Долгожданная весть

Снаружи меня ждала смерть, но здесь я был в безопасности.

Самое большое неудобство — приходилось постоянно жить в пещерах. Наверх я выбирался раз в день-два, чтобы глаза не отвыкали от солнечного света.

Из соленого озера торчал каменный палец высотой в тридцать локтей. Глубина небольшая, по пояс, но я, как всегда, воспользовался утлой плоскодонкой. Оставив лодку у основания пальца и пройдя по огибающей его серпантином каменной полке, я перепрыгнул на широкий выступ, для равновесия положив ладонь на стену. Камень, как и везде в этих местах, был чуть теплым. Затаив дыхание, я ощутил легчайшую, почти неуловимую дрожь. Энергия, что струилась в толще Старых гор, делала меня невидимым.

Гору, где скрывалась моя пещера, венчала круглая проплешина, словно лысина старого монаха, обрамленная венчиком волос-кустов. Я выбрался наружу, несколько раз присел, разминаясь, и шагнул к краю.

Высота мне нравилась всегда. Высота и простор… Недаром я с детства привык к большим помещениям и верхним этажам. Эта вершина находилась в сердце Старых гор. Вокруг — долины и ущелья, угнездившиеся на уступах карликовые деревца, склоны, кусты и камни, зеленое и коричневое… Но не белое. Снег не лежал даже на вершинах — струившаяся в камнях энергия растапливала его. И никого, даже птиц не видно.

Разувшись, я лег на заросший мхом валун — свое излюбленное место.

Я привык к ровному мерцанию светящихся сталактитов, к плеску подземной реки, к изгибам каменных сводов. И одиночеству. К одиночеству было привыкнуть тяжелее всего. Не то чтобы я отличался особым дружелюбием, но когда ты столько времени не имеешь собеседников… Язык отвык от разговоров. Иногда я пел — хотя мой музыкальный слух был, мягко говоря, не развит — иногда говорил сам с собой, иногда декламировал баллады.

Я лежал, подставив солнцу грудь под расстегнутой рубахой. На шее висел узкий кожаный шнурок со стеклянным ключиком. Энергия гор окутывала окрестности незримым пуховым облаком, гасящим любое магическое проникновение, и я словно висел в центре этого облака в одиночестве и полной безопасности. Солнце только-только поднялось, но глаза я закрыл, и под веками расплывались бледные круги.

А потом скользнула тень.

И зачесалось родимое пятно на правом запястье.

Я обнаружил, что уже не лежу на валуне, а стою рядом с ним, пригнувшись. Квальбатрос, чья тень несколькими секундами раньше упала на мое лицо, сложил крылья и опустился на валун. Я уставился на него, а он на меня. Длинные крылья с черными перьями он прижал к телу. Спина была грязно-серой, а все остальное — белым, по бокам мощного, чуть изогнутого на конце желтого клюва виднелись круглые выходы ноздревых трубочек. Через них, как считалось, выводились излишки соли — квальбатросы могли пить морскую воду. Темные глаза птицы были безумными. Наверное, соль все-таки разъедала ее мозги. Странствующие квальбатросы способны, воспользовавшись подходящими воздушными течениями, несколько раз облететь мир.

Босыми ступнями я чувствовал, как усиливается дрожь. Горы насторожились, ощутив появление чего-то магического.

Птица приоткрыла клюв и сказала:

— Джанни Дэви! Микоэлъ Неклон умер, некролог выставлен в Патине. Похороны завтра на рассвете. Обстановка в Кадимицах изменилась. Протектор Безымянпый-IX опасается бунта. Загляни на Сирое Пятно в области Колониального Единства. Точка юго-запада Эплейского нома подтвердит это сообщение. Если поверишь — приходи. Если придешь — увидимся. Лоск.

Квальбатрос покосился на меня безумным глазом, расправил крылья и тяжело взлетел. Его тень скользнула по вершине, на мгновение погасло солнце. Для того чтобы зарядить его данным сообщением, понадобилось использовать некоторые формулы, и камни Старых гор ощутили это. Но когда птица улетела, энергия, уже начинавшая бурлить, выплескивая на вершины пену, предвестницу будущего магического шторма, вернулась в свое обычное русло.

Я выпрямился, растерянно глядя на валун. В голове ударами молота по наковальне гудела мысль:

МИКОЭЛЬ НЕКЛОН УМЕР! УМЕР, УМЕР МИКОЭЛЬ НЕКЛОН!

Когда оцепенение прошло, я закатал правый рукав и рассеянно почесал крупное бледно-розовое пятно на тыльной стороне запястья. Оно все еще пульсировало, но постепенно успокаивалось.

По дороге вниз радость боролась с недоверием. Микоэль, мой гонитель, сколько же тебе было лет? Сто? Сто двадцать? Маги живут долго — если не умирают раньше времени насильственной смертью, — но этот был придворным магом Кадиллиц, ближайшим доверенным Протектора…

В пещерах когда-то располагался постоянный лагерь одной из армий прошлого. Здесь еще оставались проржавевшая, рассыпающаяся в руках броня, обломки оружия, шлемы, сколоченная на скорую руку мебель. Частью старых предметов я пользовался во время своего добровольного заточения и теперь улегся на шаткую лежанку, стоявшую в глубокой нише. Правый рукав все еще был закатан. В проеме ниши виднелись массивные водяные часы, которые я от нечего делать соорудил. Вода, каждую секунду капавшая с короткого сталактита, попадала в металлическую чашу, одну из многих, укрепленных на концах расходившихся звездой прутьев. Звезда проворачивалась на оси и при помощи довольно простой системы рычажков и колес двигала стрелки на круглом, вытесанном из дерева циферблате. Я рассчитал так, что короткая стрелка описывала полный оборот за сутки, и каждый раз куском крошащегося в пальцах горного мела проводил черту на стене.

В нише находилось отверстие, и из него постоянно шел жар. Я не знал, что находится внизу, и однажды решил проверить, насколько там глубоко, но звука падения того, что бросил в колодец, не услышал. Иногда я использовал дыру, чтобы разогревать пищу.

Некоторое время я наблюдал, как вращаются стрелки, потом приложил палец к родимому пятну, закрыл глаза и попытался отрешиться от окружающего. Здесь я еще ни разу не пытался воспользоваться меткой. Когда-то Лоскутер сказал, что вся мощь Старых гор не сможет помешать визиту в Патину. Патина всеобъемлюща и всепроникающа. К тому же магия в ней чересчур рассеяна, чтобы горы воспротивились. Но я предпочитал не рисковать по другой причине. Меня могли обнаружить, вот и все. А теперь…

Картинка окружающей меня реальности еще плавала под веками, но быстро темнела и расплывалась. Я лежал неподвижно, очень четко чувствуя, кто я и где нахожусь, ясно осознавая толщу каменных сводов вокруг и ток холодного воздуха, слышал падение капель и щелканье механизма в водяных часах…

В темном пространстве появилась белая точка. Она плавала под веками в медленном ритме, лениво пульсируя тусклым неживым светом.

Точка позеленела. Теперь вокруг нее двигались тени, извивались, проходя друг сквозь друга, плоскости, состоящие словно из серого марева… а еще размытые пятна бледно-синего и иногда бурого оттенков клубились в невообразимой глубине…

Точка увеличилась, превратившись в сгусток мерцания, от нее стремительно протянулся дрожащий завиток холодного огня. Он высветил еще одну точку, чуть дальше; свет разбегался, зажигая другие точки, а от них — еще дальше, во все стороны одновременно…

Они бесшумной вспышкой озарили темное пространство, и Патина разгорелась мириадами мерцающих узелков-входов.

Я висел над бесконечной плоскостью из соединенных завитками огня зеленоватых точек. Казалось — в каждой из них заключен целый мир, хотя на самом деле точки были всего лишь хрустальными шарами или родимыми пятнами на запястьях.

Приглядевшись, я понял, что с тех пор, как в последний раз находился здесь, кое-что изменилось. Исчезла область Абрикосового Рассвета, раньше узким клином рассекавшая Безоблачность и Маленький Кардиган, а эти последние разрослись, особенно Кардиган, который теперь уж не был Маленьким. На севере, где обитали полудикие кочевники-аскеты и где раньше вообще не было никаких узелков, поскольку аскетские шаманы именовали Патину «Сетью Другого» и отказывались сотрудничать, возникла небольшая область. Кто-то из шаманов решил, что стоит идти в ногу со временем… Остальные области несколько изменили очертания: одни увеличились, другие уменьшились, но Колониальное Единство, одно из самых больших и центральное во всем массиве, я нашел сразу.

Я стал опускаться и, хотя еще ни с кем не вошел в связь, но слышал, приближаясь к Единству, как мертвая тишина наполняется звуками. Бессмысленный шепот — эхо множества мыслей, просачивавшихся сюда сквозь многочисленные метки разных людей, потрескивание статической магии и беспорядочные шорохи. Плоскость, состоящая из меток-входов и соединявших их завитков, осталась далеко вверху, расплывчатые тени обволокли меня, шум усилился. Я опустился еще ниже, и Колониальное Единство распростерлось вокруг во всей своей блеклой красе.

Я направился в сторону Эплейского нома, осмотрел его с высоты, заметил Сирое Пятно и устремился к нему. По мере того, как я опускался, изменялись перспектива и детали. Подо мной словно провернулись элементы игрушечного калейдоскопа, похожего на те, что купцы привозят из-за океана, но не яркого и аляповатого, а бесцветного. Сирое Пятно увеличилось, овал его разросся и вскоре занял все поле зрения, обнаружив внутри себя множество точек. Выбрав юго-западную, я опустился к ней, и все повторилось: пятно-овал постепенно стало таким необъятным, что тоже пропало, а точка увеличилась, и открылось, что внутри нее есть…

… этот зал. Прорвавшись сквозь его потолок, я опустился на мраморный, иссеченный трещинами пол. Точка подстроила меня под свой антураж — я обнаружил, что воплотился здесь в виде фигуры в длинном темном плаще с наброшенным на голову капюшоном. Лица своего я, естественно, не видел, но вокруг бродило в безмолвии множество гостей с одинаковыми лицами — вытянутыми и изможденными.

Судя по всему, это был зал некрологов, а поскольку Сирым Искусством на континенте называли магию, то, соответственно, здесь помещались некрологи магов.

Пол, хотя и мраморный, мягко пружинил под ногами, потолок не просматривался. Дымные горизонтальные слои лениво клубились по залу, фигуры в плащах бродили между колоннами. На каждой колонне висел портрет и была высечена надпись. Звучали очень тихие, неразборчивые голоса, плач и причитание, издаваемые не посетителями, а словно самим пространством, в котором мы находились.

Выглядело все очень реальным. Мрамор, тяжелые занавеси на высоких стрельчатых окнах, портреты и фигуры существовали лишь в иллюзорном пространстве Патины, но область была солидной, и маги, обслуживавшие Эплейский ном, хорошо знали свое ремесло: иллюзию отличала достоверность. Я пошел туда, где возле особенно массивной колонны толпилось больше всего фигур. Шагов своих я не слышал, но полы плаща издавали тихий шелест.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что капитель колонны выполнена в псевдомингрейском стиле. Четыре горгульи застыли, сцепив хвосты и прижав к груди лапы. На колонне был помещен объемный портрет. Его, словно окно, обрамляла треугольная рама с завитушками. С портрета на меня смотрел Микоэль Неклон.

Искусство неизвестного художника-мага преобразило черты старого негодяя. Лицо Неклона всегда было хищным, плотоядным. Сейчас же с портрета на меня смотрел благообразный, мудрый старец, всю жизнь положивший на алтарь служения народу Кадиллиц. Подбородок казался не таким массивным, глаза стали шире, нос — короче и прямее. Высеченная в мраморе надпись гласила:

МИКОЭЛЬ НЕКЛОН, ПОСВЯЩЕННЫЙ СИРОГО ИСКУССТВА.

РОДИЛСЯ 372, УМЕР — 482.

ПОСЛЕДНИЕ СЕМЬ ЛЕТ ЖИЗНИ БЫЛ ПЕРВЫМ МАГОМ

ПРОТЕКТОРА КАДИЛЛИЦ БЕЗЫМЯННОГО-9.

ТЕМНАЯ ПАМЯТЬ ВО ВЕКИ ВЕКОВ!

Изможденные фигуры стояли, разглядывая портрет с надписью и о чем-то негромко переговариваясь. Я попятился, выбираясь из толпы, отошел в глубь зала, к колонне почившего четыре столетия назад Мага Трав и Мха Безкарсула. Здесь никого не было, и я остановился,. привалившись плечом к старому мрамору.

Я бы закрыл глаза, но хозяева зала некрологов такого не предусмотрели. Веки отсутствовали, так что я просто стоял и бездумно пялился на колонну.

Микоэль Неклон и в самом деле умер.

Я мог возвращаться.

Времени на сборы ушло всего ничего. Кошель с деньгами и, конечно же, оружие, хотя его и было немного. Беручи — два усеянных острыми шипами железных шарика на тонкой длинной цепочке — разместились на поясном ремне вместе с кинжалом и свернутой кольцами длинной веревкой. Я очень уж спешно покинул тогда Кадиллицы и не успел собраться в дорогу, а ржавое оружие, оставшееся от бывших хозяев лагеря, уже никуда не годилось.

В последний раз я обошел пещеры. Отверстие выхода в дальнем углу было завалено камнями. Я дотронулся до стеклянного ключика на своей груди, затем откатил камни. Преодолев длинный, узкий и извилистый ход, раздвинул ветки густых зарослей, шагнул наружу и очутился на склоне горы. Чуть ниже находился верхний порт старой канатной дороги.

Перед тем, как уйти, я остановил водяные часы, и равномерное щелканье механизма смолкло — впервые за полгода.

Я спускался — не слишком торопясь, но и не медля. На крутом каменном склоне виднелись островки зелени, кусты чигилизника, трава и кривые карликовые деревья. Пуховую тишину Старых гор никто не нарушал, даже птицы молчали. Только из-под моих ног иногда скатывался случайный камешек да беручи тихо позвякивали на ремне.

За склоном открылась заросшая зеленью перемычка, соединявшая, словно мост, две горы. Порт канатной дороги должен был находиться на дальнем ее краю, и я пошел быстрее, надеясь, что дорога еще действует. Хотя канаткой вряд ли часто пользовались, но механизм там довольно простой — ломаться почти нечему.

Продираясь сквозь заросли, я, как и раньше, старательно отгонял мысли о том, что стану делать, когда достигну города. Я рассчитывал, что попаду туда уже той ночью. Если все осталось по-прежнему, то стража в воротах за пару-тройку монет пропустит меня без лишних разговоров. Еще несколько монет можно будет потратить на постоялый двор средней руки, такой, где мелкие кусачие твари не мешали бы сну. А затем… В отдаленном уголке сознания мысль о мести, которую я тщательно лелеял все это время, пробуждалась, постепенно подчиняя себе остальные желания. Объект мести был очень могущественен, хотя сейчас, со смертью Микоэля Неклона, его защита ослабела. Стоило торопиться: очень скоро Протектор Безымянный-9 найдет себе нового мага, и тогда к нему вновь станет трудно подобраться. Но, действуя быстро, можно успеть…

— Чтоб ты сдох, Дурбила!

Я упал в кусты. И сделал это достаточно тихо, судя по тому, что четверо эльфов меня не услышали.

Невысокого роста, в остроконечных шапочках-колпаках, широченных грязно-желтых штанах, кожаных кирасах и мягких тапочках из сплетенных шпуров, узкоглазые и худые… Четверка диких горных эльфов расположилась на краю перемычки и, кажется, в ближайшее время уходить никуда не собиралась. Рядом стояла небольшая хиробаллистра на покосившейся подставке, тетива ее была натянута. Заплечные котомки валялись на земле вместе с оружием. Трое сидели на корточках, один стоял на самом краю, приложив козырьком ко лбу узкую ладонь, и смотрел вниз, в ущелье. Над ущельем тянулись канаты дороги, закрепленные на опорах, горизонтально торчащих из склонов. Между двумя столбами покоилась открытая подвесная люлька, тени от столбов падали на эльфов.

Тот, что стоял и смотрел, звавшийся Дурбилой, огрызнулся:

— Сам урод! Кривоногий!

Один из сидящих скривил рожу и выразительно постучал себя по лбу. Другой подтянул котомку, раскрыл ее и достал внушительных размеров зеленовато-бурый брикет.

Я отстегнул от ремня беручи.

Дикие эльфы сильно отличались от своих равнинных сородичей. Это были отщепенцы расы, маргиналы. В горах они собирались в небольшие банды и промышляли грабежом одиноких путников. Но основной заработок им приносило выискивание и разграбление древних захоронений и мест, где когда-то происходили битвы между армиями давно исчезнувших государств. Питались они исключительно растительной пищей, а на зиму запасались брикетами-«сухарями» из спрессованной и специальным образом обработанной растительной массы. Все эти подробности я узнал еще в детстве от старого учителя, одного из нескольких, что когда-то пытались впихнуть знания в мою голову,

— Ха! — сказал третий эльф и вгрызся в брикет. — Дурбила как рассердится, так может сказануть… Ну что, тут пока втыкаем? А ежели Каппер разведает, что вокруг тихо, так и переночуем здеся.

Мне это не понравилось. Если Каппер подтвердит, что в округе ничего опасного нет, то они останутся здесь и… Каппер?

Я дернулся назад, под прикрытие кустов, и одновременно надо мной раздался выкрик:

— Гля, лежит!

Тонкая короткая стрела, больше похожая на дротик, с треском расщепила изогнутый ствол чигилизника. Спустя мгновение Каппер прыгнул, но я был готов и стоял на коленях спиной к нему, подняв руки. Как только эльф свалился на меня, я ухватил его за шею, нагнулся вперед и, перебросив через себя, отправил дальше, вниз.

Трое эльфов вскочили, хватаясь за оружие, а четвертый только поворачивался, все еще стоя на самом краю… Каппер врезался в него, и вдвоем они скрылись за краем обрыва.

Я уже бежал, на ходу раскручивая беручи. Один из эльфов, у которого в зубах торчал недожеванный брикет, успел схватить короткий меч, но цепочка беруч закрутилась вокруг его шеи, и покрытые шипами металлические шарики с треском столкнулись на затылке. Когда вылетел на узкую площадку перед причалом канатной дороги, самый проворный эльф уже натягивал небольшой, будто игрушечный лук. Я пригнулся, стрела свистнула, раздирая одежду у меня на спине, и тут я врезался головой в его живот. Эльф оказался тщедушным, легким и отлетел в сторону.

Я отпрыгнул и чуть не зацепился за хиробаллистру. Она была взведена, к наконечнику, торчащему между двумя короткими столбиками, примотан тонкий брусок взрывчатки, а рядом короткий трут-фитиль. Я рванулся дальше, ногой выбил клинышек из-под днища люльки и перемахнул через высокий бортик. Люлька покачнулась, вверху что-то щелкнуло. Вцепившись в борт, я присел, а люлька тем временем перевалилась через край обрыва. От ее борта тянулась длинная деревянная трубка с подвижной реей в верхней части. На рее были закреплены четыре колесика; они, тихо зашипев, покатились по канату. Люлька сдвинулась, я встал на колени и обернулся. Один из эльфов бежал к хиробаллистре.

Канат тянулся под небольшим уклоном, люлька, постепенно набирая ход, удалялась от причала. Вдоль трубки висел зеленый шнур, нижний его конец был закреплен металлическим кольцом. Люлька могла набрать слишком большую скорость, и шнурок предназначался для того, чтобы притормаживать, пока она не сорвалась с каната.

Я глянул вниз. Ущелье заканчивалось каменной насыпью — следом недавнего обвала.

Эльф на обрыве вцепился в заднюю часть хиробаллистры и развернул оружие в мою сторону. Я упал на дно люльки.

Щелчка тетивы я не услышал, но надо мной цокнуло, и через мгновение раздался взрыв. Не такой уж и громкий, но люлька сильно качнулась, так что я вновь вцепился в борта.

Верхняя часть удерживающей люльку трубки превратилась в почерневшее мочало из обуглившейся древесины. Сам канат не загорелся — его, насколько я знал, пропитывали каким-то укрепляющим составом, — но от горизонтальной реи шел сизый дымок.

Скорость нарастала. Ущелье закончилось, мы пронеслись над каменным завалом, внизу распростерлась широкая долина, по которой протекала бурная горная река. Я стянул куртку через голову и увидел, что от воротника и почти до низу образовалась узкая прореха, след пролетевшей надо мной эльфийской стрелы. На спине я нащупал длинную царапину. Скомкав куртку, я бросил ее на дно люльки и вновь глянул вниз.

Там текла река. На волнах качались солнечные блики, казалось, что внизу тянется дорожка расплавленного золота.

Колесики на рее уже шипели от сумасшедшей скорости, черное мочало сгоревшей древесины постепенно вытягивалось. Длинные опоры проносились мимо, каждый раз колесики громко постукивали. Выругавшись, я потянул шнур. С треском его верхний конец упал мне на голову. Люлька подскочила, что-то захрустело, и пол ушел из-под ног. Я животом повалился на бортик так, что верхняя часть тела свесилась из люльки.

Река стремительно увеличивалась, я уже различал белые хлопья пены и воронки водоворотов.

Люлька была сделана из длинных реек и формой напоминала лодку. Если я упаду вместе с ней, то она перевернется и обязательно хлопнет бортом мне по голове…

Я посильнее оттолкнулся ногами от дна, устремляясь головой вниз, и тут же упал в воду, подняв фонтан брызг.

Когда вынырнул, между волнами тяжело крутилась наполовину притопленная люлька. Захлебываясь, я сделал несколько гребков, вцепился в борт и осторожно перевалился внутрь.

До берегов было недалеко, но подгрести к ним сейчас я не мог — течение с каждой секундой становилось быстрее. Да и волнение нарастало, лодку качало все сильнее. Я сидел, поджав под себя ноги, ухватившись обеими руками за борта. Сквозь шелест и плеск спереди доносился гул. Возник скалистый островок, течение ускорилось, и лодку пронесло мимо. Гул превратился в рев.

Рискуя упасть, я привстал. Впереди над рекой поднималась туча брызг, а дальше…

Я уселся, соображая, стоит ли покидать лодку. Плавать-то я умел, но не слишком хорошо.

Впереди ревел водопад.

В том месте, где он начинался, из воды наискось торчал длинный камень, похожий на грозящий небу палец. Веревка все это время висела на моем поясе, и теперь я размотал ее. Рев водопада превратился в грохот, вода сверкала в лучах солнца.

Я начал раскручивать над головой петлю, а лодку уже пронесло мимо камня. Нос ее поднялся над краем и на мгновение, пока задняя часть еще оставалась в воде, передняя словно зависла в воздухе. Полуобернувшись, я швырнул петлю, а другой конец обмотал вокруг запястий. Лодка резко накренилась и перевернулась — меня выбросило, корма напоследок чиркнула по подошвам, придав мне дополнительную скорость.

Широкое озеро, зеленая долина между склонами, сияющая стена водопада и радуга в туче брызг. Я успел заметить это, пока парил — но не отвесно, как лодка, что пролетела уже половину высоты, а наискось от водопада. Его грохот слился со свистом ветра в ушах.

Веревка так дернула руки, что кисти едва не оторвались. Меня вытянуло в струнку, я заорал от боли и полетел по широкой дуге — к струе водопада.

Вода ударила сверху, но я успел вздохнуть. Грохот и вой вокруг, в потоке воды веревка натягивалась все сильнее, я чувствовал, что запястья сейчас оторвутся, но мое лассо порвалось раньше. Меня швырнуло вниз и в сторону, выталкивая из стены воды, а потом последовал еще один удар.

Закашлявшись, я с хрипом выплюнул воду и привстал. Уши болели. Наклонив голову, я похлопал ладонью по одному, затем по второму и сглотнул. Из уха потекла вода, я сел, моргая.

Каменный карниз был широким. В скале зияло наполненное водяной пылью темное отверстие. Грохот стал даже громче, но в то же время и более глухим.

Водяной поток струился рядом, но теперь я видел его с другой стороны. Я находился между водопадом и склоном, с которого он низвергался.

Одежда потяжелела от влаги. Я стянул ее, выжал и снова оделся. Тут было довольно прохладно, и, хотя из отверстия дул теплый ветер, меня пробирала дрожь.

Глаза постепенно привыкали к полумраку. В водяной толще солнечные лучи дробились, и казалось, что по склону беспрерывно стекает поток изумрудных и серебристых бликов. Я шагнул к краю карниза и осторожно заглянул в обрыв. Спуститься здесь было невозможно — подо мной только отвесная каменная стена. Повернувшись, я медленно двинулся в глубь пещеры.

Сначала тусклый свет проникал сзади, потом стало совсем темно — и почти тут же я увидел далекие отблески впереди. Я медленно шел по широкому проходу, для верности положив ладонь на одну из стен. Проход полого изгибался то влево, то вправо. Теплый ветер дул навстречу, свет становился ярче.

Коридор закончился небольшой пещерой, словно преддверием к другой, более обширной. Я увидел, что возле следующего прохода кто-то сидит.

Незнакомец не шевелился, и я шагнул вперед. На плоском камне сидел труп в доспехах. Железный нагрудник треснул, его пробило тонкое копье со сломанным древком. На голове мертвеца был шлем с одним прямым рогом посередине. Я, чуть помедлив, ухватился за сломанное древко. Тело накренилось. Я уперся ногой в его живот и с сухим шелестом вытащил копье. Наконечник оружия оказался каменным. Я шагнул во вторую пещеру.

Интересные тайны хранили в себе Старые горы. Огромную пещеру озарял свет, проникающий сквозь узкие прорехи в далеком потолке. Запаха мертвечины не было, хотя за множество лет тела, усеивающие пол, так и не превратились в скелеты. Я объяснял это одной причиной: энергия Старых гор как-то законсервировала трупы.

Тел было множество. Одни — в железных доспехах и рогатых шлемах, другие — почти голые, лишь в набедренных повязках. Первые были людьми и вооружены топорами и тяжелыми двуручными мечами; вторые — эльфами с тонкими копьями, каменными палицами и дротиками.

В пещере стояла тишина, гул водопада здесь почти не слышался. Тишина и размытый серо-голубой свет. Я медленно пошел вперед, припоминая детские уроки истории.

Война Камня и Стали, так это называлось, что ли? Было какое-то довольно развитое по тем временам государство, где умели выплавлять железо. Да, так и есть, и только у них армия была поголовно облачена в доспехи. Они отправились сюда, чтобы заложить новые рудники, и столкнулись с горцами. С горными эльфами.

То, что я видел, подтверждало мою правоту. По расположению трупов было ясно, что рогатые нападали, пытаясь проникнуть в глубину пещеры, а горцы защищались. Я шел, перешагивая через трупы, выискивая, не попадется ли что-нибудь ценное, но вокруг валялись только тела и старое оружие.

На середине пещеры я приостановился, оглядываясь. Эта картина чем-то напоминала то, что я когда-то видел в пустыне, на базе гномов. Все вокруг неподвижно, трупы и оружие…

В дальнем конце пещеры обнаружился неширокий проем, а перед ним трупы громоздились горой. Кажется, горцы пытались отступить или прикрывали кого-то, кто отступал, а рогатые наседали на них.

Я пошел в обход, вдоль стены, и увидел эльфийского князя.

Он упал возле проема, привалившись к стене и вытянув ноги. В руках зажаты короткие кривые сабли. Вокруг князя, одетого в зеленые шаровары и зеленую кожаную куртку, лежало с десяток рогатых, но ни одного эльфа. У большинства из нападавших не хватало какой-нибудь части тела — князь умел драться.

Его куртка была застегнута до самого горла, как пуговицами, деревянными крестиками, продетыми в петли; поднятый воротник скрывал шею и подбородок, но выше мощный удар рассек голову почти надвое. Я поежился — на мне куртки теперь не было — и перевел взгляд на сабли. Великолепное оружие. Даже сейчас видно, как остро заточены узкие кривые лезвия. Если эльфы не имели железа, то откуда у князя взялись эти клинки? Я вытащил сабли из его рук, рассмотрел и положил на пол. Потом осторожно, стараясь не прикасаться к трупу, стал расстегивать куртку и обнаружил тонкий ремень, перехватывавший горло и плечо. Когда я стянул его, выяснилось, что ремень удерживал на спине князя двойные ножны.

Для эльфа князь был довольно габаритным, куртка пришлась мне впору. Естественно, иначе и не могло быть — я ведь обязательно должен вынести хоть что-нибудь из этой пещеры. Кожа нежно-зеленого оттенка и бархатистая, очень мягкая на ощупь. Я повел плечами, пригладив куртку на груди. Странно, я не мог понять, шкура какого животного пошла на нее.