— Постой! — перебил я. — Лапута что, еще не уехала?

— Не-е… — протянул Хорек. — Там она, затихарилась где-то.

— Утаскивай хозяина отсюда, — посоветовал я, поворачиваясь к «Облаку». — Может, он еще выживет. А про это дело забудь, Хорек, тут уже все кончено.

В борделе царила тишина — все, кто был здесь, или погибли, или сбежали через окна и задние двери. Я шел, ощущая нарастающую внутреннюю дрожь, повторяя про себя: «Остался один… один…»

Большой зал — пустой, разбросанные пуфики, перевернутая софа, осколки посуды. Трупы. Кухня — пустая, битая посуда, сломанные столы, раздавленные объедки на полу. Трупы. Я взбежал на второй этаж, громко позвал Лапуту и, не дождавшись ответа, вернулся вниз. Спрыгивая с последней ступени, я вытянул перед собой руку с растопыренными пальцами.

Они мелко дрожали. Все тело было напряжено, и в ушах тонко звенело.

Из-под лестницы донеслись стук и тихое поскрипывание. Я метнулся туда.

Из неприметной низкой двери кладовой торчал зад Лапуты. Она выпрямилась, закинула на плечо объемистую котомку, повернулась и увидела меня.

— Джанки… — Мамаша шагнула вперед, приглядываясь к моему лицу. — Больше никого нет, все уроды свалили? Чего ты так раскраснелся?

— Второй, мамаша! — сказал я ей. — Второй готов!

Она прищурилась.

— Кто готов?

— Бородавочник Даб, начальник охраны Большого Дома. Воры прирезали его недавно в бывшем поместье Дэви.

— Это один их тех, кто тогда…

— Да, один из троих. Неклон умер, теперь и Даб. Осталось закончить дело. Ты как, мамаша? Где твои девки?

— Всех распустила. Денег дала на дорогу, после того как со мной за «Облако» рассчитались, и приказала убираться из города. Я уж тоже собралась уходить, да тут Пен и Бром со своими громилами ввалились. Хотели узнать, где ты. Бром, он совсем свихнулся. А после еще эльфы возникли с Самураем, тоже по твою душу. Ну, у них свалка началась, а я здесь спряталась…

— Где Большак?

Мамаша вздохнула:

— Его Самурай унес. В самом начале дал по башке, взвалил на плечо и унес, а своих оставил тут воевать.

Я шагнул назад и потер лоб, соображая:

— Наверно, в Большой Дом он его потащил?

— Может и так. — Лапута поудобнее перехватила котомку. — Что с тобой, Джанки? Ты ж обычно медленный, основательный, а сейчас такой… резкий стал. Нервный.

Я стукнул кулаком по стене, выскочил из-под лестницы и окинул взглядом зал.

— Коротышка твои планы знал? — догадалась Лапута, выходя следом.

— Он мало знал, но о многом догадывался. Я хотел ночью, но… Все, конец. Надо делать это прямо сейчас. У меня все готово, почти все. Лапута, ты уходишь? Куда?

— Погоди, не части. Значит, я сейчас в порт. Там меня поджидает один корабль, с капитаном которого я столковалась еще утром. Я тут, наверно, последняя осталась во всем порту. Народ скарб свой похватал и за город смылся или уплыл, у кого возможность была, от греха подальше. Ты что собираешься делать, Джанки?

Я хлопнул по сумке на поясе:

— Есть чем заняться. Мне в Большой Дом надо.

— Я так и думала. Слушай сюда. В Большом Доме последние месяцы непонятные дела творятся. Всю прислугу оттуда выгнали, осталась только стража на первом этаже. Никого внутрь не пускают, кроме Самурая, Даба и Неклона, но последние двое уже покойники. Говорят, Протектор чем-то болен. И еще говорят, он с корсарскими Капитанами спелся и плавает к ним на каком-то чудном корабле, который никто увидеть не может… Да ты меня слушаешь, Джа?

— Слушаю. Это что ж за невидимый корабль такой? Мамаша, а что сейчас в «Неблагом Дворе»? Он работает еще?

— Это игорный дом, что ли? Нет, закрыт с тех пор, как ты из города исчез. Одного владельца, Тремора, убили тогда, помнишь? Двое других не поделили что-то, один решил из-под Галата уйти, а тот, конечно, стал возражать… Короче, закрыт он. Как и Капище, похожая история.

— Так, хорошо… Мамаша, у меня последнее дело к тебе осталось. Мне сейчас нужны хороший кошачий жеребец, эплейский самострел, длинная крепкая веревка с крюком и факел. Без них — все пропало. И они мне нужны очень быстро, Лапута. Прямо сейчас.

Троллиха сморщила зеленый лоб, соображая, вручила мне свою котомку, развернулась на каблуках и полезла обратно в кладовую.

— Держи, — произнесла Лапута, протягивая свернутую веревку, конец которой был привязан к стреле с длинным древком и четырьмя наконечниками — один прямой, три изогнуты так, что острия их смотрят в обратную сторону. — И вот это… — Она отдала мне факел. — Никаких самострелов здесь нет, Джа, разве что у убитых посмотреть. — Она показала в зал.

— Я смотрел — эплейских там нет, только луки и арбалеты… Ладно, сойдет и лук.

Пока я говорил, мы выбрались из-под лестницы и попали в зал. Я поднял с пола оружие.

— А жеребец?

— Вот с жеребцом сложнее, — сказала Лапута. — Тебе это вправду очень срочно?

— Плазмоди, наверное, как раз забирает свою икру у лепреконов. Или даже уже забрал. Если они сказали ему то, что, как я надеюсь, должны были сказать… совсем мало времени осталось, Лапута.

Двери трактира перекрывала карета, мы выбрались наружу через окно. Было непривычно тихо; все, кто нападал на «Облако», исчезли, в порту почти никого не осталось.

— Да! — вдруг громко произнесла Лапута. — Точно, как это я сразу… А ну-ка пошли, Джа.

Там, где я разговаривал с Хорьком, теперь не было ни его, ни Пена Галата — наверное, Твюдж, представитель старой гвардии городских бандитов, хранил верность хозяину и не бросил его, а утащил куда-то в безопасное место. Лапута поволокла меня по улицам, на окраину порта, приговаривая:

— Быстрее давай. На корабле ждут, как бы они без меня не уплыли.

По дороге мы не встретили ни одного человека. Когда троллиха затащила меня в тупик на задворках порта, я понял, куда она шла. Слева был дом с наглухо закрытыми ставнями и узкой дверью.

— Горбуш? — спросил я.

— Угу… — Лапута сняла с пояса связку ключей и потрясла ею перед моим носом. — На все случаи жизни, Джа…

— Разве у Горбуша есть кошачьи жеребцы? Я думал, он только оружием занимается да всяким шмотьем…

— Ты отстал от жизни. — Мамаша подступила к двери и склонилась над замком. — Горбуш зажирел. Выкупил соседние развалюхи, сделал внутри конюшни. Теперь у него и оружие, и шмотки, и камешки, а с недавних пор жеребцы. Гном Пиндос стал контрабандно провозить их сюда, а Горбуш организовал у себя перевалочный пункт.

Замок щелкнул, дверь открылась, и мы вошли в дом перекупщика краденого, а теперь, как оказалось, еще и пособника контрабандистов.

— Думаешь, хозяин сбежал, а лошадей так и оставил в конюшнях? — спросил я, пока мы шли темным захламленным коридором.

— Так а что с ними сделается? Овса им накидали — и ладно. Горбуш же, наверное, рассчитывал одну ночь отсидеться где-нибудь и вернуться обратно. Никто ведь, кроме меня, не знает, как круто все заварилось. Да и я всех твоих планов не знаю…

Мы вышли через заднюю дверь и очутились в уединенном внутреннем дворике. Я огляделся, пытаясь сообразить, в какую часть порта мы попали. Кажется, слева должны были тянуться склады, и тогда выходило, что место, где лепреконы организовали схрон для жабьей икры, находилось рядом — возможно, за одной из глухих стен, окружавших двор.

Рядом с приоткрытыми воротами конюшни стояла двуколка, изнутри доносилось ржание.

— Давай, давай, — торопила Лапута. — Корабль мой уплывет!

Я вошел внутрь и огляделся, щурясь в полутьме. Конюшня оказалась просторной, но в ней стояла всего пара жеребцов — наверное, в этом новом для себя деле Горбуш еще не успел развернуться как следует.

— То, что надо, — сказал я, подходя к жеребцу, который оскалился, показывая большие острые зубы. — Упряжь тут где-нибудь есть, наверное…

Лапута остановилась в дверях, широкая тень протянулась через всю конюшню, стало темнее.

— Отойди, мамаша, — попросил я, и она шагнула внутрь. В проникающем через двери солнечном свете я обнаружил, что на одной из стен висят седла, и пошел к ним — и тут в помещении опять потемнело.

Я повернулся. В дверях высилась массивная фигура гоблина Брома, одной рукой он сжимал за шею Хорька Твюджа, ноги которого были полусогнуты. Голова Твюджа свесилась на грудь. Я различил рукоять кинжала, торчащую из груди Хорька.

— Э! — произнес я. — Бром, ты что здесь делаешь?

Гоблин шагнул внутрь, перекрыв весь свет. Глаза его сверкали.

— Хорек, где Пен? — повысил я голос, и после паузы Твюдж откликнулся тихим голосом:

— Бром его добил.

— Предатели! — вдруг взревел гоблин. — Уроды, братика угробили!!!

От его рева жеребец рядом со мной громко заржал. Никогда не думал, что громилы-гоблины испытывают друг к другу братские чувства, но в голосе Брома была боль.

— И ты, и Пен, и Пиндос — спелись друг с другом, твари?!

— Бром… — начал я.

Сдавив напоследок шею Хорька, гоблин отшвырнул помощника Пена и бросился ко мне. Размытая серая дуга возникла в воздухе возле его правой руки, и в следующее мгновение камень из пращи гоблина свистнул рядом. В меня он не попал, но зато угодил в морду кошачьего жеребца. Тот даже не заржал — яростно и дико взревел. Бром замахнулся тесаком, я присел, прикрывая голову руками, и тут вставший на дыбы жеребец ударил гоблина передними копытами.

Человеку, эльфу, гному или троллю, даже орку — любому другому жителю континента удар копыт кошачьего жеребца пробил бы грудную клетку. Захрустело, Бром ахнул от боли и отшатнулся, но устоял на ногах. Сделав неверный шаг, он упал на колени, продолжая сжимать тесак отведенной в сторону правой рукой, левой уперся в пол и начал вставать.

Лапута, появившаяся из сумерек, обхватила его сзади за голову и рванула, выворачивая ее. Опять раздался хруст, но на этот раз не ребер, а шейных позвонков. Бром развернулся массивным телом, рука с тесаком сделала резкое круговое движение — лезвие мелькнуло перед моим носом и вонзилось в живот Лапуты. Троллиха сказала «Ух!» — и отступила, а Бром повалился на пол со сломанной шеей.

— Ух! — повторила Лапута и тяжело опустилась на колени.

— Мамаша… — сказал я.

Она кивнула, положила обе ладони на рукоять и медленно вытащила тесак из живота. Так же медленно опустила оружие рядом с неподвижным Бромом и улеглась на спину.

— В котомке бинты есть, — произнесла троллиха. — И мази, я в дорогу на всякий случай взяла. Достань, Джа…

— Мамаша! — Вскочив, я бросился к ее котомке, валявшейся возле дверей, схватил ее и вернулся. — Сильно тебя, мамаша?

— Да уж… — пробормотала она, пока я развязывал котомку. — Кишки исполосовал. Джа, у тебя ж времени совсем не осталось? Я тяжелая, Джа, ты меня тащить не сможешь.

Копыта кошачьего жеребца дробно стучали по камням мостовой, колеса тарахтели, двуколка подпрыгивала и раскачивалась. Мы выехали из лабиринта складов на пустую пристань — ни торговцев, ни портовых чиновников, ни рыбаков, ни бродяг, никого.

Лишь один парусник, изящная бригантина, виднелся неподалеку от берега. Паруса на фок-мачте уже были подняты, а от пристани как раз отплывала шлюпка.

— Эй, стойте! — взревел я. — Стоять, недомерки!

Двое гномов только успели взяться за весла, когда я остановил жеребца на краю пристани и развернулся к Лапуте. Она полулежала в двуколке, прикрыв глаза и положив голову на котомку.

— Принимайте пассажира. — Я спрыгнул на пристань. Гномы, раскрыв рты, пялились на меня. — Чего уставились? Вы пассажира тут дожидались? Да помогите же мне стащить ее!

Гномы переглянулись и одновременно пожали плечами. Один остался сидеть, а второй, кряхтя, перелез на пристань и подошел, с сомнением разглядывая Лапуту.

— Троллиха, — сказал он. — Ну да, кэп сказал, что троллиха должна прибыть. Э, да у нее ж в брюхе дырка…

— Какой ты глазастый! На вашей лоханке лекарь есть?

— Малец, не нервничай так, — посоветовал гном, помогая мне стащить Лапуту на мостовую. — Так, мамочка, осторожнее, правой ножкой, левой ножкой, так, а теперь через борт перешагни…

Лодка качнулась и чуть не зачерпнула воды, когда тело мамаши улеглось на дно между лавками.

— Тяжеленько, однако, будет ее на борт поднимать, — пробормотал гном, перешагивая через Лапуту. — Что скажешь, Шмыг?

— Да чего там… — меланхолично откликнулся другой гном, берясь за весло. — Лебедка-то у нас зачем? Поплыли, что ли?

— Подожди. — Я встал на колени и, нагнувшись вперед, ухватился за корму лодки. — Мамаша! Эй, Лапута, слышишь?

Ее глаза приоткрылись и взглянули на меня. Губы изогнулись в легкой улыбке.

— Лапута, тесак у Брома не отравленный, гоблины таким не занимаются. Судовой лекарь тебя заштопает, слышишь?

Она чуть кивнула.

— Ладно вам нежничать, — сказал гном. — Все, Шмыга, давай…

Весла опустились в воду, лодка начала отплывать, и, отпустив корму, я сказал опять закрывшей глаза Лапуте:

— Значит, прощай, мамаша.

— Кто его знает, — тихо откликнулась она. — Может, мы с тобой еще и увидимся, Джанки.

Я еще раз окинул взглядом площадь и стражников у ворот. Горожан не видно, все попрятались или сбежали. Сгущались вечерние тени, небо посерело, и стало прохладно. Я холода не чувствовал, мне было жарко.

Жеребец ощущал мое напряжение и перебирал ногами, тихо постукивая копытами по мостовой. Я похлопал его по горячему боку.

Самострела мы не достали, но лук и аккуратно смотанная веревка висели на спине вместе с саблями и длинной палкой, один конец которой был обмотан просмоленным тряпьем. На поясе болталась сумка.

Я достал небольшую бутыль, крепко сжал ее горлышко в правой руке и несколько раз глубоко вздохнул.

Тишина висела над площадью, Большой Дом безмолвно возвышался над ней. Фигуры стражников застыли у ворот. Ветер подул сильнее, потом стих.

Я вдавил каблуки в бока жеребца.

Громкий стук копыт разнесся над площадью, и стражники тут же развернулись к нам. Жеребец скакал не прямо к воротам, а наискось. Впереди раздался предостерегающий крик. Я пригнулся, одной рукой вцепился в гриву, а другую, с бутылкой, отвел назад. Мы преодолели уже половину расстояния от края площади до ворот.

Стражники подняли самострелы, целясь. Рядом коротко свистнула стрела, за ней вторая. Ворота уже близко, стрелы свистели непрерывно. Жеребец вдруг громко и яростно заржал, будто взвыл. Я швырнул бутылку, дернул поводья, резко поворачивая его, и выпрямился в седле.

Между моей грудью и шеей жеребца пролетела стрела, а потом мы развернулись так, что ворота и стражники стали невидны.

Ворота взорвались.

Хотя я теперь сидел к ним спиной, свет почти ослепил. Грохот раскатился по площади и мгновенно настиг нас. Меня ударило в спину, я наклонился, а круп жеребца приподняло так, что мне показалось, будто он бежит только на передней паре ног, поджав задние.

Волны грохота слились в звуковой вал, затопивший город. В разных местах на крышах брошенных домов взорвались комки жабьей икры, поднялись столбы пламени и дыма. Вот что такое связанная жабья икра. Если какое-то ее количество даже недолго составляет единую массу, то потом в течение определенного времени взрыв любой ее части означает взрыв и всего остального, пусть даже разбросанного на большое расстояние.

Когда жеребец влетел на одну из отходящих от площади улиц, обломки все еще падали. Цирюльня Дитена Графопыла — ее крыша была одной из тех, к которым я прилепил икру, — превратилась в черную дымящуюся проплешину, окруженную развороченными камнями мостовой.

Я хорошо рассчитал время. За прошедший срок та часть икры, что дали мне лепреконы, успела «отвязаться» от икры в мешке, доставшейся Плазмоди Песчаному. Но внутри себя она все еще была связана. Содержимое мешка, где бы оно ни находилось сейчас, не взорвалось, в отличие от того, чем со мной расплатились Грецки.

Мы пронеслись через квартал. Грохот стих, но его отголоски все еще гуляли по улицам, в разных частях Кадиллиц столбы дыма поднимались к небу. В некоторых домах зажегся свет, я видел снующие за окнами фигуры тех, кто пока остался в городе.

Жеребец опять заржал, теперь жалобно. Мы неслись по нужной улице, и я натянул поводья, останавливая его. Он упал. Я успел выдернуть ногу из стремени, перебросил ее через спину жеребца и спрыгнул. Сабли забряцали о камни, перекувыркнувшись, я встал на колени. Он лежал на боку, дергая ногами. Из шеи торчала стрела. Только кошачий жеребец смог столько проскакать с такой раной.

Я вскочил и побежал к дому. В последний момент выставил вперед плечо и вместе с дверью ввалился внутрь «Неблагого Двора».

Видно было, что закрыт он уже давно — пыль и тишина кругом. Распахнув дверь в игорный зал, я перепрыгнул через стойку, на ходу выхватил саблю и вонзил клинок в щель между паркетинами.

Столько раз за последний день я представлял, как преодолеваю этот путь, столько раз вспоминал изгибы коридоров, что теперь бежал, не задумываясь о направлении. Зажженный от огнива факел горел ярко, а препятствие возникло только один раз — я увидел сначала множество блестящих глаз, а затем услышал шорох лапок. Крысы выбежали навстречу, пришлось остановиться. Они покидали ту часть подземелий, над которой находился центр города. Это длилось минуту, а потом они исчезли, и я опять побежал. Коридор закончился, свет факела озарил пещеру, каменные столбы, алтарь и основание винтовой лестницы, тоже высеченной из камня. Ее верхняя часть обвалилась, вокруг все еще лежали трупы тех, кто погиб здесь полгода назад.

Я пересек пещеру и приложил ладонь к дальней стене. Гул и плеск, довольно громкие. Кивнув, я бегом взобрался на лестницу, положил факел у своих ног, снял со спины лук и посмотрел вверх.

В потолке зияла прореха, сквозь нее виднелись уложенные вдоль и поперек доски и широкие квадраты пустого пространства между ними. Я прицелился и спустил тетиву.

Прикрепленная к стреле веревка начала с шелестом разматываться, и я наклонил голову вперед, когда она стеганула меня по затылку. Якорная стрела, летящая не точно вверх, а чуть наискось, просвистела между досками и исчезла из виду. Еще пару секунд веревка продолжала разматываться, а потом стала опадать. Я бросил лук.

Стрела начала падать, но уже из другого квадрата между досками. Веревка натянулась, дернулась, и стрела закачалась, повиснув. Я потянул — веревка теперь перехлестывала через доску — стрела поднялась, два согнутых наконечника уперлись в дерево. Потянув сильнее, чтобы они вонзились поглубже, я наступил на факел, потушив его, поднял и сунул за пояс.

Стало темно. Я подергал — веревка держалась крепко.

Когда-то здесь был пол, а теперь осталась только решетка из досок. С трудом балансируя, я прошел к стене, вдоль которой тянулся узкий каменный карниз, переступил на него и двинулся в сторону, прижимаясь грудью к камням и расставив руки.

Через минуту обнаружился низкий проем. Я влез в него и на четвереньках двинулся дальше, ничего не видя перед собой. Лаз изгибался то влево, то вправо, и в конце концов закончился тупиком. Поджав ноги, я сел, вытащил факел и зажег его.

Стало видно, что на самом деле лаз не заканчивается здесь, а изгибается вверх — в нескольких локтях над головой я разглядел сломанные прутья решетки.

Горящим концом факела уперся, приподнял и сдвинул решетку в сторону. Потом забросил факел наверх и вылез следом.

Факел лежал рядом с отодвинутой решеткой. Оказалось, что здесь еще один коридор, такой же узкий, как и лаз. Я взял факел и двинулся вперед. Коридор повернул, и я очутился в комнатке с низкой лежанкой и грудой посуды на полу. Той самой, где когда-то обретался немой гном-тюремщик, выпустивший меня из камеры.

Сейчас его не было. Кроме моего факела, ничто не освещало раскрытые камеры. Я крикнул:

— Большак!

Тихо, только факел потрескивал.

— Дитен, ты здесь?

Быстро поднявшись по лестнице, раскрыл следующую дверь. Но перед ней на мгновение помедлил — входить не хотелось.

Теперь на ковровой дорожке не стояла кровать с мертвым гоминидом, а из железных рам под стенами исчезли тела. Смрад тоже исчез, но все равно лабораторию Неклона наполняла давящая, тяжелая атмосфера. Я побежал, слыша, как громко колотится сердце.

Огонь факела прыгал над головой, тени от рам то вытягивались и перекрещивались на стенах, то съеживались и исчезали. Толкнув дверь, я вбежал в следующее помещение и остановился.

Вот здесь стоял настоящий смрад. Не осталось ни одной целой бочки с вином, но почему-то никто не убрал их обломки. Обручи и доски усеивали пол. Хотя пролом в потолке, через который когда-то всплыл мертвый песчаный тролль, был заделан, я увидел трупы других троллей — уже разложившиеся горы мяса и костей.

Ну хорошо, Неклон умер, и лаборатория пустует, но почему заброшены камеры, нет ни тюремщика, ни заключенных? Почему никто не удосужился навести порядок в винном погребе? Что происходит здесь, на нижних этажах Большого Дома?

Я проскочил между трупами, распахнул дверь и взбежал по очередной лестнице.

Успело стемнеть. В холле было пусто, лишь один стражник стоял возле дверей, далеко от меня — все остальные сейчас находились снаружи, ожидая нападения тех, кто взорвал ворота. Начальник охраны Даб мертв, и руководить теперь некому.

Стражник стоял спиной ко мне, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. В холле и на лестнице было тихо, как будто Большой Дом опустел. Возможно, так оно и есть, вдруг сведения о том, что Протектор вернулся, неверны?

Я стал подниматься по лестнице, оглядываясь на каждом шагу. Стражник не оборачивался. Я почти достиг второго этажа, когда дверь очертилась прямоугольником яркого света и опрокинулась внутрь, прямо на стражника.

Резкая пульсация пронзила мое запястье. Возникло такое же ощущение, как в пустыне возле базы гномов, — словно все вокруг истончилось и сквозь предметы проступили контуры Патины.

Я увидел бегущие фигуры стражников, огонь и развороченную дыру в окружающей Большой Дом стене, там, где раньше располагались ворота. С последней ступени я шагнул на второй этаж, бросил факел, присел и коснулся пальцами метки.

Патину наполняло какое-то суматошное движение. Меня тут же закрутило и рвануло вверх, я попытался удержаться на месте, но не смог и через мгновение увидел аналог Большого Дома со стороны.

Он выглядел красиво и странно: конструкция в виде широкой спирали, вокруг расходятся серебряные радуги. Спираль венчала изящная корона, она заканчивалась шипами с огромными драгоценными камнями на концах. Между камнями проскакивали молнии.

К спирали приближались четыре тени, а за ними, как вода за кормой быстрых кораблей, эссенция вспенивалась и бурлила.

Аналог Большого Дома не охраняли обычные ловушки вроде «кактусов» и «шееломок». Когда одна из теней приблизилась, камни на шипах короны соединила сеть молний с горящим алым пятном в центре. Пятно набухло и выстрелило слепящим зигзагом. Он устремился к тени, но та в последний момент отклонилась. Остальные три резко разлетелись, взмахивая длинными крыльями. С крыльев посыпался огненный дождь. Вокруг серебристых радуг Большого Дома замерцал купол решетки — мне показалось, что она всегда была тут, только невидимая. Капли огня покрыли решетку золотыми бликами, с шипением вспыхивая и угасая.

Зигзаг, которым выстрелила защита, сначала пролетел мимо увернувшегося силуэта, но тут же замедлил скорость, описал дугу и устремился следом за целью.

Я вышел из Патины.

Хоть в Патине и было неспокойно, Большой Дом казался вымершим. Поднявшись по очередной лестнице, я остановился в узком коридоре. Метка чесалась и пульсировала. Я достал из ножен обе сабли и, поскольку все еще держал факел, сжал их рукояти одной рукой.

Снаружи что-то взорвалось, раздался тонкий прерывистый свист. В метку будто вонзилась тупая игла, и я ощутил чье-то незримое присутствие. Присев, окинул взглядом коридор — пусто, никого нет, — бросил факел и прижал палец к метке.

На этот раз я был готов к тому, что меня сразу же начнет выталкивать наружу, и сумел удержаться. Все вокруг дрожало и казалось нечетким, но потом давление исчезло.

Коридор выглядел как идеально круглая труба с полупрозрачными стенами, сквозь них виднелись ступени и арки. К трубе спикировали два силуэта, проникли внутрь — что-то среднее между птицами и летучими мышами. Они одновременно выпрямились, стоя спинами ко мне, и шагнули вперед, снимая крылья, которые оказались длинными плащами.

Впереди труба изгибалась, повторяя виток спирали, а потом исчезала перед наклонной плоскостью и мерцающими зигзагами. Над ними я разглядел дымчатый шар — спальню Протектора.

Горизонтальные слои эссенции пронизывали пространство. Они взметнулись и тут же опали, когда пять небольших дымчатых шаров отделились от спальни. Они скатились по плоскости к трубе, на ходу увеличиваясь, а когда развернулись, то превратились в крупных ежей с кривыми лапами и длинными иглами. С ходу они бросились вперед.

Два нападающих аналога подхватили свои плащи, те вытянулись, срослись и превратились в сеть. Она опутала пару ежей, но трое успели проскочить. Пойманная пара зашипела и съежилась, исходя красной пеленой. Сеть опала, проделала в трубе большую дыру с неровными краями и полетела дальше, прожигая нижние уровни аналога Большого Дома и постепенно истлевая.

Два оставшихся ежа напали на аналогов, в одном из которых я узнал Красную Шапку. Третий еж бросился ко мне, но на половине дороги остановился и выстрелил иглой.

Вокруг меня возник силуэт, решетка из тонких светящихся линий. Меня вытянуло вдоль трубы, силуэт принял форму какой-то фигуры с четырьмя конечностями, передняя пара ног поднялась и сбила иглу в полете. Еж побежал на меня, но я ударил его и отбросил назад с такой силой, что он сбил всех, кто находился впереди, и они попадали в прожженную сетью дыру.

Я не понял, что произошло. Это было настолько неожиданно, что я потерял сосредоточенность и меня выкинуло из Патины.

Примерно там же, где в аналоге Большого Дом сеть прожгла дыру, в полу коридора появился пролом с запекшимися краями. Я шагнул к нему и глянул вниз — еще один пролом, под ним еще один, и еще… Далеко внизу висела темная фигура. Она подтянулась и вылезла на пол то ли первого этажа, то ли подвала, и исчезла из виду.

Я обошел пролом, увидел следующую лестницу и стал подниматься по ней.

Что это было? Что за силуэт возник вокруг меня? Его очертания показались мне смутно знакомыми, но понять мешало то, что сам я находился внутри силуэта и не мог рассмотреть его со стороны. Какая-то защита, причем очень мощная… Но откуда она взялась? Одна версия у меня имелась, скорее всего, верная… но уж очень неожиданная.

Лестница закончилась. Коридор в покоях Протектора выглядел так же, как и полгода назад после поединка Красной Шапки с Микоэлем Неклоном. Я в недоумении остановился. И здесь ничего не приводили в порядок? Но почему? А может, Протектор уже умер от той болезни, про которую говорила Лапута, но Неклон с приближенными скрывали его смерть? Протектор никогда не был публичной фигурой, но во время особо важных церемоний народ все же удостаивался чести лицезреть его. Двойник? Я покачал головой. Человека такой внешности, как у хозяина города, найти было бы очень непросто. Я-то знаю, я много раз видел его в детстве…

Дверь спальни оставалась приоткрытой точно так же, как и тогда. Из нее лился ровный тусклый свет. Я шагнул вперед, и тут метка на запястье вспыхнула огнем.

Сквозь стены в коридор хлынула эссенция, возникли и тут же исчезли очертания аналога Большого Дома. Я заметил, что часть серебристых дуг защиты теперь сломана, а между камнями на шипах короны больше не проскакивают молнии. Кто-то собрал здесь очень мощную энергию. Как и тогда, в Башне гномов, я мог двигаться по Патине и реалу одновременно.

Эссенция исчезла, и стены коридора опять загустели, но тут же между мною и дверьми спальни возникло какое-то искажение. Воздух взвихрился, под ногами дрогнули плиты.

Я присел. Пол и противоположная от спальни стена обрушились.

Происходило что-то очень странное. На самом деле они не обрушились, на какое-то мгновение разрозненные камни и мраморные плиты зависли, а потом со стуком посыпались вниз, выстраиваясь лестницей.

Широкая длинная лестница, ее ступеньки возникали одна за другой — камни и плиты, подскакивая, занимали определенное место, и я, не удержавшись, покатился по ним сквозь бушующее море эссенции.

Я успел увидеть весь город, скопище аналогов, конусы Торгового Лабиринта, крошечный Общественный Столб — и продолжал катиться вниз, к двум десяткам темных силуэтов, поднимавшихся навстречу.

Вокруг меня возникла решетка из светящихся линий.

Еще в первый раз я заметил это — решетка что-то изменяла в моем аналоге, слегка перестраивала его. Я начинал чувствовать себя иначе, возникала другая сущность. Она почти не способна была связно мыслить, но зато обладала мощными инстинктами.

Я или кто-то, чьи свойства перенял мой аналог, развернулся и поскакал вверх, в каждом прыжке перемахивая через несколько ступеней. Лестница заканчивалась неширокой площадкой перед дымным шаром — спальней Протектора. В шаре имелось отверстие, соответствующее двери, и из него вдруг вылетел поток «горючих слез». Мой преображенный аналог оттолкнулся задними конечностями и, вытянув шею, перескочил через поток, устремившийся дальше, навстречу темным силуэтам.

В прыжке стало видно, что сбоку на лестницу выбирается аналог Красной Шапки. Тут же из отверстия в шаре покатились «кактусы» и что-то еще, десятки ловушек заскакали вниз по ступеням. Мой аналог затанцевал между ними, то становясь на дыбы, то отскакивая. Один из «кактусов» чуть не угодил в него, но аналог нагнул голову, и только тогда я понял, что он имеет остроконечный выступ вроде шипа или рога. Насадив на него «кактус», мой аналог изогнулся и перебросил ловушку через себя, на поредевшие силуэты внизу.

Аналог вскочил на ровную площадку перед шаром-спальней и остановился сбоку от отверстия, чтобы льющийся наружу поток ловушек не задевал его. В этот момент поток иссяк.