Из донесения проконсула Гириона в метрополию

«Ханатта не станет помогать морэдайн. Подписано и заверено печатью. Наранна-ару согласен на все, ежели от Ханатты не потребуют слишком многого. Он говорит, что от земель, на коих ныне живут морэдайн, Ханатта уже отказалась, так что какие именно варвары будут владеть этими землями, ему все равно, ежели ни на его исконные земли, ни на его власть покушаться никто не станет…»

Из письма легата Элентура проконсулу Гириону

«Я все понимаю, старый друг, но и ты пойми меня верно. Оно, конечно, хорошо, что наступление наше теперь будет не столь тяжелым и Харад не особенно станет протестовать, ежели мы высадимся южнее Умбара и замкнем кольцо, пройдя по харадским землям. Меня волнует другое. Что на это ответит ОН. Наранна-ару сейчас пытается выйти из-под ЕГО воли. Пусть он дурак полнейший, но задницей чует, что лучше своей головой жить. Как посмотришь, хоть трактат пиши о влиянии состояния задницы на состояние головы во всех смыслах… Ладно, я опять заболтался.

Ты понимаешь, о чем я говорю — о возможной смене власти в Ханатте. И кто там сядет на престол? И об этом тебе тоже говорить не надо, ты сам знаешь, как это делается варваров. И тогда у нас под боком точно будет большая и многолюдная страна, в которой безраздельно станет править ОН. Но как помочь делу — я не знаю. Вот так-то, старина…»

В свое время еще Эльдарион начал строить крепости вдоль побережий и по берегам крупных рек. Нуменорцы медленно продвигались из Виньялонде к югу, оставляя по пути укрепленные легионные лагеря, которым впоследствии предстояло стать крепостями и городами. До Падения на берегах Эндорэ было много таких городков, но Волна слизала почти все, да и сами берега изменились. Но тогда ничто не предвещало такого конца. Наоборот — это было великое Начало.

Не было еще Пеларгира. Были Лонд Даэр и крепость Тарбад. Был север, где землю от короля держали андунийские князья. Был укрепленный лагерь «Трех легионов» близ устья Андуина, где сидел теперь, перебравшись из Лонд Даэр, и наместник южных земель. Постепенно лагерь разрастался, потихоньку превращаясь в большое поселение, но пока он назывался просто — «Три легиона». Может, и стал бы он городом и опорой для дальнейшего продвижения на юге, если бы не было Умбара. Слишком удобной была умбарская бухта. Кроме того, в Умбаре засели морэдайн — тем больше причин сделать эту крепость нуменорской. Нуменорцы обосновывались в Эндорэ крепко и надолго и уходить не собирались.

В тот год, когда снова, как всегда в начале навигации, с запада подул сильный тугой ветер, к берегам Эндорэ опять пришли корабли под белыми парусами. Только на сей раз, как говорили в Ханатте, «они покрыли все море, и воды не было видно до самого горизонта». Начиналась большая война. Четыре легиона высадились на морском побережье от Андуина до Харнен и начали окапываться здесь — там, где еще Эльдарион предполагал основать крепости.

Может, кто и надеялся, что этим кончится, только не морэдайн. Это было начало войны. И не той, что была при Аргоре и Керниене, когда главным врагом Ханатты были восточные соседи и собственные князья, а куда более грозной и страшной. Но Наранна-ару надеялся, что морэдайн будут стоять за свои новые земли крепко и до Ханатты война не докатится. Он не хотел войны. Он смертельно боялся войны, потому как нутром чуял — он не справится. И народ сочтет его порченым королем, приносящим неудачу, и тогда его тихо удавят…

И в разум его закралась тайная мысль — откупиться. Договориться с варварами. Если они захотят уничтожить морэдайн — пусть, лишь бы его не трогали. И Ханатту тоже. Но его — в первую очередь. Государь плакал и молился. Поговаривали, что он, обратившись к старым, темным, забытым обычаям, приносит кровавые жертвы. Скверна, скверна опустись на государя, и зловещие знаки видели люди. Вороны каркали среди ночи на крыше дворца, и молнии сверкали сухой ночью, а море выбросило на берег в Уммаре страшное чудовище, похожее на драконов из древних легенд. Оно было сине-зеленым и смердело преотвратно. А еще женщина в княжестве Симма родила двухголового младенца…

На море никто не мог спорить с Нуменором, потому высадка пошла одновременно вдоль всего побережья, поддержанная ударами с суши, со стороны «Трех Легионов» и с мыса южнее Умбара, где нуменорцы спокойно взяли плацдарм и построили укрепленный лагерь. Харадская конница для виду немного покружила, поорала и убежала. Представление было скорее не для нуменорцев — для Умбара.

В отличие от харадрим морэдайн жестко держали свои позиции, и многократные попытки высадиться в виду города ни к чему не привели. Умбар был блокирован с моря.

Всем было понятно, кто и куда дальше пойдет. Что нуменорцы будут брать устье Харнен, понимали даже в Ханатте. Что они попытаются блокировать Умбар с суши, тоже было понятно. Оставалось только понять, как быстро они это сделают. Удержатся ли морэдайн, а если удержатся, то кто придет им на помощь, а если придет, то сумеет ли прорвать кольцо осады, и так далее, и тому подобное.

До этого никто не мог оценить мощь Нуменора в полной мере, но теперь стало видно, что это такое. И все поняли, что они пришли сюда не ради одной кампании. Они пришли сюда навсегда. Они не уйдут. Им нужно море, им нужен Уммар, который они называли Умбаром, и они его будут добиваться. И они его возьмут.

Но морэдайн тоже был нужен Умбар. И они не хотели верить, что им его не удержать.

Война раскачивалась медленно, но ход ее был неумолим. Так понемногу прибой подтачивает утес — может, он еще нескоро упадет, но упадет обязательно.

Еще в конце прошлого сезона навигации было получено известие — пусть пока частным порядком — о том, что на Острове начался набор молодежи в войска, а военная школа, основанная еще дедом государя и Арменелосе, приняла в четыре раза больше юношей, которым предстояло стать офицерами за морем. Это знали почти все, хотя официальных сообщений не было. Потому когда в начале весны из Лонд Даэр в «Три Легиона» пришли корабли с людьми и строевым лесом, проконсул Гирион даже не сразу распечатал медный цилиндрик с письмом. Он и так все знал.

Конный разъезд следил за высадкой с вершины желтого каменистого холма, поросшего корявым кустарником. Конники знали, что их видят. Они хотели показать — мы следим. Нуменорцы же упорно не обращали внимания на всадников на холме, словно отвечая — смотрите на здоровье. Мы пришли, и мы не уйдем.

Местность тут была сухая и бедная. Каменистые холмы, меловые обрывы, невысокие кривые деревья и жесткие кустарники. Небольшая речка сбегала к морю прямо по пестрой гальке берега. К нему сновали юркие лодки, перевозя с качавшихся в море кораблей людей и грузы, а на берегу, на глазах у наблюдавших, под прикрытием щитовиков и лучников, уже строился укрепленный лагерь девятого легиона «Соронто». Это был старый легион, много лет стоявший в Тарбаде, а теперь его перебросили на юг. Скоро сюда придут морем еще четыре легиона, а потом, когда они закрепятся по всему побережью от Андуина до Харнен, настанет черед молодой крови — свежих войск из метрополии. Сейчас же главное — закрепиться.

Щитовики стояли под горячим солнцем — спокойно, непоколебимо, как железная стена. Лучники вроде бы отдыхали, хотя в любой момент были готовы взять врага на прицел и спустить стрелу. Но разъезд уже исчез с холма.

— Ну, вот теперь знают, — спокойно отметил легат Ондохэр. — Подождем, когда они попытаются спихнуть нас в море. Ночью или еще когда. — Он улыбнулся, хищно расширив ноздри. Его ординарец, молодой светловолосый парнишка, сын его покойного друга, центуриона Элентирмо, кивнул.

— Чего киваешь-то? Неужто что-то понял?

— Понимаю, роквен.

— И что ты понимаешь? — стер со лба пот легат.

— Что они попробуют скинуть нас в море. Что мы не пойдем за ними, а будем держать побережье.

— Верно-верно, — хмыкнул Ондохмр. — Продолжай.

Юноша, воодушевленный похвалой, продолжил:

— Должна быть проведена полная разведка…

— Ну, ты мне азы-то не излагай. Неужто без тебя не догадались? Ты мне еще про политическую обстановку доложи! Это уже пускай Стража работает, ее хлебушек. Вот окопаемся, дадим им пару-тройку раз по носу и начнем подробную разведку местности. Я картам не слишком доверяю, свой глаз — алмаз. Оно всегда вернее будет.

— У нас нет конницы, — чуть помолчав, сказал юноша неуверенным голосом, не зная, чем еще поразить легата.

— У нас есть нуменорская пехота, — хмыкнул легат. — Тутошние кони мало кого из нас выдержат, только в обоз и годны. Нуменорские кони слишком ценны, чтобы их на войну тратить. На них только полководцам ездить, — он с усмешкой глянул на ординарца, — а я простой легат. Вот потому мы далеко пока и не полезем. Наше дело закрепиться. Потом прибудут другие, и начнем продвижение. — Он махнул рукой вдоль побережья. — Вон там высадятся, если уже не высадились. К осени, если все пойдет как надо, мы замкнем вокруг Умбара кольцо. То есть наши войска, мы-то останемся здесь. И корабли останутся с нами. Море — наше. Оно наша крепость. — Он усмехнулся. — А коня я себе еще заведу.

Аттанир привел десятку в крепость уже ночью. Сразу же побежал наверх, к коменданту Азрахилю.

— Ну? — Тот ждал его.

— Окапываются, — переводя дух, ответил Аттанир. — Конницы, как вы и сказали, нет. Но за спиной у них море, и корабли никуда не уходят. И их много.

— Понятно, — протянул Азрахиль. — Ладно, иди спи. Изиндор тебя сменит.

Из письма в Керанан

«Я давно не видел наших детей. Надеюсь, что когда-нибудь я все же обниму их и тебя, моя дорогая жена, и они еще не настолько вырастут, чтобы я совсем их не узнал. Они еще не забыли меня? А ты меня помнишь?

Я уверен, что все будет хорошо. И мы еще увидимся и вместе будем стоять и смотреть на море. А потом мы будем строить корабли — настоящие, а не то, что называют кораблями у вас, в Ханатте. Я хотел строить корабли, да не успел. Ничего вот отобьемся, и все снова будет как прежде.

Милая моя жена, стыдно мне просить тебя об этом, ибо не женское это дело, но поторопи отца, пусть соберет войска и пришлет помощь. Пора ему вспомнить о слове, пора понять, что, если мы не устоим, очередь — за Ханаттой. Пусть не медлит. Пусть объявит общий сбор. Ханатта велика, пусть воины ее не так могучи и обучены, как морэдайн или войска, созданные твоим блаженной памяти прославленным дядей, но их много. Мы затопим врагов, засыплем, как песок. Только пусть он даст войско, поторопи его, очень тебя прошу. Если не ради нас, так ради сына. Ведь твой отец не может не любить своего внука.

Наверное, проще всего было бы оставить город. Но мои люди не хотят. Если кольцо замкнется, то я уже не прорвусь или прорвусь с большой кровью. Все зависит от сражения у Ондоста…

Я все же верю, что все будет хорошо. Верю в нашу удачу, верю в твоего брата.

Когда кончится война, я построю для нас корабль…»

Дулгухау развернул свиток, зашитый в вощеную кожу и запечатанный красной печаткой со знаком павлина — печатка Аннахайри. Сердце его бешено колотилось. Гонец сел прямо у стены на пол и заснул — привычка спать при любой возможности и в любых обстоятельствах взяла свое. Он, наверное, скакал долго и без отдыха. Дулгухау очень хотелось расспросить его о многом. Но разбудить его было сейчас невозможно, да и немилосердно.

Аннахайри писала на адунаике. Удивительно. Никогда прежде она так не делала, чуть ли не нарочито презирая язык мужа. Дулгухау читал, поначалу улыбаясь над смешными ошибками, но затем перестал воспринимать что-либо, кроме жуткого смысла строк:

«…Я узнала не то чтобы случайно, у меня везде есть свои уши. Точнее, розовые надушенные ушки женщин дворца. Многие из них падки до золота, другие просто почему-то боятся меня, некоторые и вправду умеют быть верными, а четвертые влюблены в моего брата Денну. Так что я знаю много больше прочих.

Муж мой, ты и твои народ преданы. Мой отец договорился с вашими врагами-сородичами, и помощи Ханатта вам не окажет, а взамен они не тронут исконные земли Ханатты. Не спрашивай, почему отец так решил. Я могу найти сотни причин и обосновании, но я не стану этого делать Отец — государь. Отец нарушил слово и нарушил Правду земли перед Солнцем. Это навлечет на нас всех великие бедствия на много поколений вперед. Спасайся, муж мой. Ты знаешь, что нет у меня к тебе великой любви, но я твоя жена, и мои дети — твои дети, а ты человек достойный. И еще тебя предали. Потому ныне нет мне другого пути. Брат мой едет к тебе, он ничего не знает о предательстве. Если он вернется домой, его убьют.

Я не знаю, смогу ли я бежать отсюда, я как заложница во дворце. Я не знаю, куда бежать тебе и твоим людям, но в Ханатте вам земли нет. Вас перебьют, а тебя выдадут твоим сородичам. Я верю, что ты найдешь выход, верю, что найдешь землю, которая станет твоей. Тогда пришли за мной — и мы с детьми найдем способ выбраться отсюда. А пока — спасайся, не медли. И награди гонца — он верный человек и много потрудился для меня».

Дулгухау перечитал и медленно сел, чувствуя отвратный холодок в животе и какую-то пустоту в голове. Веки отяжелели, внезапно захотелось спать. Он сел, посидел немного у стены. Чуть-чуть успокоился. Внезапный удар и с неожиданной стороны. Он медленно стиснул руку в кулак. В сердце медленно закипал гнев, но голова работала с поразительной ясностью. Пока нуменорцы не замкнули кольцо, пока есть возможность уйти, надо прорываться. Возможно, все же удайся остановить нуменорцев у крепости Ондост. Надо уходить. Надо выжить, чтобы потом вернуться. Дулгухау стиснул зубы и вздохнул. Значит, остается только один выход. Только один союзник — Мордор. Выбора больше нет…

Дулгухау спустился с галереи, где у стены по-прежнему дрых гонец, сбежал по ступеням вниз и поймал первого же попавшегося солдата.

— Найди Ангрима. Через два часа хочу всех начальников на совет, в цитадель.

— … и ежели для тебя, князь, мое слово и правда что значит, то я скажу — надо оставить город, пока мы уйти еще можем. Ежели затянем, то будут перекрыты все дороги. Пока нам еще оставили лазейку, ждут, что сами уйдем. Не дураки — с какой-то горькой горделивостью хмыкнул он, — понимают, что с нами сцепиться — не харадрим давить. Пока у нас есть что жрать. А скоро не будет, потому как мы уже ничего не получаем. Не до нас, на востоке бои. И подмога тоже не придет. Я вот что скажу, князь: надо убираться отсюда. Прорвемся до наших, там остановим их, а потом соберемся с силами и вернем свое.

Ангрим говорил спокойно, словно все это было делом обычным. Дулгухау горестно поморщился, глядя на него. Волосы Ангрима от солнца стали еще светлее, и потому сам он казался совсем черным. Осунувшийся, с запавшими, болезненно блестящими глазами. Да и сам Дулгухау наверняка выглядел не лучше.

— Мы не будем сдаваться, — хрипло сказал Садор.

— Ясное дело, не будем. Мы идем драться, малыш, — кивнул ему Ангрим.

— Это наша земля!

— Ясное дело, наша.

Дулгухау гневно глянул на Ангрима — нет, не издевается. Спокоен и готов умереть. Он поджал губы.

— Я не хочу отступать.

— Никто не хочет, — вступил в разговор полукровка Дайрахад. — Я тоже не хочу уходить. Но я сделаю так, как скажет мой князь, — он поднял на Дулгухау темные харадские глаза.

— Ну, это завсегда, — все так же спокойно кивнул Ангрим. — Как князь скажет.

Садор поднялся. Поклонился Дулгухау.

— Князь, я был некогда твоим оруженосцем. Ты меня хорошо знаешь. И потому теперь прошу освободить меня от службы. Я в своем праве, и я хочу остаться здесь. Я не верю, что мы вернемся, если уйдем. Я хочу остаться здесь.

— Тогда ты погибнешь. И погибнешь глупо, — тихо сказал Дайрахад.

— Вы идете без надежды. Я остаюсь здесь без надежды. Какая разница? Не я один такой, ты сам знаешь. Про нас скажут — прежде чем быть убитыми, они убивали.

— Можно убивать их и там, на востоке.

— Оставь, — неожиданно для себя вмешался Дулгухау. — Каждый волен решать сам. — Он встал. — Садор, я разрешаю тебе остаться. И тем, кто захочет. Умрите достойно.

Больше говорить было не о чем.

— Прикажи людям собираться, уходим до рассвета.

— Хорошо, князь, — кивнул Ангрим и, улыбнувшись крякнул. — Мы еще вернемся.

Дулгухау ненавидел спокойно и глубоко тех, кто сейчас вынуждал его уйти, — и нуменорцев, и ханаттаннайн. Ничего, он еще вернется. И он будет их убивать. И тех, и других.

Ночь не принесла покоя, хотя все уже было решено и оттого, может, на душе было легче. Вот-вот прорвется что-то, как нарыв. И все кончится. И придет та безразличная и безличная свобода, о которой говорят мудрецы Юга. Жизнь — сплошная череда страданий. Так зачем длить ее? Может, они правы?

Дулгухау не мог уснуть.

Аннахайри и дети все же у своего отца, в относительной безопасности. Ценные заложники. Что же, он сделал то, что должен сделать мужчина в жизни. Он нашел жену, родил детей, у него есть своя земля. Да, есть, пусть сейчас он и уходит. Он вернется, он заберет ее обратно. А если нет — сыновья отвоюют. Дулгухау был почти уверен, что они сумеют прорваться. Надо будет вырвать из лап этого слизняка, южного союзничка, чтоб его черви заживо сожрали, жену и детей.

А что потом? Они остались одни, их всего лишь горстка, Даже со всеми полукровками и харадрим, что живут с ними вместе.

Надо искать союзника.

Или — сдаться нуменорцам?

Дулгухау даже зло хохотнул от этой мысли.

Какую же он сделал ошибку, когда решил, что им по пути с Харадом! С этим слабым, жалким корольком! Если бы королем стал Денна… Или правы те, кто отдался под руку Мордора?

А что собственно, в этом ужасного? Если не можешь стать сильным государем — стань сильным вассалом. Дулгухау задумался — как всегда, когда нужно было найти какой-то выход, мысли сами собой начали быстро сплетаться и выстраиваться у него в голове. Если правдивы слухи и тот, кого зовут Аргор, и правда родич королевского нуменорского дома, потомок Эльроса, то почему бы и нет? Почему бы и нет… Может, он и есть тот истинный король, которого не хватает морэдайн? Мудрые говорят — когда у народа есть истинный король, тогда у него есть и земля, ибо кто есть король, как не священный супруг земли?

Значит — Мордор?..

— Здравствуй, брат, — послышался шепот над самым ухом. Дулгухау резко открыл глаза. — Это не сон, это я. — Дулгухау не мог вымолвить ни слова.

— Как? Не спрашивай. Я здесь, и это главное. Да, я привел воинов.

— Скажи еще раз…

— Я здесь.

Дулгухау закрыл лицо руками. Денна думал, что он плачет, но Дулгухау тихо, хрипло смеялся.

— Я просил чуда. И вот чудо. Только поздно.

Денна не понял его слов, да и не вдумывался. Дулгухау сейчас слишком взбудоражен, да и как иначе? Как он, наверное, счастлив и благодарен ему, Денне, тому, кто пришел к нему на помощь в час беды! У Денны сердце пело. Он пришел. Он принес Силу.

— Брат, — Денна обнял его за плечи, — муж сестры моей, любимой моей сестры, неужели ты думал, что я покину тебя?

Дулгухау помотал головой, отстранил Денну.

— Ты один?

— Нет, со мной воины. Их мало, но со мной — Сила!

Дулгухау кивнул без всякого восторга. Наверное, еще не понял.

— Вы прорывались или дорога еще открыта?

— Пока да. Но еще несколько дней — и кольцо сомкнётся.

Дулгухау покачал головой.

— Хотя бы это хорошо. И хорошо, что твой отец все же сдержал слово. Значит, люди не так плохи, как я думал. — Он вздохнул. — Стало быть, Аннахайри просто слишком верит женской болтовне. — Он снова помолчал, не глядя на Денну. — Но я опасаюсь, что все равно нам не выстоять. — Он осекся, глянув на застывшее, потрясенное лицо Денны.

— Что?

— Что — что? — опешил Дулгухау.

— Что ты сказал о моем отце?

Дулгухау нахмурился. Сунул руку за пазуху и достал по мятый свиток.

— Читай. Но раз ты здесь, то Аннахайри ошиблась.

Денна схватил его, быстро пробежал глазами, приоткрыв рот и шевеля губами, словно никак не мог поверить в то что читал. Прикрыл глаза, тряхнул головой, снова прочел. Потом поднял взгляд — и Дулгухау испугался. В глубине черных глаз поблескивали красные искорки. Может, игра факельного света, может, просто ночной морок?

— Это правда, — прошептал он. Словно железом провели по камню. — Вот почему он на все согласился…

Дулгухау молча смотрел на деверя.

— Я знаю твои мысли, — вдруг сказал Денна. — У тебя все на лице написано.

— А если знаешь, — вскинул голову Дулгухау, прищурив глаза, — то знаешь еще и то, что я тебя не виню. Тебя самого предали. Ты не король, и не ты предал нас. И не из-за тебя нарушена Правда земли. Лучше бы ты был королем, брат. Лучше было бы и для нас, и для Ханатты.

— Я буду им, — коротко, почти шепотом ответил Денна. И Дулгухау почему-то стало страшно, а ночь дохнула могильным холодом.

— Тогда готовься — уходим до зари, — тяжело бросил Дулгухау. О том, что для него уже не имеет значения, кто станет в Ханатте королем, он промолчал.

— Я пришел не бегать, а побеждать, — вдруг прохрипел Денна. — Мы перебьем их.

— Кого?

— Пусть приходят. Пусть. Мы перебьем их.

— У тебя что, легион?

— Нет. У меня пять сотен.

Дулгухау махнул рукой и коротко хохотнул.

— Я пришел победить, — почти прорычал Денна.

— Пятьсот каких-то харадрим против тысяч нуменорцев! — захохотал Дулгухау. — Очнись! Чем побеждать? Голой жопой?

— Заткнись!

— Даже если и заткнусь, это ничего не изменит, — устало ответил Дулгухау. — Я думал — ты принес нам жизнь. А ты принес только конец всем надеждам.

— Я принес Силу, — коротко вздохнул Денна, прикрывая глаза.

— И что? — уныло ответил Дулгухау. — Ее можно есть? Пить? Она поднимет раненых? Мертвых? Создаст мне легионы солдат из ничего?

— Раненых — поднимет. И заставит невредимых драться как бешеных.

— И что? Они ведь все равно умрут, когда истратят силы. У них-то Силы нет. Ты просто предлагаешь вместо одной смерти другую. А я хочу жить и спасти своих людей. Чтобы потом вернуться и забрать назад эту землю. Мы ее получили, и я ее себе верну. А умирать — нет, теперь не хочу. — Он посмотрел на Денну в упор и четко, раздельно проговорил: — Сила была у Аргора. У твоего дяди было войско. Но даже он не рискнул тягаться с Нуменором. А у нас нет войска. И вряд ли твоя Сила больше, чем у Аргора.

— Я не хочу отступать, — сквозь зубы процедил Денна. — Не для того я отдал себя Силе, чтобы отступать. Ты не понимаешь, что мне пришлось сделать!

— Не понимаю, — кивнул Дулгухау. — Куда уж мне. — Он схватил Денну за плечо. Заглянул в черные глаза. — Я другое понимаю. Ты вернул себе Силу. Ты ведь не просто так ее взял, да? Чтобы защищать Ханатту? А мы — разве мы не союзники Ханатты? Разве ты не нас спасти пришел? Дай знак своему отряду. Пусть ждут. Боюсь, сейчас нам отсюда так просто не уйти. Кольцо уже могло замкнуться, и вскоре нуменорцы со всех сторон пойдут сюда. А мы прорвемся. Ты нас выведешь. Ты сказал — ты станешь королем, и я помогу тебе в этом, ты спасешь Ханатту от порчи, ты отомстишь за свое бесчестье. — Дулгухау говорил и говорил, с ужасом понимая, что стоит ему замолчать, и безумие снова овладеет Денной, и тогда эта Сила, эти красные точки в глазах… Нет, надо убедить его, надо говорить… — Я тебе верю, ты станешь королем. И тогда мы вернемся. Ты и я. Как Аргор и Керниен.

Денна молча отвел взгляд. Посмотрел в окно.

— Завтра, — вымолвил он наконец. — Завтра уходим.