Молот Люцифера

И тут холодный голос Харди дрогнул — чуть дрогнул. Рука его задрожала:

— Вы думаете, от того, что вы делаете, ей хоть чуточку легче? Ей известно, как она обязана поступить. Почему, как вы считаете, она тайно встречается с вами, но не собирается выходить за вас замуж? — Харди встал. — Мы здесь пробыли уже долго. Присоединимся к остальным.

Гарви осушил свой стакан. Но не поднялся с места.

— Я пытался поговорить с вами по дружески, — сказал Харди. — Сенатор о вас высокого мнения. Ему нравится ваша работа, ему нравятся ваши идеи. Мне кажется, если б он мог сделать свободный выбор, он бы… впрочем, неважно. У него нет свободного выбора, а я вам сказал то, что хотел сказать. — И прежде, чем Рэнделл успел сказать что-нибудь, Харди вышел.

Гарви уставился на пустой стакан. Наконец он встал и швырнул стакан на ковер, на пол.

— Дерьмо! — сказал он. — Будь оно все проклято и на том и на этом свете!

Когда объявили перерыв совещания, Маурин вышла из дома. На улице — легкий туман, такой легкий, что едва его можно заметить. Туман никому не мешает, он никого не беспокоит. Видимость была хорошей, на несколько миль, и Маурин могла разглядеть снег, покрывающий вершины Хай-Сьерры. И не только вершинны, но и склоны. Снег покрывал и лежащую к югу Коровью гору, а ведь ее высота не достигает и пяти тысяч футов. Скоро снег появится и в долине.

Маурин чуть поеживалась под холодным ветром, но ей и в голову не пришло вернуться в дом и надеть что-нибудь потеплее. Если она вернется в дом, значит снова: видеть Гарви Рэнделла и отводить взгляд. Ей не хочется ни видеть никого, ни говорить ни с кем. Но она приветливо улыбнулась, когда мимо проехала на своем огромном жеребце Алис Кокс. Потом она не столько услышала, сколько почувствовала, как кто-то подошел к ней и встал сзади. Маурин медленно обернулась, со страхом — кого она увидит?

— Холодно, — сказал преподобный Варлей. — Вам бы следовало одеть куртку.

— Мне не холодно, — она повернулась чтобы отойти от него, и снова взгляд ее упал не Сьерру. Там, в тех горах, сын Гарви. Те, кто побывал там, рассказывали, что скауты устроились неплохо. Она снова обернулась в Варлею. — Мне говорили, что вам можно доверять, — сказала она.

— Надеюсь, что это так. — Маурин ничего не сказала, и Варлей добавил: — Мое главное дело здесь — выслушивать людей, рассказывающих о своих неприятностях и затруднениях.

— А я думала, ваше главное дело — молиться, — с циничной иронией сказала Маурин.

— Я молюсь, но молитву нельзя назвать делом.

— Нельзя. — Он прав. Том Варлей пользовался немалым влиянием и мог бы претендовать на долю гораздо большую, чем та, которую он брал со своих овечек. Многие из жителей долины отдавали ему часть своих пищевых пайков — и он эти приношения раздавал. Варлей никому не говорил, кому он отдает эту пищу. Джордж подозревал, что он подкармливает чужаков, но и Джордж ничего не говорил Тому Варлею. Джордж боялся его. В социально примитивных обществах священники и колдуны вызывают страх…

— Хотелось бы мне, чтобы тот День действительно был днем Страшного Суда, — не подумав ляпнула Маурин. Почему?

— Потому, что тогда это что-нибудь бы означало. А сейчас во всем этом нет никакого смысла. И не говорите мне о воле Божьей и Его неисповедимых замыслах.

— Раз вы говорите, что не хотите этого слушать — не буду. Но вы убеждены в том, что мне сказали?

— Да, я пыталась — не получается… Я не могу верить в бога, который сделал такое! Во всем этом попросту нет ни цели ни смысла, — Маурин показала на снег, устилающий горы: — Здесь настанет зима. Скоро! И мы переживем ее. Некоторые из нас переживут, а потом будет следующая зима. А потом еще следующая. Чего тут беспокоиться? — Но Маурин не могла задержать взгляд на Варлее. Его собачьи глаза были наполнены сочувствием и пониманием. Она знала, что ей именно это и необходимо — сочувствие и понимание. Но сейчас сочувствие и понимание — это невыносимо. Маурин повернулась и быстрым шагом пошла прочь.

Варлей пошел за ней следом:

— Маурин!

Она продолжала идти по направлению к подъездной аллее. Он догнал ее и пошел рядом.

— Прошу вас.

— Что? — она обернулась, чтобы видеть его лицо. — Что вы можете сказать? И что я могу сказать? Все это правда.

— Большая часть нас хочет выжить, — сказал он.

— Да. Хотелось бы мне знать зачем?

— Вы это знаете. Вы тоже хотите жить.

— Но не так.

— Дела обстоят не так уж плохо…

— Вы не понимаете. Я думала, что я что-то нашла. Жизнь наполненная работой. Я могла в это поверить. Действительно могла. Но у меня нет никакой работы. Я абсолютно, абсолютно бесполезна.

— Это неправда.

— Это правда. Это всегда было правдой. Даже раньше… раньше. Я просто существовала. Иногда я могла почувствовать себя счастливой, представляя, что чья-то чужая жизнь — это моя жизнь. Я могла дурачить сама себя, но ничего хорошего мне это не приносило. Все это было не взаправду. Я просто плыла по течению, я не видела в своем существовании большого смысла, но оно было не таким уж плохим. Тогда еще нет. Но появился Молот и забрал у меня даже это. Он забрал, он унес с собой все.

— Но вы здесь нужны людям, — сказал Варлей. — От вас зависит много людей, вы нужны им…

Маурин рассмеялась:

— Зачем? Эд Харди и Эйлин делают дело. Папа принимает решения. А Маурин? — она рассмеялась снова. — Маурин делает людей несчастными, у Маурин бывают приступы черной меланхолии — которую она распространяет словно заразу. Маурин ужом вьется, чтобы повидаться со своим любовником. А потом приводит этого бедного сукиного сына в отчаяние, не желая разговаривать с ним на людях. А не желает она разговаривать с ним потому, что боится, что этим приведет его к гибели. Но у Маурин нет даже мужества перестать с ним трахаться. Может, это и похуже, чем быть просто бесполезной?

Реакции на использованные ею выражения не последовало. И ей стало стыдно — самой за себя — за то что пыталась… Что пыталась? А, неважно.

— Так разве не правда, что вы для кого-то делаете добро? — спросил Варлей. — Этот любовник. Он — тот, с кем вы хотели бы жить вместе.

Маурин горько улыбнулась.

— Разве вы не понимаете? Я не знаю! И боюсь узнать. Я хочу любить, хочу быть любимой, но вряд ли мне это удастся. Я боюсь, что даже то, что у меня сейчас есть, тоже исчезнет. И я не могу ни в чем разобраться, потому что моя работа — быть принцессой-наследницей. Может быть, мне следовало бы выйти замуж за Джорджа, тем и довольствоваться.

На этот раз реакция последовала. Варлей был явно удивлен:

— Ваш любовник — Джордж Кристофер?

— Господи Боже, нет! Джордж — первый, кто убил бы его.

— Сомневаюсь в этом. Джордж очень хороший, добрый человек.

— Хотела бы я… Хотелось бы мне быть в этом уверенной. Тогда я могла бы разобраться. Я могла бы понять, могу я еще вообще любить кого-нибудь. И мне хотелось знать, мне бы хотелось знать, не забрал ли Молот и это тоже. Извините. Мне не следовало заводить разговор с вами. Вы ничего не сможете сделать.

— Я могу слушать. И я могу сказать вам, что понимаю: есть цель в жизни. Эта огромная вселенная была создана не бесцельно. А она была именно создана. Она появилась не случайно.

— А молот — случайно?

— Я не могу в это поверить.

— Тогда зачем?

Варлей покачал головой:

— Я не знаю. Может быть для того, чтобы до глубины души потрясти одну обитательницу Вашингтона. Так потрясти, чтобы она по-новому взглянула на свою жизнь. Может быть только для этого. Из-за вас.

— Это какое-то сумасшествие. Я не могу в это поверить.

— Я верю, что в появлении Молота была цель, но эта цель различна для каждого из нас.

— Пойдемте лучше в дом. Я замерзла.

Маурин повернулась и вслед за Варлеем пошла в дом. Сегодня ночью я увижу Гарви, думала она. Я скажу ему. Я скажу ему все. Я должна это сделать. Мне больше не выдержать.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. КОНЕЦ ПУТИ

В годы грядущей темной эры люди будут страдать от

лишений, и большую часть своего времени им придется тяжко

трудиться, чтобы удовлетворить всякие примитивные нужды.

Некоторые (очень немногие) окажутся в привилегированном

положении. Их деятельность не будет заключаться в…

возделывании почвы или строительстве укрытий своими

собственными руками. Она будет состоять из заговоров и

интриг, более грязных и более жестоких, чем все, что нам

известно сегодня — для того чтобы сохранить за собой свои

личные привилегии…

Роберто Викки. «Наступление темной эры».

Динь-динь!

Завод кухонных часов кончился, и Тим Хамнер отложил книгу. Взял бинокль. В этой лачуге, предназначенной для отдыха часовых имелось два бинокля: очень мощный обычный бинокль — тот самый, который Тим сейчас взял, и бинокль ночного видения, громадный, не дающий слишком большого увеличения, но воспринимающий самый слабый свет. Бинокли с дающими великолепный обзор астрономическими линзами, вот только небо было закрыто тучами, и Тиму редко доводилось видеть звезды.

В лачуге, по сравнению с тем, что было, произошли огромные изменения — к лучшему. Она была теперь обшита деревом, щели и дыры исчезли. Ее даже можно было отапливать. В лачуге разместились кровать, стул, стол, книжные полки — и подставка для винтовки у двери. Перед тем как выйти, Тим навесил на плечо «Винчестер 30/06». И на миг его охватил приступ изумления: Тим Хамнер, плейбой и астроном-любитель, вооруженный до зубов, будто в бой собрался, несущий охрану — это же нелепо!

Он вскарабкался на большой валун. Рядом росло дерево. С расстояния сквозь листву Тима заметить невозможно. Забравшись на самую вершину валуна, он прильнул к дереву и начал тщательно осматривать расстилающиеся внизу окрестности.

Дорога Беды на картах не указывалась. Просто такое название дал Гарви Рэнделл тому месту, где расступались окружающие Твердыню горы. Дорога Беды была наиболее вероятным местом, направлением, откуда следовало ждать вторжения. Поэтому Тим оглядел ее в первую очередь. Не более пятнадцати минут минуло с тех пор как он наблюдал за ней в прошлый раз. Завод часов устанавливался на пятнадцатиминутные интервалы — из теоретической предпосылки, что никто, будь он пешком или верхом на лошади, не может выйти на Дорогу беды и полностью пересечь ее менее чем за пятнадцать минут.

Никого не было. За последние дни никто не пытался сюда пробраться. В первый недели многие пытались пройти тут, их следовало вовремя заметить, и, заметив, Тим трубил тревогу (у него был горн). Фермеры на лошадях скакали навстречу пришельцам и гнали их вон. Теперь дорога всегда пуста. Но наблюдать за ней следовало.

Тим заметил двух оленей, койота, пять кроликов, множество птиц. Если разрешат охоту — мясо. Больше никого на дороге нет. Тим повел биноклем по окрестностям — по горизонту, вдоль голых склонов холмов. Это почти то же самое, что выискивать кометы: запомни не что похожи объекты и ищи все, что отличается от того, что заложено в памяти. Тиму уже был знаком каждый камень на склонах холмов. Один из них формой напоминал миниатюрную Статую свободы, другой походил на Кадиллак. На склонах не видно было ничего, чего не должно быть.

Он обернулся и глянул вниз, в находящуюся сзади долину. И в который раз улыбнулся, вспомнив как ему повезло: лучше быть здесь, на вершине горы, часовым, чем там внизу, раскалывать валуны.

— Наверное стражники в Сан Квентине думали точно так же, — громко сказал Тим. В последнее время он привык разговаривать сам с собой.

Твердыня смотрелась хорошо. Уверенная в себе, надежная, с теплицами, пастбищами и стадами. В будущем еды будет достаточно. — Я сукин сын, которому повезло, — сказал Тим.

Ему подумалось — и уже не в первый раз — что ему повезло гораздо больше, чем он заслуживает. У него есть Эйлин, у него есть друзья, у него есть где спать и еды хватает. У него есть дело, работа, хотя первоначальный план — восстановить плотину вблизи Твердыни — не удался. Но не по его вине. Он и Бред Вагонер нашли другие пути генерировать электроэнергию… Нужно лишь допустить, что удастся совершить удачную вылазку во Внешний мир и разыскать там проволоку, подшипники, а также инструменты и оборудование, необходимое для претворения в жизнь их замысла.

И книги. У Тима набрался целый список книг, которые ему очень бы хотелось иметь. Когда-то давным-давно, во времена, которые ему помнились очень смутно, он уже владел почти всеми книгами из этого списка. Это были времена, когда ему, Тиму хотелось что-нибудь иметь, но все, что от него требовалось — это сообщить о своем желании, а остальное сделают деньги. Когда Тим размышлял о книгах и о том, как легко было бы их достать, иногда его мысли текли дальше, и он вспоминал о подогретых полотенцах, о сауне, о плавательном бассейне, о джине «Танкверей»и ирландском кофе. О чистой одежде, которую можно было получить, стоит только захотеть. Но вспоминать те времена было тяжело, Это были времена, когда не было Эйлин, а Эйлин — бесценна… Если конец мира произошел для того, чтобы соединить их, тогда может в этом был какой-то смысл.

Только Тиму становилось тяжко, когда он думал о том, как живут во внешнем мире, когда он вспоминал о полицейских и санитарках, роющихся в развалинах бурбанской больницы. Эти воспоминания о том, как он ехал мимо нуждающихся в помощи, оказавшихся в отчаянном положении людей, часто преследовали его. И не помогала мысль, что сам то он каким-то чудом спасся… даже не просто спасся. Выжил, чтобы найти для себя безопасное место и иметь больше счастья, чем он заслуживал…

Глаза его уловили какое-то движение. По дороге ехал грузовик. В машине было полно людей, и Тим едва было не помчался к хижине, чтобы объявить тревогу. Молний в небе не было, лишь над Хай Сьеррой беспрерывно вспыхивало. Маленький коротковолновый передатчик будет работать, только не нужно его использовать без необходимости. Чертовски трудно таскать батареи туда-сюда, вверх-вниз по склону горы. И чтобы перезарядить их, приходиться тратить драгоценный бензин. Тим подавил первоначальный импульс. Пусть грузовик едет себе, есть еще время как следует рассмотреть его в бинокль.

Несомненно грузовик этот — Дика Вильсона. Во всяком случае, выглядит он точно также. Один единственный грузовик может таить в себе значительную огневую мощь. И одна-единственная ошибка может стоить многих жизней — и тогда ошибшийся бедняга-часовой будет изгнан. С предварительно оторванным членом.

Очень похож на грузовик Дика Вильсона, но народу больше чем обычно. Кузов — забит стоящими людьми. Задумали бы враги нападение — они бы не стали сбиваться тесной кучей. Так, среди людей в кузове — женщина…

Те четверо — почему взгляд все время задерживается на них? Женщина, негр и двое белых. Похоже, эти четверо держатся особняком, как будто должны сохраняться дистанция между ними — особенными и остальными — простыми смертными. Тим заелозил локтями по камню, внимательно изучая в бинокль ускользающие знакомые лица.

Грузовик уже был слишком близко. Тим помчался к лачуге, схватился за микрофон — и лишь тогда вспомнил.

— Да?

— Здесь Дик Вильсон, в трех минутах езды, — сказал Тим. — И он везет с собой астронавтов, астронавтов с «Молотлаба»! Всех четверых! Черт, вы не поверите своим глазам, увидев их. Они выглядят, словно боги. Они выглядят так, будто конец света их вообще не затронул.

Лица. Множество лиц, все белые, все уставившиеся на их грузовик. Все заговорили одновременно, и Рик Деланти расслышал только обрывки. «Русские», «Астронавты, это действительно они». Когда он слез с грузовика, толпа вокруг чуть подалась назад, чтобы не смять людей, вернувшихся из космоса. Они глядели неотрывно, улыбались. Мужчины и женщины — и вид у них был отнюдь не такой, будто они умирают с голоду. В из глазах не было того ищущего выражения, к которому Рик привык во владениях Дика Вильсона. Похоже, эти люди лишь частично прошли через ад.

В основном они были среднего возраста. Их одежда носила следы тяжелой работы, и было видно, что одежду эту они не слишком часто стирают. Мужчины, в основном, были высокого роста, женщины тоже — или так казалось потому, что все они были в рабочей одежде? На ферме Дика Вильсона женщины одевались как мужчины. И работали как мужчины. Здесь было не так. В этой долине женщины не одевали мужскую одежду. Здесь кое-что, хотя и далеко не все, походило на мир, существовавший до Падения Молота. Это было не слишком очевидно, и не проведи Рик не одну неделю у Дика Вильсона, он бы решил, что после Молота все очень изменилось. Теперь, однако, он видел и сходные черты. Эта Долина отличалась от укрепленных владений Вильсона как…

У Рика не было времени на дальнейшие размышления. Начались взаимные представления, и гостей повели к большому каменному дому. Громадная веранда. Даже если б Рик не узнал сенатора Джеллисона, он бы все равно понял, кто здесь командует: сенатор был не такого большого поста, как окружающие здоровенные люди, но вокруг него образовалось пустое пространство, все ждали, когда он первым начнет говорить. И от его приветливой улыбки всем сразу стало легче — даже Петру и Леонилле, испытывающим страх перед этим совещанием.

Приходили все новые люди — одни спускались по склонам: шли с полей, другие шли по подъездной аллее. Новость, должно быть распространилась быстро. Рик поискал взглядом Джонни Бейкера, и увидел его. Но Бейкер не заметил Рика Деланти, он вообще никого вокруг не замечал сейчас. Он стоял перед девушкой — высокий, стройной рыжеволосой, одетой во фланелевую рубашку и рабочие брюки. Он держал ее за руки. Джонни и девушка неотрывно смотрели в глаза друг другу.

— Я был уверен, что ты мертва, — сказал Бейкер. — Я просто… я даже ни разу не спросил у Дика. Я боялся спрашивать. Как я рад, что ты жива.

— Я тоже очень рада, что ты жив, — сказала девушка. Странно, подумал Рик. Глядя на их печальные лица, можно подумать, что они уже присутствовали друг у друга не похоронах. Рику стало ясно, точно так же, как стало ясно всем остальным: это встретились любящие.

И некоторым из присутствующих здесь мужчин это открытие очень не понравилось! Будут затруднения… У Рика опять не было времени на обдумывание. Вокруг теснились люди, все говорили одновременно. Один из высоченного роста мужчин отвернулся, чтобы не видеть Джонни и девушку и заговорил с Риком. Он спросил:

— Мы воюем с русскими?

— Нет, — ответил Рик. — То, что осталось от России и то, что осталось от Соединенных Штатов — союзники. Объединились против Китая. Но вы можете забыть обо всем этом, война давно закончилась. Молот, советские ракеты и, как я думаю, некоторое количество наших ракет — от Китая ничего не осталось, что могло бы продолжать битву.

— Союзники, — великан озадачен. — Ладно. Верно.

Рик усмехнулся:

— Дела обстоят так, что если мы когда-нибудь доберемся до России, то не обнаружим там ничего, кроме ледников. Но если мы отправимся в Китай, то найдем там русских, и они вспомнят, что мы были союзниками. Понимаете?

Великан нахмурился и шагнул в сторону — будто Рик чем-то отталкивал его.

Рик Деланти с головой окунулся в старую привычную рутину. Ему пришлось разговаривать с вобравшимися, используя простые, но в то же время яркие и образные слова давать объяснения так, чтобы в них не прозвучала снисходительность. Ему задали много вопросов. Люди хотели знать, на что это похоже: быть в космосе? Как долго приходиться привыкать к состоянию невесомости? Рик был удивлен, поняв как много людей смотрели телевизионные передачи с Молотлаба «. Как много людей помнило импровизированный танец, исполненный Риком при нулевой гравитации. Как астронавты перемещались? Ели? Пили? Заделывали оставленные метеоритом пробоины? Может ли не ослабленный атмосферой солнечный свет выжечь глаза? Носили ли астронавты все время темные очки?

Рик узнал их имена. Девочку звали Алис Кокс. Женщина, которая внесла поднос с кофе (с настоящим кофе!) — это ее мать. Здоровенные мужчины, стоящие в вызывающей позе — Кристоферы, и тот и другой. Кристофером был и тот, который спрашивал, не воюет ли Америка с русскими, но он вместе с Диком Вильсоном и Джонни Бейкером уже ушел в комнаты, предоставив принимать гостей миссис Кокс. Одного из мужчин представили как» мэра «, другого все называли» шефом «, но тут была какая-то тонкость, которую Рик не мог постичь: Кристоферы, не имеющие никакого титула, похоже, занимали более высокое положение. Все мужчины были высокого роста, все они были вооружены. А не появилось ли у него самого в глазах то выражение полуголодности, как у всех, кто входил в банду Дика Вильсона?

— Сенатор говорит, что сегодня мы можем позволить себе искусственное освещение, — объявила миссис Кокс после одного из ее уходов вглубь дома. Вы сможете побеседовать с астронавтами после того, как станет слишком темно для работы. И, может быть, мы устроим вечер отдыха.

Приглушенные голоса, выражающие согласие, прощания — и толпа рассосалась. Миссис Кокс провела астронавтов в гостиную, принесла еще кофе. Она проявила себя как превосходная хозяйка дома, и Рик вдруг понял, что он потихоньку расслабляется — в первый раз со времени их приземления. У Дика Вильсона тоже, бывало, угощали кофе, но лишь понемногу, и его торопливо выпивали мужчины перед тем, как выйти на караульную службу. Никто там никогда не посиживал расслабленно в гостиных, и уж, конечно, кофе там подавался в чашечках китайского фарфора.

— Извините, что сейчас здесь нет никого, кто мог бы составить вам компанию, — сказала миссис Кокс. — Все заняты работой. Вечером они вернутся, и тогда своими разговорами совершенно заморочат вам голову.

— Это неважно, — сказал Петр. — Мы считаем, что вы хорошо нас принимаете. — Он и Леонилла сидели вместе, поодаль от Рика. — Я надеюсь, мы не слишком отвлекаем вас от ваших дел.

— Что ж, мне пора готовить обед, — сказала миссис Кокс, — если вам что-нибудь понадобится, позовите меня. — И — подчеркнуто — оставив кофейник, она пошла к выходу. Уже в самых дверях сказала: — Лучше выпейте кофе до того, как он остынет. Не могу поручиться, что в ближайшее время у нас снова будет кофе.

— Спасибо, — сказала Леонилла. — Вы все так добры к нам…

— Не более, чем вы это заслужили, я в этом уверена, — ответила миссис Кокс и ушла.

— Итак. Мы обнаружили правительство, — сказал Петр. — А где генерал Бейкер?

Рик пожал плечами:

— Где-то там, в доме, вместе с Диком, сенатором и некоторыми другими. Совещание.

— На которое нас не пригласили, — сказал Яков. — Мне понятно, почему не позвали нас с Леониллой, но почему не пригласили вас?

— Я уже думал об этом, — ответил Рик. — Но они ушли очень быстро. Вы знаете, зачем Дик приехал сюда, что он хочет сказать им. А кому-то ведь нужно было остаться здесь и беседовать с собравшимися. Я воспринимаю это как знак особого доверия.

— Надеюсь, вы правы, — сказал Яков.

Леонилла кивнула в знак согласия:

— В первый раз с тех пор, как мы приземлились я почувствовала себя в безопасности. Мне кажется, мы им понравились. Их, похоже, никак не волнует, что Рик чернокожий?

— Я могу ответить одним словом, — сказал Рик. — Нет. Но тут есть что-то странное. Вы не заметили? После того, как выяснилось насчет войны, все тут же заинтересовались космосом. Никто, вообще никто не спросил, что произошло с Землей.

— Да. Но скоро нам придется рассказать им это, — сказал Петр.

— Мне бы хотелось, чтобы нам не нужно было этого делать, — заметила Леонилла. — Но да — придется..

Все замолчали. Рик встал и разлил по чашкам остаток кофе. Из кухни доносились звуки активной деятельности. Из окна можно было видеть людей — одни перетаскивали валуны, другие пахали поля. Тяжелая работа, и было совершенно ясно, что ее хватило бы на всех, даже на Леониллу. Рик надеялся, что все обстоит именно так. И он вдруг осознал, что беззвучно молится про себя, чтобы нашлась работы, все равно какая работа, все равно, что делать лишь бы снова почувствовать себя приносящим пользу, и забыть о Хаустоне, Эль Лаго и цунами…

Но сейчас он является радушно принимаемым героем, и Леонилла и Петр — тоже герои, и они в безопасности, вокруг — вооруженные люди, не имеющие никакого желания убивать их.

Он услышал приглушенный отзвук голосов, доносящийся откуда-то из глубины дома. Это, по всей вероятности, голоса сенатора, Джонни Бейкера, Дика Вильсона и наиболее доверенных людей сенатора. Они вырабатывают план… чего? Наших жизней, подумал Рик. Дочь сенатора — она тоже там? Рику вспомнилось, как она и Джонни глядели друг на друга, голоса их были неслышны, лица почти соприкасались, они полностью забыли об окружающих. Как все это может повлиять на решение сенатора?

И Рику вдруг пришло в голову, что сенатору все это может понравиться. Джонни Бейкер — генерал Военно-воздушных сил. Если в Колорадо-Спрингз действительно обладают той силой, о которой они заявляют, это может оказаться важным.

— Сколько здесь у них людей? — спросил Петр. Вопрос спугнул грезы Рика. — Я полагаю несколько сот человек, — продолжал Петр. — И оружия у них, похоже много. Как вы считаете, этого достаточно?

Рик пожал плечами. Мыслями он был в далеком будущем, где-то за недели, за месяцы от сегодняшнего дня, он ухитрился почти забыть, зачем они сегодня приехали в Твердыню сенатора.

— Должно быть, — ответил Рик. И теперь он почувствовал это тоже — то напряжение, которое буквально исходило от Петра и Леониллы. Ему раньше просто и в голову не приходило, что сенатор может обладать достаточной силой. Он был так убежден, что где-то должны быть цивилизованные мужчины и женщины, подлинная безопасность, цивилизация и порядок.

А, может быть, этого и нет. Нигде нет. Рик чуть поежился, но улыбка по-прежнему — это требовало некоторого усилия оставалась на его лице. Они трое сидели в обшитой панелями комнате. Ждали. Надеялись.

— Они называют себя Армией Нового братства, — сказал Дик. Он обвел их взглядом — Гарви Рэнделл, генерал Джонни Бейкер, Джордж Кристофер, одиноко сидящий в углу комнаты и сенатор Джеллисон в его похожем на судейское кресле — и глаза его были глазами преследуемого зверя. Он отпил из своего стакана, подождал минуту, пока виски окажет свое магическое действие, и сказал недрогнувшим голосом: — Они заявили, что являются законным правительством Калифорнии.

— И кто же их наделил властью? — спросил Эл Харди.

— Что ж, их заявление подписано заместителем губернатора,» исполняющим обязанности губернатора «, как он сейчас себя называет.

Харди нахмурился:

— Достопочтенный Джеймс Вэйн Монтроз?

— То самое имя, — ответил Дик. Можно мне еще виски?

Харди глянул на сенатора, сенатор кивнул, и Харди подлил в стакан Дика.

— Монтроз, — задумчиво сказал Эл. — Значит, Сумасброд спасся, — он глянул на остальных и быстро добавил: — Шутка внутреннего употребления. Политики обычно называют друг друга прозвищами.» Растеряха «.» Усмехайся и терпи «. Монтроза прозвали Сумасбродом.

— Сумасброд он или нет, но он дал мне семь дней на то, чтобы признать его правительство, — сказал Дик. — В противном случае Армия Нового братства займет мои владения силой, — фермер расстегнул свою армейскую куртку (осталась от службы) и из внутреннего кармана достал лист бумаги. Это была одна из копий, сделанных с помощью множительного аппарата, но сам текст был написан от руки изящным каллиграфическим почерком. Дик отдал лист Элу Харди, тот осмотрел его и затем передал сенатору Джеллисону.

— Это подпись Монтроза, — сказал Харди. — Я в этом уверен.

Джеллисон кивнул:

— Мы можем расценивать подпись как подлинную, — глянул на присутствующих, приглашая их к обсуждению. — Заместитель губернатора объявляет осадное положение и утверждает, что является высшей властью в Калифорнии.

Джордж Кристофер зарычал — резкий скрежещущий звук:

— Над нами он властвует тоже?

— Надо всеми, — ответил Джеллисон. — Кроме того, он ссылается на Колорадо Спрингз. Генерал Бейкер, вам что-нибудь об этом известно?

Джонни Бейкер кивнул. Он сидел рядом с Гарви Рэнделлом, но, казалось, чем-то резко отделялся от остальных, собравшихся в этой комнате. Вернулись старые боги, подумал Гарви. На какое-то время, во всяком случае. Как долго они останутся богами? Гарви видел встречу Бейкера и Маурин, и то, что он видел, вызвало в нем отнюдь не добрые чувства.

— Мы поймали радиосообщение из Колорадо Спрингз, — сказал Бейкер. — Я уверен, что оно было подлинным. Оно передавалось от имени председателя палаты представителей…

— Впавшего в старческий идиотизм, — сказал Эд Харди.

— …вступившего в должность исполняющего обязанности президента, — продолжал астронавт. — Руководителем штаба его сотрудников назван генерал-лейтенант ВВС Фокс. Я думаю, что это Байрон Фокс, и если это так, то я его знаю. Один из профессоров академии. Неплохой человек.

Джордж Кристофер все это время молча бесился. Теперь он заговорил — полным гнева голосом, тихо:

— Монтроз. Сукин сын. Он болтался здесь пару лет назад, пытаясь организовать профсоюз сборщиков урожая. Явился прямо ко мне на ферму! Я не мог даже вышвырнуть со своей земли этого нарушившего чужое право владения ублюдка! Его сопровождало пятьдесят полицейских.

— Я бы сказал, что Джимми Монтроз имеет больше их права называть себя законной властью, — проговорил сенатор Джеллисон. — Он сейчас чиновник, обладающий наиболее высоким статусом в Калифорнии. Если предположить, что губернатор мертв, а так, вероятно, оно и есть.

— Значит Сакраменто уничтожено? — спросил Джонни Бейкер.

Эл Харди кивнул:

— Насколько мы знаем, весь тот район теперь находится под водой. Пару недель назад Гарви совершил поездку к северо-западу и встретил кого-то, кто разговаривал с людьми, которые пытались добраться до Сакраменто… Но все они обнаружили лишь море Сан-Иоаквин.

— Черт побери, — сказал Бейкер. — Значит, ядерный центр погиб.