2
      Олла первой вышла на край своей поляны. Она по-хозяйски простерла вперед руку, приглашая остальных.
      Тепосо ожидал увидеть невесть что, переводя красочные описания Оллы о "самом укромном месте на свете". Он придирчиво осмотрел то самое место: ну, ручей с чистой водой, ну, кольцо высоких деревьев, поглощающих все звуки извне, ну, ещё что-то. На его взгляд, заслуживал внимания лишь просторный шатер. Да и то в нем можно разместить только раненого Литуана, Альму и пару жриц. Впрочем...
      Тепосо воочию убедился, что кое-кто ещё свободно туда уместился. Из зелени шатра, зевая, вышла пума и села, поджидая гостей.
      Кили уже давно различила сквозь шорох неспокойного леса легкие шаги. Настороженность быстро прошла, потому что она узнала поступь Оллы, вернее, почувствовала её. Правда, с Оллой был кто-то еще, наверняка похожий на нее; их шаги сливались, иногда - разбегались, но все они были, как у нее.
      Тепосо хоть и опешил в первые мгновения, но все же остался сыном природы. Он предостерегающе поднял руку, призывая остальных остановиться. Пума не тронет людей, но все равно нужно подождать, пока она не покинет это место.
      - Кили! - голос Оллы сорвался на визг, и она бросилась к кошке.
      Кили смотрела на свою подругу укоризненно, но морда была довольной. Олла обняла её шею руками, заставляя животное смотреть на ступивших на поляну жриц.
      - Смотри, Кили, сколько теперь у тебя друзей! - Она быстро замахала рукой. - Не бойтесь, идите сюда.
      - Да, бояться действительно нечего, - иронично заметила Джулия и распорядилась: - Раненого - в шалаш.
      Да, теперь у Кили стало много друзей, и среди них - тот человек без руки. Она нисколько не удивилась, увидев его живым и невредимым: чутье никогда не подводило умную кошку. Только вот ему по-прежнему было очень больно и он с трудом переносил страдания. Но боролся. После удачной охоты Кили приступом овладевало умиротворение, то же чувство исходило и от него. Присутствующая в нем до этого тревога стала меньше, почти исчезла, но осталась какая-то тоска, которая таилась у него внутри. Это тоже было знакомо Кили, она долгое время находилась в похожем состоянии, когда задолго до знакомства с Оллой не нашла своих маленьких котят в пещере, где недавно произвела их на свет. Кили долго искала их, и её глаза были почти всегда влажны, как и у этого человека, когда он снова увидел её.
      Пока Литуану готовили ложе из листьев, он, полулежа возле пумы, гладил её шерсть.
      - Вот мы и встретились с тобой снова, мы опять вместе. И с тобой мне ничего не страшно. - Литуан подозвал к себе Оллу. - Ты называешь её Кили?
      - Да, Литуан, это моя подруга. Здесь мы проводили с ней много времени.
      - Где ты и разговаривала.
      Олла покраснела.
      - Да. Но Альма разрешил мне говорить вне храма. Мне даже показалось, что он сердится на тебя за столь суровое обращение со жрицами. И я оказалась права: Дила велит, чтобы мы разговаривали.
      - Я догадывался об этом. Вы что ж, хитрые мои девочки, думали, что Литуан совсем без глаз? Вот я поговорю с Дилой, и она снова наложит запрет. - Литуан постарался, чтобы его голос прозвучал как можно строже.
      - Нет, не наложит, - довольно игриво ответила Олла.
      - Что значит - нет?
      - Ты будешь одинок в своем решении. Даже вождь на нашей стороне.
      - Вождь?
      - Ну да. Тепосо.
      - Тепосо, - задумчиво протянул Литуан, отыскивая глазами храброго индейца. Тот час от часу все больше нравился священнику; ему небезразлична была судьба альмаеков, он нашел в себе силы сбежать от испанцев и встать на их сторону; он всячески помогал им, не оставил жриц и спас его, Литуана. Во всем этом четко прослеживалась рука Божья, но Литуан по-прежнему оставался самим собой: и с верой в Бога, и в человека. И то ли Бог определил судьбу Тепосо, посоветовавшись с Литуаном, то ли священник спросил наверху совета, но решение было принято. - Позови его.
      Когда Тепосо приблизился, Литуан велел ему опуститься на колени.
      - Нас осталось очень мало, сынок, но все равно - жить без вождя как-то негоже. Мы многим обязаны тебе - сыну другого народа. За твое большое сердце, за твою преданность и смелость отныне ты - вождь альмаеков! В нашем роду не было более храброго и сильного вождя, чем Атуак. Но уверен я, ты будешь достойным его преемником, не посрамишь ушедшего в Лету славного его имени. Пусть в нелегком для тебя деле он будет примером, твоей путеводной звездой. Я видел, как доблестно бился Атуак, защищая своих детей, но это не означает, что ты должен стоять на такой же высокой ступени воинского искусства. Благородство, любовь и справедливость - вот три начала, которые постоянно должны жить в тебе. И я ясно различаю их поросль в твоей груди. Ты молод, ещё моложе тебя те, кто сейчас томится в плену. Но я верю в тебя, преклоняюсь перед могуществом Дилы и уже вижу, как спасенные вами дети почтительно склоняют перед тобой голову. Взрасти в себе эти три начала, сынок, призови все силы, чтобы они стали прямыми, как могучие стволы кедров. Тебе придется непросто - тяжел груз ответственности за тех, кто будет видеть в тебе защиту, просить совета и помощи. Но я всегда буду рядом и, пока жив, не перестану помогать тебе.
      Литуан приложил свою ладонь к голове побледневшего индейца и твердо сказал:
      - И пусть будет так!.. Теперь ты имеешь право носить диадему из черных перьев - символ высочайшей власти нашего народа. И помни: твой народ сейчас томится в плену. Я приветствую тебя, вождь альмаеков! - признаю твою власть и склоняю пред тобой голову.
      Олла и семь её подруг последовали примеру священника.
      Джулия, с интересом наблюдая за непонятной ей торжественной церемонией, потребовала от Тепосо объяснений.
      Он к этому времени поднялся с колен и, то краснея, то бледнея, сбиваясь на свой родной язык, вставляя слова из наречия альмаеков и примешивая сюда сочный испанский колорит, долго втолковывал Джулии о внезапности поворота своей судьбы.
      Но Джулия поняла его гораздо раньше, чем он закончил. Она призвала свой отряд соблюдать серьезность, уважая важность события и самого Тепосо.
      Молодой вождь чуть было не задохнулся, когда шестнадцать голов почтительно склонились перед ним. Глаза заволокло, и Тепосо неожиданно заплакал. Это были слезы благодарности. В них не было какой-то отчаянной радости, наоборот - они были горькими и тревожными, в них отразилось каждое лицо пленного ребенка; и сердце рванулось в груди. Теперь дети были его частью, его сущностью; это были его дети.
      3
      Литуна перенесли в шатер на приготовленную из мягких трав постель. Джулия созвала военный совет.
      - Время для нас бесценно, поэтому не будем разбрасываться. Пока не стемнело, нужно ознакомиться с городом, хотя бы издали. Тепосо знает его планировку и архитектуру. Предлагаю подобраться к городу как можно ближе, и он на месте ответит на интересующие нас вопросы. Может быть, мы сумеем определить, где держат детей. Правда, надежды на это мало. Нам нужен "язык". Я думаю, Лори и Дороти расстараются, и завтра мы будем иметь честь приветствовать здесь первого гостя. Чтобы иметь очевидное представление, а не по рассказам, на осмотр местности пойдут все. Кроме Сары. Сара остается в лагере и пытается найти объяснение тому, что с нами произошло. Друг за другом не ходить, чтобы не натоптать тропинок, идти краями кустов, как можно ближе к деревьям, по возможности избегая ступать на траву.
      Последние слова Джулия явно адресовала Тепосо, так как остальные знали, как нужно передвигаться по джунглям. Она первая углубилась в чащу, и с этого момента языковое общение прекратилось.
      Лори кивнула Тепосо, показывая направо от себя, и исчезла. Тепосо даже вздрогнул.
      Он отклонился в сторону на десяток метров и ступил в прохладный лес, определяя для себя направление, параллельное остальным. Сделать это оказалось практически невозможно; и зря он вслушивался и вглядывался - ни одна из жриц ничем не выдала своего присутствия. Тепосо стало не по себе, он почувствовал себя одиноким в лесу и даже поверил в духов, которые растворились в воздухе, чтобы принять человеческий облик в самом конце пути.
      Вероятно, он слишком отклонился от правильного курса. Потому что слева обозначилась фигура Лори и показала ему рукой, что нужно взять ближе к ней.
      Когда полоса хвойных деревьев мягко перешла в бамбуковые заросли с окнами небольших полянок, Тепосо снова увидел Лори. Они почти вышли на огромную равнину и, маскируясь среди стволов древовидного папоротника, увидели южную стену города.
      Тепосо занял место рядом с Джулией и приготовился отвечать на вопросы. А пока вместе со всеми молча наблюдал город.
      - Что это за строение? - Джулия указала на пирамидальное сооружение.
      - Усыпальница вождей, - прошептал Тепосо, и ему внезапно сделалось нехорошо. Он представил вдруг свои похороны, что его прах несут на носилках, чтобы замуровать в камень. Брр! - Он передернул плечами.
      - Как у фараонов, что ли? - подала голос Дороти.
      - Как у них, - поддакнул Тепосо, занятый траурными мыслями.
      - Ты что, видел фараонов?
      - Тихо! - Джулия сердито зыркнула на юную подругу и продолжила опрос. - Вон то массивное здание, что это?
      - Храм.
      - Так, давайте не будем торопиться. Можешь коротко, но подробно рассказать о внутренней планировке усыпальницы?
      - Нет, я там ни разу не был.
      - Храма?
      - Могу. Хотя рассказывать нечего. Он пуст. Раньше там стояли золотые фигуры дочерей Альмы и он сам. Еще там есть жертвенник и несколько каменных скамеек.
      - Там один вход?
      - Да. И он может закрываться.
      Тепосо был в неведении, что храм имеет подземный ход, выходящий за пределы города.
      - Хорошо. Это что?
      - Дворец вождя, - Тепосо непроизвольно приосанился. - Там тоже один вход. Но есть окна. Их отсюда не видно, но они смотрят на нас и туда, - он махнул рукой на запад. - А это храм воинов. Он в точности похож на храм Альмы, но немного ниже. И там меньше ступенек.
      Джулия похвалила его за наблюдательность, и Тепосо перешел к открытому со всех сторон театру, к жилым домам, к помещениям, приспособленным под хранилища.
      Солнце быстро катилось на закат, и по прошествии часа Джулия дала команду к возвращению в лагерь.
      Как она и предполагала, определиться в местопребывании пленных им не удалось. Вариантов множество - святилище, храм воинов, любой из каменных складов мог быть приспособлен под тюрьму. О том, чтобы пробраться в город, пока не было и речи. Значит, необходим "язык".
      Вернувшись в лагерь и наскоро поужинав, Джулия усадила Тепосо рядом с собой.
      - А теперь, наш дорогой вождь, все с самого начала: что и как здесь происходило. В целом я представляю картину, но тумана слишком много.
      Тепосо начал свой рассказ с подарка дона Иларио - черной шляпы с плюмажем.
      Рогатый месяц завис над самым центром поляны, когда индеец достиг конца своего повествования. Джулия посоветовала ему устроиться на ночь возле шатра. Она проводила его взглядом и устало вытянулась на траве.
      - До рассвета несколько часов, нам нужно отдохнуть. Поэтому на общие вопросы - минут 15-20.
      - Вопрос номер один - это, конечно, дети, - сказала Фей. - Но мне непонятны действия испанцев относительно них. Золото теперь в их руках, они полностью контролируют положение на всем побережье Топажоса - отсюда и до самой Амазонки. Зачем им дети, лишняя обуза?
      - Они могут прихватить их с собой, - ответила Сара. - Вы понимаете, насколько своевремен оказался экскурс в историю, в которую нас окунул мистер Харлан? Но об этом я говорить пока не буду, есть мелочи, которые мне необходимо додумать. А сейчас - эпоха Колумба, появились первые невольничьи рынки, испанцы получат за детей неплохие деньги.
      - Плохие или неплохие - этого мы не знаем, но эта версия приемлема. Какие ещё есть соображения?
      - Испанцы оставили их как заложников.
      - Отпадает. Они хозяева положения, выдвигать какие-либо требования некому, использовать как щит - не перед кем.
      - Это просто версия.
      - Хорошо. Дальше?
      - У меня ещё вопрос, - сказала Сара. - Мы циклимся на одних лишь детях и не хотим даже предположить, что кто-то из взрослых так же может находиться в плену. Испанцы могут использовать их вкупе с детьми на хозяйственных работах - стирка, приготовление пищи и так далее. Вплоть до работы на прииске.
      - Последнее - вряд ли. Золота у них - лишь бы увезти.
      - Это гадание на кофейной гуще. - Лори широко зевнула и легла на спину. - Мы не знаем их планов и намерений. Лично мне кажется, что они не скоро покинут эти места. Зачем, когда здесь есть золото. Они пригонят сюда индейцев, и те будут вкалывать в рудниках.
      - Лори у нас по типу подходит к этой эпохе. Не сомневаюсь, что она бы так и сделала.
      - Мы ссоримся? - лениво спросила Лори у Дороти.
      - Наоборот, твой средневековый образ помогает нам.
      - Все, - подытожила Джулия. - Мы устали. Дошли до перепалки. Всем спать. Фей и Сара бодрствуют. С рассветом Лори и Дороти отправляются на задание.
      Глава IV
      1
      Вот и все. Свершилось. Хуан де Иларио устремил мутный взгляд на четырнадцать золотых изваяний, расположенных полумесяцем вдоль северной стены пещеры. Центром этого непроизвольного сектора служил большой плоский камень. Сейчас он пустовал, но днем или двумя раньше на нем покоилась таинственная фигурка идола. Она не беспокоила насытившегося видом золота командора. Тем более что, по рассказам Диего де Арана и Кортеса, была сделана из другого металла, пусть даже из серебра. Но разве шел изваянный индейский Бог в сравнение с тем, что затуманило взор великого конкистадора?.. Груды золотых украшений, фигурные лепки, снятые с усыпальниц вождей и дворца, прямоугольные плитки с непонятным символом семиконечной звездой и, наконец, маски, образовавшие бесформенную, огромную кучу; скаля клыки и пожирая нового хозяина недовольно сощуренными глазами, они, казалось, шевелились: нижние уродливые морды старались стряхнуть с себя непосильный груз оказавшихся наверху своих точных копий...
      Но это было лишь феерической игрой слабо потрескивающих факелов, которые держали в руках подавленные величием золота испанские солдаты. Беспокойные желто-красные языки пламени метались из стороны в сторону, оживляя благородный металл. От этого он представлялся воспаленным умам олицетворением жизни. Или её возрождением. Или - продолжением. Но продолжением счастливым и беззаботным. Нет, это все-таки было рождение. Зачатие произошло на берегах порта Кадиса, когда сотни сладострастных рассказов о богатстве далекого края изнасиловали их умы, а великое таинство рождения произошло в темной пещере под громкий стон воды и - очищающий этот грех - отблеск жаркого огня.
      Теперь золота было много. Дон Иларио, прикидывая, отсек пятую часть, а остальное поделил на двести неровных, естественно, частей. Его доля была гораздо больше, чем любая другая, но все равно она стала казаться ему маленькой. Тем паче сравнивать было с чем.
      Возвращаясь в город, командор остановил коня на прииске и долго смотрел на темные шахты, где совсем недавно трудились рабочие-альмаеки. Теперь их нет. Чтобы увеличить свою долю, которую так резко урезали лучистые глаза королевы, да столько же загребли жадные руки его компаньонов и, напоследок, растащили по кускам желчные солдаты, дон Иларио решил возобновить работы на руднике. Сейчас, когда его богатство было осязаемым и - конечно, не совсем - достаточным, он вдруг вспомнил, что является в этом далеком краю посланником, наместником Их Величеств короля и королевы Испании и ему придется исполнять их волю. Он тронул коня, и иноходец плавно припустил к городу.
      Расположившись на троне, который стал больше походить на огромное кресло, когда с него сняли козырек, дон Иларио вызвал к себе Хуана Фернандеса. Молодой идальго, так успешно справившийся с ролью учителя испанского языка, был возведен командором в писари ещё до боевого похода в страну альмаеков.
      Командор не хотел устраивать торжественного собрания и говорить перед войском пышных речей. Он усадил Фернандеса на лавку и велел подготовить документ под его диктовку. Расхаживая по просторному залу, он неторопливо диктовал, а писарь облачал его слова в красивую вязь мелкого почерка на бумаге.
      - Прочти, - велел дон Иларио, когда документ был готов.
      Хуан Фернандес встал и, откашлявшись, громко произнес следующее:
      - "Именем Их Величеств короля и королевы Испании, а также волею сеньора губернатора Индий Николаса Овандо я, Хуан де Иларио, рожденный в городе Эсихе, повелеваю:
      Первое.
      Считать открытые мною земли, кои начинаются у слияния Пресного моря и реки, называемой индейцами Топажос, а мною названной Великий Путь, и простирающиеся на юг на 100 лиг, собственностью Испании. Присоединяю также к испанской территории и город индейского народа альмаеков, который пал к ногам Их Величеств после тяжкого боя и огромных потерь в человеческих жизнях подданных Их Величеств короля и королевы. Народ, отказавшийся выполнить их волю, выступивший против нас многотысячным войском, был наказан карающей десницей Господней. Присоединяю и золотые рудники, на которых повелеваю возобновить работы.
      Второе.
      Считать собственностью Их Монарших Величеств пятую часть добытого нами золота (опись прилагается).
      Третье.
      Повелеваю коренным жителям, населяющим вышеназванные земли, чтить и уважать своих господ - короля и королеву, чьими подданными они являются с момента выхода сего требования.
      Четвертое.
      Данной мне Их Величествами властью заверяю касиков и старейшин племен, что за неподчинение и ослушание они будут наказаны самым строжайшим образом, вплоть до отправки женщин и детей этих племен на невольничьи рынки Испании.
      Сердцем этого документа является воля короля и королевы, а душой святая Библия, кою, подписывая сей документ, я держу в руках.
      Я, Хуан де Иларио.
      По приказу Хуана де Иларио, эскривано Хуан Фернандес.
      15 ноября 1503 года".
      - Коротко, - пробормотал командор, - но, надеюсь, я ничего не упустил. Завтра зачитайте мой приказ войску. А сейчас пригласите ко мне Диего де Арана, Мартина Сармьенто, Гарсию Кристоваля, потом этого... черт, постоянно забываю его имя... Горвалана и Раула Кортеса. Идите, Фернандес, и возвращайтесь вместе с ними.
      2
      - Сеньоры, - начал дон Иларио, когда приглашенные расселись на сапотовые скамьи, - хочу вынести на ваш суд некоторые соображения. Но для начала ознакомьтесь с одним документом. Пожалуйста, сеньор Фернандес.
      После того как писарь эскадры умолк, во дворце повисла тишина. Подобного документа все ждали давно, чтобы по возвращении в Испанию не было разговоров и обвинений в адрес "строптивого" войска Хуана де Иларио, дерзнувшего пойти против воли монархов, или, по крайней мере, говоря языком командора, допустить к царствующим особам некорректные действия. Поэтому все, исключая разве что самонадеянного Раула Кортеса, если не облегченно, то явно одобрительно выдохнули и дружно закивали головами. Как-никак, а возвращение домой - не за горами. И какое возвращение! Под торжественные звуки золотых труб!
      - Итак, сеньоры, предложение с последующим продолжением. - Дон Иларио скривил в усмешке тонкие губы. - Если вы внимательно слушали сеньора Фернандеса, - речь пойдет о пункте первом этого документа. В самом его конце я как бы вскользь упомянул о золотых рудниках и приказе на возобновление работ. На самом же деле - это не простое поминание прииска, это нам с вами серьезный довод обосноваться здесь ещё на некоторое время. Что бы вы подумали о сроке, ну, скажем, в один год?
      Мартин Сармьенто и Диего де Аран переглянулись, на их лицах ничего не отразилось, как дон Иларио ни вглядывался. Родриго Горвалан беспокойно заерзал на лавке, а Кортес в знак одобрения наклонил голову. Слово взял Гарсия Кристоваль.
      - Я согласен с доном Хуаном. Не покажется ли кому-то, я имею в виду подхалимов и деляг, которых хватает в стане царедворцев, что наш так рано закончившийся поход был легкой прогулкой? Про нас будут распускать сплетни, что мы - лишь удачливые люди, а не доблестные воины Их Величеств, добывшие золото в тяжелых боях, проливая кровь и теряя товарищей. Я лично не собираюсь по возвращении доказывать обратное, потому что ценю свое достоинство воина. В битве за город я получил девять ранений.
      - Ваши опасения, сеньор Кристоваль, небезосновательны, - согласился с ним командор.
      - Выходит, мы должны отсидеться, так что ли? - язвительно заметил Родриго Горвалан. - Потянуть время, которое сработает на наш якобы авторитет?
      - Если хотите, да, - зло отозвался Кристоваль, не любивший мягкотелого финансиста. Он с открытой неприязнью смотрел на эту пародию солдата: с мясистым носом и таким же задом; кожаный панцирь кирасы на нем смотрелся седлом. И вообще, что-то в облике Горвалана напоминало ему лошадь.
      Дон Иларио поддержал Гарсию Кристоваля и добавил:
      - Но главная причина опять же в золоте. Представляете, сколько его ещё можно добыть на прииске и на реке!
      - А если мы вернемся сейчас, - вставил Кортес, - то сюда ринутся тысячи. И Рио-Рико будет уже не наша, прииск станет чужим, и то золото, которое мы не возьмем сейчас, достанется другим. Тем более, сеньор Горвалан, что сроки нашего похода установлены в пределах двух лет.
      - В пределах, молодой человек, в пределах, - ехидно отозвался Горвалан. - Это не значит, что мы обязаны ступить на родную землю день в день.
      Кортес мрачно посмотрел на него.
      - Вы тяжелый человек, Горвалан.
      - Сеньор Горвалан. Вы забыли произнести "сеньор".
      Раул заиграл желваками, но дон Иларио, обратив его взор на себя, неодобрительно покачал головой.
      - Не ссорьтесь, ради Бога, сеньоры. Мы все успели подружиться, и я бы не придавал особого значения по поводу обращения друг к другу.
      - Но только не к старшим.
      - Хорошо, сеньор Горвалан, на этом и порешили. Давайте все же вернемся к теме нашего разговора. Я вижу большинство голосов "за", вернее, только один против.
      - Я не "против", дон Иларио, но вы должны меня понять. Я не военный, я - лицо сугубо штатское. И мне в тягость все ваши разговоры об "удачливых" и "доблестных", я не могу принять их. Я, если хотите, финансист, и время для меня - деньги. Пока здесь будут мотыжить землю в поисках энного количества золота, я со своей долей, приобщив её в дело Франциско де ла Веги, стану куда богаче, чем если бы...
      - Не утруждайтесь, сеньор Горвалан, не надо, все вас и так прекрасно понимают. Но... - командор развел руками.
      - В конце концов вы тут главный, - устало проговорил Горвалан. - Если вы не против, я, пожалуй, пойду. Голова разболелась. Возраст.
      - Продолжим, - сказал командор, проводив его взглядом до двери. - Если отбросить в сторону сам факт существования золота, которое безусловно греет нам души, то увидим, что души-то все-таки обретаются в теле, которое хочет хорошего отдыха и нормальной, здоровой пищи. Посмотрите, что мы делаем! Мы гоняемся с ружьями за индюками, подкарауливаем косуль и свиней, потом, простите за выражение, жрем все это недожаренным и недоваренным. И как следствие этого - больные желудки и животы. Половина солдат мучаются поносами, они не спят, а только и делают, что бегают из домов на улицы и обратно. Весь город загажен, вонища стоит ужасная, как, прости Господи, у барикутов в стойбище.
      Дон Иларио сбросил брезгливую маску и сделал официальное лицо.
      - Мартин Сармьенто, велю вам в двухдневный срок - то бишь завтра и послезавтра - подготовить отряд из 50-60 здоровых солдат. Проконсультируйтесь на этот счет у доктора. Вы совершите рейд к ближайшему отсюда поселку индейцев. Возьмите с собой текст моего указа, это так, для разнообразия, - командор махнул рукой и сморщился, - зачитайте им и гоните сюда. Разбегутся - ловите по лесам женщин и детей, мужчины сами придут вслед за ними. Нам, в конце концов, надо налаживать работу и быт. Мужчин на прииски и на охоту, женщин - к очагу.
      - А детей?
      - Детей тоже на прииск. Кстати, Кортес, займитесь пока теми, что есть. Выгоняйте их с утра пораньше из подземелья - и в рудник, пусть работают. А вечером обратно.
      - Слушаюсь. Но мне хотелось бы... В общем, дон Иларио, не могли бы вы поручить это кому-нибудь другому? Диего де Арану, например.
      - А что будете делать вы?
      - Я бы занялся поисками серебряного идола и пропавшими жрицами.
      - Что ж... Можно, можно. Только жриц будет искать де Аран, а вы - на прииск, - отрезал командор. - Я решений не меняю.
      Кортес скрипнул зубами, проклиная детей, идола и жриц.
      - Сколько мне взять с собой солдат? - спросил де Аран.
      - Пятерых конников будет достаточно. Для начала спуститесь вниз по течению реки и ищите следы стоянок. Но мне думается, что они пошли на юг. Поиск ведите по берегам, вряд ли они углубятся в лес от воды. Да и в сторону города они тоже не пойдут. Не сумасшедшие же они, в самом деле! Распределите между собой собак, половину оставьте себе, другую возьмет Кортес. Дети - народ шустрый, могут убежать, но собака догонит. - Он немного помолчал. - Обязательно догонит.
      Кортес поднял меч и с силой опустил его на деревянную скамью. Бац! обломки разлетелись во все стороны, и он, ругаясь, принялся собирать их, чтобы подбросить в очаг. В большом глиняном котле он варил похлебку из поросенка. Антоньо Руис, полулежащий на такой же лавке, сокрушенно вздохнул, но глаза смеялись.
      Состояние раненого было вполне удовлетворительным, здоровье его быстро шло в гору. Не далее как сегодня утром Антоньо предпринял небольшую прогулку, дойдя до храма и побывав в северной части города.
      Глядя, как Кортес курочит очередную лавку, он спросил:
      - Какая муха тебя укусила?
      В доме, где, кроме них, поселились ещё пятеро их товарищей, включая доктора Химено де Сорью, осталось всего две скамьи, и Антоньо шутливо опасался, что испанцам вскоре не на чем будет сидеть.
      Кортес закашлялся от едкого дыма и вытер рукавом слезящиеся глаза.
      - Эту муху зовут дон Иларио.
      Антоньо рассмеялся, схватившись рукой за простреленный бок.
      - Смейся, смейся, - пробурчал Кортес и внезапно вскипел. - Это было мое предложение - искать жриц и идола! А он - "можно, можно", и велел заниматься этим делом де Арану.
      - Какая разница, кто будет вести поиски - ты или Аран?
      - Большая! Большая разница, Антоньо. Я лично хочу поймать эту стерву и поговорить с ней по-своему! Тебе этого не понять.
      Руис покачал головой.
      - У тебя навязчивая идея, друг мой, тебе необходимо отдохнуть.
      - Как же, дадут здесь отдохнуть!
      - Хочешь, я завтра вместе с тобой пойду на прииск? Хоть немного, но твое настроение поднимется.
      Кортес пожал плечами: делай как знаешь.
      3
      На следующее утро Кортес велел охраннику Гонсало Муньосу открыть вход в подземелье и, взяв в руку горящий факел, спустился вниз.
      Дети сидели небольшими группами, согревая друг друга телами. Огонь выхватил равнодушный блеск глаз, казавшихся огромными на исхудавших лицах.
      Кортес, громко топая сапогами, прошел в конец подземного хода и осмотрел огромные камни, которые навалили солдаты, намертво закрывая другой выход. Похоже, дети и не пытались разобрать завал. Да к тому же это было им не под силу. Вернувшись назад, он встал на первую ступеньку и, сопровождая слова красноречивыми жестами, громко крикнул:
      - Выходи!.. Ну, живо!
      Наверху раздался свирепый лай догов, которых сдерживали пять человек его небольшого отряда. Антоньо Руис стоял возле алтаря и подсвечивал сверху факелом. Кортес продолжал орать:
      - Кому говорят! - Он начал впадать в бешенство от того, что его не понимают. Схватив за руку ближайшего к нему мальчика лет десяти, он рванул его к себе. - Ты не понимаешь меня? - свистящим шепотом спросил он. - Или не хочешь понять? А может, ты просто плюешь на меня?.. П-шел наверх!
      И Кортес бросил его на ступеньки. Потом швырнул туда ещё одного ребенка.
      - Давай руку, - Антоньо положил факел на плиту и, опустившись на колено, позвал мальчика.
      Тот ожег его глазами и стал подниматься сам.
      - К стене! - приказал ему Гонсало Муньос. И тут же другому: - К стене!.. К стене!..
      - Святая Мария! - прошептал побледневший Антоньо, глядя на худые покачивающиеся фигурки, выстраивающиеся вдоль стен. Дети были настолько слабы, что даже рассеянный свет, проникавший в храм через открытые двери, утомлял их. - Скажи мне, Муньос, разве вчера детей не кормили?
      - Вчера?.. Я четвертый день на этом посту и при мне их ни разу не кормили. Но воду я им давал, спускал во-он в том кувшине, - он указал глазами на глиняную амфору. - Извините, сеньор, но мне нужно побыстрее построить их, и я пойду спать.
      - Да, Муньос, идите.
      Охранник отошел, а глаза Антоньо провожали очередного узника: тридцать девять, сорок...
      "Девяносто шесть, - стукнуло у него в голове. - Девяносто шесть. Зачем я считаю их?"
      - Раул! - он поймал за рукав вылезшего вслед за детьми Кортеса. Посмотри на них, они же еле-еле стоят на ногах!
      - А мне что за дело?
      - Как что? Неужели ты поведешь их на работу?
      - Именно этим я и занимаюсь.
      - Ради всего святого, Раул, во имя милосердия, не делай этого. Они не пройдут и ста метров.
      - Тем хуже для них. И отпусти мою руку! Я не звал тебя, ты сам напросился и вот теперь смотри, сеньор Мягкое Сердце.
      Антоньо на секунду прикрыл глаза.
      - Раул, я не обнажаю шпагу лишь потому, что ты мой друг. И как друга прошу - немедленно доложи командору о состоянии детей.
      Кортес дернул плечом, освобождаясь от хватки Антоньо и шагнул к группе солдат.
      - Ну, что вы стоите? Выгоняйте их на улицу!
      Отборная брань солдат смешалась с хриплым лаем собак, отдаваясь острой болью в висках Антоньо. Он, опережая всех, быстро пошел к выходу, чувствуя, как мокнет от незажившей ещё раны рубашка.
      - Куда?! - Хиронимо Бальбоа, стоящий на посту у дверей резиденции командора, сделал шаг навстречу Руису. - Дон Иларио ещё спит.