Черная Книга Арды (№3) - Великая игра

— Просто, — пожал плечами Саурианна. — Полностью отдать себя Силе. Просто сказать — отдаю себя Силе, и все.

— Так просто?

— Нет, не все, — улыбнулся Саурианна. — Взять Силу — только начало. Ею надо уметь управлять. И наполнять свой сосуд заново, если понадобится. А для этого нужно взять дар… так скажем, кран от бездонной бочки Силы, которая будет изливаться в тебя, когда надо будет, — неожиданно грубо закончил Саурианна.

Повисло молчание. Тяжелое, в котором готовым к прыжку зверем притаилось будущее. Скажи слово — и все изменится… И зверь прыгнет. Денна поднял руку, закрываясь от несуществующего, но страшного зверя, и замотал головой.

— Я… не могу… Пусть будет как будет. Я испил Силы столько, сколько смог. Лишь глупец пытается сожрать больше, чем вмещает живот. — Он хмыкнул. — Пыталась лягушка все болото выхлебать, да лопнула.

— Вот и третье испытание ты выдержал, Денна, — отечески ласково кивнул Саурианна. — Но помни — это не последнее испытание. Дар я предложил не только ради испытания. Ты заслуживаешь этого дара. И он ждет тебя — тебе лишь стоит сказать «да» — и ты получишь ключ к бесконечному источнику Силы. Знай это.

Саурианна повернулся и исчез в мгновение ока. Дення заморгал, нахмурился, не веря себе.

«А я ведь и не спросил, что теперь я могу делать и как», — рассеянно подумал он и тут же забыл эту мысль — прежде всего надо отмыться…

И казалось ему, что кто-то внутри него прошептал:

«Ты выпил Силы. Выпил яда, к которому привыкаешь как к черному дыму. И к ней ты привыкнешь, и уже не сумеешь жить без нее. Да-да, ты, как твой дядя, чересчур честен и чист. Вот такие как раз и попадаются легче всего. Ты уже захватил наживку, остается только подождать…»

Но эти слова мигом выветрились у него из головы, и он запомнил только, что слышал какие-то слова, но вот какие именно…

В теплой воде было хорошо и томно, мысли текли медленно, и тяжесть уходила с души, а тело, напротив, приятно тяжелело. Вот и веки начали закрываться. Не хотелось думать ни о чем. Желание вымыться было настолько сильным, что после его исполнения настало такое облегчение и слабость, будто совершил главное в мире дело. А теперь — спать. Выпить сладкого вина — и спать, чтобы никаких снов.

Он лежал в темной спальне, ожидая, когда сон мягко набросится на него, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. В теле не чувствовалось никаких изменений. Может, Сила не удержалась в нем, с какой-то странной надеждой подумал он. Перепивший вина бежит отлить к ближайшей стене, ибо вино в нем уже не держится — может, так и из него утекла Сила? А как проверить? Он прислушался к себе — все как всегда.

Ну и ладно. Значит, все останется по-прежнему. И можно будет снова читать книги о великом и высоком, сидя под деревьями с чашей в руке, рассуждать о высших силах мира и жизни человеческой или мечтать о подвигах, любить красавиц… Или уехать в горы, чтобы жить как волк, одному, только с верным псом, пардусом да соколом. А потом, когда устанешь от одиночества снова домой, к разговорам с Аннахай и немногочисленным друзьям…

За дверью послышались тихие шаги.

— Госпожа? — послышался шепот. — К нему нельзя.

— Мне можно, — уверенный голос Аннахайри.

«Солнце, почему я так ясно их слышу, словно над головой стоят?»

Тело отказывалось повиноваться, налитое приятной тяжестью.

— Пусти ее. — Ему показалось, что он подумал или прошептал эти слова, но дверь отворилась, и чернокожий страж с бирюзовой серьгой в ухе — «Откуда я это вижу, в темноте такой?» — впустил сестру.

— Брат! — громко прошептала она — Ты спишь?

— Нет, — протянул он. — А я тебя вижу…

— А я тебя не вижу, тут так темно, — снова зашептала она. — Я пойду возьму света…

— Не надо…

Ему захотелось, чтобы толстая свеча у кровати загорелась, а вставать было так лень…

Свеча вспыхнула. Денна даже не испугался.

— Ты взял Силу, — уверенно, почти радостно сказала сестра. — Я знала.

Денна с трудом поднялся, сел в постели. В открытое окно тихонько дул ночной ветерок, мошкары почти не было — на то и курильницы, чтобы отпугивать насекомых.

Сестра смотрела на него горящими глазами.

— Ты теперь можешь все, — зашептала она. — Помоги мне. Я не хочу за варвара. Не хочу мужчины, никого не хочу!

Денна серьезно кивнул.

— Я понимаю. Тяжело, когда принуждают. Отмыться хочется от взглядов, да?

Сестра кивнула. Тяжелая грива волос колыхнулась, закрыв лицо.

— Я никого не хочу, — срывающимся голосом заговорила она. — Скажи отцу — пусть отпустит. Я хочу уйти в храм Гневного Солнца. Я королевской крови, меня возьмут. Я буду как Асма-анни, жрица, которой слушался сам Керниен!

— Она погибла безвременной смертью, не забывай.

— Я тоже хочу умереть молодой! — крикнула Аннахайри. Помолчала, тяжело дыша. Потом протянула руки, крепко обняла брата, уткнулась носом в шею. — Брат, во мне душа огненная, я не хочу, чтобы кто-то решал за меня. Чтобы никто… Война будет, все говорят. Великий дядя Керниен умер, отец наш слабый правитель… Я стану жрицей, я стану воспламенять воинов! Брат, отпусти меня! Они послушают, они уже знают, они боятся тебя!

— Боятся, — произнес он. Понятно, почему его сразу же не позвали пред отцовы очи. А чего бояться? Силу он взял, но не всякий силач становится воином, иные всю жизнь пашут себе землю или подковы куют…

Но зачем тогда брать Силу? Просто чтобы испытать себя?

Если он смог, то это не просто так. Это знак. Он избран богами, а пренебрегать даром богов кощунственно. Солнце разгневается…

И сестру очень жалко.

— Я помогу тебе, — сказал он, обнимая сестру. Так они и сидели молча почти до рассвета, обнявшись, словно нашли убежище в объятиях друг друга.

Сила. Что это такое, и что с ней делать? Если бы знать это, все было бы легче. Да только кто научит? Отец Мааран? Когда он проповеди свои произносит, люди верят ему сразу и безоговорочно… может, это Сила?

Он и сам верил отцу Маарану — Денну при его проповедях наполнял благоговейный страх перед Божеством. Он чувствовал себя червем, грешником обреченным и, покидая в смятении душевном храм, долго старался вести себя хорошо. Но потом все как-то забывалось, проходило — до очередной проповеди отца Маарана.

А взгляд у него тяжелый, мощный, цепкий…

А что может принц Денна, пятый сын? Правда, его мать — анни-ару, стало быть, право на престол он имеет…

Как и положено почтительному сыну и верному подданному, он явился к отцу поутру и сказал, что обрел Силу. Это стало предметом шумных ликований и праздников, гонцы влетели по стране в разные стороны, чтобы смутьяны и невольные князья теперь подумали крепче, прежде чем взяться за старое.

Вечером того дня, после пира, когда сын и отец остались вдвоем, Денна признался, что не знает, что делать с этой самой Силой.

— Это неважно, — отмахнулся, улыбаясь, захмелевший отец. — Пусть знают, что она у тебя есть. Пусть боятся! Это даст нам время, а ты пока узнаешь пределы своей Силы. Они велики иначе и быть не может! Отец Мааран так сказал, — прошептал отец ему на ухо, словно доверяя великую тайну. — Отец Мааран поможет тебе познать свою Силу. Иди к нему…

Денна уже не слушал. Это означало, что он останется в храме, покуда не выяснятся его способности. В храме — почти в заточении. Анна-ару боится его? Отец Мааран тоже боится? Наверняка они не хотят оставлять его без присмотра. Может, и братья боятся тоже — младший отпрыск с Силой может стать серьезным соперником наследнику престола.

И если раньше его любили, то теперь будут опасаться.

Денну эти мысли очень ранили.

Как там сказал Саурианна? Сила когда-то источится. Значит, надо скорее выпустить ее из себя, сделать все, что от него хотят, и снова стать прежним, и все вернется. Он снова будет пустым местом, а таких легко любить. Да. Именно так.

Его поселили в келье, такой же, как у обычных монахов. Отец Мааран не делал различий между детьми земли и детьми Солнца. Денна надел простую темно-красную робу монаха и даже с каким-то удовольствием подчинился строгой дисциплине монастыря. Его с детства приучили подчиняться. Здесь он был равен с остальными, никто не лез в душу, ничего не хотел от него. Но покой его был недолог — отец Мааран через восемь дней призвал его после предрассветного бдения. Послушник проводил Денну в западный конец монастырских строений, в небольшой дом. Он был очень старой постройки — наверное, самое старое храмовое строение. Он был отделен от остальных построек невысокой каменной стеной. Его окружали высокие старые деревья, а перед дверью находился небольшой проточный пруд. Отделенный от остальных строений, дом как бы находился под молчаливым запретом — о нем не упоминали, и он, похоже давно пустовал.

— Это твой дом, — сказал отец Маран, приведя его сюда.

Здесь было почти роскошно. Дом был длинный. Денна жил в комнате, выходящей окнами на пруд. Остальную часть дома занимал длинный пустой зал без окон. Толстый каменный фундамент подразумевал еще и наличие подвала, но входа Денна не видел.

Теперь его жизнь проходила здесь. Сначала отец Мааран долго учил его сосредоточиваться, отрешаясь от всего мирского, хранить хладнокровие в любом случае. Это нужно было для овладения Силой, текшей теперь в его крови.

Когда на его глазах впервые отрубили голову щенку, Денна чуть не задушил послушника, сделавшего это. А потом отец Мааран, расхаживая по залу, спокойно вещал:

— Ты должен научиться сосредоточиваться. Ты должен научиться отрешаться от мира. Ты пожалел щенка — но чуть не убил человека.

— Это был жестокий человек.

— Это был человек, который получил приказ и был обязан подчиняться.

— Значит, я убью того, кто приказал ему!

— Если ты проследишь всю цепочку приказов от начала до конца, тебе придется убить отца, — отмахнулся отец Мааран. — Тан хэтан-ару, если ты подчинился приказу отца и пришел сюда, то подчиняйся до конца. Все в нашей жизни строится на противоречии желаний и необходимости. Все зависит от того, чему ты подчинишься — если желаниям, то станешь злодеем. Если приказу — ты не нарушишь миропорядок и останешься незапятнан.

— Как этот послушник? — показал Денна. — Он тоже незапятнан? — Голос его был полон злости.

— Да, — коротко ответил отец Мааран. — На то и есть избранные, чтобы принимать на себя грехи других. Но прежде ты должен познать смирение.

Денна помолчал.

— Послушай, отец Мааран, — сказал он наконец, — а если я достигну наконец той вершины, где надо мной не будет никого, кроме Солнца? Кем я тогда буду, если ни перед кем из людей не надо мне будет тогда смиряться и закон будет лишь мой?

— Значит, закон будет твой.

— Нет, кем я стану? Ведь тогда я буду не тем, кто подчиняется, а тем, кто действует по своему усмотрению. Стану ли я здодеем?

— Потому я и учу тебя смирению сейчас, сын мой, — улыбнулся отец Мааран. — Чтобы потом ты смирял себя сам…

«Наверное, это так, — думал ночью Денна, глядя в потолок и стараясь не обращать внимания на тонкое зудение комаров. Это тоже было своеобразным испытанием смирения. — Если бы боги вмешивались в нашу жизнь, отзываясь на любую несправедливость, то зачем тогда мы? И не есть ли каждая несправедливость следствие более глубоких и сложных событий? Истребляя мелкое зло, я упущу его корень. Да, необходимо научиться не отвлекаться на мелочи, дабы уметь найти главное. Отец Мааран мудр…»

Вскоре он уже мог спокойно читать под вопли умирающих животных, аккуратно подбирая рукава широкого одеяния, чтобы не выпачкать их кровью.

А потом на его глазах убили человека. Он долго кричал, потому что убивали его медленно. Денна внешне был спокоен, но душа его возмутилась. И когда все кончилось, отец Мааран сказал:

— А теперь я дам тебе урок справедливости. Не сдерживайся, сделай то, что собирался. — И Денна дал себе волю. Остановился он лишь тогда, когда у убийцы уже не осталось целых костей. Он стоял, тяжело дыша.

— Ну, что же, — тихо сказал отец Мааран. — Ты думаешь, что был справедлив. Так знай — этот человек убил многих, среди них двух женщин, из-за их золотых побрякушек. А убивал его на твоих глазах брат одного из погибших.

— Так убил бы сразу! — рявкнул Денна, вылетая из зала и чувствуя, что опять потерял основу в жизни. Он уже не понимал, что верно, а что нет. Боги, как же хорошо, когда тебе приказывают и ты просто подчиняешься! Не отвечаешь и не думаешь…

Через некоторое время он уже и смерть людей переносил спокойно. Когда настал сезон зимних дождей, отец Мааран сказал, что Денна уже готов испробовать Силу. Он умеет отрешаться от мира и сосредотачиваться.

Денна воспринял это спокойно и отрешенно. Но где-то в глубине души сидела потаенная надежда — Сила не бесконечна. Она источится, и он будет свободен. Хотя прежним он уже не станет никогда.

И он позавидовал себе прежнему, не знавшему Силы, которую надо смирять.

Легат Элентур неторопливо развернул маленький шелковый свиток. Принюхался — ткань крепко и пряно пахла. Не мудрено, если ее переправляли в мешках с перцем. Мелкие похожие на жучков ханаттайские письмена бежали сверху вниз. Сплошные цифры — сколько, чего, где и почем куплено, куда и кому отправлено, кто и сколько должен и в какой монете, и по какому курсу, и так далее. Элентур усмехнулся. Наметанный глаз видел то, что не увидят другие.

«Слухи о невероятных способностях младшего принца расходятся быстро. Но явил ли он хоть одно чудо, мне неизвестно.

Южные провинции сильно пострадали от засухи. Говорят, что в этом вина государя, потому как он, мол, слаб и неправеден, а потому нарушил Правду земли. Наран-ару действительно слаб, а потому жесток. Недавно были убиты внуки князя Дулун-анна, что со времен Керниена жили заложниками при дворе. Убийство предательское, мерзкое. Конечно, засуху приписывают гневу Солнца. Вместо хлеба туда посылают войска, причем не абы кого, а морэдайн. Видимо, чтобы об Аргоре не забывали — и знать, и чернь, и жрецы.

Голодный бунт возглавляют «нищие монахи». Ниточка тянется к храмам провинции Нирун, вечному источнику недовольства. Возвышение Королевского храма сильно подкосило их влияние.

Поддерживает «нищих монахов» местный князек, Тув-Харанна, женатый на дочери вождя какого-то кочевого племени с востока. Возможно, надеется на помощь тестя. Кстати, именно в восточные степи ушел в свое время мятежный Техменару. Так что тут проглядывает крупный заговор.

Государь намерен отдать морэдайн за подавление бунта морскую крепость Уммар с прилегающими землями.

Что важно. В последнее время молодые морэдайн — в основном младшие сыновья — все чаще пытаются искать удачи в Мордоре. Аргор создавал из них отборные части для Ханатты, но, похоже, на этих людей зарится некто другой. Они уходят, как сами говорят, на «службу к нашему королю». Кто под этим подразумевается, я сказать не могу. Но уж точно не Наран-ару»

«Вот оно как, — невесело хмыкнул Элентур. — Значит, наших родичей тянут в две стороны — щедрая от страха Ханатта и щедрый… ОН. И кто кого перетянет?»

Морэдайн для обеих сторон — мясо.

Горло у старика болезненно затвердело и заныло — так всегда бывало, еще с самого детства, когда становилось горько от беспомощности и обиды. У многих морэдайн еще в Нуменоре родня осталась. «Если бы все морэдайн были поголовно подонками и отщепенцами, было бы куда проще… Но даже если за родителями и была вина, то в чем вина детей? А ведь они уже живут не так долго, как их родители, и, похоже, годы грядущих поколений морэдайн будут становиться все короче и короче. Так и мы все, люди, не виноваты в падении наших предков, а по счетам все равно платим».

Он вздохнул и снова взялся за донесения.

«Анна-ару пока не склонен идти на переговоры с Нуменором. В народе бытует твердое убеждение, что государь Керниен был отравлен нуменорцами…»

«Чушь какая, — вздохнул Элентур. — Мы еще не пали так низко, чтобы убивать чужих королей… Но даже опустись мы настолько, Керниена нам никакого смысла устранять не было. Хороший был государь». — Элентур покачал головой. Керниен был готов идти на переговоры. Если бы он не умер так загадочно и нелепо, не было бы враждебной Ханатты под боком, и об Уммаре можно было бы договориться к обоюдной выгоде. А сейчас голодные до бранных подвигов обалдуи подбивают государя на войну. Если это случится, миру не бывать. Будет долгая, затяжная, гнилая война на много поколений.

Надо выяснить, каков сам принц и верно ли все, что о нем говорят.

Не растет ли в Ханатте второй не-человек?

И не следует ли убить его, прежде чем он окончательно перестанет быть человеком? Ведь тогда он не сможет даже умереть.

Элентур стиснул зубы. Непохоже, чтобы принц был дурным человеком. Жаль будет, если с ним это случится.

Зачем он… ЭТОМУ? Принц не отличался никакими особыми талантами, не может претендовать на власть, он — ничто. Зачем он ЭТОМУ?

Что-то затевается в Ханатте. Что именно?

… — Траву жрут сухую, — глядя на мрачную горсточку тощих и черных от солнца и голода оборванцев, скачал Ангрим. Дулгухау молча кивнул. Черные, похожие на насекомых люди проводили их ярко-белыми взглядами и снова заняла тушей такой же черной и тощей коровы, сдохшей от бескормицы. По бокам ее уже деловито ползали зеленые жирные мухи, соперничая с людьми за добычу.

— Одним мухам пированье, — прошептал Садор. Самый младший в отряде, он еще не успел привыкнуть к смерти. Особенно к грязной и вонючей.

Следы голодной смуты попадались уже давно. Разбитые повозки и разграбленные дома, выметенные подчистую селения, сожранные на корню посевы. Скота нигде не было видно, разве что дохлятина или голые, обглоданные дочиста кости. Не говоря уж о собаках и кошках — даже о кошках, которых в Ханатте чтили. Мелкие города угрюмо смотрели на пришельцев из-за запертых ворот сотнями перепуганных глаз, вдоль дорог торчали виселицы и колья, с которых кусками обваливались гниющие трупы. Кое-где трупы явно носили следы разделки — кто-то опустился и до трупоедства. Дулгухау оглянулся на серо-бледного с прозеленью Садора. Юноша держался из последних сил.

Дулгухау поджал губы. Жара. Пыль забивает ноздри, половина отряда закрыла лица платками, как степняки. Одни глаза видны из-под шлемов, укрытых грязными наметами. Снять бы — да тут такая злоба вокруг, что и не знаешь, что лучше — сдохнуть от жары или от беспечности.

— Скоро дойдем до места. Там большая река, хоть что-то от нее да должно остаться, — обратился Дулгухау к Ангриму — на самом деле только для того, чтобы воины слышали и хоть немного воспрянули духом.

Большая река сейчас представляла собой слабенькую мутноватую струйку воды, бежавшую по дну довольно глубокого ущелья. Стены его были покрыты ржавыми разводами, внизу на камнях валялась раздувшаяся ослиная туша, возле которой уже роились тощие, как скелеты, полуголые местные жители. Дулгухау досадливо глянул вниз, сожалея, что не может прекратить это неестественное, отвратительное копошение. Это было недостойно людей. Очень хотелось отдать приказ перебить всех.

Местность была неровной. Где-то вдалеке, в жарком мареве прятались горы, почти не видные на выбеленном, как мертвая кость, небе. Наверное, когда солнце начнет клониться к закату, от гор потянется тень. Накроет ли она город, даст ли прохладу? Вряд ли. Далеко.

Селения были пусты, земля на полях, такая драгоценная здесь плодородная земля, превратилась в солоноватую серую пыль. Смерть, тихая, скучная и обыденная, лениво бродила в этих краях и тихо шептала голосом мертвого ветра.

До столицы здешней провинции оставалось полдня пути. Почти никто не разговаривал. Две сотни воинов молча продвигались к своей цели под взглядами угрюмых, исхудавших местных жителей. Им завидовали. У морэдайн была еда и корм для лошадей. У морэдайн была сила, чтобы взять все, что им понадобится, при этом не отдав своего. Их за это ненавидели. И еще они были чужие. В этих краях народ говорил на своем наречии, и даже те морэдайн, которые свободно говорили на языке королевского домена, почти не понимали местных.

— Не думал, что дело так плохо, — промычал Ангрим. — Чую кровь, — добавил он.

Дулгухау молча скривился под закрывавшим лицо платком. Ему так и не удалось забыть, как вчера он сунул из жалости сухарь какому-то мальчонке, у которого даже сил просить еду уже не хватало. Тут же откуда-то протянулось еще с десяток тощих ручонок, и Дулгухау позорно сбежал, а дети, словно злые зверята, сцепились друг с другом…

Наверное, в лучшие времена город был многолюдным и веселым. Даже сейчас кое-где виднелись зеленые деревья — видно, кое-кому воды хватало. Как и большинство южных городов в предгорьях, был он белым и сбегал ступеньками плоских крыш к резавшей его пополам реке. Морэдайн появились со стороны предместий, пересекли мост и въехали в стены нижнего города. По местным меркам город и правда был большой, но с приморскими и королевскими городами было не сравнить. Дыра дырой. А сейчас, когда застывший воздух был переполнен ощущением близкой беды, он казался выбеленной костью. Голым черепом. Столица провинции…

На вершине холма за старыми стенами затаился верхний город. Над ним царил храм, где всегда было полно паломников. Дулгухау ожидал, что сейчас их просто не будет, но ошибся. По мосту шли люди. Процессия казалась веселой — а потому безумной. Около сотни тощих, оборванных мужчин и женщин, приплясывая, шли, колотя в барабанчики и гремя тыквенными погремушками. Пронзительно гудели деревянные дудки. Странный быстрый ритм, заунывная мелодия, истошные голоса завораживали. Люди были очень смуглыми, с плоскими лицами и широкими носами жителей южных провинций, и на лицах этих не было ни гнева, ни радости, какая-то тупая отрешенность.

— Куда они идут? — повернулся Дулгухау к местному начальнику гарнизона сотнику Манхуре.

— Да куда ж еще, как не к храму… — грустно осклабился носатый толстый харадец. — Там паломников кормить должны, так полагается. Только эта саранча как налетит, так все сожрет, да еще и мало покажется. Хорошо, если буйствовать не начнут. — Он хмуро покачал головой. — Неделю назад какой-то жалостливый дурак не то вина им выставил, не то сами травы какой нажрались… Стража еле-еле справилась, а пару домов так и разгромили. Женщину убили, говорили — катхури, ведьма. Как бы и эти виноватых искать не начали. Солдат в городе мало. Князь местный… — Он смачно сплюнул. — Если вести правдивы, то скоро нагрянет он сюда. Как государь Керниен, да пребудет он у Солнца во благости, скончался, так тут все и зашевелилось. А тут еще и голод… Наместнику, князю Арханна, от анна-ару ни воли, ни доверия. Боится его государь… Вот теперь и получается, что столицу провинции мне одному и защищать. Если Тув-Харанна и правда решился на бунт, то нам очень солоно тут придется. — Манхура с надеждой посмотрел на Дулгухау. — А правда, что принц идет сюда, на подмогу?

Морадан только пожал плечами.

— Много что говорят.

Дулгухау и без того был в мрачном расположении духа. Теперь же оно стало просто непроглядно черным. Этак и до встречи с невестой не доживешь. Принцесса. Дулгухау страдальчески поморщился. С одной стороны, такая женитьба высоко возносила морэдайн в глазах харадской знати, а его, Дулгухау, род становился княжеским. Дед его был простолюдином, зато отца уже называли «сильным человеком». Он сумел и разбогатеть, и выдвинуться как военачальник, его сам Аргор ценил. А сын станет князем.

Морэдайн почти никогда не брали местных женщин в законные жены, разве что в наложницы. Хотя детей потом и принимали в род, полукровка не мог владеть имуществом отца.

Но сейчас речь идет о принцессе, а не о простолюдинке. И если все удастся, то в жизни морэдайн грядут большие перемены.

Все это сватовство было похоже на сказочку про младшего сына и королевскую дочку. И, как в сказке, сначала надо выполнить три задания короля. Вернее, одно, но и его хватит.

Если не подойдет обещанный королевский отряд, то, может, и в Керанан некому будет возвращаться. Все они здесь полягут.

— Ангрим, эти помешанные могут начать дурить.

— Разгоним, — хмыкнул десятник. — Я прикажу на всякий случай перегородить улицы.

Отряд расположился в торговых рядах, ныне пустых. К базарной площади примыкал постоялый двор, на котором даже сейчас была пара-другая постояльцев. От площади широкая улица уходила вверх, к храму. Харадский гарнизон располагался в казармах, у городских стен. Дулгухау заметил, что Манхура особенно опасается за храм. Там ютились паломники, которые уже третий день пели свои странные песнопения, били в барабанчики и плясали. И было их на удивление много. Понять можно — если защиты искать больше негде, люди стекаются к божеству. Жалкий голодный сброд.

Но уж слишком их много. А отчаявшаяся толпа — сила страшная.

Оставалось только ждать. Дулгухау не хотелось сражаться. Он очень надеялся, что местный князек все же не осмелится выступить открыто и все само собой заглохнет. А там подойдут королевские отряды… Или не подойдут?

А вой и пляски продолжались всю ночь и весь день, к вечеру заунывное пение перешло в ликующие вопли, и барабанчики загрохотали громче — небо затянуло. Подул холодный ветер, сначала нерешительно, крадучись, затем с наглой силой захватчика, которому не дают отпора. Поднялась пыль, с востока надвинулась страшная сухая гроза.

— Теперь совсем худо будет, — процедил Манхура. — Знак свыше. Теперь толпу куда угодно можно повести, нашелся бы вожак…

— Перерезать всех — и нет заботы, — со смешком встрял в разговор Ангрим.

— Одной — нет, — кивнул Манхура. — Зато огребешь себе на задницу сотню новых.

Дулгухау мрачно посмотрел на Ангрима, и тот умолк и вышел.

Дулгухау сидел с Манхурой на постоялом дворе. Сотник помнил Аргора и Керниена, под началом которых ходил бить и северных, и восточных князей. Хозяин принес жаровню, но все равно было холодно. Как не хватает доброго очага…

— Тогда нас ценили, — сетовал Манхура, грустно глядя на Дулгухау. Вислые усы его еще сильнее обвисли от вина, а нос у него и так был вислый, потому все его лицо словно бы стекало вниз. — А нынче все не по заслугам, а по родству. Без покровителя никуда не сунешься, вот и торчу в этой дыре. А когда мы с керна-ару, да примет его Солнце в свиту свою, ходили на Дулун-анну…

Дулгухау кивал и чуть заметно улыбался, он понимал жалобы старого служаки, и на душе у него было погано. Морэдайн еще не приходилось воевать по-настоящему. Тем более его поколению. А все говорят — грядет большая война. И что будет?

Морэдайн мало. Так мало, так страшно мало… Нынешнее поколение уже не знает другой жизни, не помнит, что некогда их деды жили под Законом Нуменора. По разным причинам люди ушли из-под этого Закона — кто просто не любил подчиняться, кто желал найти себе новые земли и построить там жизнь по своей воле, кто искал странных истин, а кто бежал от галер или виселицы. Но это было во времена дедовские. А сейчас у морэдайн уже была земля, которую они считали своей, сложился свой жизненный уклад и свой закон. И по этому закону полноправными морэдайн читались лишь чистокровные. А таких было мало, полукровок было куда больше.

«Я бы узаконил их права, — вдруг подумал Дулгухау. — Приравнял бы их к морэдайн, и нас стало бы много. Когда народ невелик, любой норовит его сожрать. А вот будет нас много — еще посмотрим, кто кого.

Сейчас у нас одна привилегия в обмен на наши вольности — умереть, сражаясь за Ханатту, чтобы нас оставили жить на наших землях. В Нуменоре мы — изгои, здесь мы варвары. А где мы будем хозяевами?

Я должен стать князем. И у нас будет своя земля, с которой нас никто и никогда не посмеет изгнать.

Кто хочет, пусть уходит в Мордор — там тоже обещают славу и землю. А моя земля — эта, и другой я не знаю».

Ветер, что ли, направление сменил? Как-то странно он шумит там, за окном… Мгновением позже, окончательно вынырнув из глубины раздумий, Дулгухау понял, что это отдаленный гул толпы. Крики, грохот. Дверь распахнулась, и в комнату влетел, тяжело дыша, насмерть перепуганный хозяин.

— Господин, они сюда идут! Они убивать будут! — заскулил он. Почти тут же в дверь влетел Ангрим, страшновато скалясь и широко раздувая ноздри.

— Князь Тув-Харанна приперся к воротам. Мы подняли мост, — тяжело дыша, говорил он, резко поворачивая голову из стороны в сторону, как хищная птица. Ангрим слыл бешеным — понятно, почему, подумал Дулгухау.

— Тув-Харанна? — стиснув зубы, медленно поднялся из-за стола Манхура. — Осмелился, сын шакала, дерьмо гиенье? Ну, посмотрим… Кто у тебя там есть на команде? — резко повернулся он к Дулгухау.

— Хадин, — чуть опешил морадан от такой резкой перемены — только что был вислый и скучный дядька, теперь сущий бойцовый пес, брыластый и клыкастый.

— Мои молодцы ворота удержат, твои помогут. Надо пробиваться туда, худо будет, если эти бешеные нас отрежут. Их много. Надо уходить к казармам. Там можно долго обороняться. Пошли, — резко показал головой на дверь Манхура.

— А все равно уже деваться некуда. — Дулгухау выглянул наружу, отпихнув хозяина — свет свечи блеснул на лысине Манхуры, как на боку начищенного медного котла.

Манхура оказался на редкость проворным, как-то сумел поднырнуть под рукой у высокого морадана и выскочил наружу. Толпа текла от храма с воем и воплями.

Дулгухау бросился вперед, туда, где уже распоряжался Ангрим.

Манхура, оскалившись, тряхнул перепуганного солдата что-то быстро треща ему по-харадски. Тот мотнул головой и рванулся к казармам.

— Накурились травы, — почти взвыл от злости Манхура, махнул рукой. Схватил Дулгухау за руку. — Постараемся задержать их и прорваться к казармам, к моим ребятам. Сдается мне, — мрачно добавил Манхура, — что не полезли бы они вот так, если бы поддержки не ждали. Чтобы кишки полопались у этого Тув-Харанны… Сам на шкворень намотаю!

— Ангрим!!! — заорал Дулгухау. Тот кивнул, знаком показывая на крыши, где уже стояли лучники.

Торопливо затянув под подбородком завязки шлема, Дулгухау подхватил брошенный ему лук и мрачно улыбнулся. Хороший мораданский лук стоит дорогого. Посмотрим. Надо факелов побольше, а то будет месилово в темноте. Только при таком диком ветре попробуй зажги.