, духовных училищах, специализированных учебных заведениях (например, при Московском хирургическом госпитале – театр “гошпиталь Бидлоо”). Школьные драмы писали чаще всего преподаватели поэтики и риторики, а актерами и зрителями были ученики школы.

В истории ранней русской драматургии определённое место занимает театр, организованный при госпитале Николая Бидлоо, не только врача, но и знатока искусства. Пьесы этого театра (“Слава российская…”, “Слава печалная…” и др.) имеют характерную особенность, отличающую их от других школьных драм: политико-панегирический, светский характер. Направленность этого театра определяется уже не интересами церкви, а интересами государства. Отсюда характерное для пьес театра Бидлоо стремление к предельной ясности, очевидности для зрителей политического, злободневного смысла пьес. Драматургия театра Бидлоо, противореча аллегоризму школьной драмы, подготавливала постановку общественно-политических, актуальных проблем драматургии классицизма.

В Петровскую эпоху наметилась жесткая связь политики и искусства, контролируемая сверху. Чуткость к общественным интересам, отзывчивость на современные события, способность широко пропагандировать политические, злободневные вопросы действительности – крайне важные черты школьной драмы начала XVIII в. От театра иезуитов русская школьная драма восприняла открытую тенденциозность. Школьный театр не был массовым, что суживало возможности пропаганды петровских идей.

Создаётся светский театр при дворе любимой сестры Петра I – Натальи Алексеевны, затем при дворе царицы Прасковьи Фёдоровны. Однако и эти театры, сословные, просуществовали недолго.

Наиболее популярным жанром драматургии петровского времени были интермедии: короткие пьесы в одно-три явления на житейские темы. Для пьес – зарисовок из жизни – характерны юмор, грубость, площадной смех. Они стали прообразами русских комедий [см.: 80].

В Петровскую эпоху продолжают существовать народные литература и искусство, лубки (картинки на темы русских народных сказов, притч, на темы библейских сказаний). Петровская эпоха оставила заметный след в устной народной поэзии. В отличие от неизменно панегирических настроений печатной лирики, в устной поэзии отношение к Петру I было двойственным. С одной стороны, в фольклоре образ Петра I героизировался и демократизировался, ибо отражал общенациональное значение важнейших петровских преобразований. С другой стороны, произведения устной поэзии отразили и иную сторону этих преобразований: “грозна служба государева”, “неволюшка служба царская”, “часты дальние походы”. И хотя чаще виновниками народных тягот оказываются “князья со боярами”, по отношению к Петру прорываются оппозиционные настроения, особенно в старообрядческой поэзии, где господствовало представление о Петре I – Антихристе, жестоком губителе старины. В народе была создана драма “Царь Максимилиан”, где обличается жестокость царя по отношению к народу.

Барокко – весьма сложное явление, имевшее место в искусстве петровского времени. Это литературное направление, возникшее в России в конце XVII века под влиянием польско-украинско-белорусских воздействий. Однако, для возникновения барокко и утверждения его на русской почве были, конечно, и собственные, внутренние потребности.

Для барокко характерны новые идейные веяния, новые темы, новые жанры, новые умственные интересы и, конечно, новый стиль [см.: 224. С. 147–152].

По своим функциям барокко в России оказалось близким Ренессансу на Западе, где барокко явилось антитезой Ренессанса и сменило его. У нас барокко носило просветительский характер, содействовало освобождению личности и было связано с процессом секуляризации. Однако, по своим масштабам, по значению наше барокко уступает грандиозности европейского Ренессанса, протекало оно гораздо меньше во времени. По мысли Д. С. Лихачёва, русское барокко приблизило русскую литературу к типу литературы нового времени [224]. Личностное начало в литературе слагается в барокко в систему, а секуляризация[18] только в барокко становится полной. Барокко способствовало рождению новой системы жанров.

Направлению барокко полностью соответствует творчество древнерусских писателей и писателей переходного периода – Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Сильвестра Медведева, драматургов конца XVII – начала XVIII веков.

А. М. Панченко пишет о двух этапах русского барокко [268. С. 183–191]. По мнению учёного, барокко противоречиво по самой своей природе. “Слово было знаменем московского периода русского барокко, вещь стала знаменем барокко петербургского” [268. С. 188]. Барочные тенденции сказались в творчестве многих авторов Петровской эпохи, например, у Феофана Прокоповича [332. С. 3—20].

Лекция № 3. Феофан Прокопович (1681–1736)

Великого Петра дел славных проповедник, Витийством златоуст, муз чистый собеседник, Историк, богослов, мудрец Российских стран – Таков был пастырь стад словесных Феофан.

В. И. Майков

1. Биография (доклад студента).

2. Ораторская проза Феофана Прокоповича.

3. Трагедокомедия “Владимир”.

4. Лирика.

5. Феофан Прокопович – теоретик литературы.

6. Проблема художественного метода.

Тексты

Феофан Прокопович. Сочинения / Под ред. И. П. Еремина. М.; Л., 1961.

Хрестоматии по русской литературе XVIII века.

Исследования

Соответствующие главы учебников и учебных пособий.

Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия XVII–XVIII вв. М., 1988.

Буранок О. М. Драматургия Феофана Прокоповича и историко-литературный процесс в России первой трети XVIII века: Учебное пособие. Самара, 1992.

Буранок О. М. Изучение творчества Феофана Прокоповича в курсе “Русская литература XVIII века” // Буранок О. М. Методика изучения русской литературы XVIII века в вузе. М., 1997. С. 136–164.

Буранок О. М. Своеобразие ораторской прозы Феофана Прокоповича киевского периода // Культура и текст: Выпуск I: Литературоведение: Часть 1. СПб.; Барнаул, 1997. С. 56–62.

Вомперский В. П. Стилистическая теория Феофана Прокоповича // Вомперский В. П. Стилистическое учение М. В. Ломоносова и теория трёх стилей. М., 1970.

Ничик В. М. Феофан Прокопович. М., 1977.

Смирнов В. Г. Феофан Прокопович. М., 1994.

В творчестве Феофана Прокоповича Петровская эпоха нашла своё наиболее полное и всестороннее выражение.

Феофан Прокопович – крупный политический и церковно-общественный деятель, идеолог Петра Первого, несомненно крупнейший литератор петровского времени: оратор, публицист, драматург, поэт и теоретик литературы. Это был чрезвычайно умный и чрезвычайно учёный монах. Он писал труды по вопросам богословия, философии, истории (гражданской и церковной), права (государственного и церковно-канонического), педагогике и даже математике.

Собственно литературой он занимался в часы досуга, чаще в связи со служебной необходимостью (как профессор Киево-Могилянской духовной академии, позже – как иерарх русской церкви).

Родился Прокопович в Киеве (1681). В Киево-Могилянской академии получил образование, затем 3 года учился в Риме, где, кроме богословия, активно изучал античных авторов. Возвратившись на родину (пешком!), постригся в монахи и с сентября 1704 года стал преподавателем поэтики и риторики в Киево-Могилянской духовной академии [256].

В 1706 году в Киев приехал Пётр, Феофан Прокопович произнёс приветственную речь и запомнился царю. В 1709 году, вскоре после Полтавской битвы, царь снова был в Киеве и снова слушал речь Прокоповича, посвящённую победе. Было и ещё несколько встреч проповедника и царя. Пётр успел хорошо узнать Прокоповича, верил, что тот станет опорой ему в его преобразовательной деятельности. В 1716 году Пётр вызвал Феофана в Петербург и поручил ему руководство всеми церковными делами. Образованнейший человек своего времени, Прокопович очень рано понял и принял реформы Петра I, недаром В. Г. Белинский назвал Феофана “одним из птенцов его орлиного гнезда” [89. Т. 7. С. 298]. И “птенец гнезда Петрова” словом и делом (собственно, “слово” у него всегда было “делом”) последовательно отстаивал до конца дней своих деяния Петра.

Феофан Прокопович известен как прекрасный оратор. Публицистические произведения Прокоповича П. Н. Берков относит к наиболее крупным явлениям российского прогрессивного просвещённого абсолютизма[19] [96. С. 179–180].

Феофан Прокопович трансформировал традиционную церковную проповедь в “слово”, то есть речь на актуальную общественно-политическую тему. Ораторские произведения, написанные и произнесённые Прокоповичем, составили три объёмных тома “Слов и речей”. “Произнесённые с амвона[20] и внешне отмеченные специфическими чертами, проповеди-слова Феофана были по существу полны чисто гражданским содержанием”, – подчёркивал К. В. Пигарев [271. С. 50].

“Слово похвальное над войсками свейскими[21] победе” (1709). Формально эта речь связана с традициями панегирической речи, по литературным же особенностям это новое и оригинальное произведение. Феофан Прокопович оценивает в речи Полтавскую битву как событие высокого политического и общественно-исторического значения. “Слово” содержит не столько “похвалу”, сколько историко-философскую оценку события. Вместо традиционного набора комплиментов в адрес Петра I (что и предполагает жанр похвального слова) Феофан анализирует причины победы и приходит к выводу о её закономерности. “Слово” публицистично. Феофан Прокопович прибегает к иронии, рассказывая о намерении Карла XII захватить Москву и разместить в ней своих солдат. Его пророчество оправдалось, иронически замечает оратор: многие “уже достигли Москвы”, – пишет он, имея в виду тысячи пленных шведов, проведённых по Москве во время триумфального шествия русских войск.

“Слово на погребение Петра Великого” (1725). Очевидец так передаёт свои впечатления от этого произведения: “По окончании божественной литургии взошёл на кафедру для проповеди архиепископ псковский Феофан. Но коль слово сие ни было кратко, однако ж продолжалось оное около часа, ибо беспрестанно было прерываемо плачем и воплем слушателей”.

Слово написано мастерски, проникновенно, наполнено искренней и глубокой скорбью. Безмерность горя передаётся в “Слове” обилием риторических восклицаний. Стиль слова близок к стилю народных плачей, причитаний: “Что се есть? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!” [34. С. 126]. При этом Феофан даёт глубокую и всестороннюю оценку деятельности Петра, его заслуг перед Отечеством. “Оставил нас, но не нищих и убогих: безмерное богатство силы и славы его… при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и будет: сделал добрым любимою, любима и будет; сделал врагам страшною, страшная и будет; сделал на весь мир славною, славная и быть не престанет” [34. С. 128]. Здесь проявился патриотизм Прокоповича, его горячая заинтересованность в судьбе в судьбе Родины, её процветании. У гроба Петра Великого он призывает соотечественников сохранить его дух, продолжить его дела, выражает надежду, что Екатерина будет достойной преемственницей своего мужа в управлении государством: “…матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быть подобной Петру Великому… Как нам не надеяться, что все сделанное от него утвердишь, недоделанное совершишь и все в добром состоянии удержишь!” [34. С. 128].

“Слово на похвалу блаженныя и вечнодостойныя памяти Петра Великого” (1725). Это слово является осуществлением обещания Феофана, данного в “Слове на погребение”: в будущем, когда несколько притупится скорбь, “пространнее побеседовать о делах и добродетелях” покойного императора. Слово было произнесено полгода спустя после смерти Петра, в день его именин, 29 июня 1725 г.

Образ Петра I является у Прокоповича выражением общенационального нравственного идеала человека и соответствует прогрессивным устремлениям его эпохи. Прокопович отмечает личную инициативу императора в преобразованиях, но не забывает подчеркнуть, что Пётр – исполнитель божественной воли. Бог “освящает” все действия государя, но в целом образ Петра – это образ светского человека. Реальный человек, а не подвиг религиозной жертвенности становится примером для подражания.

Ораторская проза Прокоповича запечатлела сильного, целеустремлённого человека на троне и подданных ему под стать, преданных государю и отечеству. Этим людям не свойственны сомнения, рефлексия, изнеженность чувств. Определённость в душевном состоянии и поступках – основное их качество, цементирует которое гражданский долг и патриотизм. Человек Петровской эпохи – человек поступка, действия, активной формы жизни. Даже смерть Петра не способна поколебать устои нового человека. Феофан пишет в этой проповеди: “Скорбим и сетуим, но не яко окамененнии; плачимся и рыдаим, но не яко отчаяннии; тужим от горести сердца, но не яко немии и чувств лишившиеся…” [34. С. 129].

“Слово в день святаго равноапостальнаго князя Владимира”. Уточним время создания данной проповеди. В 1706 г. Феофан начинает преподавать риторику[22], что обязывало к написанию и произнесению проповедей и приветствий от имени академии разным высоким особам и покровителям. Идейно-политическим устремлениям Феофана Прокоповича соответствовало обращение в одном из первых его ораторских произведений к образу первокрест ителя (т. е. князя Вла димира). Кроме того, этот материал был им уже изучен и апробирован в драматургическом жанре (в 1705 г. он написал пьесу “Владимир”) и вполне поддавался трансформации. Стало быть, слово было создано и произнесено никак не ранее лета 1706 г. Не могло быть написано слово и позже лета 1708 г. (эта дата определяется изменением отношения к гетману Мазепе).

Работа над “Владимиром”, сама пьеса стали отправным пунктом при создании проповеди. Однако, слово – оригинальное произведение ораторского жанра, в котором Феофан Прокопович обозревает деятельность князя Владимира значительно масштабнее. Уже здесь заметен характерный для Феофана акцент: в большей степени речь идёт о князе-преобразователе и просветителе, чем о религиозном лице, святом русской церкви. Проповедник отмечает прежде всего заслуги Владимира-воина и патриота земли Русской.

Спор князя Владимира с самим собой в центральном монологе пьесы определил и пафос проповеди, главная заслуга князя, по Прокоповичу, – “есть брань духовная, противу которой все мирские войны, единым отрочищным игралищем златоустый святый называет”.

Показать внутренний мир человека, принимающего столь судьбоносное для своего народа решение, – вот главная задача и драматурга, и оратора, но решалась она поэтически разными средствами. Эстетически принципиально важно, что новаторски созданная пьеса (первая трагедокомедия на Руси) породила новый жанр ораторского искусства – художественно-публицистическую проповедь (в отличие от богословских, философских).

Ораторская проза Феофана Прокоповича обогатила писателей русского классицизма и на протяжении нескольких десятилетий оставалась живым литературным явлением, “участвовала в литературной борьбе последующих поколений” [200. С. 80].

Объективный идеалист[23], метафизик[24], деист[25], Прокопович шёл от схоластики[26] к философии Просвещения. Философские убеждения определили и его политические взгляды. Самым важным и значительным политическим произведением петровского времени, посвящённым вопросам государства и права, было сочинение Прокоповича “Правда воли монаршей”.

К синтетическим жанрам относится “разговор” – жанр, восходящий к античному диалогу и древнерусскому жанру “прения”; в русской литературе у истоков жанра стоит Феофан Прокопович. Его “Разговор Гражданина с селянином, да певцом или дьячком церковным” ставит острую по тем временам проблему борьбы сторонников просвещения с людьми невежественными, противниками знания. Жанр “разговора” получил свое развитие в литературе XVIII–XX вв. [108. C. 39–47].

Трагедокомедия “Владимир” (1705)

Трагедокомедия (или трагикомедия) – особый вид драматургического произведения, несводимый к жанру драмы, т. к. в нем имеются признаки как трагедии, так и комедии. “В основе трагикомедии богословской системы Феофана Прокоповича является утверждение о единстве Бога и мира, которое раскрывается как единство их творческих сил. Бог, по его мнению… не имеет никакого внешнего принуждения… его действия совершаются с присущей ему внутренней необходимостью. Что же касается источников активности мира, то они имеют двойственный характер: как результат проявления в мире Бога и следствие саморазвития природы. Таким образом, традиционно находящаяся вне всяческих законов творческая энергия, которая в богословии сохранялась за Божеством, в системе Феофана Прокоповича присуща и природе. Даже в богословствовании, где разум должен быть подчинен вере, вполне оправдан научный поиск религиозных истин” [357. С. 536]. Догматическая система Феофана Прокоповича вытеснила в середине XVIII в. латинскую схоластику из московских и киевских духовных школ и до 20-х гг. XIX в. оставалась в России практически единственной основой богословствования [357. С. 536].