Я поклонилась и смиренно спросила:

— Могу ли я взять с собой свою служанку Адит?

Он нахмурился, задумавшись — видимо, не получил насчет нее указаний, затем кивнул.

— Но поторопитесь.

Я взяла немногое — любимые украшения, любимые ароматы — в нашем деле это очень важно, несколько книг, флейту и двенадцатиструнный тунг. Так хотелось взять тушечницу, и кисть, и картины, и вазы, и любимый ковер, и платья, и все мои мази, притирания, и весь мой мирок… Солнце Всепорождающее, как все тленно и преходяще…

Я смотрела из-за занавесок повозки на свой домик и сад и не могла сдержать слез. Адит тоже вздыхала. Мой старый верный управитель Хуман остался присматривать за домом — ему оставили денег даже больше, чем надо, чтобы жить безбедно, и он был счастлив.

Я отвернулась. Что напрасно лить слезы? Потому у нас лицо и впереди, а не на затылке, что человеку присуще смотреть вперед, а не горевать о том, что осталось в прошлом. Моя кошка Нихатти мурлыкала у меня на коленях, повозка подпрыгивала на ухабах — хорошо, что я приказала выстлать ее подушками, всадники скакали по обе стороны, сопровождая нас, как высокородных особ, и я отрешилась от печалей.

Меня разместили в удаленном павильоне в роскошном саду Дворца. По моей просьбе мне принесли те мази, притирания и краски, которые я любила, а также и то, чего я не просила, — платья, подобранные со вкусом и знанием дела. Кушанья и напитки доставляли самые разнообразные, и я не отказывала себе в удовольствии попробовать от каждого хотя бы кусочек, хотя бы глоточек. Воистину многих мне раньше не приходилось отведывать, хотя я в этом понимаю толк.

Я не видела иных людей, кроме Адит, двух служанок, доставлявших кушанья и все остальное, да того человека, что меня привез сюда. Так продолжалось пять дней, пока не настал седьмой день месяца сархут.

Меня провели не на женскую половину, не к государыне. Стало быть меня призвали ко двору не ради того, чтобы ввести в штат наложниц, ибо ни на что другое при моем происхождении рассчитывать не приходилось. Но тогда зачем я здесь? Я была в недоумении. Но мой проводник шел молча и не смотрел на меня. Мы прошли через сад, перешли по мостику через пруд и оказались у невысоких дверей из резного дерева. Мой проводник три раза постучал, потом еще два раза, и нам отворили. Внутри было прохладно и темно и пахло тонким ароматом курений. Мы долго шли по лестницам и галереям, поднимаясь все выше, к свету, пока не остановились перед высокими дверьми, у которых стояли стражи в алых и золотых одеяниях королевских телохранителей. Двери перед нами распахнулись, и мой спутник знаком показал мне, чтобы я вошла первой.

Свет из высоких открытых настежь окон ударил мне в глаза, и я закрыла лицо широким рукавом.

— Это и есть госпожа Жемчужина? — послышался не то вопрос, не то утверждение. Я убрала от лица рукав и увидела, что нахожусь в небольшой высокой комнате, застланной ярким разноцветным ковром, в котором преобладал зеленый цвет молодой травы, отчего казалось, будто бы я стою на цветущем лугу. А напротив меня было возвышение в три ступени, из резного дерева, а на нем стояло высокое сиденье, на коем восседал пожилой мужчина, очень красивый, в черном одеянии. Поначалу я не узнала его, хотя лицо показалось мне знакомым, а потом поняла, что это не кто иной, как сам Священный государь Анхир-анна-ару, а высокий молодой человек в синем, сидевший на табурете у ног его, — военный правитель керна-ару. А слева от Священного государя, на ковре, стоял юноша, почти мальчик.

Я сложила руки перед лицом и опустилась было на колени, чтобы потом простереться у ног государей, но анна-ару поднял руку и остановил меня.

— Подойди, — сказал он, и голос его был ласков.

Я, как подобает, опустила глаза, спрятала руки в рукава и, сложив их на животе, маленькими шажками подошла к престолу, остановившись в двенадцати шагах почтения.

— Подними глаза.

Я повиновалась.

Я поняла, почему не сразу узнала государя, — священный узел его волос был распущен, а сами волосы срезаны до плеч. Так он сделал в день явления чуда, добровольно оставив власть сыну.

Керна-ару напоминает ястреба. Он высок, красиво сложен, как все в его роду, и хорош собой, нос у него горбатый и чуть кривоватый, ноздри чутко раздуваются, как у норовистого коня. Глаза у него темные, блестящие, волосы черные и тяжелые, а надо лбом светится золотая королевская прядь. Он порывист и резок, подобен сильному ветру. Мне доводилось слышать много рассказов о том, как женщины стремились обрести его благосклонность, и я вполне понимаю их. Это драгоценный гордый олень, каждая хотела бы держать его на золотой привязи в своем саду. Но женщинам не удержать его.

Третий был совсем юн. Нежное лицо, длинные ресницы и кудри, темный нежный румянец. Гибкий, как лоза, стройный, словно молодое деревце. В женском наряде он походил бы на девушку. Он смотрел на меня, и краска заливала его лицо. Как было бы забавно и приятно обучить его науке страсти! Пройдет время, и он станет таким же красивым мужчиной, как его брат, но юная, невинная нежность исчезнет. Какая жалость! Увы, такова судьба всего в этом мире. Все преходяще.

— Нам сообщили, что ты в совершенстве постигла все шестьдесят два искусства гетеры.

Я потупила взгляд.

— В меру скромных моих сил, государь.

— Не надо преуменьшать своих достоинств.

Тут заговорил керна-ару.

— Ты слышала о Посланнике? — Он был нетерпелив, потому я кивнула. Я хорошо знала о событиях в столице. — Тем лучше. Я хочу, чтобы тот воин, который был дан мне Посланником, стал нашим не только из-за клятвы. Я хочу, чтобы он захотел мне служить. По-настоящему захотел. А значит, он должен привязаться к Ханатте. Понять ее. Ты сделаешь это лучше других. Ты привяжешь его. Ты понимаешь меня?

Я кивнула. Это просто понять, но не так просто сделать.

— Ты, говорят, хорошо знаешь язык морских варваров?

— Да, — уже прямо отвечала я. Я и правда знала этот язык хорошо — моя няня была из наших варваров. — У них два языка. Язык простонародья и язык знати, который они унаследовали от белых демонов. Я знаю оба.

Сын и отец переглянулись. Керна-ару кивнул.

— Отлично. Ты будешь учить его нашему языку, который он плохо знает. Остальное… ты сама знаешь, что и как делать.

Я осмелилась спросить:

— Что будет со мной, ежели я не сумею оправдать…

— Кары не будет.

На сей раз я низко поклонилась государям.

— Я сделаю все, что смогу.

…Захолустное местечко у мелкой речушки, названия которой даже не стоит упоминать.

Ставка керна-ару. Здесь он готовит своих воинов для похода на север, на князя Дулун-анну.

Военный лагерь. Для тех, кто никогда не бывал в таких местах, в нем есть что-то привлекательное. По крайней мере, некоторое время. А так — мухи, вонь, ругань, жара и орава дурно пахнущих и очень грубых и грязных мужчин. У меня был свой шатер, два телохранителя и моя служанка Адит. Мою любимую кошку пришлось оставить на попечение дворцовых слуг. Бедняжка, как она будет страдать без заботы хозяйки, и как хозяйка будет тосковать без нее!

На меня смотрели косо, но никто не смел сказать дурного слова. Воины просто не понимали, что я и зачем я здесь. Конечно — керна-ару приказал выдворить из своего лагеря всех шлюх. Если я здесь, то либо я не шлюха, либо слишком высокого полета шлюха. Однако мой шатер стоит сам по себе, у меня свои слуги и телохранители. Но я не особа из королевской семьи и не жрица.

Я сама не знаю, кто я и как себя вести. Потому веду себя как ни в чем не бывало. Я одеваюсь на манер женщин наших восточных провинций — в шаровары и короткую куртку, поскольку так удобнее ездить верхом. Я не прячу лица от солнца. Я хожу по лагерю в сопровождении своего телохранителя из личных воинов керна-ару, смотрю, стараясь не слишком попадаться на глаза, а вечерами делаю заметки.

Когда я впервые увидела того, с кем мне придется иметь дело, я испугалась. От него исходит непонятное обаяние, которое заставляет одновременно благоговеть и страшиться. Он огромного роста — он выше даже керна-ару, а тот, как потомок Солнечной Девы, из самых высоких людей страны!

У него холодные глаза редкого серого цвета.

Он красив и страшен.

Я боюсь его.

Седьмой день. Наконец меня призвали в шатер керна-ару. За семь дней я уже успела подготовить себя, потому сумела преодолеть внезапный страх.

— Это госпожа Жемчужина, — произнес керна-ару на языке варваров. — Я попросил ее обучить тебя нашему языку и обычаям.

Я подняла глаза на господина Аргора. Он чуть усмехался напоминая мне слегка разморенного дремой льва. Он прекрасно понимал, к чему все это. Что же, мне даже стало легче. Как говорила моя наставница в ремесле, иногда чужую крепость берешь, когда открываешь собственные ворота. Попробуем играть на откровенности. Посмотрим.

— Хорошо, — промурлыкал лев. — Но для этого нужно время. А я и так исполняю твое повеление, керна-ару, и день-деньской провожу с солдатами. У них я и учусь вашему языку.

— Я так хочу, — нахмурился керна-ару.

Господин Аргор пожал плечами.

— Как скажешь. Тогда сам назначь время.

Тут я осмелилась вступить в разговор:

— Если будет мне позволено сказать, то учения кончаются перед закатом. А потом остается еще несколько часов бодрствования. Можно было бы занять с пользой это время.

Лев уже откровенно усмехался.

— Не могу не уступить даме, — ответил он. — Если ей так хочется.

Что сказать? Первое время мы оба усердно играли в обучение. Целых четыре дня. На пятый он во время наших вечерних занятий вдруг подпер щеку ладонью и с усталой насмешкой посмотрел на меня.

— Столько усилий, и для чего? Иди сюда. Мне скрывать нечего, можешь спокойно рассказывать керна-ару о наших постельных разговорах.

Он потянул меня за рукав к себе.

Если бы я ставила перед собой цель разделить с ним ложе, то меня, наверное, разочаровала бы легкость, с которой я этого достигла. Но мне нужно было иное.

Я внутренне ликовала. Люблю устраивать людям милые неожиданности. Боги, как приятно было видеть его ошеломленную физиономию, когда я выплеснула ему прямо в лицо всю чернильницу!

— А теперь идите умойтесь, пока солдаты не видят, и продолжим наш урок. — Я высвободила рукав из его пальцев и стала приводить в порядок рассыпавшиеся листы, на которых я безуспешно пыталась показать этому морскому варвару разницу между каллиграфическим написанием в стиле анхи-рут, военным стилем айлие и простонародным низким анхи-ир. Я играла со львом. Он мог бы и растерзать меня. Но, как говорила моя наставница, спокойствие — мощное оружие.

Он вернулся через час. Я терпеливо ждала. Но урока не получилось. Он сказал, что лучше сейчас просто поговорить. Хорошо. Собственно, этого от меня и требуют.

— Скажи, зачем ты все же здесь?

— Я учу вас понимать Ханатгу.

— А я думаю, ты здесь для того, чтобы шпионить за мной.

— Не без этого. Хотя, думаю, глаз и без меня хватает. И еще я учу вас нашему языку.

— Я достаточно неплохо знаю ваш язык, чтобы отдавать команды.

— Этого мало. Так годится общаться с рабами, но не с солдатами. Но ведь вам для вашего дела нужны солдаты?

И тут случилось нечто странное, напугавшее меня. Он вдруг придвинулся ко мне, и в глазах его была готовность убивать.

— МНЕ нужны? Для МОЕГО дела? Откуда ты знаешь? Что ты знаешь?

В глазах его плескался черный удушливый прибой, а в зрачках вспыхнули красные искры.

Я хотела было крикнуть: я ничего не знаю, это просто слова, — но что-то остановило меня. Я поняла, что нащупала какую-то нить, и, невзирая на охвативший меня смертельный ужас, заговорила, торопливо и громко. Это было как озарение. Наверное, голос у меня жалко срывался…

— Я не знаю, почему Посланник прислал именно вас, чужого. Но я вижу, что вы созданы, чтобы разрушать и создавать вновь! В этом ваша суть! Вам все равно — Ханатта или ваша страна, вам просто нужно разрушать и создавать! Сейчас вы создаете Ханатту, но кто знает? Может вы потом разрушите ее! Я боюсь! И керна-ару тоже боится…

Я что-то еще говорила — но он уже не слушал меня. Сидел задумавшись. Долго молчал.

— Наверное, ты права. Насчет разрушения. Но пусть керна-ару не боится. Хочешь ли ты узнать, что именно я хочу создать? Можешь не таить это от керна-ару… Я хочу создать единое государство, с единым законом для всех, справедливое, где нет разницы между людьми разных рас где ценится лишь твое собственное достоинство, а не заслуги предков. Скажи, ты хотела бы жить в таком?

Я помолчала. Его слова были прекрасны. Но что-то было не так. Что — я не понимала, потому ответила лишь:

— Это великая цель.

Больше мы об этом не говорили. Слова его я передала керна-ару, тот долго сидел нахмурившись, потом сказал:

— Чтобы это осуществить за одну человеческую жизнь, придется разом переделать род людской. Это задача для божества. Одно меня утешает — это неосуществимо. Но, что бы он там ни хотел построить, мне до этого дела нет. Я строю Ханатту, и для этого его сюда прислали. Пока он мне служит — пусть мечтает о чем угодно.

Он помолчал. Потом поднял на меня свои темные тяжелые глаза.

— Сядь, Жемчужина. Он достойный человек, и я чувствую, что все больше привязываюсь к нему. Как бы это не погубило меня и Ханатту. А его — его мне жаль.

Я понимала керна-ару.

Он был усердным учеником и схватывал все быстро. Я отрешилась от великих задач, я просто учила его. Знал бы он, что осваивает сейчас всего семь из шестидесяти двух умений куртизанки высокого ранга! Я, не удержалась, сказала-таки ему. Он расхохотался и ответил, что в крайнем случае пойдет в куртизанки.

Мы много беседовали, сравнивая его родину с Ханаттой. И я замечала, что ему трудно рассказывать о своем детстве, о друзьях. Он мог говорить об истории, об искусствах, о чем угодно — но не о себе. Если же вдруг случайно разговор переходил на эту тему, он замолкал и сидел мрачный. И мне казалось, что он словно бы с трудом, через силу вспоминает о былом. Лишь одно мне удалось понять — он считал что его предали, предали жестоко, подло и несправедливо. За это он ненавидел свою страну. И в то же время гордился ею.

Воистину достойна удивления странность душ человеческих! Мы одновременно можем любить и ненавидеть, радоваться и страдать.

Князь Дулун-анна не вытерпел и напал на нас первым. Это было на сорок шестой день наших трудов. Нападение было внезапным, конница ворвалась в лагерь, и я не знаю, что было бы, если бы керна-ару не успел собрать вокруг себя своих преданных воинов, так называемых «Золотых Щитов». Они быстро построились в квадрат в два ряда — в первом стояли воины со щитами, во втором — копейщики с длинными копьями, а изнутри били лучники из наших варваров. Это лучшие лучники на свете. Господин Аргор был с ними и зычным голосом отдавал приказы. Как мне рассказали потом, атаки конницы разбились о стену щитов и копий, а потом, когда враги отступили, керна-ару Керниен начал преследование. Господин же Аргор повел пехотинцев. Надо сказать, что во время нападения мой шатер растоптали, и я сама едва не погибла — на меня налетел всадник и чуть не зарубил, и если бы в шестьдесят два искусства куртизанки не входило умение обращаться с алебардой, некому было бы продолжать мои записки. Боги, а что было бы, если бы со мной была моя кошка Нихатти! Она могла бы умереть! Адит сразу же убежала, и хорошо, она спаслась, хотя и перепугалась порядком. У меня же было длинное рубящее копье, и я отбилась от вражьего воина, а потом его просто разрубил пополам огромный всадник. Его тень накрыла меня как туча, кровь убитого брызнула мне в лицо, и я было приготовилась к смерти, но тут узнала господина Аргора. Я никогда не забуду этого черного силуэта на вздыбленном коне на фоне ослепительно лазурного неба. Он засмеялся подобно раскату грома и сказал:

— Ты права, маленькая храбрая Жемчужина! — и ускакал прочь. Я так и не поняла, что он имел в виду.

На другой день весь лагерь снялся, а к вечеру мы были уже в захваченном лагере князя Дулун-анны. Его солдат керна-ару пощадил, а самого князя и его сыновей приказал обезглавить, хотя ему предлагали сжечь их живьем, или сварить в кипятке, или зарыть по шею в землю и пустить лошадей, или, на худой конец, посадить на кол. Керна-ару не желал лишних жестокостей, да и не хотел тратить на это времени.

Младшему сыну князя было всего восемь лет, но и он из-за измены отца должен был умереть. Керна-ару со скорбью приказал убить его, ибо, как он сказал, дурную траву рвут с корнем.

Мальчик был так очарователен.

Какая жалость!

Вечером я была призвана в шатер керна-ару дабы развлечь гостей своим искусством. Я играла на тунге и пела старые песни, затем, разгоряченная вином, сложила хвалебную песнь в девяносто две строки в честь победителей. Потом я танцевала под звуки флейты и барабанчика. Потом мы состязались с керна-ару в стихосложении, и я превзошла самого потомка Солнца!

А если говорить по чести, то это был не пир, а ужасная попойка без малейшего намека на утонченность. Я сделала что могла, чтобы привнести в эту чудовищную оргию хотя бы немного изящества. Я подносила вино керна-ару и господину Аргору, восхваляя подвиги каждого, затем пела, и, вдохновившись, каждый начал хвалить другого, и оба хвалили своих воинов, потом, как всегда бывает с упившимися воинами, начали клясться друг другу в вечной дружбе. Это было забавно.

А я нарочно подталкивала их к этому. Государь сказал — надо, чтобы он привязался к Ханатте. А разве керна-ару — не Ханатта?

Что же, вино выпускает наружу то, чего человек никогда не осмелится выпустить, будучи трезвым. Я продолжала петь древнюю песню, которую я не любила, потому что в ней много лжи и бахвальства. Но сейчас она была нужна:

Не ищи в богах опоры себе,

Не ищи опоры в любви.

Но того, кто тебя прикрыл шитом,

Братом своим назови.

Боги забудут, предаст родня,

Жена поднесет тебе яд -

Но всегда, во все времена

С тобою твой кровный брат.

Там было еще много мрачных слов, которые не поют, а скорее орут, растравляя себя. Мужам это порой необходимо, чтобы выплеснуть свою жестокость в словах, а не обращать ее на других.

Я пела и видела, как мрачнеет керна-ару, как глаза его темнеют, как прислушивается господин Аргор, как постепенно он начинает понимать и тоже кивает и как, ударяя кулаком по ковру, он подпевает керна-ару… А потом произошло то, к чему я и стремилась. Нет, мужи в подпитии способны на все. Керна-ару вдруг вскочил и вскричал:

— Ты достойный человек, Аргор! Ты воистину достоин величайшей хвалы и славы! Я лишь одним могу достойно отблагодарить тебя и возвысить! — Он схватил чашу и полоснул себя по руке ножом. Господин Аргор несколько мгновений недоуменно смотрел на него, затем неуверенно улыбнулся, словно не веря своим глазам. Потом он взял нож у керна-ару.

— Плесни вина, Жемчужина! — крикнул керна-ару, и я быстро выполнила его приказ. Они отпили оба и обнялись со слезами на глазах.

…Керна-ару изволил потом богато одарить меня. И, приняв дары, я вернулась к себе со смятенной душой и тяжестью на сердце. Развернула свиток, запечатанный Солнечной Печатью. В свитке я именовалась «высокородной госпожой», мне назначалось пожизненное содержание из казны, мне были дарованы земли на востоке. В пергаменте говорилось, что «Солнечный Род сам позаботится о приличном и достойном госпожи замужестве». Значит, пора. Эти месяцы я жила совершенно иной жизнью, я забыла о том, кто и что я, кровь по-новому струилась в моих жилах. Я думала, что вечно буду рядом с этими великими мужами и не задумывалась о будущем… Я совсем забыла, что меня просто наняли. Теперь керна-ару счел, что цель достигнута и мне пора удалиться. Увы, мне было тяжело. Верно говорила моя наставница — не привязывайся к тому, с кем делишь ложе. А с господином Аргором мы даже и ложа не разделили.

Господин Аргор изволил прислать за мною, когда лагерь уже начал затихать. Я была раздосадована, ибо уже намеревалась лечь, да и не хотелось мне никого видеть. К тому же мои обязанности исполнены, и я уже никому ничего не была должна. Однако я все же решила прийти. Он отослал моих телохранителей, и мы остались наедине.

— Я хочу сдать экзамен, — сказал он, доставая из своего сундучка какой-то свиток. Я взяла его и развернула. Великие боги, там были стихи! Корявые, с ошибками, но начертанные хорошим почерком! Я покачала головой.

— Вы притворялись, — сказала я. — Вы уже все знали и издевались надо мной.

— Нет-нет, — усмехнулся лев. — Мир, мир, отважная Жемчужина. Я хотел бы, чтобы в том государстве, которое я построю, женщины были бы похожи на тебя.

— Стало быть, знали все шестьдесят два искусства куртизанки?

Он рассмеялся.

— Да, здесь ты меня превзошла. Мне в куртизанки не попасть, если принц меня рассчитает.

Я не до конца поняла его слова. Это, видимо, что-то чисто варварское.

— А теперь покажи мне еще немного из… сколько их там? Шестьдесят два? Вот, из шестидесяти двух искусств куртизанки.

— Что именно желает увидеть господин? Или узнать? Искусство составления ядов и противоядий, искусство распознавания драгоценных камней, искусство…

Он обнял меня и заставил замолчать.

Он был ласков и учтив со мной, и на сей раз ему в лицо не полетела чернильница.

У него могучее тело, покрытое множеством шрамов. Он не захотел мне говорить о том, где заслужил свои боевые отметины. Странно — другие мужчины обычно этим бахвалятся. Впрочем, тогда я не задавалась этим вопросом. Этот мужчина привык быть повелителем и победителем. Ему было легко и приятно повиноваться. Он и здесь был вождем.

Мы расстались на заре, довольные друг другом. Каждый, наверное, считал, что укротил другого. Мы оба ошибались и оба были правы».

Он лежал, закинув руки за голову. Там, где-то в мутном от духоты небе над шатром, таяли в разгорающемся пламени рассвета тусклые пылинки звезд. День будет горячим. Ему было невероятно хорошо и легко. Ощущение того, что все идет верно снова вернулось к нему. Он снова был способен строить планы. «Нуменор. С чего-то надо начинать. Сначала — Ханатта. Если удастся сделать ее единой, то остается второй вопрос — как заставить ее повиноваться мне. Значит, все же надо убедить Керниена… Тем более мы кровные побратимы теперь. Надо же, я и варвар…. Но с одной Ханаттой с нынешним Нуменором не справиться. Нужна более надежная опора, свои силы… Значит, морэдайн? Их немного, это плохо. Но из них выйдут отборные части. Это и им на руку, и мне. И Ханатте — они ее прикроют с севера. Опираться надо на них. Они и так оторваны от родной земли, их у нее просто нет. Я дам ее им. Стало быть, надо добиться для них привилегий и где-то найти землю… Не ту, что дает им Ханатта. Другую. Мордор». — Последнее слово возникло как откровение. Он даже сам себе удивился. Как будто кто-то подсказал ему. Мордор? Пустая неприветливая земля в кольце гор, где почти ничего и никого нет… Ничего нет? Значит, будет. Он рассмеялся. Вот и ответ. Хочет этого Тху или нет, Нуменор начнется оттуда.

«Хочет, хочет…» — словно рассмеялся кто-то далеким эхом. На миг он нахмурился, пытаясь прислушаться, но все было тихо. «Показалось», — подумал нуменорец. Кольцо полыхнуло мгновенным холодом, и он опять о нем вспомнил. Атак уже почти не замечал. Впрочем, он снова тут же забыло нем.

Он вернулся к своим мыслям, но теперь в них была какая-то раздражающая червоточина. Он сел, уставившись в темноту.

«Чего ты хочешь, Аргор? Чего ты больше всего хочешь? Построить Свой Нуменор или сокрушить Нуменор теперешний?» — спрашивал непонятный голос из холодных глубин сознания.

— Я хочу… я хочу… — Он запнулся. Он не знал. В глубине души закипало возмущение. Он не может быть в растерянности! Он — Аргор, он знает как надо, он не может не знать!

Он зажмурился и стиснул зубы, заставляя себя выжать ответ, выдавить, как гной из раны.

— Я хочу мести, — вдруг сказал он и успокоился, значит, сокрушить Нуменор нынешний. Найдено. Так просто. И все сразу стало ясно — Ханатта будет его орудием. Он сделает это. А строить — да. Потом. Сначала надо разрушить.