Клинки сверкают ярко

Призрак, который не раз посещал меня ночами в пещерах Старых гор, вырисовывался из темноты.

Я медленно выдохнул воздух. Энергия мести вскипала во мне, разгоняя по жилам кровь, принуждая немедленно откинуть щеколду решетки, распахнуть ее, прыгнуть вниз, на ходу выхватывая сабли, и с двух сторон обрушить клинки на бугристую, очень мощную шею…

Я видел его раньше. Я видел кол и…

Я опомнился, только когда ладонь уже опустилась на решетку. Отодвинувшись, я глубоко дышал, пытаясь успокоиться. Кровь стучала в висках, руки дрожали, пространство лаза стало вдруг очень тесным, оно словно выталкивало меня наружу, вниз. Я зажмурил глаза.

Не так. Он слишком силен. Это же лиловый бородавочник, он может справиться и с десятком людей. Возможно, даже сдвоенный удар сабель не пробьет его шкуру.

Кол.

В любом случае, шишки вмиг сделают меня беспомощным.

Это враг — но есть и другой.

Кол и…

Он стоит на пути, но есть и обходной путь.

Убей его, но не сам.

Кол, и на колу…

Нет, сделай это чужими руками!

Это был выход. Мгновенно я переключился на решение новой задачи — и жажда мести, желание действовать немедленно, напролом, иссякли. Энергия вновь ушла куда-то вглубь, по-прежнему направляя мои действия к одной цели, но не окутывая больше рассудок густо-красной пеленой ненависти. Призрак, некогда превращавший в кошмары мои сны, отступил на задворки сознания, забрав с собой кол, и затаился там смутной тенью.

Вот почему, вернувшись в Кадиллицы, я не давал себе ни минуты роздыха. Призрак и кол донимали меня. Мои воспоминания всколыхнулись, когда я увидел дома и улицы города, и теперь каждое мгновение безделья было чревато нападением Призрака.

Скрипнула дверь, бородавочник обернулся, и в спальню вошел Самурай.

— Хорошо живется Дабу в доме того, кого он когда-то убил? — прошипел эльф. — Благородная архитектура, о, сколь любим Самураем этот стиль…

Как и тогда, в «Диком Мерине», услышав этот голос, я вздрогнул. Я слышал его раньше, еще до той ночи в Большом Доме, когда меня и обожженного Сэмку Маркелыча спас Лоскутер на альфине. Горячечный шепот Самурая звучал пронзительно, помимо воли создавалось впечатление, что эльф постоянно сдерживает желание выхватить свой меч-бумеранг и вспороть им горло собеседника.

— Что надо? — спокойно пророкотал бородавочник, поворачиваясь от стола. Голос его был ниже, чем у большинства гоблинов — казалось, будто в узкое горное ущелье катятся камни, и грохот их непонятным образом складывается в членораздельную речь.

— Все бароны прибрежной полосы предпочитают здоровые неказистые домища и не помнят строки знаменитого Шимконулоса, посвященные излишествам в архитектуре… — Самурай сделал паузу, пытаясь вспомнить строки незабвенного Шимки-Дудочника, автора куплетов многих популярных в народе песенок… и не вспомнил. Он быстро развернулся, запрокинул голову, сжимая меч-бумеранг в вытянутой руке.

В своем убежище я затаился, пораженный его чувствительностью. Только что я пристально смотрел на его затылок, пытаясь определить, где заканчивается ребристый ворот дорогой эплейской брони — и он ощутил мой взгляд.

— Кто здесь?! — Шепот его стал похож на шипение рассерженной змеи.

Лиловый бородавочник по имени Даб отпил из стакана, покачал головой и брюзгливо пророкотал:

— Опомнись. Ты и так уже зарезал двоих стражников из моей бригады. Они, видите ли, напомнили тебе твоих родственников. Как будто полузвери хоть чем-то смахивают на равнинных эльфов! Говори, что у тебя?

Самурай, опустив бумеранг, постоял еще немного, крутя головой и пытаясь высмотреть на стенах и потолке что-то одному ему ведомое, повернулся и сказал:

— Ха, эта бригада! Отборная бригада лучших воинов города, «боевые дубы Даба»… Самострелы со взрывчаткой, шипы, рыжие волосы, а какая выправка! Барон Дэви-младший вернулся в город, Даб знает это?

Лиловый кивнул без особого удивления.

— Следовало ожидать. Неклон умер. Младший Дэви больше не боится магических поисков. А ты откуда узнал?

Эльф, стремительно шагнув мимо Даба, бросился в кресло, с которого бородавочник только что встал, окинул взглядом пергамент, хмыкнул: «Донесение нашей всеобщей матушке, пресвятому Протектору Кадиллицкому?» — схватил бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Потом отшвырнул бутылку под стену — где она со звоном разбилась о мрамор, — вскочил и, поворотившись на каблуках, выпалил в морду Даба:

— Самурай видел его в одном смрадном портовом кабаке, который держит соплеменник Даба. Вернее, малыш Батрак Зубчик, этот кривоногий гномик, заметил Дэви в обществе одного старого мошенника. Но они тоже заметили Самурая с гномиком. Еще бы им не обратить внимания на то, как Самурай красиво разрезал на куски трех тощих аскеток! И они смылись прежде, чем Самурай со своими ребятами вернулся туда. Самурай так расстроился, что сжег «Дикий Мерин». Осталась только дверь в раме, аи, как красиво смотрятся на ней нос и уши старого хозяина, которые Самурай прибил к ней своими дротиками!

Рассказывая все это, эльф стоял очень прямо и с восторгом смотрел в круглые глаза Даба, явно провоцируя его. Но успеха не добился — Даб, пожав могучими плечами, повернулся к бюро и, раскрыв один из ящиков, стал складывать пергамент и письменные принадлежности.

— Что за «старый мошенник» был в обществе Дэви? — прогудел он спокойно.

Эльф за его спиной сделал вид, будто отрубает бородавочнику голову своим бумерангом, затем убрал оружие в ножны, сплюнул на пол и ответил:

— Кажется, его зовут Большак. Дитен… Дитен Графопыл. Старый знакомец молодого барона. Его пытали, это он когда-то сдал Дэви ищейкам Неклона. Тогда перевернули весь город, но Дэви успел смыться. Неклон искал его через Патину…

— Мальчишка, — перебил вдруг Даб, оборачиваясь. — Ты помнишь мальчишку? Что стоило нам придушить его еще тогда? Теперь не было бы лишних хлопот…

Эльф покачал головой с таким остервенением, что мне показалось, она сейчас оторвется от шеи.

— Самурай помнит мальчишку, Даб! Но даже если бы мальчишка умер тогда, тайна фиалы с макгаффином — как насчет нее, дружочек?

— Я тебе не друг. Если бы у меня были такие друзья, я бы повесился. — Бородавочник шагнул за бюро и нагнулся. — И я не верю, что Дэви знает, где фиала. Но в любом случае его надо найти. Где живет этот Большак, ты выяснил?

Даб достал из-за бюро топор. Его металлическая часть напоминала киль галеры, а рукоять была очень толстой для боевого оружия. Удерживать в руках и орудовать им во время драки мог только лиловый бородавочник, да и то, наверное, не всякий.

— Аи-аи, Даб думает, грязный эльфишка не догадался выяснить такую простую вещь? — залебезил вдруг Самурай, отступая и быстро кланяясь при каждом шаге. — Аи-аи, могучий лиловый гоблин Даб смотрит на скромного Самурая свысока, он думает — ну что за сучий вертопрах этот грязный эльфишка, и зачем он так много говорит, и зачем хвастается тем, что прирезал этого хозяина трактира, соплеменника Даба? Аи-аи…

— Не юродствуй, — перебил Даб, закидывая топор на плечо. — Мне безразлично, кого ты там прирезал. Где живет Большак?

Самурай перестал кланяться и подпрыгнул, хлопая в ладоши.

— Самурай узнал это, да! Большак держит цирюльню возле Круглой площади. Возможно, Джанки Дэви прячется у Большака.

— Эти твои «ребята» сейчас с тобой? — спросил гоблин, шагнув к двери. Топор висел за его спиной на широком ремне.

— Ждут в саду.

— Нельзя убивать Дэви. Неклон искал его для себя, а Протектор — для себя. Его надо взять живым. — Он уже вышел из спальни, и теперь Самурай, оглядевшись напоследок и бросив пронзительный взгляд на потолок, задул свечу и пошел следом… — Сначала окружим дом и попытаемся взять его без лишнего шума. В городе и так неспокойно после смерти колдуна, если теперь начнутся… — Дверь закрылась, и стало тихо.

Я лежал неподвижно, считая удары сердца. Топ… топ… топ… — фигура призрака маячила где-то внутри моих слезящихся глаз, ходила, как бессменный часовой, по шарикам зрачков, то исчезала из виду, то возникала вновь, и стоило лишь чуть ослабить волю, как она увеличивалась, приближалась и выглядывала наружу из-под моих век.

3

Надо было сделать все это очень быстро. Мне не хотелось терять Большака, так что, спрыгнув на пол, я на ходу подхватил свечу, бросился к кровати и влез под нее. Одной из своих широких сторон кровать примыкала к стене, и, добравшись до нее, я положил на стену ладонь. Обнаружив нужный выступ, нажал особым образом, но после этого не полез назад, а остался лежать, весь в пыли и паутине — ножки кровати были прикручены к полу и никакая самая длинная метла горничных не доставала сюда.

Некоторое время ничего не происходило, я уже решил, что старый механизм испортился, но затем раздался приглушенный скрип. Пол слабо дрогнул.

Скрип повторился. Я опустил голову, прижавшись лбом к полу. Возник очень легкий сквозняк, что-то переместилось в темноте надо мной. Достав огниво, я зажег свечу и встал.

Кровать целиком скрылась в широком проеме, который образовался в стене. Она въехала туда вместе с прямоугольным участком пола. Кровать была здоровенная, но ниша в стене — еще больше, так что с краю оставалось достаточно места для бюро, копии того, за которым сидел лиловый бородавочник. На бюро стояла шкатулка, рядом лежал лист пергамента. Огонек свечи озарил надпись, сделанную каллиграфическим почерком отца. Чернила выцвели, но все равно еще можно было разобрать, что там написано одно-единственное слово и одна цифра: «ПОЛИФАЛИСТО 6».

— Полифалисто, — вслух повторил я и принялся раскрывать ящики. Ничего ценного там не оказалось, только старые пергаменты отца, записи расходов и прибыли, какие-то списки, перья, пустые чернильницы и два ножика со сломанными лезвиями. Все это меня не интересовало, поэтому я вновь закрыл их и откинул крышку шкатулки.

Здесь находилось то, зачем я проник в спальню. Ровными столбиками — отец, в отличие от матери, всегда отличался аккуратностью — лежали золотые монеты с чеканным профилем Протектора Безымянного-7 и более расплывчатым, но приукрашенным художником ликом Безымянного-8, того, которого сменил мой враг, Безымянный-9. Еще в цирюльне я прихватил небольшой полотняный мешочек и теперь ссыпал в него все монеты. Привязав мешочек к ремню, я шагнул от бюро назад и напоследок еще раз окинул взглядом отцовский тайник, бормоча: «Полифалисто… по-ли-фа-ли-сто». Лучше бы здесь не задерживаться, и не только потому, что Даб и Самурай со своими «ребятами» уже пробираются ночными улицами к цирюльне Большака. Отец провел здесь долгое время, проверяя финансовые отчеты своего управляющего и занимаясь какими-нибудь другими делами; я боялся, что дух его все еще витает здесь и вновь заставит то, чего я так страшился, выступить из моих зрачков и наполнить рассудок звуком быстрых шагов.

Как только кровать заняла свое обычное место, я поставил свечу на стол, вдавив нижний конец в лужицу воска, задул огонек и подошел к двери.

Лаз под потолком был теперь вне досягаемости. Приоткрыв дверь, я выглянул в коридор. Темнота и тишина. Шум шагов и голоса смолкли, из сада тоже ничего не доносилось.

Я прикрыл дверь и, ведя ладонью по шершавой стене, двинулся в сторону, где находилась широкая парадная лестница. Мраморные ступени, разумеется, не скрипели, ковер делал шаги бесшумными. На первом этаже тоже стояла тишина, я остановился, вспоминая планировку помещений, затем направился влево, туда, где находилась дверь. Она вела к короткому коридору, на стенах которого было развешано декоративное оружие. Дальше — вторая дверь, выводящая к широкой подъездной аллее. Эта аллея тянулась от ворот в копейной ограде.

Теперь мне казалось, что я слышу совсем тихий, приглушенный голос, доносившийся откуда-то из глубин холла. Наверное, какой-нибудь слуга с ночным привратником, благополучно спровадив хозяина, засели, поджидая утра, с бутылкой вина в одной из многочисленных кладовых.

Я примерился, чтобы не ошибиться, и сделал шаг, вытянув перед собой руку ладонью вперед. Я рассчитывал упереться в дверь и мягко приоткрыть ее, но вместо этого ладонь уткнулась во что-то холодное, гладкое и покатое. Поверхность сместилась, раздался стук. Я нагнулся, пытаясь перехватить вазу, но промахнулся в темноте. Громкий звон наполнил помещение.

Когда-то здесь, в углу, была дверь! Они заделали ее и поставили на этом месте тумбу с вазой. Я выхватил огниво и чиркнул так, что сноп искр упал на пол.

В их свете я разглядел осколки вазы, узкую каменную тумбу и дверь, темнеющую далеко справа, почти в центре самой длинной стены холла. Без сомнения, с точки зрения защиты поместья это правильное изменение — проникающих через двери злоумышленников легче расстреливать из луков посреди холла, прячась за лестницей и в кладовых. Но мое положение из-за этого ухудшилось. Вспыхнул свет, уже на бегу оглянувшись, я увидел гоблина и человека. Оба с короткими луками в руках бежали от распахнутой двери кладовой в мою сторону. Гоблин тащил еще и массивный длинный канделябр с несколькими горящими свечами.

Я плечом распахнул дверь как раз когда стрела с хрустом вонзилась в косяк. В коротком коридоре развил такую прыть, что вышиб парадную дверь вместе с петлями и засовом. Снаружи было свежее и чуть светлее. Возле подъездной аллеи, окруженной двумя рядами высоких деревьев, стоял домик охранников. Там услышали шум, в окошке загорелся свет. Я соскочил с аллеи и понесся через сад. Дверь домика распахнулась, наружу высыпали сонные охранники с факелами, не то люди, не то гоблины, а скорее всего — и те и другие. Раздались крики:

— Кто это?

— Откуда он взялся?

Один из двоих, что обнаружили меня в доме, проорал:

— К ограде побег! Он один, кажись!

Я несся, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни и перепрыгивая через кусты. Сабли бряцали на спине, а мешочек с отцовскими монетами колотил по ноге. Вдоль сада тянулась полоса освобожденной от растительности земли. Деревья расступились, впереди возникла копейная ограда, слабо мерцающая благодаря заключенной в ней магии. Широкие горизонтальные полоски соединяли тонкие копья, наконечники которых, узкие и остро отточенные, возвышались на высоту в полтора моих роста.

Над головой свистнула стрела. Прыгающие отблески факельного огня упали на пустое пространство перед оградой, и преследователи вывалили из сада. Я уже подскочил к копьям и стал взбираться по ним. Стрела звонко клюнула металл где-то рядом. Кто-то метнул кинжал, но неумело — он ударил меня рукоятью пониже поясницы и упал в траву. Слыша дыхание позади, я достиг верха, и тут магия ограды включилась.

Отточенные наконечники копий мелко затряслись, задрожали так, что мои пальцы начали соскальзывать. Заклинание все-таки выдохлось за эти годы — оно должно было включиться именно в тот миг, когда я бы переваливался через ограду, но заработало немного раньше.

Я выкрикнул:

— Полифалисто!

Слово блокировало магию ограды, наконечники мгновенно успокоились.

Раз… Разрезая пальцы и ладони, я подтянулся и перекинул ногу.

Два… Под аккомпанемент посвистывания стрел качнулся на руках, упирающихся в самую верхнюю горизонтальную полоску.

Три… И полетел головой вниз, на склон холма.

Четыре… Я не смог остановиться и кубарем катился дальше, с корнями выдирая кусты. Перед глазами мелькали то склон, то ветви деревьев, то звезды плясали в небе, а иногда…

Пять… А иногда в поле зрения попадала ограда, на котоpyю карабкались два самых прытких охранника, один из них уже перекидывал ногу через…

Шесть.

Действие пароля закончилось, заклинание вырвалось на свободу и выплеснуло всю энергию, которая накопилась в нем за шесть мгновений. Тот охранник, который добрался лишь до середины, соскочил так поспешно, что упал навзничь. А тот, нога которого была уже снаружи, а вторая пока внутри, пронзительно заорал.

Его крик разносился над холмом, когда я достиг пологой земли и встал. В отблесках факельного света было видно, как размахивающая руками фигура, нелепо и страшно дергаясь, оседает, медленно насаживаясь на один из наконечников.

Тяжело дыша, я отвернулся. Рассеченные ладони жгло, тягучая боль распространялась от затылка вниз по шее. Подняв руку, я ощутил жидкое тепло чуть ниже затылка, там, где наконечник стрелы глубоко оцарапал кожу. Морщась, я зашагал вперед, одновременно снимая куртку и пытаясь на ходу оторвать рукав от рубахи, чтобы перевязать рану.

Надо было спешить. Даб и Самурай, скорее всего, уже подбираются к цирюльне Большака.

Подземелья и «Облако»

1

Кто-то прятался на крышах домов вокруг цирюльни. Почти ничего не было слышно, но, притаившись за поворотом улицы и осторожно выглядывая, я видел тени тех, кто окружил дом Большака.

Возле задних дверей пока никто не объявился. Стоя у стены, я размышлял. Имелось два способа попасть в дом — открытый и скрытный. Можно попробовать незаметно и тихо прокрасться ко входу. Но я же видел часть тех, кто караулил здесь, хотя они и притаились. Что помешает им заметить меня, даже если подойти к цирюльне крадучись?

Я достал ключ, который получил от Большака, и открыто побежал к двери.

Раздались возгласы. Распахнув дверь, я впрыгнул внутрь и запер дверь за собой.

Дитен Графопыл сидел, положив ноги на стол. Между ног стояла пустая бутылка. Он храпел. Я за шиворот сдернул его со стула, он заорал:

— Я не знаю! Нет, не надо!

— Проснись! — крикнул я в ухо Большака, выволакивая его из комнаты. — Где подвал?

Во входную дверь ударили.

Большак наконец пришел в себя и захлопал глазами.

— Где тут подвал? — повторил я.

— А… сюда, сюда давай…

Кто-то так сильно вмазал по двери, что мы, уже сбегая по ступеням лестницы, услышали треск петель.

Темное помещение с земляным полом и низким потолком. В дальнем углу что-то стояло. Дитен с разбегу ударился, оно опрокинулось. Потянуло холодным воздухом, и я, пригнувшись, нырнул в образовавшийся проем.

— Но я не знаю, куда ведет… — начал Большак.

Не оглядываясь, я ухватил его за плечо и потащил за собой. Топот преследователей уже доносился с лестницы.

Сначала было совсем темно, потом сверху проник свет звезд — над нами была одна из центральных улиц с решетками для стока воды.

За полгода я еще не успел забыть эти места и примерно помнил, в какую сторону надо двигаться.

— Там никого не осталось, наверное, — пропыхтел Большак. — Может, сторож только какой…

Мы скатились по земляной насыпи и очутились среди покрытых барельефом черных столбов. Большак споткнулся и упал на четвереньки, почти целиком скрывшись в тумане, но сразу же вскочил и бросился за мной. Сзади слышались шаги преследователей.

— Почему никого не осталось? — спросил я на бегу — Капище закрыто?

— Ну! А ты не знаешь? Давно уже.

— А что случилось?

Туман бурлил у наших ног. Мы петляли между столбами, я то и дело оглядывался, но пока преследователей не видел. Большак продолжал:

— Гном Пиндос хотел Капище под себя взять. Но один он с орками сладить не смог. Объединился в этом деле с Пеном Галатом, и они вместе на орков насели…

Столбы закончились, Дитен умолк. Бронзовые двери в амфитеатр, которые раньше всегда охраняла пара дюжих орков, теперь состояли лишь из одной половины — вторая, расколотая напополам, лежала рядом. И орки исчезли.

— Что дальше было? — спросил я, ныряя в дверь. Амфитеатр выглядел все так же, только теперь клетка для боев была сломана, прутья ее разворочены, а посередине когда-то идеально ровной площадки виднелось углубление, словно по ней саданули каменной глыбой.

— Орки вроде отбились, — говорил тяжело дышащий Большак. — Бои опять начались, ставки, зрители… Пиндос бы и отступился, но Галат не таков. Он решил: не мне — значит, никому. И устроил им подлянку напоследок. Не знаю как, но взорвал двух самых известных бойцов прямо во время боя.

Мы сбежали уже к нижним рядам, и здесь я увидел, что часть зрительских лавок проломлена, а на полу в тумане лежат камни — шрапнель, разлетевшаяся от взрыва.

— Народу тогда зашибло много, остальные перепугались, и пришлось оркам закрываться. Все равно ремонт тут надо делать…

В верхней части амфитеатра возникло несколько фигур. Я остановился между развороченной решеткой и проходом к нижнему, служебному ярусу.

— Большак, а вольеры еще есть? Для этих, для… располовиненных?

Он подтвердил:

— Есть. Должны быть. Но и сторож там должен быть.

Фигуры быстро спускались, взбаламучивая волны серого тумана, которые стекали вниз. Хлопнув Дитена по спине, я ринулся в проход.

Сторожа не оказалось — может, он заходил сюда только для кормежки, а может, отлучился куда. В дальнем конце служебного яруса путь ко второму проходу, через который можно было выбраться из Капища, преграждало несколько стоящих рядом клеток разного размера. Здесь сидели «звериные» половины тандемов — пара медведей, альфин с подрезанными крыльями, старая лярва, здоровенная собакоголовая обезьяна и еще парочка экзотических тварей с континента Полумесяца. «Тела», чьи «головы» умерли от старости или погибли. Теперь они не способны были ни драться, следуя тем немногочисленным правилам, которые поддерживались на арене, ни вернуться к естественной дикой жизни.

Когда мы влетели в помещение с клетками, некоторые обитатели подняли головы, а собакоголовая обезьяна вдруг с визгом бросилась на прутья и принялась трясти, вцепившись в них всеми четырьмя лапами. Я выбрал самую низкую клетку, с разбега взобрался на нее и, повернувшись, протянул руку Большаку.

В коридоре, через который мы вбежали сюда, появились фигуры. Со свистом мимо пролетела стрела, цокнула по прутьям и упала. Я до пояса свесился с клетки, отодвинул засов и толкнул дверцу.

И сразу же перепрыгнул на соседнюю клетку — ту, что с обезьяной. Она затявкала, подняв голову и глядя на меня сквозь прутья маленькими злобными глазками, принялась бить себя в грудь. Я проделал то же самое со вторым засовом, и тут преследователи толпой вбежали в зал. Свистнуло сразу несколько стрел, но я уже был на следующей клетке и открывал ее.

Одна стрела вонзилась обезьяне в живот. Опустившись на четвереньки, та с громким тявканьем выкатилась наружу. Из другой клетки длинными скачками вылетел лесной медведь, весь покрытый комками свалявшейся коричневой шерсти, встал на задние лапы и взмахнул передними, сбив с ног сразу нескольких эльфов.

Сбоку коротко вскрикнул Большак, я посмотрел туда. Он провалился одной ногой между прутьями и теперь лихорадочно пытался выбраться — внизу, в распахнутой клетке, бесновался кенг.

Я побежал к Дитену, на ходу выхватывая саблю. Один из эльфов попытался вспрыгнуть на клетку, но я пнул его каблуком в лоб и отправил обратно, прямо в объятия обезьяны.

Большак высвободил ногу, лег плашмя и пополз по прутьям. Кенг, успевший подпрыгнуть и чуть было не отхвативший клыками его ступню, оттолкнулся мощными задними лапами, выскочил наружу и с шипением развернулся. Я вцепился в волосы Большака свободной рукой и стал пятиться, волоча его к другому краю клетки. Кенг прыгнул.

Из всех здешних зверей, он один мог совершить такой прыжок. Я успел заметить прижатые к груди верхние лапы с длинными когтями, узкие змеиные глаза, оскаленную пасть, и тут он меня сшиб. Сабля вылетела из моей руки и упала на прутья, мы с кенгом рухнули в узкое пространство между клетками и стеной. Кенг зашипел, разевая пасть, прямо над собой я увидел тонкий раздвоенный язык, когти-стилеты… Голова кенга резко опустилась, словно он пытался клюнуть меня, и сверху кубарем скатился Большак. Тело зверя обмякло, он распластался, придавив меня к полу.

Из его шеи торчала рукоять сабли, лезвие до половины вошло в тело.

Слыша крики и рычание, я выбрался из-под кенга и вскочил. Два эльфа пытались перелезть через клетки, но обезьяна, подскочив, схватила их за ноги и утянула обратно. Остальные преследователи все еще находились на другой стороне и дрались со зверями. Я отвернулся от них, увидел спину Большака, вбегающего в проход, выдернул из мертвого тела саблю и помчался следом.

2

Пихнув Большака под задницу так, что он выскочил из отверстия и упал где-то в стороне, я выставил голову наружу.

И увидел вокруг себя лица — испуганные и удивленные. Большак дрыгал ногами в куче перевернутых кастрюль и пытался встать.

Я медленно повернул голову, осмотрел окружающее и вылез.

Это была большая кухня, и рядом стояли: две эльфийки, женщина, три юные оркицы и усатый тощий мужик. Поверх обычной одежды на всех — фартуки.

Тощий мужик, меланхолично разглядывая нас с Большаком, поднял со стола тесак с очень длинным, заляпанным кровью лезвием и произнес:

— Ну, кого первого на бифштекс?

Дитен, наконец разобравшийся с кастрюлями, вскочил и заорал на него:

— Ты, хрен с усами, да ты знаешь, кто мы такие?!

Все остальные попятились, а одна из эльфиек споткнулась и с перепугу уселась задом в ведро с помоями. Но на мужика — старшего, как я понял, повара — это особого впечатления не произвело. Он подбросил тесак так, что тот крутанулся в воздухе, поймал за рукоять и шагнул к нам.

Подняв руки в примиряющем жесте, я сказал усачу:

— Эй, паря, погодь. Ты видишь — у меня сабли… — Отведя руку за спину, я дотронулся до торчащей за плечом рукояти. — И ты видишь — я здоровый. Здоровее тебя, да? Почем ты знаешь, этими саблями я умею махать или нет? Вдруг умею? Так что ты подумай вначале. Может, по-другому надо?

— Это как — по-другому? — проворчал он, но тесак опустил. — Когда два хмыря, все в дерьме и ржавчине, лезут из старого стока и крушат посуду? В губы их, что ли, целовать? Вы кто такие?

— Не твое дело, — ответил я. — Тем более что он сейчас посуду на место поставит, и все будет путем. Скажи только, мы попали в…

— «Облако», красавец.

При звуках этого голоса Большак, уже начавший ставить кастрюли горкой, подскочил так, что они вновь со звоном рассыпались. Я медленно повернулся и глянул на зеленую троллиху, всю в пупырышках, с круглыми и большими как блюдца глазами. Одета она была в кожаный комбинезон и фуфайку с закатанными до локтей рукавами. Завитые волосы крупными колечками торчали во все стороны и свешивались на ее удивительные глаза, и в каждом из них, как в днище отполированной до зеркального блеска миски, отражались кухня и наши перевернутые вверх ногами фигуры.

— Чего стали?! — рявкнула она так зычно, что молодых оркиц как ветром сдуло, а эльфийки, похватав ведра и тряпки, прыснули к дверям.

Женщина вернулась к бочонку, рядом с которым на полу лежала грязная посуда, и опять вооружилась полотенцем со щеткой. Усатый, пожав плечами и потеряв к нам интерес, шагнул к разделочному столу.

Троллиха, многозначительно глянув мне в глаза, развернулась и вышла. Я схватил Большака за плечо и двинулся следом.

«Облако» было заведением такого рода, где основная деятельность начиналась вечером и заканчивалась обычно ранним утром. Пока мы с Графопылом ползали по старым катакомбам, времени прошло изрядно, и сейчас в большом зале первого этажа не было никого, кроме прислуги и двух девок, прикорнувших в обнимку на широком диване под стеной. Ни на кого не глядя, троллиха пересекла зал и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Своей необъятной грудью она толкнула дверь, прошла по коридору и открыла еще одну дверь. Продефилировав следом, мы очутились в небольшой комнате, меблировка которой состояла из кресла и кровати с веселеньким розовым покрывальцем в ажурных кружевах. В изголовье лежала подушка, на которой вышитые сердечки пронзались длинными эльфийскими дротиками. Больше здесь ничего не было. Окно занавешивала тяжелая штора, а пол скрывал мягкий ковер — эта комната была из дорогих.

Дверь за нами закрылась, я выпустил плечо ошарашенного Дитена. Троллиха развернулась и заключила меня в объятия, я в свою очередь обхватил ее за торс и звонко чмокнул в морщинистый зеленый лоб.

— Красавец! — прогундосила она. — Как же ты поизносился!

— Мамаша Лапута! — воскликнул я. — Как ты постарела!

Эта рыжая, вся в веснушках, в коротком прозрачном платье и сплетенных из узких кожаных полосок сандалиях, стригла получше, чем Большак. Пока я сидел в кресле, накрытый простыней до подбородка, она щелкала ножницами так, что клочья волос летели во все стороны. Мамаша Лапута и Дитен пристроились на кровати и вслух оценивали результаты ее работы. Когда в дело пошла острая бритва, я начал слегка опасаться за целостность своего лица, но рыжая справилась с делом быстро, не оставив повреждений. После этого она обрызгала меня прохладной водой и протерла, словно тарелку, подолом своего платья. Потом притащила откуда-то зеркало и продемонстрировала результат.

Я глянул туда и увидел, что помолодел на несколько лет. Рыжая постояла, смущенно улыбаясь, а когда я сказал: «Спасибо», — почему-то засмущалась еще больше, почесала коленку и убежала, схватив ножницы и бритву, с зеркалом под мышкой.

— Чего она? — удивился я, хлопая себя по щекам. — Она кто такая?

— Кем может быть молодая человеческая самка в моем заведении? — спросила троллиха. — Ты как думаешь, Джа?

— Слишком застенчивая для шлюхи, — пояснил я, выбираясь из кресла. — Стеснительная.

— Потому что дура, — прогундосила она. Нос Лапуты несколько раз ломали в годы боевой юности, и теперь она говорила слегка неразборчиво. — Но клиентам нравится. Вы есть хотите?

Я посмотрел на Большака. Тот явно побаивался хозяйки. Сидел на противоположном от нее конце кровати, положив руки на колени и ссутулясь.

— Хотим, — сказал я. — И пить. Только ничего крепкого, Лапута. У нас дела.

— Ладно… — Троллиха грузно поднялась и шагнула к двери. — Сидите, значит, и не высовывайтесь. Я так понимаю, что вам ни к чему, чтоб вас видели. Своих-то я предупрежу, но если кто другой заглянет… Сейчас я пожрать чего-нибудь принесу.

Дитен зашептал, наклонившись в мою сторону:

— Куда мы попали, Джа? Это что за бабища?

— Ты совсем ее не знаешь? — удивился я. — Ты ж раньше… — Я замолчал, сообразив, что к чему. Дитен был полугномом и, наверное, предпочитал захаживать в соответствующие заведения гномьего анклава Кадиллиц и общаться там с другими самками.