Черная Книга Арды (№3) - Великая игра

— Седлать! Немедленно! В столицу!

Он снова вбежал в дом, мокрый и растерянный, рот его некрасиво кривился и дергался.

— Ты остаешься с войском… Жди меня.

Брат Наран сильно вырос за эти четыре года, окреп и возмужал. Теперь сходство со старшим братом стало просто разительным, но Наран был повыше ростом. Братья молча стояли в Королевском храме у отцова последнего ложа. Тело уже набальзамировали, ваятель уже сделал погребальную золотую маску с чертами лица покойного анна-ару. Мастера трудились, отливая в бронзе статую ушедшего к Солнцу государя, которая будет стоять в Большой Пещере под храмом, где собраны изваяния всех священных государей до него. Керниен подумал — дети Солнца в темной подземной галерее, это что-то кощунственное, так нельзя. Надо будет приказать построить большой светлый храм, посвященный королям его рода… Когда-нибудь и его статуя встанет там, среди изображений предков…

— Брат, — шепотом позвал Наран. Керниен вздрогнул. Поднял взгляд. — Брат, Посланник прислал весть с отцом Маараном…

— Не сейчас, — резко обронил Керниен. — После погребения.

Бронзовый гонг гудел уныло и тягуче в душной, бессонной ночи. Тяжело полз по полу густой и приторный аромат курении, тоскливо и приглушенно пел хор. Государь Анхир-анна-ару, Священный Правитель, уйдет на заре к Солнцу на спине огненного скакуна.

Керниен остался один. Совсем один. Больше не будет человека, с которым он мог быть откровенен, больше никто не прикроет ему спину… Керниен глухо застонал, зажмурился и ударил себя кулаками в грудь, словно хотел убить непереносимую боль.

«Керниен, я вижу, чего ты хочешь. И я верю что ты сможешь. Я слишком стар, труслив, я привык к спокойной жизни. Я не могу бороться. И не хочу. Я хочу покоя и свободы Я хочу удалиться в тихое поместье, где мог бы писать стихи, наслаждаться обществом поэтов, и музыкантов, и прекрасных женщин… Сын мой, ты прав в своих стремлениях. Потому я намерен уступить тебе власть. Я так хочу».

Боль снова разгоралась в сердце. Он отчаянно замотал головой.

— Отец… ты велик. Я люблю тебя, отец…

«Будь осторожен, сын».

— Отец, ай, отец мой…

На заре зажгли погребальный костер, а на закате, когда конклав жрецов осторожно спросил керна-ару, кого назначит он исполнять священный долг перед богами, как делал это покойный анна-ару, Керниен ответил:

— Я сам…

Ему сказали — не бывало такого, чтобы в одном лице соединялись правители военный и священный. А он ответил:

— Значит, теперь так будет. Или я не сын Солнца? Или не мне дарован был Меч? Ведайте же — отныне государь будет верховным жрецом Солнца, и он сам станет назначать того, кто вместо него будет исполнять священные ритуалы. Он сам станет собирать Совет жрецов и назначать и смещать настоятелей. И так будет отныне и вовеки. Я сказал.

А потом наступила ночь, и отец Мааран неслышно скользнул в комнатку в доме при храме, где остался новый государь после погребения отца. Керниен мрачно посмотрел на него — ему никого не хотелось видеть.

— Зачем ты пришел, отец Мааран?

— Посланник просит встречи с тобой.

Государь вздохнул.

— Пусть войдет.

Если отец Мааран казался в сумраке ночи тенью, то этот был тенью тени, тьмой тьмы, ночью ночи. Огромной ночью. Ночь медленно поклонилась сыну Солнца.

— Боги благосклонны к тебе.

— Чего они хотят от меня?

— Они хотят дать тебе Силу, дабы ты обрел великую власть, ибо ты любезен очам их.

В раскрытой ладони Саурианны блеснуло кольцо. Странное, манящее. Керниен с трудом оторвал от него взгляд. Оно тянуло. Оно обещало свершение всех желаний. Где-то там, в затылке, свербило, и тихий шепот зудел в голове:

«…Сдайся. Ты же знаешь, как надо. Ты сделаешь для людей великое благо, я дам тебе Силу, я избавлю тебя от сомнений и мук совести. Соглашайся, и ты станешь величайшим правителем, имя которого будет вечно жить в легендах, и вечно будут тебя восхвалять…»

Керниен зажмурился и помотал головой.

— Ты уже раз искушал меня, зачем же снова искушаешь? Я ведь уже знаю верный ответ. Так зачем ждать, что я сейчас отвечу не так, как в тот раз?

— Ты не хочешь Силы? Разве ты не желаешь объединить Ханатту?

— Да, и я сделаю это во славу Солнца. Это не та цель, ради которой стану я тревожить богов.

— Но разве ты не хочешь, чтобы Ханатта стала превыше всех земель на свете, а ты — превыше всех властителей? Чтобы стала она примером благости и справедливости?

Кольцо тускло светится на ладони.

Керниен задумался. Потом покачал головой.

— На это не хватит жизни. И разве я, не самый лучший смертный, достоин стать превыше всех в очах богов? Разве не я убивал и предавал ради Ханатты? Разве не я вырезал родичей? Разве не я приказал истребить весь род князей Дулун, вплоть до маленького ребенка? Разве не я разорял деревни, чтобы прокормить войско? Я не благ, и неведомо мне, как построить такое государство. Нет, я не похож на са-анну, «чистого». А то, что предлагаешь мне ты, под силу вынести лишь безгрешному. Грешник не выдержит испытания такой властью. Либо ты испытываешь меня, либо не от Солнца твои слова. Отвечай же! — вдруг воскликнул он и словно стал выше ростом.

— Разве не послали тебе боги советника? — продолжал Посланник.

— Но и он не благ, — ответил Керниен. — Он лишь человек, избранный богами для того, чтобы строить и разрушать. Мой инструмент, да и то лишь на время. В нем нет света «чистого». Ты испытываешь меня? — повторил он.

Посланник улыбнулся.

— Ты угадал, Керниен. Ты воистину прозорлив. Я испытывал тебя. Ты не благ, но ты честен. И ты дал обещание Солнцу. Так сдержи его, не препятствуй твоим потомкам принять Силу.

Ладонь закрылась. Кольцо исчезло. Искушение ушло и осталось сомнение — может, зря отказался? Может, надо было согласиться?

— Да, я обещал, — ответил Керниен. — Так и будет.

Посланник снова поклонился. На губах его промелькнула усмешка.

— Надеюсь, они будут достаточно чисты душой, чтобы принять Силу богов в себя.

— Об этом не мне судить. Думаю, боги сумеют их испытать, как испытывали меня.

Посланник повернулся и ушел, а в душе Керниена царили смятение и страх. Но потом наступило утро, а с ним пришли заботы более важные и насущные, чем разгадывание смысла игр богов, и Керниен отправился в свой лагерь, оставив юного брата наместником. Нужно было укрепить свою власть в северных землях, оказать помощь своим варварам, ибо их теснили люди моря, а потом заняться вечно мятежными провинциями Симма и Нирун…

Почему-то все древнее и прочно забытое кажется людям окруженным тайной. А если есть тайна, то в нее обязательно надо влезть, и поглубже. Потому, что там, на дне этой самой тайны, непременно отыщется нечто великое и могучее.

Почему-то человек не думает о том, что забытое забывается обычно за ненадобностью.

Гневное Солнце. Древнейший культ. Старый, полузабытый, а потому жуткий и таинственный. Гневное Солнце — солнце в час затмения, когда разъяренное грехами ладей светило обращает день в ночь, являя вторую свою ипостась карающую. Оттого и черны одежды его жриц. Гневное солнце древнее всех божеств, и потому лишь жрицы служат ему. И так ведется еще с тех времен, когда женщины властвовали над мужчиной. Гневному Солнцу, говорят, еще доныне приносят человеческие жертвы. Единственный храм этого божества — на востоке. Гневное Солнце забирает свою Высшую служительницу целиком — и жизнь, и имя. Низшая жрица может взять себе мужчину и родить ребенка, который достанется потом Храму. Высшая, если отдаст себя мужчине, умрет, потому что оскорбление Гневного Солнца смывается лишь кровью.

За долгие столетия этот культ слился с еще более древним — культом Великой Матери. И восседает в храме Гневного Солнца черная грудастая и бедрастая, с выпирающим плодоносящим чревом каменная фигура. Черты ее и без того едва намеченного лица так стерлись от времени, что теперь Матерь стала безликой и еще более страшной.

Говорят, тех бедняг, что суются порой по дурости подглядывать за женскими мистериями, озверевшие жрицы насилуют и разрывают в куски. Впрочем, это, как всегда, кто-то по пьяни слышал от соседа, которому рассказывал троюродный брат со стороны второй жены, а уж тот точно знает парня, у которого свояк видел это своими глазами.

Почему Эрхелен с этим самым Гневным Солнцем не покончил — непонятно. Да, жрицы поддержали его. Да, Гневное Солнце сильно в восточных землях Ханатты, но ведь божества других земель были не менее могущественны и почитаемы, а это Эрхелена не остановило.

А может, и правда, у Гневного Солнца есть секта тайных убийц, от которых не спастись никому? Тогда уж впрямь лучше, чтобы Оно было за тебя, а не против. Может, и правда, эти убийцы помогали Эрхелену уничтожать врагов, до которых иначе было никак не дотянуться?

Как бы то ни было, Храм уцелел, и Гневное Солнце по-прежнему хмуро взирало на смертных. Кроме того, именно там находили себе приют многочисленные женщины Солнечной крови. Бесчисленные дочери принцев, племянницы и прочие женщины с незавидной судьбой, которым жизнь не сулила брака. Солнечная Кровь слишком высока, чтобы смешивать ее с кровью земли, а мужей, достойных такого брака, куда меньше, чем дев Солнечной Крови. Они тенями скользили по женской половине дворца, обреченные хранить девственность и умирать в неволе или кончать с собой.

Гневное Солнце принимало их. Оно давало им хоть какую-то свободу и власть. Может, потому женщины Храма были так кровожадны если кто-то нарушал их таинства? Может, это была месть? В любом случае все высшие жрицы храма были Солнечной крови. Низшие — земной. И никогда им не подняться выше избранных служанок.

Простые жрицы тоже многое знают и умеют и для служителей других храмов они — избранные. Но высшее знание доступно лишь Посвященным. Только женщинам Солнечной Крови, принесшим клятву верности Гневному Солнцу.

Такой знак Посвященных, знак Гневного Солнца, носила женщина, стоявшая сейчас перед государем Керниеном. Жрица Асма-анни. Родня по крови, хотя кто знает, в каком колене. Ее отдали в Храм, наверное, совсем ребенком, как очередную обузу для рода. Выросла она, скорее всего, в одном из многочисленных поселений возле Храма, и раз ее сочли достойной Посвящения, то Солнце наверняка чем-то ее отметило или одарило. Посвященные жрицы Храма этим славились. Недаром государи порой призывали их для тайного совета или тайного дела.

Керниен пребывал в сомнениях. В тяжелых сомнениях, а потому обратился к последнему средству, хотя это и было ему ненавистно. Он не любил тайн.

На вид госпоже жрице можно было дать и двадцать, и тридцать с лишком. Время застыло для нее. О том, как жрицы этого добивались, ходило много слухов, один другого страшнее. Вряд ли можно было назвать ее красивой в обычном смысле слова, если рассматривать каждую черточку по отдельности. Круглое лицо, выступающие скулы, короткий прямой нос, крупный яркий рот, раскосые глаза под надломленными бровями — вечная надменная удивленность. Темные волосы, вспыхивающие на солнце медью. Лицо бронзовой статуэтки древней богини из покинутого храма. Странное, колдовское, порабощающее очарование. Так и смотрели на нее, как на ожившую богиню. Суровую, ослушаться которую — себе дороже.

Но она была лишь жрицей Солнца, а перед ней сидел на походном раскладном табурете сын Солнца, и потому она склонилась перед ним и ждала его слова.

— Я прошу тебя, госпожа, — утирая с лица пот — день был жаркий — и, размазывая по щекам рыжую пыль, говорил сын Солнца, — помоги мне. Ты моя родственница а я глава рода Солнца. Кому как не родне довериться в час сомнении. Мне сказали, что Солнце одарило тебя своей благостью, и ты видишь и в свете, и в тенях, и взгляд твой не обманешь. А еще знаю я, что жрицы Гневного Солнца не лгут. Потому я и велел тебе явиться. Две заботы есть у меня… Солнце прислало Посланника, и он через жрецов свершил для меня чудо, которое дало мне власть. Посланник дал мне человека, который создал мое войско и помог мне объединить наши земли. Но меня мучают сомнения. От Солнца ли все это? Не удивляйся, я не кощунствую. У меня есть причины сомневаться. Помоги мне! Ты служишь древнейшему из обличий Солнца, ты должна знать. Я буду рад, если ошибаюсь. Не скрою, этот человек мне дорог и тяжко мне будет, если окажется, что все это — ловушка. Вот первая моя забота. — Он вздохнул и поднял руку, поскольку жрица хотела было заговорить. — Я не все сказал. Моя цель достигнута, я собрал Ханатту в единый кулак. Привел к покорству князей. Теперь я хочу устроить нашу землю, чтобы после смерти моей она снова не развалилась. А он, мой советник, Солнцем данный, говорит, что я должен обратить силу Ханатты против морских варваров. Мне это кажется безумием, но ведь не могло же Солнце дать мне в советники безумца? А если я не послушаюсь его, не пойду ли я против воли Солнца и не погублю ли с собой свою землю? Вот вторая моя забота.

— А если ты не ошибаешься, керна-ару? Если это не от Солнца, что тогда?

Государь отвел взгляд и долго сидел, глядя куда-то поверх размытых, дрожащих в знойном мареве дальних горных вершин. Жрица ждала.

— Тогда я… Не знаю. Этот человек слишком дорог мне, госпожа Асма-анни. Но то, чего он сейчас хочет, — безумие.

— Я сделаю, как ты просишь, государь и родич, — ответила жрица и, поклонившись, пошла к шатрам, в которых расположились она сама и ее вооруженная свита — Священный Отряд. Семьи, которые желали избавиться от младенцев мужского пола, приносили их в Храм. Многие из воспитанных там воинов были детьми низших жриц.

К тому времени к Аргору уже относились как к чему-то неотъемлемому от молодого государя. Ханатта привыкла к нему и приняла его. А он в уме строил другое великое государство, в котором Ханатта была всего лишь частью — та Ханатта, которую он сейчас завоевывал и строил для анна-ару, своего побратима. Было так увлекательно разгадывать эту Ханатту, узнавать ее сильные и слабые стороны, отрезать, как у дерева, лишние ветви и оставлять нужные создавая красивую крону.

Вот только он не был волен действовать как хотел. Сейчас, когда труд Аргора для Керниена был почти завершен он начал замечать, что его цели и цели государя расходятся. И это начинало раздражать его. При мысли о том что Керниен может поступить не так, как ему, Аргору, желательно внутри, со дна души начинала подниматься та же самая удушливо-тошнотворная волна черной ненависти, как и при мысли о нуменорском государе.

Керниен и Ханатта должны были стать его орудием — но орудие это посмело иметь свои собственные мысли и цели. Неужели его снова предадут? За все, что он сделал? Керниен обязан ему. Обязан! Он обязан сделать теперь так, как хочет Аргор!

Появление госпожи Асма-анни было очередной причиной для раздражения. Эта женщина присутствовала на военных советах, и ей даже давали слово, потому что ее устами говорило Солнце. Но оно говорило и его устами. Чего добивается Керниен?

Разговор с побратимом был крайне неприятным.

— Зачем ты призвал эту…?

— Она говорит устами Солнца.

— У вас тут все кто ни попадя говорят устами Солнца. Эта твоя Асма-анни, твой чокнутый отец Мааран, ты сам, еще кто?

Керниен был упрям и спокоен.

— Я не понимаю твоего гнева.

— Не понимаешь? — В душе заплескалось черное, он с трудом удерживал тягучий тошнотворный прибой. — Не понимаешь? Я для тебя мало сделал? Как ты смеешь не верить мне? Где твоя благодарность?

— А я, — тихо, но очень ясно и жестко произнес Керниен, — разве обещал что-то тебе взамен? Разве что-то тебе должен, кроме личной благодарности? Ничего. Ты дан мне Солнцем, но я не понимаю того, чего ты сейчас от меня требуешь. Это не то, что я просил у Солнца, и я этого не хочу. Если я должен это сделать — пусть Солнце скажет, и я пойду за тобой. Убеди меня.

Керниен больше не пожелал продолжать этот разговор, и Аргор остался один со своим черным бешенством. Оно подступало к горлу медленно, рывками, как рвота. Чернота топила его постепенно, как прилив топит привязанного к столбу преступника. Он хватал ртом воздух, цепляясь за все, что мог ухватить… Испуганные слуги сначала тряслись за дверьми, слушая рычание и треск ломаемой мебели, а потом просто разбежались по углам.

«Успокойся, — послышался голос в голове. — Ты сделал самое важное — ты собрал Ханатту, создал ее войско. Теперь остается взять ее в свои руки. Ты и так на полпути. Керниен привязан к тебе. Заставь его думать, как ты. Он просит знака? Дай ему знак. Убеди его».

— А если не смогу?

«Тогда Ханатте найдется другой государь. Который пойдет за тобой».

Черный прибой медленно отступал. Решение было найдено, цель намечена. Значит, осталось приняться за труд. А в том, что он своего добьется, Аргор не сомневался.

Похоже, в Храме не просто давали знания, но и учили влиять на людей. Асма-анни так или иначе умела завладевать человеком. Это раздражало, но она все же привлекала его любопытство. Хотя бы тем, что ему надо было понять, как заставить Керниена засомневаться в ней. Это походило на очередную войну, и он не сомневался, что победит, как всегда.

Жрица была женщина суровая и замкнутая, но умная. У нее имелись кое-какие способности, которые называли чудесными, — Асма-анни умела успокаивать боль, усыплять, даже, похоже, угадывать судьбу. Жрица обладала каким-то странным обаянием. Правда, возможно, это обаяние было всего лишь результатом храмового обучения… Выдающаяся, непростая женщина. У нее была своя ценность. Возможно, такая женщина могла бы пригодиться Его Нуменору. Она явно предназначена для большего, чем просто рожать детей.

Но он сам станет указывать каждому место в Своем Нуменоре. Каждому. И пусть она это знает и смирится. И Керниен тоже.

— …она мне опочила рука божества.

— Да? И как это было? — От ее слов прошел по спине хо лодок. Аргор помнил, как это было с ним. А вдруг она тоже избрана? Послана с какой-то целью сюда — кем? Кем?! И что тогда?

И с кем или чем тогда ему придется бороться за Свой Нуменор? Это надо было выяснить.

Асма-анни пододвинула к нему красивую медную чашу с чеканным узором и цветной темной эмалью.

— Ешь. Это фрукты, сваренные в сахаре. У вас нет сахара, я знаю. Вы едите мед.

Он усмехнулся.

— Я уже давно в Ханатте и со многим успел познакомиться. Но ты начала говорить о руке бога?

— Да. — Асма-анни прищурила золотистые глаза, вглядываясь вдаль. Солнце село, под сизой полосой облаков над горизонтом торжественно догорал золотой закат. Цвет напоминал царственные одежды Керниена. — Мне исполнилось двенадцать лет, и у меня только что прошла первая кровь. Мы с девочками должны были на заре собирать цветы для праздника Солнцеворота. Мы ночевали прямо на холме, чтобы срезать их, когда будет светать, и к рассвету сплести венки. А, ты не понимаешь… Это наш обычай. Летнее приношение даров Солнцу. Мы принесли венки в Храм, когда Солнце только-только показало краешек из-за горизонта. Я вышла на воздух, и тут вдруг меня ослепил мощный луч, и мне показалось, что моя плоть горит. Меня словно охватил огонь, я испытывала страшнейшие мучения, в то же время понимая, что сгорит лишь то, что нечисто, греховно или дурно. Я не знаю, откуда я это знала. Мука была нестерпимой, бесконечной, и мне хотелось умереть, а я все горела и исчезала так медленно-медленно, что казалось, я так и буду вечно гореть до самого Конца Мира… — Она перевела дух, отхлебнув немного сладкой воды со льдом. — А потом вдруг боль кончилась, и я поняла что меня больше нет. Но я все же осознавала происходящее со мной. Я почувствовала, как мое несуществующее тело словно глину мнут чьи-то руки, создавая меня заново. Ко мне постепенно возвращалось ощущение тела — именно постепенно, как будто кто-то вылепливал: его часть, и я начинала ее чувствовать. Вот по новому телу бежит кровь, вот я снова могу слышать ушами и видеть глазами. И вижу я бесконечное живое, всепоглощающее сияние. Оно ощутимо кожей я чувствую его на вкус, ощущаю его запах, слышу его, оно проходит через меня, погружая меня в такое блаженство и наполняя таким восторгом, что я разрыдалась. И я услышала Голос. Он был внутри меня. И Голос сказал — ты умерла и переродилась для того, чтобы служить Мне. Я не смела в это поверить, я думала — все морок, наваждение. Но потом я снова оказалась на холме у дверей Храма, и все хлопотали вокруг меня, потому что я упала в обморок от усталости — всю ночь ведь не спали — и от солнечного удара.

Но я улыбалась. На мне опочила рука бога. Он дал мне власть смирять боль и угадывать будущее…

— Отлично. Вот тебе моя рука — гадай.

Асма-анни взяла его руку. У нее самой руки были маленькие и изящные, хотя и весьма крепкие. Они обе могли спокойно уместиться в его ладони. Жрица долго смотрела на ладонь, потом вдруг отпустила ее.

— У тебя нет судьбы. Вместо нее — это кольцо.

Аргор нахмурился — кольца он почти не замечал, порой даже забывал о нем. Даже не видел.

— Ты хочешь сказать — нет будущего? Я скоро погибну?

— Нет. Я не вижу твоей смерти. Я вообще ее не вижу. Я сказала — нет судьбы. Это все. Большего я сказать не могу.

Они молчали. Аргор чувствовал себя обманутым. Жрица начинала его раздражать. Много значительности, много таинственности, толку — ни на грош.

— Богов много, но Солнце — одно, — вдруг ни с того ни с сего негромко, нараспев заговорила Асма-анни. — Это не то солнце, что освещает наш мир с утра до вечера. Это лишь проявление Его. Оно — во всем. Боги есть его проявления — как свет исходит от солнца, так и они исходят от Него. Оно является к каждому народу, к каждому человеку таким, каким он сумеет Его лучше понять и принять, и говорит с каждым на его языке. Оно — Единое, Животворящее, Всесозидающее, Отец и Мать, порождает жизнь, оно есть Благо, оно есть Любовь бесконечная…

— Орел кружит в вышине. Бездонное небо. Здесь, на вершине Менельтармы, его цвет кажется особенно густым, даже темным, словно сквозь него просвечивает Стена Ночи. Оно медленно приближается — или это он сам летит в небо?

Орел кружит в вышине.

А внизу раскинулся в золотисто-голубоватой дымке Нуменор. Переливчатая шкура невиданного спящего зверя. Он тихо дышит во сне — и ходят под ветром травы, и гнутся деревья и поют птицы…

Орел кружит в вышине.

И хочется плакать от восторга, гордости, любви и восхищения невероятной красой сущего, которая сейчас открывается ему здесь, на вершине.

Полет. Полет, полет…

Орел кружит в вышине…

Нуменор, земля предков. Благословенная, драгоценная до крови в горле земля, как я смел отречься от тебя? Как я, слепец, не увидел тебя за своими мелочными обидами, за той жалкой плесенью людских низменных страстей, которая показалась мне больше тебя? Как я смел забыть твое все, отречься от тебя, отречься от себя самого?

— …У тебя нет судьбы. Ты отрекся от нее. Ты предал себя в чужие руки и судьбу свою тоже. Отрекись от Силы! Отрекись от кольца, ты можешь. Все в силах Солнца, лишь сделай шаг, протяни руку! Верни свою судьбу!

«А эта девчонка хорошо умеет говорить, — вдруг послышался насмешливый голос где-то в самом дальнем уголке его сознания. Словно бы он сам говорил — и не он. — Совсем заморочила голову. Судьбу ты выбрал сам. И разве не Единый начертал ее тебе? Все в Замысле. Все предопределено им. Ты постиг свой Путь в Предопределенности, постиг свое предназначение. И не глупой бабе говорить тебе о твоей судьбе. Твоя судьба уже свершилась — потому никто и не может прочесть ее. Ты лучше подумай — кому выгодно, чтобы ты отступи? Подумай, кто мог ее подослать».

Синева начала распадаться на клочья и стремительно таять. Восторг и ощущение полета исчезали, уступая место какой-то торжествующей уверенности.

— Ты все сказала? — улыбнулся он, и она заметила в глубине его глаз алые искры злого смеха. Чужого смеха.

— Все, — тихо ответила жрица. — Больше мне нечего сказать.

Аргор засмеялся, взял маленькую руку Асма-анни и поднес к губам.

— Зато мне есть что сказать. Но не сейчас.

Он гибко поднялся и покинул шатер.

Проконсул Гирион уже пятый час изучал документы. Пергамента, бумажные листы, намотанные на палочки полоски ткани, деревянные таблички, клочки кожи и ткани, какие-то тряпки, палочки с тайнописью — все было скрупулезно, тщательно разобрано и подшито, снабжено комментариями. Элентур, начальник разведки Южных колоний, покинувший Нуменор еще с принцем Эльдарионом, был человеком дельным, и на приволье, вдали от родных берегов, его недюжинным способностям нашлось достойное применение. Гирион вздохнул. Принц Эльдарион. Уже десять лет прошло — а та машина, которую он создал и запустил, до сих пор не дает сбоя. Каких он подобрал людей! Их же как зеницу ока беречь надо, это не нынешние хлыщики, а настоящие, железные нуменорцы…

Да, раньше и небо было синее, и вода мокрее, и время длиннее. И нуменорцы нуменористее.

Проконсул протер покрасневшие от усталости глаза, вздохнул. Он тоже был нуменорцем старой закалки, как они сами говорили, из Когорты Эльдариона. Стало быть, плюнь на усталость и работай. Проконсул снова углубился в доклад начальника разведки Южных колоний, легата Элентура. Доклад был доставлен особым гонцом, который перевозил лишь самые срочные и архиважные донесения.

«Ситуация в Ханатте весьма неустойчива. Покойный государь передал власть в стране в руки сына, который назвал себя военным правителем, керна-ару. Насколько можно судить по донесениям, было инсценировано некое „чудо“, вести о котором усердно распространялись людьми принца и государя. Получив „поддержку богов“, Керниен еще при жизни отца начал жесткой рукой объединять государство, причем явно пользуясь примером нашей деятельности в колониях. Вполне возможно, ему служит советником кто-то из черных нуменорцев. По крайней мере, среди его самых ближних людей известен некий Аргор, который был при короле Керниене с самого начала его внезапной бурной деятельности».

Проконсул отложил пергамент. Аргор. Да, скорее всего морадан. Пока выяснить, кто это, возможным не представлялось. Этот человек был чрезвычайно удачлив — подобраться к нему более-менее близко пока что не удавалось. Говорили, что он послан Ханатте богами, что в самом его появлении виделось нечто чудесное. Проконсул усмехнулся. Эти варвары все, что угодно, припишут чуду. Однако у них если не контрразведка — в наличие оной поверить просто невозможно чушь, — так уж охрана действительно великолепна. А Аргор… что же, если, пользуясь его советами, керна-ару сумел объединить значительную часть Ханатты — не священной, слабой и призрачной властью, а по-настоящему, то этот Аргор опасен. Гирион снова вернулся к письму:

«Ханатта строит армию по нашему образцу. Пока нам не доводилось с нею сталкиваться, ибо Керниен занимался исключительно внутренними делами. В любом случае даже построенная по нашему образцу армия вряд ли сможет по боеспособности сравняться с нашей. Однако относиться к сему следует со всяческим вниманием. До настоящей, сильной и единой Ханатты еще очень далеко, но если дело пойдет так, то лет через двадцать мы можем получить весьма серьезного соседа. Все зависит от того, какие цели преследует король Керниен. Пока, насколько нам известно, никаких действий против Нуменора он предпринимать не намерен, его больше всего волнует объединение страны».

А у легата прекрасный почерк. Проконсул знал, что подозрительный Элентур такие документы пишет исключительно сам. Усмехнулся. Когорта Эльдариона!

«Об Аргоре известно очень мало. Известно, что он пользуется очень большим доверием у нынешнего короля, чрезвычайно популярен в войсках и в особенности у морэдайн. Известно, что в последнее время морэдайн получили у короля Керниена привилегии. Из них составляют отборные части войск, они имеют определенные свободы и права по сравнению с ханаттаннайн у них свое командование. В настоящее время их военачальником считается тот самый Аргор.

Наблюдается еще одна странная вещь — некоторые морэдайн отправляются в земли в тех самых горах, куда нам пока не удается проникнуть, и что там происходит — неизвестно. Странно, что они уводят туда с хороших земель, дарованных им Ханаттой. Это весьма не нравится Керниену, хотя он почему-то не пытается этому препятствовать. Ходят слухи о каком-то договоре, заключенном королем, но с кем он был заключен и в чем этот договор состоял — неизвестно. Слухи эти требуется проверить.

Нельзя отрицать одного — популярность Аргора сейчас очень велика, как среди морэдайн, так и среди ханаттаннайн. Особенно это заметно на севере Ханатты, где сейчас наблюдается странное, немыслимое ранее слияние ханаттаннайн и морэдайн. Мне кажется, мы присутствуем при зарождении нового государства…»

Если Элентур не ошибается, то… То что угодно. Понятно одно — необходимо наконец вплотную заняться этим самым Аргором. Он опасен. Очень опасен. Человек из Когорты Эльдариона умеет чувствовать скрытую угрозу даже в самых малых событиях…

Проконсул взял последний листок — точнее, клочок пергамента. Сначала он даже не понял, зачем здесь этот рисунок. Потом посмотрел на текст внизу. Откинулся на спинку кресла, уронил дрожащие руки. Нет, не может быть.

«Портрет Аргора. Сделан „тенью“ из Стражи, Вороном». Проконсул отшвырнул лист. Ворон. Этот человек обладал потрясающей памятью и блестяще рисовал. И именно он сам, проконсул Гирион, отправил его недавно на земли морэдайн выяснить, кто таков Аргор. Близко к нему Ворон подобраться не мог, однако этого и не требовалось. Ворон был обязан его увидеть и запомнить. Ворон это сделал.

О, Единый…

Понятно, почему Элентур писал отчет сам. Этого не должен был знать никто — только Когорта Эльдариона.

Когорта Эльдариона.

Кровь Эльроса неистребима. Хоть в каком поколении, хоть разведенная кровью простых смертных — а неизбежно проявится. Когда они появлялись на людях вместе с юным наследником престола, никто не сомневался в их родстве, в той невообразимо древней эльфийской и божественной крови, что текла в них. Высокие скулы, удлиненное лицо, чуть приподнятые к вискам большие глаза, маленькие мочки чуть заостренных ушей — безошибочные черты высшего рода Нуменора и всего Средиземья. И эта чуть надменная, равнодушная улыбка древних изваяний богов Ханатты. Принц Эльдарион…