Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Посланники Великого Альмы (Книга 1)

ModernLib.Net / История / Нестеров Михаил / Посланники Великого Альмы (Книга 1) - Чтение (стр. 13)
Автор: Нестеров Михаил
Жанр: История

 

 


      Из одежды на нем были только шаровары и тапочки на ногах; за широкий пояс заткнуты два топора, в руках - копье. Он был спокоен, чувствуя за спиной тысячи собратьев, которые представлялись ему одним целым - единым и организованным. В этом огромном живом существе не было места страху: пусть боится тот, кто хочет разрушить его порядок, кто надеется забрать его жизнь!
      Литуан и три священника стояли поодаль, бросая тревожные взгляды в сторону леса. Там находились посты дозорных, наблюдавших за лагерем испанцев и готовы, при их первых признаках к выступлению, немедленно доложить вождю.
      Сам Литуан был полон решимости пойти навстречу испанцам и, во имя Бога и милосердия, просить их отказаться от кровопролития.
      Ряды воинов слегка покачивались, подобно водорослям в неспокойном море. Разносчики воды быстро сновали меж ними; солнце палило до одури, и водоносы едва справлялись со своей работой.
      Близился полдень, а противник все ещё мешкал.
      Ожидание стало переходить в новое качество, и эта метаморфоза вскоре завершилась нетерпением. Скорее бы уже! Ринуться с головой в бездну боя и потерять в нем рассудок; стать неудержимым и бесноватым, сжечь оголенные нервы, чтобы не чувствовать боли; стать неуязвимым или, наоборот, получить страшную рану, но все равно драться, повергая противника в изумление и шок.
      Атуак уловил позади себя движение и глухой ропот. Он обернулся.
      Воины, стоящие возле арки, расступились, пропуская к вождю задохнувшегося от долгого бега гонца.
      Это был один из двухсот воинов Долтисоты.
      Он свалился к ногам Атуака и силился что-то сказать, но пересохшее горло издавало только тяжелые хрипы.
      Вождь повелительным жестом призвал к себе водоноса.
      Гонец сделал несколько глотков и торопливо заговорил:
      - Ты можешь казнить меня, но я принес плохую весть. Я бежал очень быстро, но за час, который я провел в пути, может быть, все уже кончено.
      - Говори яснее, - сказал подошедший Литуан. - Из твоих слов ровно ничего нельзя понять.
      - Их очень много, может, две тысячи, может, больше.
      - Кого?! - Атуак рванул его за волосы и часто, предчувствуя беду, задышал ему в лицо: - Кого много? Разве они там?
      - Чужое племя индейцев. Они... убьют детей.
      Атуак отшвырнул от себя гонца. Он был бледен. Противник оказался чересчур коварным, неожиданным ходом показав, кто сейчас хозяин положения.
      Поймав на себе отрешенный взгляд Литуана, вождь бросился к воротам.
      2
      Испанцы без особых приключений добрались до рубежей страны альмаеков, строго придерживаясь графика, установленного командором. И это был не просто отряд, это была армия: следом за европейцами, держа дистанцию в два дневных перехода, двигались необузданные барикуты. Для организации дисциплины в дикой ораве кровожадных туземцев командор отрядил 10 человек испанцев, сдерживающих воинский - и не только - пыл людоедов. Не дать им вырваться вперед, заставить держаться намеченной дистанции, чтобы план командора сработал четко и безукоризненно, - было их главной задачей.
      И они её выполнили.
      Вот почему все племена, обитавшие на пути следования отряда дона Иларио, и не подозревали о существовании его грозных союзников, которые появлялись вслед за основными силами спустя два-три дня; и не было возможности послать вперед гонцов, чтобы - как недавно это сделал Тепосо предупредить альмаеков о коварных замыслах врага. Об их существовании нетрудно было догадаться едва взглянув на тех, кто возглавлял раскрашенных в боевые цвета барикутов.
      По той же самой причине была усыплена бдительность альмаеков, увидевших испанцев, посчитавших их и доложивших вождю, что те в полном составе направляются к городу. Атуаку не оставалось ничего другого, как поверить в прямолинейность действий противника; он даже снял дозор с левого берега Топажоса - впрочем, в нем уже не было нужды, испанцы были на виду, как на ладони.
      А барикуты тем временем спокойно, никем не замеченные продвигались по левому берегу, чтобы выше водопада переправиться на другую сторону.
      - Запомни, - говорил дон Иларио Мартину Сармьенто, вставшему вместе с девятью товарищами во главе барикутов. - Близко к поселку на каменоломне не подходи, чтобы тебя раньше времени не обнаружили. Сделаешь длинный бросок ровно через два дня, когда будешь на месте. С рассвета не начинай, пусть солнце дойдет сюда, - он указал рукой положение солнца, которое в этой части неба соответствовало девяти часам утра. - Сам в бой не вступай, жди конников. А барикуты пусть действуют. Они легко справятся с охранным отрядом. Альмаеков будет не больше трехсот человек. С женщинами и детьми поступай по своему усмотрению.
      Прошло всего несколько минут, а вновь сформированный отряд альмаеков в две тысячи человек уже покидал родные стены, бегом направляясь к водопаду.
      Атуаку не оставалось ничего другого, как изменить тактику: он ввел свой отряд в город.
      Там осталось несколько мелких отрядов, большой - во главе с Атуаком и наполовину поредевшие лучники. Сомнения стали жалить вождя словно осы.
      3
      - Пора, - сказал Хуан де Иларио. - Вот теперь - пора.
      Он легонько шлепнул коня и мелкой рысью поскакал вдоль речки.
      Лес наполнился ритмичным топотом солдатских сапог. Сто восемьдесят вооруженных до зубов испанцев шли за своей законной добычей.
      Дон Иларио не спешил разглядеть золотую фигуру богини над аркой ворот, - сначала работа.
      За своей спиной он услышал голоса Кортеса и Антоньо Руиса.
      - Будем держаться вместе, - Кортес еле сдерживал внутреннее возбуждение от предстоящего поединка. Его голос надтреснул, глаза источали лихорадочный блеск.
      - Раул, мне не нравится твой вид.
      - Успокойтесь, ради Бога! - прикрикнул на них командор.
      - Я успокоюсь, сеньор, когда прольется первая кровь. Не моя, - Кортес махнул рукой в сторону защитников города.
      Жеребец от резкого движения встал на дыбы и заржал.
      - Ну-ну! Я вижу, и тебе не терпится. Я буду холоден и беспощаден, сеньор, - и Кортес хрипло рассмеялся.
      Дон Иларио недовольно оглядел соратника.
      В это время несколько десятков стрел ткнулись в траву, не долетев до испанцев добрых 50 метров.
      - А ну-ка покажите им, как надо стрелять.
      Эти слова командор адресовал арбалетчикам.
      Те смело приблизились к упавшим в траву стрелам и для удобства опустились на одно колено.
      Несколько неосторожных альмаеков упали, сраженные меткими выстрелами.
      Пока арбалетчики вели стрельбу, 50 солдат под их прикрытием с аркебузами на изготовку почти вплотную подошли к воротам. Там появилось какое-то движение: верно, Атуак решил все же атаковать небольшую группу испанцев.
      25 ружей одновременно грохнули в широкий проем, а спустя минуту, когда ружья были перезаряжены и готовы к стрельбе, ударили другие аркебузы.
      Сделать доступ в город свободным оказалось делом десяти минут. Когда оглохшие индейцы стали приходить в себя, 30 всадников во главе с доном Иларио уже рубили мечами первых защитников.
      Опомнившиеся лучники вновь взялись за луки и стрелы, однако должного эффекта это не произвело: стрелы отскакивали от кирас и шлемов, не вредя их обладателям. Досталось разве что лошадям, и они дико ржали от боли, но послушно продолжали носить седоков.
      Пешие солдаты входили в ворота и разбивались на мелкие группы в 10-12 человек. Прикрываясь щитами, они теснили ошеломленных индейцев.
      Но так было сначала. Первым пример самообладания подал Атуак.
      Оказавшись лицом к лицу с испанским солдатом, он пустил в него копье. Испанец закрылся щитом и поднял меч, но в шлем угодил метко брошенный топор. Удара мечом не получилось, а оказавшийся сбоку от врага Атуак, всадил второй топор ему в горло.
      Это был первый убитый испанец, если не считать укушенного Алонсо Санчеса.
      Атуак змеей скользнул на землю, увернувшись от меча другого солдата, и ударил его топором в колено. Тот рухнул, и Атуак, не давая ему опомниться, нанес два сокрушительных удара, вминая в голову испанца сталь шлема. Глядя на поверженного противника, вождь издал победный клич.
      Альмаеки услышали его и словно воскресли из мертвых. Перенимая его тактику, не стоя на месте, они, более гибкие и сильные, в свою очередь стали теснить испанцев.
      4
      Бой шел уже три часа, и город кипел, пузырился от жара небывалой схватки, нельзя было понять, кто берет верх.
      Испанцы, с трудом преодолевая сопротивление альмаеков, испытали подобие страха, просочившееся в их каменные сердца. Они добивали раненых, погружали мечи в безжизненные уже тела воинов; ими овладел подсознательный трепет от мысли, что индейцы, которым не было числа, могут воскресать из мертвых.
      Жеребец Кортеса, с налившимися кровью глазами, издал хрип и, словно нехотя, стал заваливаться на правый бок. Обильная желтая пена на крупе и боках кипела под горячим солнцем. Оскалив в предсмертной судороге крупные зубы, конь дико взглянул на своего хозяина. Кортес, успевший вовремя высвободить ноги из стремени и соскочить с седла, встретился глазами с умирающим животным. В их взглядах не было жалости друг к другу; как конь, наверное, проклинал жестокого наездника, так и сам хозяин ненавидел его в этот момент - беспомощно лежащего на горячих булыжниках улицы, когда его помощь была ещё нужна. Но в одних глазах был справедливый укор, а в других - ненависть.
      - Вставай!
      Кортес в припадке бессильной злобы пнул коня в раздувшийся живот.
      - Вставай! Вставай!!
      Он снова и снова бил пыльным сапогом по скользким бокам, давясь выкриками от бесплодных попыток что-либо изменить.
      В правую сторону кирасы звонко стукнула стрела и рикошетом ударила в незащищенный подбородок. Боли Кортес не почувствовал, но наполовину застрявший под кожей наконечник вернул его к действительности. Резким движением он рванул стрелу, и тугая струйка крови окропила ему руки. В глазах стояла мутно-красная пелена - Раул почти ничего не видел сквозь нее, потому собственная кровь почудилась ему черной. Он поднял глаза.
      В тусклом очертании нависшего над ним здания показалось что-то знакомое. Кортес застыл на месте и напряг свою память. Что-то злобное и унизительное пряталось в глубинах его воспоминаний; что-то яростно рвущееся наружу заставило мелко подрагивать руки. Что?.. Массивные колонны сооружения упирались в сизое небо, широкий проход манил в темноту помещений. Когда-то Кортес уже входил туда.
      И он вспомнил.
      Но не то, как он гордо ступал по каменным ступеням, вслушиваясь в эхо собственных шагов, а то, как он выходил оттуда, выходил оскорбленный и горевший жаждой мщения.
      Это был храм. Здесь дерзкий священник посмел коснуться его руки, здесь он сжигал глазами своего товарища, которого в отличие от Раула в тот момент не покинуло благоразумие. И ещё жесткий окрик: "Вон!" Его Кортес тоже помнил, равно как и ту величественную красавицу, чей твердый голос застрял в ушах униженного конкистадора. И он, доблестный, бесстрашный солдат, с пылающими щеками был вынужден позорно оставить храм, изгнанный полуголой жрицей и дряхлым священником.
      Щеки Кортеса полыхнули огнем. Ничего не видя вокруг, он стал медленно подниматься по ступенькам храма.
      Десяток солдат, атакуя укрывшихся в храме индейцев, уже довершали кровавую бойню; лишь несколько воинов-альмаеков, сгрудившись в дальнем углу залы, ещё оказывали сопротивление. Образовав полукруг и ощетинившись копьями, они с отчаянными криками делали нелепые выпады, пытаясь противопоставить бронзу наконечников закаленным мечам. Но прочная испанская сталь не знала преграды - мечи перерубали податливые тела вместе с древками копий, с кровавым цинизмом доказывая, что бронзовый век давно прошел...
      Кортес появился на пороге храма в решающий момент: упал последний индейский воин, открывая того, кого они защищали с такой самоотверженностью.
      "Нет, все-таки Бог на свете есть..." - Кортес криво усмехнулся. И в следующее мгновение звонким криком заставил застыть в воздухе занесенные над последней жертвой мечи:
      - Стой!
      Эхо прокатилось под сводами храма и обрушилось на голову Литуана. Он не узнал Кортеса, но содрогнулся, угадав внутренним чутьем, что спасший его от неминуемой смерти окрик, лишь начало его страшного конца.
      Солдаты с недоумением смотрели на Кортеса, а он, переложив меч в левую руку, не спеша направлялся в их сторону.
      На том месте, где раньше стоял серебристый идол, сейчас бесновался огромный дог. Он грыз горло свой жертве, и напрасно Хосе Пьедрос пытался оттащить его, пристегнув к ошейнику металлическую цепь. Вкус крови пьянил собаку, и она, казалось, намертво, словно вампир, впилась в шею индейца мощными челюстями.
      Кортес бросил равнодушный взгляд на своего товарища, который, упираясь ногами в массивную колонну, оттаскивал дога.
      - Не трогайте его, - голос испанца прозвучал на удивление спокойно. Он вплотную подошел к священнику и смерил его ленивым взглядом.
      Литуан все ещё не узнавал Кортеса, может быть, потому, что и не пытался вспомнить. Сердце отстукивало последние удары, и он даже не молился в эти мгновения; внутри было пусто. Но мысли о Боге все же пришли, когда он встретился глазами с Кортесом: "Боже, пусть это будет скорее..."
      Солдаты не стали дожидаться финала - впереди их ждало ещё много работы, и им неинтересно было знать, как умрет этот язычник. Они заспешили к выходу.
      В храме нависла напряженная тишина, прерываемая тяжелым рычанием дога и бранью уставшего Хосе Пьедроса.
      Кортес размахнулся и ударил священника рукоятью меча.
      Удар пришелся в правую сторону груди. Дыхание сразу перехватило, и Литуан с широко открытым ртом опустился на колени. Кортес ещё несколько раз ударил его, но теперь уже ногами, чувствуя сквозь тонкую кожу сапог хруст сломанных ребер. Священник потерял сознание и лежал на спине, раскинув в стороны руки. Кортес чуть качнулся назад и с коротким замахом опустил меч.
      Казалось, ничего не произошло, разве что зазвенела сталь от удара о каменный пол, но возле плеча Литуана стала расползаться темная лужа крови.
      Кортеса, молчавшего до сих пор, словно прорвало. Он схватил отрубленную руку и, опустившись на колено, стал наносить ею удары по лицу священника.
      - Пес! Вонючая собака!.. Этой рукой ты держал меня? Получай, пес!..
      В диком исступлении, брызжа слюной, он продолжал избивать неподвижное тело.
      5
      Еще полчаса схватки, и ещё три солдата пали от руки Атуака. Ему казалось, что чаша весов клонится в его сторону. Уже давно потерялась где-то диадема, пот смыл с бровей черную краску, а он, в своей неудержимости, как ангел возмездия кружил над испанцами.
      Казалось, нет такого оружия, которое смогло бы поразить его, нет такого человека, который бы с ним справился.
      Пройдет много лет и родится легенда о храбром Атуаке. Совсем маленькие мальчики и юноши будут впитывать каждое её слово.
      "... И отправил Атуак на помощь женщинам и детям лучших своих воинов, разорвав свою душу на две части. Одну он оставил в груди, а другую послал вместе с воинами. И если одна половина терпела как могла, то другая плакала навзрыд. Оставшаяся половина его души лопнула, мелкими, но весомыми осколками вселяясь в души других воинов, защищавших город. Они будто выросли, стали великанами, потешаясь над карликами-завоевателями. Но карлики оказались злыми. К тому же они обладали волшебными стрелами, и им был подвластен гром и яркие молнии. Одна такая молния с неожиданной силой вырвалась из длинной черной трубки и нашла грудь Атуака. Топор выпал из его рук, но копье осталось..."
      Атуак упал лицом вниз. От сильного удара кожа на лбу лопнула, но он уже не чувствовал боли. Навсегда открытые глаза неподвижно смотрели на камни мощеной улицы...
      Антоньо Руис, старавшийся не выпускать Кортеса из вида, все же потерял его; влекомый группой всадников, он оказался у восточной стороны города.
      Там был сущий ад, море тел. И живые, и убитые, казалось, были помечены смертью: и те и другие мертвой хваткой держали оружие.
      Альмаеки уже не стреляли из бесполезных луков, они действовали только копьями и топорами, предпочитая убийственный для себя ближний бой. И проигрывали его.
      Такого сопротивления противника Руис ещё не знал, даже не представлял, что подобное возможно. Он со страхом смотрел, как на место одного вставало десять, двадцать, бесчисленное множество индейских воинов, крепких и полных сил. Они уже наводнили город, который вдруг стал в сотню раз меньше. Не было возможности развернуться, поднять меч, закрыться щитом. И не было сил дышать. Горячие тела пожрали весь воздух, и явилась звенящая пустота. Она забралась под кирасу и шлем, проникла в голову и звенела, звенела, выгоняя из орбит глаза.
      Антоньо сбросил с себя оцепенение и вдруг понял, что не дышит. Проклятая жара, призвав себе в союзники отполированный металл шлема, зажарила ему мозги, вызвав до ужаса реальные галлюцинации. Он рывком втянул в себя воздух и неожиданно всхлипнул. Раз, другой, третий... Он почувствовал, что сейчас разрыдается, и его охватила злость: на себя, на индейских воинов, на полузадохнувшегося коня под ним, на небо, солнце... Он с отчаянным криком сорвал с головы шлем и далеко отбросил его. Хотелось сорвать и кирасу, к которой прикипела рубашка.
      Его товарищи вели бой уже метрах в ста от него, и он, выставив в сторону меч, пришпорил коня, направляя его в самое пекло схватки.
      Оказавшийся ближе всех к нему индеец замахнулся топором. Руис сильным ударом меча перерубил деревянную рукоятку. Но безоружный индеец и не думал убегать. Он приготовился к прыжку, к последнему; он походил на тигра или ягуара, которые, смертельно раненные, не зная страха, делают последний вызов смерти, оставаясь до последнего мгновения самими собой - гордыми, смелыми и независимыми.
      Руис не стал дожидаться нападения. Он широко размахнулся мечом и плашмя ударил в плечо индейца. Тот отлетел на два метра и встал.
      - Беги! - закричал ему Руис. - Беги!!
      Но тот, крадучись, стал приближаться.
      - А-а-а!! - Антоньо закричал так, что легкие подступили к горлу.
      Он развернул коня и дал ему шпоры. Конь, перелетая через убитых, вынес его к высокому зданию. Здесь уже почти невидящие глаза наткнулись на труп лошади: то был гнедой жеребец Кортеса.
      Антоньо что есть силы рванул поводья, и конь, повинуясь жестокому наезднику, выпрямил передние ноги и встал, провожая безумными глазами вылетевшего из седла седока.
      Падение вновь было на левую руку. Мрак ненадолго окутал сознание Руиса - только на короткие мгновения. Он встал и быстро осмотрелся: среди убитых испанцев не было. Значит, Кортес жив. Антоньо отпустило. И вдруг он с радостью услышал голос товарища, доносившийся из дверей здания. Голос был возбужденный, бранные слова не прекращались ни на секунду.
      Руис взбежал по ступенькам и вошел в дверь.
      Собака бросила терзать тело индейца. Теперь она в лоскуты рвала брошенную ей, как кость, руку священника. А Кортес во второй раз занес над ним меч.
      Жизнь Литуана переходила от выкрика к выкрику; как несколько минут назад Кортес остановил занесенные над ним мечи, так и Руис сейчас заставил отступить витавший над священником дух смерти.
      - Раул!
      Кортес резко обернулся.
      - Антоньо! - прозвучал его обрадованный голос.
      Едва дойдя до алтаря, Руис как подкошенный упал рядом со священником.
      - Ты ранен? - Кортес опустился на колени и приподнял голову друга.
      - Рука, - простонал Руис. - Я снова сломал её. И голова... Проклятая жара!
      - Ничего, главное, ты жив.
      - Помоги мне встать, Раул.
      - Сейчас, только прикончу эту тварь.
      Он снова взялся за меч.
      Литуан в это время открыл глаза и глядел на Кортеса.
      - Не надо, Раул, прошу тебя. Он не воин, он... старик.
      - Старик?! А мне какое до этого дело? Ты знаешь, что этот пес посмел коснуться меня, когда мы были здесь впервые?
      - Не надо. Посмотри, он и так уже мертв.
      Кортес послушно взглянул на разбухший от крови балахон священника и сощурился.
      - Пожалуй, ты прав. Пусть сдохнет медленно. Смерть от меча для него слишком почетна.
      Он плюнул в лицо Литуана, который перевел взгляд на Руиса.
      Их глаза встретились.
      Кортес подхватил товарища под мышки и резко поднял.
      Боль перекосила лицо Антоньо, и он снова готов был упасть, но у Раула были сильные руки. Поддев ногой меч, он ловко поймал его за рукоятку и тут ощутил на правом боку друга что-то острое.
      - Черт возьми! - он чуть отстранился и увидел обломок торчавшей стрелы. - Что же ты молчал?
      Руис равнодушно опустил взгляд и на не защищенном кирасой месте, там, где две металлические половинки скреплялись ремешками, тоже увидел кровавый обломок.
      - Я даже не заметил, - произнес он синими губами и уронил голову на плечо Кортеса.
      - Антоньо! - Раул бережно опустил его на каменный пол. - Ты слышишь меня?
      - Все в порядке, - на бледном лице промелькнула мученическая улыбка.
      - Вот черт! - снова выругался Кортес. - Ты сможешь немного побыть один - я найду Химено де Сорью? Рана серьезная, здесь он ничего сделать не сможет, но оказать хоть какую-то помощь тебе необходимо.
      - Иди, Раул, мне совсем не больно. Возьми мою лошадь - она, верно, недалеко.
      - Я скоро, - Кортес, оставляя раненого товарища, выбежал прочь из храма.
      6
      Как ни странно, но Антоньо чувствовал себя не столь плохо для человека, у которого сломана рука и торчит в боку наконечник стрелы, вытащить который самостоятельно нет никакой возможности. А вот старику было явно худо. И чем больше испанец смотрел на искалеченного священника, тем сильнее грызла его жалость.
      Индеец потерял очень много крови, но она уже не вытекала сильными струями, как раньше, а лишь через небольшие промежутки времени плевалась темными сгустками.
      Антоньо здоровой рукой снял с груди кожаную перевязь и придвинулся к Литуану. Священник молча наблюдал за действиями молодого испанца.
      "Зачем я это делаю, - думал Руис, неловко накладывая жгут на жалкий остаток руки. - Все равно ему не спастись, если даже он выживет. Через час, а может, и раньше, здесь будет Раул, доктор и наверняка ещё кто-нибудь. Его прикончат, и второй раз избавить его от смерти мне не удастся".
      Священник ни разу не вскрикнул во время перевязки. Только глаза с широко открытыми зрачками говорили, как ему больно.
      "Почему он это делает? - в свою очередь думал Литуан, хотя ему хотелось кричать от невыносимой боли, причиняемой этим испанцем. - Что это: сочувствие, желание сохранить жизнь? Но зачем? Верно, затем, чтобы потом снова издеваться, а после предать какой-нибудь позорной смерти. Скорее всего это так. Но глаза у него не злые, не как у того", - Литуан вздрогнул.
      Он вспомнил Кортеса и его ненавидящий взгляд, узнал испанца, который при первом посещении едва не пролил кровь в храме.
      "Я ещё что-то говорил ему... Да, вспомнил. Я сказал: "Лучше отруби мне руку, но не прикасайся к Альме". И вот теперь он выполнил мою просьбу только и всего".
      Антоньо меж тем уже перестал наносить ему боль, закончив бессмысленную, как казалось Литуану, перевязку.
      "Нет, это делается с умыслом, делается для того, чтобы отсрочить - в третий уже раз! - мою гибель. Господи! - закричало все внутри священника. Великий Альма! Пошли мне такие страдания, которые, если возможно, в сотни, тысячи раз превосходили бы муки безвинных детей и женщин!"
      Литуан заплакал, ибо свыше пришло липкое как кровь, от соприкосновения с вечностью, знание, что все закончено. Дети - чистые в мыслях, улыбающиеся сорванцы, - бедные дети погибли.
      "Я должен быть с ними, - он беспокойно повел глазами, - должен указать им путь, который и сам не знаю, в лучшие уголки небес. Скорее! Скорей убей меня, чужестранец! У меня нет времени..."
      И тут другая мысль рванула грудь Литуана: "А как же оставшиеся в живых?" - Вслед за этим снова пришли на ум слова Дилы: "И покается мне Верховный жрец. И спасу я жизни тем немногим несчастным..."
      Литуан устремил неподвижный, ждущий взгляд в потолок храма. Как будто сейчас, в это мгновение, распоров небо острым, сияющим на солнце мечом, обрушив каменный свод, появится перед ним Великая Дила и в праведном гневе будет творить правосудие. Нет, возмездие. Потому что судить этих людей нельзя.
      Но напрасно Литуан с сильно бьющимся сердцем ждал появления Великой Пророчицы. "Значит, ещё не время. Но когда? Когда сюда придут другие и в том числе мой истязатель, чтобы забрать раненого товарища? Но они не оставят меня в живых, а я ещё должен предстать перед Дилой. Значит, сейчас. Позже означает - никогда".
      Литуан сделал огромное усилие и, превозмогая боль, сел. Не обращая внимания на удивленный взгляд испанца, еле передвигая ноги, он подошел к алтарю.
      Опустившись на несколько ступенек, когда над полом виднелась одна лишь его голова, он обернулся на испанца.
      Тот что-то шептал, обратив взор на те же плиты, где ещё недавно блуждал страдающий взгляд священника. Рука солдата начертала на груди крест.
      Литуан вдавил коленом выступ в стене, и огромная плита тихо сомкнулась над его головой.
      7
      Альмаеки все ещё оказывали сопротивление, а дон Иларио уже отдал приказ конному отряду двинуться к водопаду. Командор был действительно великим воином и стратегом. Он просчитал буквально все, не упуская ни одной мелочи. Когда сражающиеся альмаеки и барикуты увидели испанцев, и с той и с другой стороны осталось не более ста человек; обессиленные от кровавой бойни, они еле стояли на ногах, выжимая из себя последние усилия, чтобы вцепиться друг другу в горло. Прикончить и тех и других времени много не потребовалось.
      А несколько часов назад гонимые барикутами со стороны поселка и южной окраины леса дети и женщины ринулись к водопаду. Это был единственный путь к отступлению. Такие же бесстрашные и гордые, как их отцы и мужья, они, избегая позорной смерти от зубов людоедов, в едином порыве нашли свой конец в бушующих водах...
      Лишь около сотни маленьких детей, промокших от водяной пыли, остались у пропасти, наблюдая после страшной картины смерти матерей не менее страшную картину поединка.
      Их сознание было парализовано, и скоро они равнодушной толпой зашагали к городу, понукаемые конными испанцами.
      Уже поздно вечером, когда край солнца коснулся деревьев, Диего де Аран, стоя в пустом храме, на вопрос дона Иларио: "А где статуи? Где золото?" - ответил:
      - Не знаю.
      Глава XII
      1
      Вначале чуткие уши Кили уловили легкий гул стонущей земли. Это было необычно. Она, крадучись, выбралась к краю опушки и из-за кустов с удивлением наблюдала, как тысячи людей направляются в сторону леса ягуара. Короткими перебежками Кили проводила их до излучины реки и затаилась в кустах. Она не раз видела людей - и по-одиночке, и большими группами, но такого... Кили была встревожена - от толпы исходила тревога, которая в её глазах огромной серой аурой витала над процессией.
      Люди уходят. Они чувствуют опасность. Но Кили её не чувствовала. Она потянула носом в сторону города и прислушалась... Ничего. Смятение было в самих людях, а там - откуда они уходят, - ничего.
      Странно...
      В это время Кили не думала о своей подруге, её волновало необычное поведение альмаеков. Она сделала шаг назад и помчалась обратно. Вот и город. Она вышла на прогалину и навострила уши. В городе было движение, там продолжалась жизнь. Кили успокоилась и пошла в шатер. Наверное, Олла уже там.
      Но девушки не было. И на следующий день тоже.
      Беспокойство стало овладевать преданной кошкой. Весь день до позднего вечера она провела в шатре, поджидая подругу.
      Заодно Кили отдыхала - не на боку или свернувшись калачиком, как это делают домашние кошки, а на животе, опустив сильное тело на лапы. Если бы не внушительные размеры, её действительно можно было бы принять за обыкновенную кошку, подкарауливающую у норы мышь. Вся её поза говорила о готовности к моментальным действиям; обманывали лишь полузакрытые глаза, но уши реагировали на малейшее движение, на самый тихий шорох.
      Еще один день, и Оллы снова нет. Где она - ушла или осталась в городе?
      Два дня назад её подруга убежала в лес ягуара. Кили тогда не пошла за ней. Но не потому, что она боялась. Она вообще никого не боится. Просто это владения другого зверя, тем более который совсем недавно произвел на свет детей. А у Кили и так простора достаточно.
      А может, ягуар задрал-таки Оллу? Нет, Кили точно знала, кто был жертвами ягуара последние две ночи: это обезьяны-ревуны, предсмертные крики которых долетели до её чутких ушей.
      Следующий день опять выдался шумным. Едва Кили задремала, как земля снова отдалась громкими шагами. В этот раз люди бежали. Она не сдвинулась с места. Потом со стороны города послышался шум, затем... Кили словно подбросило. Она выгнула тело дугой, прижала к голове уши и, в первый раз в жизни испугавшись, попятилась.
      Новый грохот заставил её проделать несколько гигантских скачков в сторону леса. Дрожа всем телом, она все же заставила себя остановиться, но все равно каждый раз вздрагивала, когда новые залпы, теперь уже не такие громкие, волной отдавались в её теле.
      Но Кили была действительно храброй кошкой. Она, мягко ступая, шаг за шагом стала приближаться к городу.
      Вместе с грохотом, непонятным лязгом и криками дыхание смерти в облике легкого ветра донесло до неё резкий запах крови; с каждой секундой он становился все явственнее. До одури приторный, он заставлял трепетать возбужденные ноздри, и в то же время подкатывал к горлу комок, потому что крови было неестественно много. Это были не слабые фонтанчики, бьющие из перегрызенного горла жертвы, она чувствовала ручьи крови, образовавшие к вечеру огромное озеро.
      Ночью Кили поймала большого индюка. Она долго отфыркивалась от мягкого пуха, впиваясь зубами в горячую плоть птицы, но есть не стала.
      Где же Олла? Вчера в городе поселилась смерть, может, она забрала ее? Нет. Пума знала, что нет, чувствовала это. Значит, Олла ушла со всеми. Но Кили все же решила разведать окрестности города.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25