Молот Люцифера

Дан прошелся вдоль книжных полок. Усталость породила уныние. Он прожил в этом доме двенадцать лет, но лишь дважды за это время случались долгие периоды, когда он не перечитывал «Алису в стране чудес», «Дети воды»и «Приключения Гулливера». А вот тем книгам предстоит гнить в покинутом доме: «Дюна», «Новая звезда», «Двойная звезда», «Коридоры времени», «Колыбель для кошки», «Сверхчеловек наполовину», «Убийство в прошлом», «День Гидеона», «Красная десница», «Троянский гроб», «Смертоносная тень золота», «Жена-колдунья», «Ребенок Розмари», «Серебряный замок», «Король Конан». Дан укладывал книги в пакеты не развлечения ради и даже не для того, чтобы сохранить свидетельства различных философских подходов к проблемам существования, но на тот случай, если люди начнут заново создавать цивилизацию. Даже Доул, «Планеты, пригодные для человека»…

Нет, черт побери! Дан швырнул «Планеты, пригодные для человека» на стол. Весьма вероятно, что той организации, которая когда-нибудь появится вместо НАСА, эта книга понадобится. И что это произойдет до того, как «Планеты, пригодные для человека» обратятся в пыль. Ну так что? Дан добавил еще несколько книг: «Потрясение будущего», «Культы безумия», дантовский «Ад», «Тау-ноль». Хватит. Через пятнадцать минут он закончил свою работу, пакетов больше не осталось.

Он выпил кофе. Кофе был еще теплый. Потом Дан заставил себя отдохнуть: предстоит тяжелая работа. Часы показывали, что уже десять вечера. Так ли это, сказать невозможно.

Дан выкатил из гаража тачку. Тачка новая, даже ярлык еще сохранился. Пришлось преодолеть искушение нагрузить ее до самого верха. Дан надел плащ, шляпу, натянул сапоги. Вывез книги, прокатив тачку через гараж.

Систему канализации в Туджунге построили относительно недавно. Весь участок был заставлен заброшенными очистными баками, один из них стоял как раз за домом Дана Форрестера, на пригорке. Но нельзя, чтобы везло во всем сразу.

Выл ветер. Дождь был насыщен песком и солью. Молнии освещали дорогу, но видно все равно было плохо. Оглядываясь в поисках бака, напрягая все силы, Дан вкатил тачку на пригорок. Наконец он обнаружил бак — полный воды, потому что вчера вечером Дан сдвинул крышку.

Он подержал книги в ладонях и осторожно опустил их — прямо и скопившиеся с незапамятных времен (не без участия водопроводчиков) сточные воды. Перед тем как вернуться в дом, он установил фонарь на сдвинутой крышке бака.

Вторую ходку он сделал, переодевшись в купальный костюм. Теплый, хлещущий, как бичом, дождь — все же меньшее зло, чем намокшая и прилипающая к телу одежда. Третью ходку он сделал, надев шляпу. Возвращаясь, он чувствовал, что сил у него практически не осталось. Больше он не мог. Надо передохнуть. Он стащил с себя мокрый купальный костюм и растянулся на кушетке. Натянул на себя одеяло… и провалился в глубокий сон.

Он проснулся. За стенами творился ад кромешный: дождь, ветер, раскаты грома. Тело его страшно одеревенело. Он встал — каждое движение по дюйму — и кое-как доплелся до кухни. Бормотал себе под нос что-то подбадривающее. Сперва позавтракать, потом снова надо браться за работу. Часы стояли. Он не знал, день сейчас на дворе или ночь.

Тачку он загрузил наполовину: больше нельзя. И повез ее по скользкой грязи. Вверх на пригорок. Не забыть: на следующую ходку прихватить с собой фонарь. Взять книги в руки, опустить их в скопившиеся издавна сточные воды. Непохоже, чтобы кто-то — будь он идиот или гений — полез сюда за подобными сокровищами. Даже если бы знал, что они лежат именно здесь. Запах не слишком беспокоил Дана. Но эти ураганные ветры не могут продолжаться до бесконечности. Клад будет в полной безопасности. Надо вернуться за следующей партией…

Он поскользнулся и проехал по склону, по грязи, увлекаемый пустой тачкой. В падении его тело пересчитало столько камней с острыми краями, что повтора Дану никак не хотелось.

Итак, последняя ходка. Вот он сделал ее. Напрягая все силы, попытался поставить на место крышку бака. Передохнул, попытался снова. У него заняло чертовски много времени, чтобы сдвинуть ее, открывая люк. Значит, чтобы поставить ее на место, уйдет тоже чертовски много времени. Поставил. Теперь — с пустой тачкой — вниз по склону. Скоро следы, оставленные колесами, будут скрыты водой. Мелькнула было мысль, что надо бы спрятать это последнее свидетельство его затеи — тачку. Но даже сама эта мысль, — что надо снова работать, — до боли перекорежила его тело.

В ванной комнате он обтерся полотенцами. И — почему бы и нет? — теми же самыми полотенцами он обтер шляпу, ботинки, и так далее. Из бельевого шкафчика достал еще полотенца. Прежде чем отнести ботинки в машину, он запихал туда — сколько поместилось — полотенца для рук. Отнес в машину плащ, шляпу. Отнес туда еще запас сухих полотенец. Весь старый дом Дана уже протекал. Машина тоже старая, может быть, и она протекает.

Но в конце концов это не имеет значения. В крайнем случае, можно будет вылезти из машины и дальше идти пешком. Идти под дождем, с рюкзаком на плечах — первый раз в жизни. И задолго до того, как дождь начнет задумываться, не пора ли перестать лить, Дан либо будет в безопасности, либо мертвым…

Он сунул в машину новый рюкзак, который он собрал позавчера. В числе прочих вещей в рюкзаке шприц для подкожных впрыскиваний и запас инсулина. В машине были еще два медпакета: рюкзак кто-нибудь может украсть. Или кто-нибудь украдет шприц… Но уж хотя бы один медицинский набор наверняка сохранится.

Машина представляла собой груду старого хлама. В ней не было ничего, что могло бы привлечь грабителей. А вот кое-что в ней — это то, что может спасти Дану жизнь. Если сложится соответствующая ситуация. И одно из этого «кое-чего»— вещь по-настоящему ценная. Обычному среднему грабителю эта вещь, видимо, покажется просто хламом, но она может обеспечить Дану спасение.

Даниель Форрестер, доктор философии, средних лет, человек никому не нужной профессии. Его докторская степень — нечто гораздо менее ценное, чем, например, чашка кофе. И это теперь навсегда. Друзья говорили ему, что он зачастую недооценивает себя. Тоже качество не из лучших: этим он ограничивал свою способность заключать выгодные для себя сделки. Дан знал, как изготовляется инсулин. Для производства инсулина необходима лаборатория. И овцы — надо убивать одну овцу в месяц.

Вчерашний день Дана Форрестера — это теперь дорогостоящая, недостижимая роскошь.

Та вещь, которая лежит в его рюкзаке, предмет большой ценности. Это была книга — в пакете, как и другие. «Работа машин», том второй. Первый том лежит в баке.

Гарви Рэнделл увидел едущий навстречу белый «кадиллак». Какое-то мгновение Гарви не реагировал. А затем нажал на тормоза так резко, что Джоанну швырнуло вперед — лишь ремни безопасности удержали.

— С ума сошли? — закричала Джоанна, но Гарви уже открыл дверь и выскочил на мостовую. Он яростно замахал руками. Господи! Она должна увидеть его.

— Мария! — закричал Гарви.

«Кадиллак» замедлил ход. Гарви подбежал к нему.

Невероятно, но Мария Ванс была абсолютно спокойна. На ней было неброское длинное белое платье из льна, расшитое золотой нитью (подлинный Гернрейх). Золотые серьги и маленький бриллиантовый кулон на этом фоне смотрелись великолепно. Ее темные волосы были влажными, прическа в некотором беспорядке. Довольно коротко подрезанные волосы, не слишком завитые. Даже сейчас Мария выглядела так, будто весь день пробыла в «Кантри-клубе»и сейчас ехала домой лишь для того, чтобы переодеться в вечернее платье.

Гарви в изумлении уставился на нее. Она ответила ему холодным взглядом. Гарви почувствовал, как в душе его вскипело раздражение. Ему захотелось наорать на нее. Сбить с нее это спокойствие. Разве она не понимает?..

— Как доехали? — спросил он.

Она начала отвечать, и ему стало стыдно. Мария Ванс говорила спокойно, слишком спокойно. Голос ее — на полутонах, почти незаметно — звучал неестественно:

— Я поехала через перевал. Кстати, там было много машин, некоторые даже с водителями. Я ехала… Зачем вам нужно знать, как я доехала, Гарви?

Он рассмеялся, — как смешон он сам, как смешон весь этот мир! Смех Гарви испугал Марию. Он увидел, что в глазах ее страх.

Подъехал Марк на мотоцикле. Поглядел на «кадиллак», потом на Марию. Он был очень серьезен.

— Ваша соседка? — спросил он.

— Да. Мария, вы должны поехать с нами. В вашем доме вы остаться не можете…

— Я и не собираюсь оставаться дома, — сказала Мария. — Я собираюсь отправиться на поиски моего сына и Горди, — добавила она после небольшой паузы. Она опустила взгляд на свои золотого цвета туфельки. — Мне нужно взять кое-что из одежды, а потом… Гарви, а где… — Не успев закончить, она увидела боль в его глазах. Боль, сменившуюся оцепенением. — Лоретта? — неверяще спросила она.

Гарви ничего не ответил. Марк, стоя за его спиной, медленно покачал головой. Его глаза встретились с глазами Марии. Она кивнула.

Гарви Рэнделл отвернулся. Он стоял под дождем — молча, глядя в никуда.

— Оставьте свой «кадиллак»и пересаживайтесь в вездеход, — сказал Марк.

— Нет, — Мария попыталась улыбнуться. — Пожалуйста, не можете ли вы подождать, пока я возьму другую одежду? Гарви…

— Ему сейчас трудно что-либо решать, — сказал Марк. — Посмотрите, там должны быть платья. Еды немного, но достаточно.

— У меня дома очень хорошая уличная одежда, — твердо сказала Мария. Она знала, как разговаривать с теми, кто работает на других — неважно, на Горди или на Гарви. — А также и обувь. На меня очень трудно подобрать обувь. Согласитесь, что десять минут особой разницы не составят.

— Это займет больше, чем десять минут, а времени у нас нет, — сказал Марк.

— Наверняка займет больше, если мы так и будем стоять здесь, обсуждая этот вопрос. — Мария тронула машину с места. Медленно поехала. — Пожалуйста, подождите меня. — И уехала в южном направлении.

— Господи, — сказал Марк. — Гарви? Что… — И не закончил своего вопроса. Сейчас Гарви Рэнделл не в силах принимать решения. — Садитесь в эту чертову машину, Гарви! — приказал Марк.

Марк сказал это так безапелляционно, что Гарви двинулся к вездеходу. Он хотел сесть на водительское сиденье.

— Джоанна! — зарычал Марк. — Пересаживайся на мотоцикл! Машину поведу я.

— Куда?..

— Назад. К дому Гарви. Так, наверное. Черт, сам не знаю, что нам следует делать. Может быть, нам просто следовало бы ехать дальше.

— Мы не можем оставить ее, — твердо сказала Джоанна. Вылезла из машины и села на мотоцикл. Марк пожал плечами и влез в вездеход. Он ухитрился развернуться и поехал обратно, беспрерывно ругаясь.

Когда они въехали в тупик, Мария Ванс уже сидела на веранде своего дома. На ней были брюки из дорогой искусственной материи. Брюки были разрисованы неровными четырехугольниками, на вид они казались очень прочными. Еще на Марии была блуза из хлопчатобумажной материи, а поверх нее — шерстяная рубашка. И невысокие туристские сапоги на шнуровке, а под ними шерстяные носки. Рядом с ней лежал сделанный из одеяла узел.

Подъехав к газону, Джоанна остановила мотоцикл. Марк вылез из машины и встал рядом с ней. Он посмотрел на машину, потом на Джоанну.

— Черт возьми, никогда не видел, чтобы так быстро переодевались. Может быть, от нее будет польза.

— Смотря для чего польза, — холодно сказала Мария. — Кто вы оба, и что произошло с Гарви? — спрашивая, она продолжала зашнуровывать сапоги.

— Его жену убили. Та же банда, что вломилась в ваш дом, — сказал Марк. — Послушайте, куда вы собираетесь ехать в вашем «кадиллаке»? Энди Рэнделл, он с вашим мужем?

— Да, разумеется, — сказала Мария. — Энди и Берт там, с Горди. — Она завязала шнурок и встала. — Бедная Лоретта. Она… о, будь оно все проклято. Так вы скажете мне, как вас зовут?

— Марк. Это Джоанна. Я работал на Гарви…

— Понятно, — сказала Мария. Ей приходилось слышать о Маркс. — Рада. Вы будете вместе с Гарви?

— Конечно…

— Тогда поехали. Пожалуйста, положите этот узел в машину. Я сейчас.

Несгибаема, мать ее так, как железный гвоздь, подумал Марк. Более хладнокровной женщины мне еще не встречалось.

Он взял узел: в одеяло завернуты одежда и еще что-то. Мария вышла, держа пластиковую туристскую сумку — из тех, что выдаются авиапассажирам. Места в заднем отсеке вездехода оставалось мало, но Мария заботливо уложила туда свою сумку, не забыв разгладить складки.

— Что там? — спросил Марк.

— Нужные мне вещи. Я готова.

— Сможете ли вы повести машину Гарви?

— По дорогам, — сказала Мария. — Никогда не пробовала водить машину по бездорожью. Впрочем, могу попытаться.

— Хорошо. Машину поведете вы. Она слишком велика для Джоанны.

— Я бы справилась.

— Конечно, Джо, но лучше не надо, — сказал Марк. — Пусть миссис…

— Мария.

— Пусть миссис Мария…

Мария раскатисто рассмеялась:

— Просто Мария. И машину поведу я. У вас есть географические карты? У меня хорошей карты нет. Я знаю, что ребята где-то в южной стороне Национального секвойя-парка, но не знаю, как туда ехать.

Одетая в брюки и шерстяную рубашку, в тонкую нейлоновую жакетку, принесенную ею из дома, она выглядела меньше ростом, чем сперва показалось Марку. И вид у нее вроде был не такой уверенный. Но у Марка не было времени на размышления, чем объяснить подобные перемены.

Справится, подумал Марк.

— Я поеду впереди на мотоцикле. Джоанна с ружьем — в машине. Гарви пусть расположится на заднем сиденье. Может быть, если он чуть поспит, его мозги снова придут в норму. Господи, никогда мне прежде не доводилось видеть, чтобы человек так расклеился. Словно он сам убил ее. — Марк видел, что глаза Марии чуть сузились. Да черт с ними со всеми, подумал он. И, отойдя к мотоциклу, ударом ноги включил двигатель.

Они поехали обратно, вновь держа курс на север. Дорога была пуста. «Куда же теперь ехать? — подумал Марк. — Можно было спросить у Гарви, но правильно ли ответит он? И как убедиться, что ответ правильный? Почему, черт побери, он так сломался из-за этого случая? — не понимал Марк. — Вовсе она не была ему женой в полном смысле этого слова. Никогда нигде не появлялась вместе с Гарви. Смазливенькая, но товарищем ему не была. Почему же он так сломался? Если б Марку пришлось хоронить Джоанну, ему бы это чрезвычайно не понравилось, но он бы так не расклеился. Он бы не потерял способности действовать, а поднял бы стакан за следующий раз, когда доведется выпить… а ведь Гарви был всегда сильным парнем».

Марк глянул на часы. Поздновато. Ехать надо быстро — через то, что осталось от Бурбанка и долины Сан-Фернандо. А как? Если шоссе не пришли в негодность, они забиты автомашинами. Плохо. Куда же ехать? Марку подумалось: вот бы мозги Гарви вновь начали работать. Но не работают ведь, а это значит, что путь выбирать придется Марку. Доехав до Мулхолланда, он повернул налево.

Сзади раздался автомобильный гудок. Мария остановила машину на перекрестке.

— Не туда! — крикнула она.

— А я не сомневаюсь, что туда. Поехали.

— Нет.

Черт с ней. Марк вернулся к вездеходу. На переднем сиденье Мария и Джоанна, в позах их чувствовалось напряжение. В руках у Джоанны наготове ружье, дуло направлено вверх. Рука Марии небрежно закинута на спинку сиденья — возле ружья. Мария гораздо крупнее Джоанны.

— Что там? — спросил Марк.

— Мальчики. Мы собирались разыскать наших мальчиков, — сказала Мария. — А это к востоку отсюда, а не к западу.

— Черт возьми, я это знаю, — закричал Марк. — Но эта дорога лучше. Она идет по возвышенностям. Не съезжая с холмов Санта-Сюзанна, мы пересечем долину у Топанги. А потом по каньонам — в горы. Таким образом, мы сможем держаться вдали от шоссе и всех дорог, где могут быть еще люди.

Мария нахмурилась, пытаясь представить карту окрестностей Лос-Анджелеса. Затем кивнула. Предложенный Марком путь приведет их к секвойя-парку. Она тронула машину с места.

Марк ехал впереди. Мотоцикл грохотал. Марк ехал и бормотал себе под нос. Фрэнк Стонер сказал, что лучше всего им было бы отправиться в Можави. А Стонер знал все. Его слов было достаточно для Марка. Куда надо ехать — это ясно. А добравшись туда, можно будет подумать, что делать дальше. Так и будет.

Но Гарви хочет разыскать своего сына. И эта дама Ванс хочет разыскать своего. Странно, что она почти не упомянула о своем муже. Возможно, они между собой не ладят. Марк вспомнил, какой перед ним предстала Мария, когда он впервые увидел ее. Класс. Высокий класс. Возможно, дела начинают разворачиваться интересным образом.

Они ехали под дождем, через окраину Лос-Анджелеса. Дождь не давал разглядеть, насколько велики разрушения. Машин на дорогах не было. Там, где дорога спускалась с гребня холмов, вездеход ехал напрямую, через громадные, неизвестно откуда возникшие кучи грязи, все дальше, миля за милей — Марк был доволен.

Рэнделл проваливался в дрему и просыпался, снова засыпал и снова просыпался. Сиденье под ним тряслось, дергалось, кренилось. В ушах — раскаты грома и шум дождя. Страшная сцена, всплывая в памяти, не давала заснуть окончательно. При вспышках молний Га рви опять и опять видел это как наяву: комната, не тронутые грабителями серебро и хрусталь, на ковре — мертвые тела его жены и собаки… Иногда Гарви слышал чьи-то голоса, но ему казалось, что эти голоса возникают в его мозгу, что они лишь отзвук его мыслей:

— Да, они очень любили друг друга… Она не мыслила своей жизни без него…

Голоса ослабевали, пропадали и вновь возникали. Потом Гарви осознал, что машина остановилась. Звучали, перебивая друг друга, три голоса. Но может быть, эти голоса — лишь порождение его мозга.

— Жена мертва… не было… да, она сказала, что хочет просить его остаться дома… потерять свой дом, свою работу и вообще все, что у него было… не просто работу, теперь он человек, не имеющий профессии. В ближайшую тысячу лет документальные телевизионные фильмы сниматься не будут. Господи, Марк, и вы тоже за бортом.

— Знаю, но… неожиданно… только съежиться и умереть…

Только съежиться и умереть, подумал Рэнделл. Он теснее съежился на своем сиденье. Машина снова поехала. Трясло. Гарви всхлипывал.

ВТОРНИК: ДЕНЬ

К несчастью, там, где дело касается таких важнейших

вещей, как оборона своей страны, наши высшие мозговые

центры подпадают под сильное давление со стороны низших

мозговых образований. Интеллектуальный контроль может во

многом помочь, но далеко не во всем. И как последнее

средство в действие вступает эмоциональный акт. Это

надежное, действующее в отрыве от других психических актов

и вне контроля разума, средство. Руководствуясь эмоциями,

человек может разрушить все хорошее, чего ему удалось

достигнуть.

Десмонд Моррис. Голая обезьяна

Земля вращалась. Прошло два часа. За это время «Молотлэб» совершил чуть больше одного оборота. Европа и Западная Африка плыли из вечерних сумерек в ночь.

Видимо, все они были слишком потрясены, чтобы сказать хоть слово. Рик знал, что с ним дела обстоят именно так. Если он заговорит, то что он скажет? Бывшая жена Джонни и его дети — они не в Техасе. И поэтому в Рике вспыхнула ненависть к Джонни; не выдать этого чувства, позор. Он смотрел, как беззвучно поворачивается Земля.

В «Молотлэбе» было жарко. Пот в состоянии невесомости вниз не стекает. Его капли остаются там, где выступили. Рик вспомнил об этом и вытер пот мокрой тряпкой, которую сжимал в левой ладони. Выступающие слезы увеличивались наподобие беспрерывно утолщающихся линз. Слепящие, все искажающие линзы. Нужно их стереть. Он стер их. Теперь он видел.

Темная Земля светилась ярко-оранжевыми кругами. Словно географическую карту проткнули с изнанки горящими сигаретами. Трудно сказать, в каких именно местах образовались эти ярко сверкающие круги. Огней городов Европы не видно. То ли они скрыты облаками, то ли просто исчезли. Моря неотличимы от суши. Рик уже видел громадные участки суши, теперь превратившиеся в море: многие области восточного побережья Америки, почти вся Флорида, значительная часть Техаса. Техаса! Способен ли армейский вертолет развить большую скорость, чем гигантская волна? А кроме того — ветры! Нет, она мертва…

Когда был день, он видел, куда приходились удары. Он попытался припомнить.

…Огонь, вспыхнувший посреди Средиземного моря, уже угас. Меньшей силы удар пришелся на Балтийское море. Там пламя угасло почти мгновенно. Гораздо большее число столкновений пришлось на центральную часть Атлантического океана. Оставленные ими следы еще видны. А когда «Молотлэб» был точно над тем местом, было видно лишь распространяющееся во все стороны матово-белое пламя взрыва. А потом экипаж космической лаборатории мог заглянуть прямо в центр гигантского урагана: прозрачный огромный столб перегретого пара, а внизу — сияющее ослепительным беловато-оранжевым светом пламя. Космическая лаборатория прошла над тремя местами таких соударений, сейчас оставленные обломками кометы следы гораздо меньше. Воды океана возвращались обратно.

Судан — четыре маленькие яркие вспышки. Европа — три. И одна громадная вспышка вблизи Москвы. Беловато-оранжевый свет этой вспышки все еще не угас — излучается в космическое пространство.

Джонни Бейкер вздохнул и, оттолкнувшись, поплыл прочь от иллюминатора. Откашлявшись, он сказал:

— Отлично. У нас есть что обсудить.

Остальные посмотрели на него так, будто он прервал чью-то хвалебную речь.

— «Аполлоном» мы воспользоваться не можем, — упрямо продолжал Джонни. — То сильное соударение в Тихом океане фактически пришлось на наш флот сопровождения. «Аполлон» спроектирован так, что его посадка возможна только на воду, а моря… а все океаны… а, черт возьми…

— Вам остается лишь просить, чтобы вас доставили домой, — кивнул Петр Яков. — Да. У нас есть такая возможность. Мы к вашим услугам, воспользуйтесь нашим гостеприимством.

— У нас нет дома, — сказала Леонилла Малик. — Где же мы совершим посадку?

— Москва — это еще не весь Советский Союз, — тоном мягкой укоризны сказал Петр.

— Разве?

На душе у Рика легче не стало. Он не отрываясь смотрел в иллюминатор, и Джонни видел лишь его спину.

— Ледники, — сказал Джонни. Да, внимание остальных переключилось на него. — Тот удар, который пришелся на Россию, удар в…

— В Карское море. Мы его не видели. Это слишком далеко к северу. Мы лишь пришли к выводу, наблюдая за движением облаков, что такой удар был.

— Наблюдая за движением облаков, правильно. Этот удар наверняка пришелся в океан. Облачный покров сдвинулся надо всей Россией — и он перемещался до тех пор, пока жар в образовавшемся кратере не остыл. Это означает, что вся страна будет завалена десятками миллионов тонн снега. Белые облака и белый снег. В течение ближайшей пары столетий весь солнечный свет, падающий на Россию, будет отражаться обратно в космическое пространство. Я… — Джонни дернул щекой. — Бог свидетель, мне бы не хотелось портить вам день, но ледники будут двигаться по направлению к Китаю. Я серьезно полагаю, что для посадки нам бы следовало подыскать более теплое место.

Лицо Петра Якова было неподвижным.

— Может быть, Техас? — сказал он.

Спина Рика содрогнулась.

— Весьма благодарен, — проскрежетал Джонни.

— Моя семья находилась в Москве. Они все погибли: их убили взрыв и пламя. Вашу семью погубило наводнение. Послушайте, я знаю, что вы сейчас чувствуете. Но Советскому Союзу уже пришлось переживать различные бедствия, и он всегда преодолевал их. Ледники движутся медленно.

— А революция распространяется быстро, — сказала Леонилла.

— Что?

Леонилла что-то сказала быстро по-русски. Петр ответил ей — тоже по-русски, тоже быстро.

— Пусть они все обсудят, — понизив голос, сказал Джонни Рику. — Черт возьми, это ведь их корабль. Послушай, Рик, а ведь вертолет мог успеть вовремя. А, Рик? Ведь могли же послать вертолет?

Рик не слушал его. Наконец Джонни взглянул туда, куда смотрел Рик. Внизу проплывал темный массив азиатского материка…

Леонилла вдруг заговорила по-английски. В словах ее перемешались горечь и веселье, она сказала:

— Ледники перемещаются медленно, революции распространяются быстро. Большинство членов партии, все члены правительства — все они были великими представителями русского народа. Так же, как я, так же, как Петр. Что ж, слишком много великих представителей русского народа погибло при столкновении. Что теперь произойдет — теперь, когда украинцы, грузины и все другие народы поймут, что Москва больше не держит их в своем кулаке? Я пыталась убедить товарища генерала Якова… На что это вы там смотрите?

Рик Деланти обернулся к ней, и она отшатнулась. У разных рас, в разных культурах эмоции на лице отражаются по-разному. Но Леонилла увидела лицо Рика, перекошенное в бешеной, убийственной ненависти. Мгновением позже Рик оттолкнулся от стены. Но он всего лишь уступил ей место у иллюминатора.

Черный покров туч, порожденный падением Молота, был сплошь усеян множеством крошечных искр. И появлялись все новые. Количество искр увеличивалось. Светлячки, летящие в боевом порядке…

Леонилла выпустила поручень. Она плыла через «Молотлэб», парализованная ненавистью в глазах Рика, не имея сил отвести взгляд. Петр увидел этот взгляд и напрягся — одна рука плотно уперлась в стену, вторая сжалась в кулак. Он приготовился защитить женщину от непонятной пока для него угрозы.

Джонни Бейкер нырнул в белесую радугу, протянувшуюся над панелью радиопередатчика. Торопливым, но четко рассчитанным движением он установил частоту. Нажал кнопки и заговорил:

— «Зеркало», вызывает «Белая птица». Советский Союз дал залп своими межконтинентальными баллистическими ракетами. Повторяю: советские ракеты в воздухе. Ошибка исключена.

Черт побери, эти ублюдки запустили все, что у них было! Пятьсот «птичек», а может, и больше!

К панели подлетел Петр Яков. Резким ударом отключил питание передатчика. Индикаторные огни на панели погасли. Бейкер и Яков пристально — глаза в глаза — смотрели друг на друга.

— Деланти!

— Понял. — Рик, оттолкнувшись, кинулся на Якова. Его тело стремительно мчалось через капсулу — и в это время Леонилла пронзительно что-то закричала по-русски. Затем Рик вцепился в Якова, но русский не сопротивлялся. На лице его застыла маска ненависти — точь-в-точь как у Рика Деланти.

— Передавайте свое предупреждение, — сказал он. — Вы им не сообщите ничего, чтоб они и так не знали.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду? — закричал Рик Деланти.

— Смотрите, — сказал Яков.

Голос Леониллы был странно безжизнен:

— Еще одна вспышка над Москвой. Еще одна.

— Что? — Джонни Бейкер переводил взгляд с русского генерала на женщину. Потом он подплыл к иллюминатору. Он уже знал заранее. Он знал, как это будет выглядеть, потому что один раз он уже это видел. Сбоку оранжево-красного огненного пятна, пылающего там, где была Москва, появился крошечный гриб, ярко переливающийся красным и фиолетово-белым цветом.

— Позднее соударение, — язык у Джонни еле ворочался, потому что это была ложь, потому что уже прошло два часа, как то, что осталось от кометы Хамнера-Брауна, миновало Землю. И потому, что глаза Джонни уже выискивали новые грибообразные образования. Он обнаружил еще два маленьких облачка, похожих формой на гриб, и вспыхнувшее — как раз, когда он смотрел, — крошечное, но ослепительное, словно солнце, пламя. — Господи, — выдохнул он. — Весь мир сошел с ума.

— Это для полноты картины, — сказал Рик Деланти. — Им недостаточно столкновения с кометой. Сучьи сыны принялись нажимать на кнопки. Ах, дерьмо…

Все четверо смотрели теперь на то, что разворачивалось внизу. Ползущие ввысь светлячки советских ракет. Внезапно вспыхнувшие языки голубовато-белого пламени, сплошь покрывшие то, что раньше было европейской частью России. Значит, вся промышленность, которая могла уцелеть при столкновении с кометой…

Сумасшествие, подумал Джонни Бейкер. Зачем, зачем, ЗАЧЕМ?

— Не думаю, чтобы нас приветливо встретили там, внизу, — сказал Рик Деланти. Голос его звучал странно равнодушно, и Джонни подумал: а не свихнулся ли Рик тоже? И Джонни не мог даже взглянуть на Леониллу.

У Рика что-то булькнуло в горле. Это был просто звук, ничего не означающий и ни к кому не обращенный. Потом Рик повернулся и ударом ноги отправил себя через весь «Молотлэб», подальше от остальных. Яков уже находился в другом конце лаборатории, у воздушного люка, ведущего в «Союз», и у Джонни Бейкера мелькнула безумная мысль: а что, если русский хочет достать припрятанное оружие?

Вот это нам и нужно. Пистолетная пальба на орбите. А почему бы и нет? Там, откуда родом Яков, сумасшествие и месть — старая добрая традиция.

— Такие-то дела, — спокойно и тихо сказал Джонни. — Нам лучше бы вести себя дружно. Нам — последним астронавтам. Было бы лучше, если бы мы держались друг за друга. Но мне что-то не верится, Рик?

Рик спускался в воздушный люк «Аполлона». И при этом ругался — тихо, но в то же время достаточно громко, чтобы его можно было услышать.

Джонни, обернувшись, посмотрел на Якова. Русский не делал попыток открыть ведущий к «Союзу» воздушный люк. Он висел в воздухе, в позе, будто приготовился к чему-то, но не делая ни единого движения. Он неотрывно смотрел вниз — на Землю, на усеянную вспышками Землю.

Капсулу заполнил громовой вопль Рика:

— Дерьмо! — А затем: — Сэр! В «Аполлоне» вакуум. Как считаете, если я надену шлем и посмотрю, не повреждена ли тепловая защита?

— Не надо.

Дерьмо! Дыра в оболочке корабля в любом случае означает, что при возвращении Джонни и Рика ждет смерть. Итак, экипаж лаборатории опять-таки располагает лишь одним кораблем. Джонни обернулся к Петру Якову, все еще всматривающемуся в иллюминатор.

Ударить сзади Якова по шее, прямо сейчас, пока он этого не ожидает. Или посадка в России… В качестве военнопленных. Ну уж нет. Джонни Бейкеру вспомнились отрывки из «Архипелага ГУЛАГ». Рука его поднялась для удара. Рик справится с Леониллой, и тогда они…

Эти мысли мелькнули в голове Джонни, но он ничего не стал предпринимать. А Петр Яков обернулся и медленно, обращаясь сразу ко всем, сказал: