Сотник кивнул. Непонятные бумаги, которые он показывал совершенно непонятным людям, оказывали просто волшебное действие. И Хамдира опять же всегда при встрече с этими людьми не покидало ощущение . Такое же как сейчас.

— Скажите, — вдруг спросил Хамдир, — почему ваш род считается в Нуменоре вторым родом после к королевского? Разве у королей нет родни, кроме вас?

Наместник даже не удивился. Задумчиво посмотрел на ладонь, несколько раз сжал и разжал ее, словно пробуя руку после перелома на гибкость.

— У нас в отличие от остальных, — негромко проговорил он, — в роду передается от отца к сыну королевский Дар. От князя к его наследнику.

— У вас тоже? — удивляясь самому себе, спросил сотник.

— Да. Когда я стал совершеннолетним и отец нарек меня своим наследником, он открылся и во мне. Не спрашивай, не объясню. Так есть, и все тут.

Хамдир кивнул. Ощущение присутствия росло.

Он хотел было обернуться, но наместник коротко покачал головой. Улыбнулся кому-то за спиной у Хамдира и сказал:

— Хочу представить тебе нашего друга из Линдона. Он говорит, что из тебя выйдет славный Страж.

Раскаленный песок обжигал ноги. Раскаленное солнце пекло головы. Раскаленная животная ярость вопила сотнями голосов:

— У-бей! У-бей! У-бей!

Голые, если не считать повязок на бедрах, загорелые дочерна тощие горластые мальчишки ловко, словно мелководные рыбешки, проскальзывают среди потных, охваченных азартом людей на каменных скамьях, которым плевать и на беспощадное солнце, и на раскаленный воздух, и на ворье, что как мухи на дерьмо слетается к толпам. Много кто нынче недосчитается кошелька.

Но это все мелочи по сравнению с тем, что творится в белом песчаном кругу.

— У-бей! У-бей!

— Рви его, рви его, Волк!

— А-а-а-а!!! Давай! Змей, давай!

Кровь шипит, мгновенно высыхая на белом песке. Двое молча кружатся, выжидая. Один — чернокожий, гибкий, с плавно перекатывающимися под гладкой кожей мускулами. Другой — загоревший до красно-кирпичного цвета золотоволосый гигант. Оба только в кожаных набедренных повязках, подхваченных поясами с блестящими бляхами, в руках тяжелые кривые мечи.

— Двадцать полусолнц на Волка! Давай!

Быстрый чернявый человечек тут же подскочил к толстому купцу с крашенной в ярко-красный цвет и завитой бородой.

— Извольте деньги.

— Да бери, бери! Волк кого угодно загрызет, не прогадаю.

Сидевший рядом с ним худощавый человек в красном, с головой, прикрытой белым платком, отчего его лицо было плохо видно, посмотрел на чернявого, затем снова молча вернулся к зрелищу. Толпа взревела — Волк как раз достал своего противника, и на плече Змея открылся красный кровоточащий рот. Змей, оправдывая свое прозвание, начал быстро, гибко перемещаться, по ходу выкрикивая оскорбления, чтобы противник, забыв осторожность, поскорее набросился на него, чтобы не успеть ослабнуть от потери крови.

Змей был быстр и легок, его противник — тяжел, но страшная мощь искупала все.

Человек в красном молча следил за поединком. Казалось, Волк не хочет двигаться, предпочитая, чтобы нападали на него. Но взгляд опытного воина мгновенно оценил бы настороженность и скрытую мощь броска, спрятанную за кажущейся неповоротливостью и медлительностью Волка. Это его, пожалуй, стоило бы назвать Змеем. Да, он не плясун, как чернокожий боец, но змея достает добычу коротким смертоносным и внезапным броском… Как-то все об этом забыли.

Вот оно! Чернокожий на какое-то мгновение ослабил бдительность, и золотоволосый прыгнул вперед. Зрители взвыли от восторга, потом от разочарования — все кончилось слишком быстро. Чернокожий, конвульсивно содрогаясь, лежал на красном песке, рассеченный от плеча до середины груди одним страшной мощи и четкости ударом. Волк же снова стоял неподвижно, только теперь напряженности в нем не было. Дело сделано.

Человек в красном встал и незаметно покинул свое место на каменной скамье. Волка увели с круга. Сегодня ему уже не биться — и так восемь боев провел, восемь трупов оставил. Он славился тем, что после его ударов не приходилось спрашивать зрителей, добить ли противника. Он просто убивал. Убивал коротким, точным и страшным ударом, выгадав момент. Это было страшно и красиво, и ради этого момента народ давился у дверей Сангувары, хозяина храмовых бойцов, только бы увидеть бой Волка. И Сангувара набивал золотом сундуки.

Конечно, храмовый боец должен в конце концов умереть. Это рабы богов, смертники, жертвы. Но, похоже. Волк умирать не собирался. Значит, после годового круга побед — то есть после трех сотен и пятидесяти — придется его просто принести в жертву. Хотя это будет очень, очень огорчительно для Сангувары, поскольку золота в его сундуки Волк уже не принесет. Или откупить Волка у Солнца, чтобы он принадлежал теперь одному Сангуваре? Но сколько же придется дать прекрасного золота из этих сундуков жрецам… Кругом сплошное разорение…

— Привет тебе, почтенный, — послышалось сзади. Сангувара резко обернулся, потянувшись за булавой. Кто-то проник в его святая святых!

На пороге скудно освещенного масляной плошкой каменного подвала стоял худощавый человек в красной одеж де, по виду нездешний.

— Золото считаешь?

— Ты кто такой? — взял себя в руки Сангувара, лихорадочно думая, как бы половчее позвать слуг.

— Не надо никого звать, — глубоким голосом проговорил гость. Сейчас он был без платка, и Сангувара видел его горбоносое хищное лицо, красивое и пугающее. Одетый на манер северян, он держался с привычной небрежностью человека, обладающего властью. — Радуйся, тебе выпала большая радость. Я пришел купить твоего раба Волка.

Сангувара засмеялся не сразу — сначала издал какой-то писк, затем еще раз, потом мелко захихикал а потом уже расхохотался, утирая слезы.

— Почтеннейший, ты не перегрелся, а? Купить? Волка? Да с чего ты взял, что я его продам? А вот я позову сейчас слуг…

— Ты не просто продашь мне этого раба, а будешь еще ноги мне целовать, чтобы я его забрал, — спокойно ответил наглый незнакомец, доставая из рукава золотую пластинку королевского чиновника высокого ранга. — И будешь радоваться, что у тебя его купили, а не взяли просто так. — Он набрал в грудь воздуха и продолжил свою важную речь: — Государь справедлив. Он заплатит тебе за раба. За сколько ты его купил?

Сангувара лихорадочно соображал. Однако выхода не находилось — государю перечить, да кто он такой, чтобы даже помышлять об этом? На кол попадать как-то не хотелось. Он не то вздохнул, не то всхлипнул и, понурив голову, неохотно проговорил:

— Две сотни полновесных солнц.

Красный человек тонко усмехнулся.

— Эх, ну и народ у вас тут, в южных княжествах… Голову полой прикрыл, так, думаешь, и задницы уже не видно? Мне было любопытно, на сколько ты наврешь. Наврал ты аж на целых сто восемьдесят три солнца. А еще помнится мне, блаженной памяти государь Эрхеллен Объединитель запретил человеческие жертвы… и жертвенные бои тоже…

Колени Сангувары вдруг стали ватными, в животе что-то внезапно как-то ослабло… Он повалился в ноги красному, тихо подвывая.

Красный человек улыбнулся, тихонько пнул Сангувару носком сапога.

— Вставай. Получи свои семнадцать солнц и иди с миром. И больше не греши, Солнце все видит!

Волк в своей клетушке лежал, вытянувшись на жесткой койке, и смотрел в потолок. Тело, вымытое и растертое рабами-массажистами, расслабленно ныло. День выдался удачный, но тяжелый. Он убил сегодня восьмерых. И по привычке лежал сейчас в темноте, сытый и усталый, и который раз в мыслях убивал на белом окровавленном песке всех, кого внес в свой растущий список мести.

Этот страж, что выследил его, Хамдир.

Наместник.

Судья в Лонд Даэр.

Капитан галеры.

Волк довольно усмехнулся. Последнего уже не было в живых. Самолично сломал ему шею, когда напали пираты.

А хорошие были дни. Казалось, удача наконец пришла к нему — он жил так, как всегда хотел, по закону силы. Его боялись. Его слушались. Его доля добычи была второй после капитана их корабля «Касатки». Женщины на берегу в пиратских поселениях были ласковы к нему, а мужчины боялись его силы. А береговые жители в ужасе бежали от их кораблей с красными парусами — из шелка, крашенного царским пурпуром…

Харадские корабли не сравнишь с мораданскими, да и ходят харадрим по морю плохо. Что уж было у морэдайн к харэдрим, разбираться ему было лень, да и незачем. Что было у морэдайн к нуменорцам, было понятно — он сам их ненавидел. Хотя бы потому, что от нуменорских кораблей приходись удирать.

Он был первым среди бойцов «Касатки», а «Касатка» была лучшим кораблем пиратской флотилии. И ему, Волку-Борласу, дали почетное прозвание Сайта — так зовется вожак злых степных волков.

Но неудача ждала не в море, а на суше, когда драться пришлось не с моряками борт к борту, а с какими-то тощими, жилистыми и черными как уголь жителями рыбацкой деревушки, куда вышли посмотреть насчет баб. Набежали, как муравьи — с вилами, сетями, какой-то хренью, — и если треть его команды ушла на корабле, хорошо. Его самого просто забили бы насмерть, потому как рыбаки выгоды не искали — просто убивали «морских шакалов».

Да, ярость слабых — это кого угодно испугает. Эти не щадят.

Потом был невольничий рынок и Сангувара.

Следующий в списке.

Борлас тяжело повернулся на койке. Ночной ветерок, пробивавшийся сквозь решетку, приятно холодил кожу. Мошкары тут совсем не было.

Ночные тяжелые думы. Сон не шел.

Надо выбираться. Он достаточно поработал на хозяина, пора и платить по счетам. Со своей силой и удачей он уйдет, он был в этом уверен. Только бы вызнать, куда можно сбежать и где золото. А там — собрать свою дружину и снова воевать. С кем? А не все ли равно? Он знал только, что с удовольствием будет убивать нуменорцев — за все, что с ним сделали, и орков — потому, что он адан А так — где больше будет славы и золота, туда и подрядиться Такие люди, как он, всем и всегда нужны. Главное, чтобы опять — Вожаком. Сайтой.

За дверью загремели ключи. Борлас удивленно сел, даже не пытаясь прикрыть наготу. Плевать

На пороге показался незнакомый силуэт. Худощавый высокий харадец с буйной курчавой гривой черных волос. За ним суетится Сангувара, что-то пришепетывает, прихихикивает, словно гиена. Придушить бы… Ничего, успеется.

— Ты Сайта? Ты Волк? — красивым, густым голосом спрашивает незнакомый.

— Да отвечай! Отвечай же! — подпрыгивает Сангувара.

Борлас вместо ответа сложил на груди руки и медленно, неспешно кивнул.

Человек хмыкнул.

— Однако. Что ж, собирайся. Ты поедешь со мной. Государю такие, как ты, нужны. Получишь золото, славу, много чего еще. Большая удача для варвара и раба, а? — снова ядовито хохотнул пришелец. — Вставай. Едем сейчас, по холодку.

— Ты даже вообразить себе не можешь, варвар, как тебе повезло, — говорил красный человек с хищным лицом. — Многие свободные сами заплатили бы за то, чтобы стать королевским рабом. Да что там! Зарезали бы ближнего за такую честь.

Они ехали уже четвертую неделю, и вместо унылых высохших равнин с блеклой полоской гор на горизонте теперь крутом были каменистые холмы, поросшие цветущим кустарником, а в долинах стояла высокая весенняя трава, усыпанная пестрыми точками цветов. Воистину, глядя весной на долины королевского домена, понимаешь смысл слов «благословенная Ханатта». До грозного жаркого лета еще далеко. Но даже и тогда там, где есть вода, все будет цвести. А цвести будет, потому что в этих местах за каналами и колодцами следили и воду запасали, и многочисленные, хотя и небольшие речки пользовались чуть ли не священным почетом. Борлас уже успел узнать у своего лениво-хвастливого провожатого, что есть особые водяные законы и за их нарушение кары полагаются одни из самых суровых.

— Королевские рабы — это особые люди. Им дозволено то, чего не дозволено многим свободным.

— И что именно? — пошевелил затекшими плечами Борлас.

Красный человек расхохотался.

— Ты забавен, варвар. Хотя бы то, что ни один из моего отряда не осмелится говорить со мной так, как ты. Вон посмотри, каким взглядом сверлит тебя Харнан. Ему не дозволено так обращаться к чиновнику моего ранга, а для тебя рангов нет. Ты выше их. Точнее, ты вне их. Вот ты едешь, скованный, варвар, никто — а тебе уже завидуют.

Борлас хмыкнул.

— Было бы чему.

— Ты глупый варвар, — коротко ответил красный человек, лениво улыбаясь, и отъехал от повозки.

Борлас заполз в тень полотняного навеса и улегся подобнее. Вверху медленно плыло ярко-синее весеннее небо юга.

К лучшему или к худшему повернула судьба? Это, как странно, не особенно беспокоило его. Он был уверен, что сумеет добиться своего. А вот чего своего — это представлялось смутно. Какие-то обрывочные картинки.

Вот он въезжает в какой-то город, и все его славят и кланяются ему. Вот он в разгаре битвы, охваченный безумной радостью боя… Да, это сила, его великая сила требует боя победы, крови! И преклонения. Даже покорности. Да, этот красный сказал верное слово — «ты выше их». Может быть это как раз то, что ему нужно?

Но раб… мерзкое, гнилое слово… Он адан. Эдайн никогда не были рабами. И не будут.

Но что в слове, если по сути дела он будет свободнее свободных?

Надо подождать. Он волчьим своим чутьем ощущал скорую добычу.

«После ужасного убийства всеми любимого принца Денны собственными братьями на глазах у несчастного отца и потом убийства добрейшего, святого государя Наранны, а потом еще и чудесной, таинственной гибели братьев-убийц мужская линия Солнечного Дома пресеклась. И быть бы великой смуте, если бы не явление Пса Ханатты, который возвел на престол государя-отрока, внука государя Наранны и сына его дочери Аннахайри от мораданского князя. Сам князь ушел в закрытую, потаенную и грозную землю Мордор, землю огня, дабы найти силу в его гневе. Юный государь повторил клятву Солнцу, подтверждая Завет с ним. И через завет этот вошла в государя Сила, Дар королей, Дар Солнечной крови. И в стране воцарился покой ибо все увидели, что юный государь воистину Солнечной крови и по праву занимает престол.

И было дано отроку тронное имя Хайрисенна, и был он прекрасен, юн и мудр — ибо за троном стояла Тень, которая нашептывала юному владыке, и Тень эта была Псом, Стражем Ханатты.

И по совету Пса Ханатты приказал государь-отрок создать себе войско телохранителей из рабов, йитаннайн…»

Красивый угрюмый мальчик с затаенным страхом в глазах и надменным лицом восседал на слишком большом для него троне, жестко выпрямив спину и подняв голову, и громким, напряженным голосом вещал:

— Нам угодно, чтобы йитаннайн сопровождали нас в нашем паломничестве в Старый Храм.

Отец Мааран молча склонился, но простоял в согбенной позе чуть дольше, чем было положено, показывая, что ждет позволения заговорить. Отрок важно кивнул и проговорил:

— Дозволяю речи.

Отец Мааран склонился еще ниже.

— Государь, в Храм дозволено ступать лишь посвященным монахам да членам Солнечного рода, другие же оскверняют…

— Я сказал, что так хочу! Йитаннайн не люди, они не могут осквернить Храма. Ведь бродят же там псы и кошки? Ступай, я сказал.

Отец Мааран покорно склонился и, попятившись, удалился прочь.

Йитанна по прозванию Сайта — волчий вожак — усмехнулся вслед настоятелю одними глазами, сохраняя непроницаемое, надменное спокойствие. Только теперь он понял, что такое быть «над» и «вне». Это была сила. Настоящая сила. Молодой король отгородился от мира щитом людей, одновременно вычеркнутых из общества и поднятых над ним на недосягаемую высоту. Они стояли вне закона — и выше закона, потому как единственным законом для них была воля короля. А король не мог без них. Потому что король тоже выше общества и вне его. Тоже вне закона и над законом. Они нужны друг другу.

Только сейчас он начал понимать, насколько сильна власть его, сотника йитаннайн. Как и говорил красный человек Карранна, его слово было для остальных словом короля, король говорил через своих охранников даже со своими сановниками. Йитанна. «Не-человек».

Владыка боялся. Смертельно боялся. Мальчик, оторванный от матери, силой посаженный на этот кровавый трон, водворенный в этот дворец, полный смертей и древних теней, где нет ни одного родного, близкого человека… Он боялся.

Борласу не было жаль мальчика. Но служил он верно, потому что как только короля убьют, то и йитаннайн конец. Этого не хотелось. И потому рабы, которым завидовали свободные, решительно и жестоко подавляли все попытки мятежа.

Отец Мааран, молитвенно сложив руки и закрыв глаза погружался в молитву. Солнце отвернулось от Ханатты. Солнце разгневалось. Скоро лик Его станет черным, и прольется великая кровь…

Это все Тень, вставшая за троном. Это она нашептывает государю.

Но как такое может быть, ведь Зарок с Посланником был принят Денной. Он не может сделать дурного для Ханатты.

Но он убил отца и братьев, вернувшись из мертвых.

Он оградил юного короля от жрецов и мудрых. И тот нарушает древние обычаи на каждом шагу, подчиняясь только своему закону, который не понятен никому.

А страна затаилась, страна ждет чего-то. Всюду страх. Нет почтения к старой знати, нет почтения к жрецам, ломается становой хребет Ханатты. Государь слушает только Тень…

Тень.

Тень!

Отец Мааран пошатнулся и открыл глаза, ощутив внутри тошнотворное шевеление ужаса. Ужас начал нарастать, вставая волной, в ушах зашумела кровь. Боги, он же знал, он помнил… Государь Керниен, он сказал тогда — у самого Солнца тени нет. Нет Тени!

С чего он взял, что Посланец и правда был тем, кем называл себя?

Потому, что тот дал Силу? Но разве не может дать Силу Тьма? Те неназываемые, что таятся в ночи, в темных недрах земли, в забытом прошлом — разве они не давали своим поклонникам Силы, взамен забирая их души?

Разве не об этом спрашивал его тогда государь Керниен.

Отец Мааран застонал, колотя себя по голове. Старый дурак, старый дурак! Это ты предал Ханатту в руки страшным древним силам!

А может, нет? Может, все правильно, и его просто мучают ночные мороки? Все так и должно быть? Но почему же тогда это ощущение неправильности? И страх, что ничего уже не изменить? Боги, дайте же знать, разрешите же от пытки сомнений!

Отец Мааран снова начал истово молиться.

…Бадуанна, глава Золотых Щитов, молча выслушал жреца.

— Тень или не Тень — не знаю, но не дело, чтобы король был заложником рабов без рода без корней. Мы всегда были оплотом короля, нас еще государь Керниен для этого поставил!

Отец Мааран внутренне горько усмехнулся. Золотые Щиты были уже не те, что при государе Керниене. Старые его соратники либо погибли, либо стали стариками. Только отец Мааран все жил и жил… Так кому же, как не ему, теперь восстановить правильный ход вещей?

Жрец видел, что в воине кипели гнев и обида. Ему было не до высоких материй, не до Тени и Солнца. Он просто был оскорблен. Что же, пусть гнев этого тупого вояки послужит правому делу.

— Ими многие благородные недовольны, а чернь их боится… Как бы они не убили государя, если мы выступим, а?

— Не осмелятся, — протянул Тмахтан.

Бадуанна косо глянул на своего правого командира.

— Они могут попробовать сыграть на этом. Государя надо выручить в первую очередь. Пока он не будет у нас в руках, все будет впустую.

Отец Мааран улыбнулся.

— Благородные воители в этом могут положиться на меня. Мне известен тайный ход в опочивальню государя. Сначала надо его выкрасть, затем вырезать йитаннайн. Короля укрыть в Храме. И объявить, что рабы покушались убить его. Чернь поверит и пойдет защищать государя. Знать же поддержит.

— Знать поддержит. Каждому прыщу золотожопому охота будет завладеть королем, чтобы стать при нем правителем.

— Потому хранителями короля, — кивнул отец Мааран, — станем мы с тобой. Ты — керна-ару Ханатты. Я — верховный жрец Ханатты. Король юн, ему нужны защита и наставник…

— Это точно, — расплылся в улыбке Бадуанна.

Светло стало задолго до рассвета — небо горело от пожаров, охвативших полгорода. Из нижнего города неслись вопли, на башне Аруана забили в набат. Юный король сидел на огромной кровати, сжавшись в комочек, и, глядя в темноту огромными черными глазами, шептал:

— Страшно… мне страшно… мама…

Он не пытался бежать. Он давно уже свыкся с мыслью, что его убьют, все равно убьют — мать всегда так говорила, сколько он себя помнил. Зачем его увезли из монастыря? Жрицы Гневного Солнца были такие добрые, там было так тихо, так славно… Там не было Тени, не было смерти, там была мама и ее добрые служанки и слуги.

Но сейчас тоже не было Тени. И почему-то юный король ощутил странный подъем, внутри кто-то словно бы кричал: беги! Беги отсюда! Беги на свободу, прочь от всех них!

Он всхлипнул, затем взял себя в руки. Он король. Его убьют, но он не будет плакать.

На улице кричали, в садах звенело оружие, над городом плясало пламя, а мальчик был один, и никто не пришел к нему. Где йитаннайн?

Мальчик поднялся, пошел к двери. Снял со стены большой кинжал, утер нос. Внезапно успокоился, тщательно оделся. Плеснул в лицо воды из золотой умывальной чаши, расчесал длинные кудрявые волосы. Он был один, никто не пытался ему ничего говорить, никто ничего не заставлял его делать, и эта внезапная свобода среди подползавшей со всех сторон смерти вдруг захватила его и подняла словно на волне. Он рассмеялся и громко сказал:

— Я ухожу. Вы меня не найдете. Я убегу от вас! — И добавил уже тише: — И пусть другой правит.

Отец Мааран осторожно отодвинул в сторону деревянную панель в опочивальную комнату государя. Скользнул внутрь. Два молодых монаха, искусных в бою, быстро последовали за ним, еще двое стояли в потайном проходе.

В комнате было пусто. Сквозь распахнутые окна лилось багровое зарево огромного пожара — Бадуанна сделал, как договорились, сейчас все только пожаром и заняты, и Золотые Щиты должны без труда вырезать рабов. Вон в коридоре уже звенят мечи. Он обошел кровать с высокой спинкой и увидел всю комнату. Она была пуста. Только на табурете у окна сидел кто-то, черным силуэтом рисуясь на фоне багрового ночного неба. Отец Мааран молча сделал знак монахам, но незнакомец уже обернулся.

Тень. На его лице не плясали алые блики пожара, хот комната вся была в зареве. Лицо смутно мерцало бледным полупрозрачным пятном, красными точками горели глаза. Изваяние из раскаленной меди. Монахи попятились, а потом просто бросились прочь, а отец Мааран двигаться не мог. Его пригвоздил к месту страх — и еще что-то кроме страха.

— Ты глуп, монах, — почти грустно проговорил Пес Ханатты. — Ты тоже приносил клятву Посланнику — как же ты думал утаить свои мысли от него? И от меня? — Он медленно встал — плавным движением огромного нетопыря. — Я знаю, что нужно Ханатте. И в ней не будет иного правителя, кроме меня. Сейчас йитаннайн дорезают твоих Золотых Щитов. А я пришел за тобой, отец Мааран. Ты хотел разрешения сомнений? Так ты же сам знаешь, что не разрешишь их, пока сам не встретишься с Солнцем или чем там еще. Вот ты и проверишь все сам. Умри, отец Мааран, ты прожил под Солнцем слишком долго для человека.

Отец Мааран почувствовал, что его сердце вдруг остановилось. Он жил еще достаточно долго, чтобы успеть испытать ужас от осознания того, что умирает.

Сайта тащил короленка под мышкой. Тот вопил и брыкался. На помощь отроку никто не шел, боясь йитанны. Да и некому было — слуги попрятались по щелям, наложницы верещали в своих покоях, дамы и знатные придворные тоже прятались где могли. Дворец был во власти рабов. Сайта знал — во что бы то ни стало надо сохранить мальчишку. Иначе не будет козыря в игре. Иначе не будет власти.

— Пусти! — вопил короленок, кусая его за руку. Сайта ругнулся и хорошенько стукнул мальчишку рукоятью меча по голове. Тот затих.

— Так-то оно лучше будет, — пробормотал он, запихивая мальчишку в клетушку в казармах йитаннайн. Приказал солдатам сторожить и никаких приказов щенка не выполнять, пока сам Сайта не придет. Надо было еще объявить о подавлении мятежа славными йитаннайн, о том, что король жив, быстренько распорядиться, кого взять, а кого призвать во дворец, приказать выставить стражу на мостах, на всех воротах, провести облавы в нижнем городе, начать следствие и проредить ряды знати, направить солдат в монастыри и храмы… Словом, надо взять власть в свои руки и начать управлять.

«Так умиротворена была столица, и снова воцарился покой, и каждый получил по заслугам, и такова была щедрость государя, что получили награду даже те, кто и не ждал ее».

Сайта стиснул зубы, чтобы не зареветь от ярости. Королевская награда воистину оказалась неожиданной. Он забыть не мог мстительной усмешки мальчишки, когда тот изрек:

— А тебя, Гантун, я ныне назначаю командиром моих верных йитаннайн.

Гантун приосанился. Поначалу Сайта было возомнил, что сейчас и его превознесут, назначат чуть ли не регентом, но следующие слова развеяли все сомнения:

— А ты посмел ударить меня, раб. Ты рабом был и останешься. Взять его!

Драка в тронном зале была кровавой — Гантун отрабатывал новое звание с рвением, а прочим йитаннайн не было резона заступаться за свергнутого вожака. А Сайта сдаваться не собирался. Когда его наконец связали, на полу остались семеро и еще четверо, ругаясь, зажимали раны. Короленок подошел к связанному начальнику своих рабов-телохранителей, презрительно пнул его ногой.

— Я справедлив. Ты оскорбил меня, и за это достоин самой изощренной смерти. Но ты подавил мятеж, и я оставлю тебе жизнь. Ты отправишься в Землю Огня.

Сайта даже плюнуть в рожу мальчишке не мог — между зубами ему всунули палку, как пойманному волку, туго закрепив ее веревкой на затылке. Он бы зубами ему глотку перервал. Теперь к его списку прибавились короленок и Гантун. Он еще вырвется. Он еще вернется. Он еще всем отомстит.

А потом была долгая, мучительная дорога в горы, в ту таинственную и страшную страну, откуда шла Сила королей. И за эту Силу короли платили рабами. И одним из них теперь был Сайта. Вожак. Волк.

Это развлечение называлось «крысиной ямой». Туда сбрасывали непокорных или провинившихся в чем-то рабов, а то и просто тех, кто почему-то не понравился надсмотрщику или кому еще. Попадали туда и люди, и орки, без разбору, тем любопытнее было, кто выживет. Крысиная яма была орочьим изобретением, но если орки просто развлекались глядя на копошение в яме, то люди приходили сюда для несколько других целей. Красивый молодой человек, женственно хрупкий, с девичьими ресницами и темными немного раскосыми глазами чуть навыкате подолгу молча стоял на краю, глядя вниз. Почему-то и орки, и людская нечисть при этом мгновенно исчезали.

Из ямы тянуло тяжелым смрадом человечины. Те, кто был внизу, упали уже ниже некуда, и, главное, пути назад нет, ведь это все и так знали, так почему же кто-то пытается выжить?

«Как, в сущности, мало — и много — надо человеку, чтобы почувствовать себя высшим существом, и как мало, действительно ничтожно мало, нужно, чтобы низвести его до состояния скотины. И где же все высокие стремления, вся эта особенность человека? Да нет ее. Человек даже хуже скотины, мало какой зверь убьет ради развлечения. А тут — высокие мысли, устремления… и где они? В вонючей яме, где друг другу рвут глотки, чтобы схватить кусок сырой конины, потому что на всех не хватит».

Слабый умрет с голоду. Впрочем, иногда кто-нибудь пытался сколотить подобие какого-то порядка, чтобы делить жратву на всех. Зачем? Все равно никто отсюда не выйдет. И все же некоторые боролись. Юноше очень любопытно было наблюдать, как новые вели себя в яме. Кто-то покорялся иерархии, кто-то пытался ее нарушить. И тогда либо его убивали, либо он сам убивал кого-нибудь, вожака — «главную крысу» — к примеру. Тогда снова начинался хаос, убийства, пока не приходил кто-нибудь новый.

Орки тут просто не выживали. Оказывается, люди, сбившиеся в подобие стаи, куда страшнее орков, которые всегда были каждый сам за себя. Иногда люди пытались сбиться в одно с орками, но орки всегда по своей привычке нарушали иерархию, и их убивали беспощадно. Правда, оркам было все равно, что жрать. Жрали не только конину, но и человечину дохлую, орчатину тоже. Этим орки и выгодны…

Юноша умел не быть брезгливым. Вонь его не смущала, Равно как и зрелище, разворачивающееся внизу. Он уже две недели наблюдал за одним из крысюков. Это был огромный, прекрасно сложенный мускулистый раб, покрытый с ног до головы татуировками. По ним можно было прочесть всю его историю — по крайней мере, историю его жизни в Ханатте Бритый наголо, как и все, клейменый, он сохранил несмотря ни на что, в глазах хоть какое-то выражение, какой-то проблеск разума. Любопытно, что его поддерживает? Надежда? Да какая надежда? Или ненависть, которая дает надежду?

Проще всего было бы спросить его самого. Но Ульбар не унизится до разговора с ничтожным рабом, черной костью.

Этот человек жил уже довольно долго. Юноша отметил, что ни одного из орков, сброшенных в яму за это время, в живых не осталось. Главный крысюк убивал их сразу же. И орочьи их сородичи с любопытством наблюдали с края ямы — кто кого?

Этот человек не строил никакой иерархии в яме. Он просто брал себе еду и убивал всех, кто пытался ему мешать. Он был один против всех. Это было что-то новое. Да, сила у него была чудовищная, но какой бы силой человек ни обладал, для того чтобы жить в яме, нужна хоть какая-то надежда, а ведь именно осознание безнадежности убивало вернее голода.

В конце концов, что это за тип?

Юноша покачал головой, оторвавшись от раздумий, снова посмотрел вниз — и встретился взглядом с крысюком-вожаком. Во взгляде была упорная ненависть, и юноше стало не по себе. Он резко встал и зашагал прочь. Внутри было как-то неприятно…

— Я хочу знать об этом рабе, — высокомерно бросил юноша старшему надсмотрщику.