Крики слышались уже совсем близко.

Манхура с двумя морэдайн и десятком своих солдат побежал к казармам, остальные морэдайн и человек двадцать городской стражи стояли на завалах, перегораживающих боковые и обходные улицы, и готовились встретить толпу.

— Что тут? — Дулгухау, брезгливо нахмурившись, всматривался в темноту. Он стоял на крыше постоялого двора, оглядываясь по сторонам. Двор окружала стена в человеческий рост высотой. Задняя ее сторона выходила на соседнюю улочку с такими же глухими стенами, слева примыкал дом с плоской, по местному обычаю, крышей. На постоялом дворе кроме морэдайн было пятеро гостей, с виду совершенно небоеспособных и перепуганных насмерть. Слуги спешно вооружались кто чем, а хозяин торопливо загонял в погреб дочек и жену от греха подальше. А по улице от храма приближалась вопящая толпа.

— С факелами! — с каким-то веселым удивлением протянул Ангрим. — Умудрились запалить, умницы! Ну, все нам на пользу. Бить легче будет.

Небо распорола белая молния. Гроза шла над городом.

— Вот тебе еще свет, — буркнул Дулгухау, взглядом пересчитывая своих людей. — Скажи, любезный, — обернулся он хозяину, — а куда нам драпать, если что?

Хозяин вооруженный крепкой дубинкой, окованной медью, покачал головой. Дулгухау одобрительно посмотрел на него — мужик сумел взять себя в руки, молодец.

— Да некуда. Разве что в казармы, но по дороге самая драка-то и будет, — усердно делая бравый вид, ответил хозяин.

Вопли были уже совсем рядом, и Дулгухау бросил расспросы. Толпа выла и приплясывала перед завалом, раскачиваясь в такт глухим ударам барабанов. Чей-то гнусоватый голос визгливо возвысился над гулом. Дулгухау с трудом понимал слова — говор сильно отличался от северного, да и наречие тоже было непривычным. Однако главное было вполне понятно…

— Ай! Айииий! Люд голодный, люд обиженный! Ай! Кто виновен в бедах ваших?

— Аааа-яй! — отозвалась толпа. — Кат-ху-рай!

«Колдуны», — перевел про себя Дулгухау.

— Сероглазые демоны! Ай!

— У-би-вай!

— Убить, да! — продолжал голос. — Очистить от скверны нашу землю! Убить чужаков! Убить неправедных, всех неправедных!

— Айяй! — взвыла толпа.

— Всех, кто ест, когда мы голодны! Всех, кто пьет, когда мы жаждем!

— Ну, понятно, — снова хмыкнул Ангрим. — Бей чужаков. Видали уже…

— Айииий! — снова возопил гугнявый.

— Оружия вроде не вижу, — проговорил Ангрим. — Камни полетят. Так, парни, бить только в цель! Стрел зря не тратить.

— Открывайте, — взревел кто-то с той стороны. — Все равно убьем!

— А этого не хочешь? — глумливо показал неприличный жест Ангрим. — Сам давай, небось не знатный господин!

Толпа снова взвыла, полетели камни, люди рванулись к завалу. Свист стрел, первый ряд выкосило словно косой, но толпа шла, как прилив, и вскоре драка закипела на завале. На боковых улицах тоже послышались крики и звон оружия, ругань и вопли. Кто-то лез на стены, на плоские крыши, кто-то визжал, что-то смачно шлепалось на камни, и все перекрывал монотонный вой и грохот барабанов. И слышался из темноты громкий визгливый голос, зовущий убивать.

— Их не остановишь, — простонал хозяин. — Они амха!

— Что? — переспросил Дулгухау, выпуская очередную стрелу.

— Амха, одержимые, — перевел обычно улыбчивый Ломизир, сейчас на редкость серьезный.

— А мы их сейчас малость успокоим, — ответил Ангрим. Дулгухау натянул мощный лук. Сейчас надо убить этого говорливого. Обезглавить толпу. И не паниковать. И не думать о том, как нас мало, а бежать некуда…

Он прищурился. Время, как всегда бывает в эти мгновения, словно застыло. Снова сверкнула молния, и в ее свете морадан увидел высокого тощего жреца. В алых одеяниях, в золотой повязке, и окружал его пусть небольшой, но хорошо вооруженный отряд. Балрог задери! Это не «нищие монахи». Это мятеж. Городскую сволочь и голодных паломников просто гонят впереди, как тупое стадо…

Дулгухау стиснул зубы и спустил стрелу.

У ворот было спокойнее. Князь, видимо, условился, что ему кто-то отворит ворота, но не ожидал напороться на морэдайн, которые с интересом посматривали на него со стен. Князь ругался и сыпал проклятьями, но к штурму он готов не был, потому Хадин отправил часть людей на помощь к Дулгухау. Ханаттаннайн из гарнизона весело прыгали на стенах, оживленно переругиваясь со стоявшими на диком ветру княжьими воинами. В небе грохотала сухая гроза. Смысл разговоров в основном сводился к тому, кто, как и сколько раз чью мать оттрахал. Это было скучно. Садору охотно и с удовольствием переводили витиеватые ханаттайские словеса. Убавляясь его смущением.

— Ничего, скоро сам так костерить начнешь, — стуча зубами от ветра и возбуждения, осклабился в бороду кривой ветеран. — Ничего. Продержимся. Доживем…

Вспышка. Молния? Нет, что-то другое. Свет не ослепительно белый, а багряно-красный.

Толпа замерла, потом заорала в ужасе и начала протискиваться во все стороны, убегая от чего-то. Жрец, булькая горлом, медленно валился вниз, в вонючую уличную грязищу. Кто-то, обезумев лез прямо под стрелы, на стену, какой то кровавый шматок шлепнулся о колено Дулгухау — морадан даже не испугался, совершенно спокойно отмстив, что это чья-то оторванная рука.

Казалось, что та сила, что прежде гнала толпу вперед, исчезла, и теперь толпа стала похожа на вырвавшихся из горящего загона боевых быков. Обезумев от страха, толпа ринулась хоть куда-нибудь, под завал потекла кровь…

— Стрелять, скидывать их отсюда! — почти визжал Ангрим.

Сзади, со стороны ворот, послышался топот ног и дружное мораданское «бей!».

— Аййй! — радостно взвыл хозяин постоялого двора, хлопая себя по коленям. — Пришли!

Дулгухау непонимающе посмотрел на него. Откуда-то вынырнул Садор и сбивчиво, изумленно затараторил, что перед воротами идет схватка, что князь попался меж двух огней, что пришли Золотые Щиты и что Хадин отправил его с тремя десятками на помощь…

Дулгухау коротко кивнул, спрыгивая с крыши.

— За мной! — заорал он. — Перережем эту сволочь!

И тут из темноты послышался голос, заставивший всех замереть — и толпу, и приготовившихся стоять насмерть воинов, что окружали убитого жреца. Голос этот был слышен всем, хотя Дулгухау руку мог поставить — человек говорил не громче, чем при обычном разговоре. Тем не менее даже гроза и вой ветра не мешали слышать его слова. И еще невероятнее — толпа замирала, как мышь при взгляде на змею. Дулгухау понимал, почему — он не понимал слов, но ощутил, что и его паутиной оплетает странное вялое спокойствие. Он зажмурился и замотал головой, стряхнув наваждение. Когда он снова открыл глаза, наткнулся на темный, тяжелый и мрачный взгляд молодого человека на коне, стоявшего на дальней от схватки стороне площади. Он не вмешивался в бой, просто смотрел, чуть заметно улыбаясь. А схватка угасала, словно уголь под дождем, от его слов. Толпа замерла в священном ужасе. Он снова сказал что-то, и люди рыдая, попадали на колени.

— Ступайте же, — проговорил юноша. — Да простит вас Солнце.

И толпа молча, быстро, как мелкий песок в воронку, куда-то исчезла, и город опять словно вымер…

Юноша постоял немного, прислушиваясь к себе, затем дернул ртом, что-то пробормотал себе под нос и вздохнул. Он коротко усмехнулся и кивнул морадану, затем что-то сказал своим и двинулся к нему. Дулгухау опустил лук, в наступившей тишине не слыша ни ветра, ни грома, глядя только на въезжавшего на площадь юношу.

— Кто ты? — спросил он Дулгухау. Он говорил на мягком, струящемся столичном диалекте.

— Я, — не сразу сумел заговорить Дулгухау, сердце которого все еще трепыхалось где-то в глотке, — я Дулгухау, сын Алантора. Я привел своих людей по просьбе короля и приказу отца. А ты? — не успел сдержаться он и внутренне даже застонал от неуместности своего вопроса.

— Я, — улыбнулся в ответ юноша, — Денна. Пес Ханатты. Ты смелый человек. Благодарю тебя, ты пришел вовремя. Иначе, боюсь, город мне пришлось бы брать штурмом. Да и спасать в нем было бы уже некого. Но будь спокоен, опасность миновала. Хозяин, — ласково поманил он рукой рыдавшего от благоговения хозяина постоялого двора. — Хотя сейчас и поздно, приготовь нам чего-нибудь, — он покрутил кистью, прищелкнув пальцами. Хозяин, не сводя глаз с гостя, попятился, споткнулся и, пригнувшись, ринулся внутрь. Вскоре оттуда послышался его бодрый ор. Пес усмехнулся. Он что-то сказал воину в золоченом шлеме, что стоял рядом с ним. Тот прижал руку к груди, кивнул и поехал к солдатам. Послышались команды — солдаты начали наводить порядок.

— Приглашаю тебя, Дулгухау, сын Алантора.

Дулгухау молча поклонился. Он знал, кто такой Пес. Судьба испытывает его, и все решится именно сейчас.

Хозяин, вне себя от радости, что остался жив, старался вовсю. Орал на слуг, пинками подгонял домашних, не забывая при этом учтиво кланяться и улыбаться сидевшим за столом важным господам. Денна взирал на все это с легкой вежливой улыбкой, морадан — настороженно, а невероятной красоты девушка, сидевшая рядом с Псом и прижимавшаяся к нему, — с опаской, которую безуспешно пыталась скрыть под бесстрастной надменностью. Денна, словно почувствовав, с привычной ласковой небрежностью обнял ее за плечи, не сводя пристального взгляда с морадана.

Люди Солнечной крови выделяются среди своих соотечественников высоким ростом и крепким сложением, но варвар был еще выше и крепче. Денне стало тревожно от взгляда ему в лицо — острое, жесткое и беспокойное. Как их море. Загорелый дочерна, темноволосый, как сын Ханатты, но с чужими серо-зелеными морскими глазами. Говорят, у керна-хэтана Аргора был такой же пронзительно чужой, пугающий взгляд. Неужто у всех северных варваров есть некая тайная сила, которая светится в их глазах? Говорят, все они в чем-то колдуны.

А этот злой. Напряженный, как перетянутая струна. Тронешь — звук будет фальшивым и неприятным. Денне захотелось настроить неверную струну, чтобы этот человек звучал не так неестественно.

Старшие обоих отрядов занимались размещением своих солдат и расставляли часовых, на дворе под навесами горели костры, над которыми уже булькали котлы. Как всегда — чечевица, лук и вяленое мясо. Слуги волокли наружу корзины с сушеными лепешками и оплетенные бутыли вина. Видать, хозяин знал, где взять еду даже в это голодное время. «Вот кого следовало бы повесить», — думал Дулгухау.

— Они заслужили, — проследив взгляд Дулгухау, сказал Денна. — Твои люди проявили великую храбрость, мои — повиновение и четкость.

— А если напьются и нас в ночи порежут? — осмелился осведомиться Дулгухау. Поведение Пса его невольно вгоняло в робость — и этот тяжелый взгляд, и ленивая гибкость сытого хищника, и то, как ему повиновались… да и странные события этой еще не закончившейся ночи…

Снова громыхнуло, но уже тише. Гроза уходила, ветер успокаивался. Может, все же пойдет дождь…

— Ты не доверяешь своим людям?

— Доверяю, — буркнул Дулгухау. — Но я не знаю, не повторится ли нападение толпы…

— Не повторится, — уверенно ответил юноша. — Я знаю.

— Если бы не ваше появление, нам пришлось бы туго.

Слуги начали расставлять нехитрые приборы. Оловянные блюда и стаканы, ножи и палочки для еды.

— И ты не испугался?

— Испугался.

Пес усмехнулся.

— Не всякий имеет смелость признаться в собственном страхе.

Дулгухау нутром ощутил, что нащупал верную нить — с ним лучше быть честным.

— Почему ты не приказал своим людям бежать?

Дулгухау задумался.

— Стыдно было бежать перед харадской чернью. — Он вспомнил перепуганные глаза хозяйской жены и онемевших от ужаса детишек. — И у хозяина была семья. Если бы мы сбежали, его убили бы за то, что не застали нас тут. Остались бы — убили бы за то, что мы здесь. Все равно убили бы. А он на нас надеялся, вот я и остался… Кто были эти люди? — сменил он предмет разговора.

Девушка отодвинулась от Пса и приказала принести воды для омовения рук.

Денна чуть нахмурился.

— Люди как люди. Толпа. Дело не в них, а в их предводителях. И в князе Тув-Харанне. — Он хищно осклабился, и Дулгухау предпочел не спрашивать о том, что будет с князем. От Садора он уже знал о схватке под стенами. Князь попал меж двух огней — между выскочившими из ворот морэдайн и возникшими из грозы всадниками. Юноша так восторженно рассказывал об этом, похваляясь единственным зарубленным врагом, что Дулгухау пришлось наконец рявкнуть на него, чтобы заткнулся.

— Они умеют собирать толпу и вести за собой людей, — продолжал Денна. — Бедняги сейчас даже и не понимают, что их заставило наброситься на вас. Когда людям плохо, им нужен враг, на которого можно свалить все свои беды. Это проще, чем попытаться что-то сделать самому. «Нищие монахи» — действительно нищие, на них никто особенно и не смотрит, ходят по городам, просят милостыню именем богов… в сытые времена. А здешний жрец… Жаль, что ты убил его. Мне хотелось бы с ним поговорить. Я как раз за ним и охотился. А то уж больно много слухов о его великой силе и святости, — усмехнулся он. — Вот и потягались бы.

У Дулгухау дрожь прошла между лопатками.

Появились вино и еда — куда получше солдатской. Девушка со знанием дела принялась есть, удивительно изящно. Дулгухау с трудом отвел от нее взгляд.

— Это моя сестра, — мягко заметил Денна. Мысли он, что ли, читает? — Насколько я понимаю, ты ради нее и согласился прийти на помощь?

Девушка поджала губы и уставилась в тарелку, продолжая, однако, есть.

— Да, — ответил Дулгухау, решив идти до конца и глядя прямо в глаза Денне, — именно так. Ради нее и Уммара, который мне дают за ней в вечное владение.

— Ты честен, — кивнул Денна. — Это хорошо. Аннахайри, — неожиданно раздраженно сказал он, — оторвись от тарелки, будь добра.

Девушка резко подняла голову.

— Посмотри на него. Чем тебе не муж? Отважен, честен, собой хорош. А женившись на тебе, еще и князем будет.

— Я не хочу об этом говорить сейчас, — отвернулась девушка.

— Почему же не сейчас? Все равно придется говорить, да еще и там, где глаз будет куда больше.

— Брат, ты ведь любишь меня…

— Потому и говорю с тобой. Иначе бы и не спрашивал, — резко ответил он. — А ты что скажешь, Дулгухау, сын Алантора?

Морадан стиснул зубы. Так с женщинами у его народа не было принято говорить. Девушку было жаль. Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Псу.

— Что я должен сказать? Надеюсь, государь сдержит обещание.

— А моей сестре ты ничего сказать не хочешь?

— Нет. Сейчас — нет.

— Тогда скажи мне. Зачем тебе моя сестра?

— Я хочу своей земли, — резко ответил Дулгухау. — Мы заслужили, чтобы та земля, на которой мы живем и которую защищаем, стала нашей и только нашей. Если так будет, то морэдайн дадут клятву всегда быть союзниками Ханатты.

— Я знаю. А что ты скажешь о браках с ханаттаннайн? Будут ли дети от таких браков считаться у вас законными?

— Если я стану мужем принцессы, кто назовет наших детей незаконными? Другие последуют моему примеру. Нам нужны дети. Много детей.

— А чистота крови? Вы так, говорят, о ней заботитесь. Вдруг измельчаете?

— Дело не в чистоте крови, а в духе крови. Малый ростом может быть велик духом и гордостью. Да и в любом случае наша кровь сильна. Мы всегда будем телом сильнее вас, принц, — дерзко ответил он, глядя прямо в глаза Псу Ханатты.

Денна рассмеялся. Затем помрачнел

— Ты честен, но время сейчас нечестное. Никогда отец не согласился бы отдать тебе эту землю и мою сестру, не будь мы так слабы и в такой опасности.

Дулгухау гордо поднял голову.

— Мы будем воевать за вас. Еще упорнее, чем прежде. Разве мы не заслужили награды? Вам не удержать эти земли, потому что нуменорцы придут с моря, а вы не моряки. В вас нет морской крови, это видно по глазам. Они у вас темные. Глаза земли. У нас — серые, глаза моря. Мы — ваш щит. Вы отдаете нам землю, мы — свою кровь. Разве не справедливо это?

— Возможно, — кивнул Денна, не сводя с Дулгухау темных глаз. — Но пока вы были под рукой Ханатты, вы были и на земле Ханатты. А теперь вы будете сами по себе. Вас будет легче раздавить. Сможешь ли ты отстоять свою землю? А вдруг ты предпочтешь вернуться под руку ваших сородичей? И что тогда будет с Ханаттой?

— Морэдайн не нарушают слова, — еле сдерживая ярость, проговорил Дулгухау. — Нарушивший слово — не государь.

— Ты хорошо сказал, — усмехнулся и снова вдруг помрачнел Денна. — Скажи же что-нибудь моей сестре. Аннахайри, сидеть.

Дулгухау покачал головой.

— Прости, принц, не сейчас. Так нельзя.

Принцесса впервые посмотрела на Дулгухау. Он сделал вид, что поглощен трапезой.

Денна криво усмехнулся. Непонятно, куда мог бы завести этот разговор, но тут за дверьми послышались какая-то возня, вопли, хохот и ругань. Денна поднял бровь, мгновенно забыв и о сестре и о забавном морадане. Дверь распахнусь, двое морэдайн втащили в залу упиравшегося мужчину в красно-золотом кафтане с длинными, заплетенными в косы росами. У него было злое острое лицо, скуластое и узко-глазое, с длинными черными усами и короткой бородкой. Он скалился, вырывался и ругался на местном диалекте, который и Дулгухау с трудом понимал. Нос пленника был разбит, глаз заплыл. Его швырнули на пол, он вскочил, дергая связанными руками, и, набычившись, уставился на Денну, словно пытаясь прожечь его взглядом.

— О, князь Тув-Харанна, — отчетливо кивнул Денна. — Какая честь.

— Честь для тебя, ублюдок, говорить со мной!

— Я не ублюдок. Я младший щенок, — очень спокойно ответил Денна и резко поднял руку, останавливая рванувшихся было к князю воинов. — Пусть говорит. От того, насколько поганой будет его речь, зависит то, насколько поганой будет его смерть.

— Сын змеи!

— Змея священна, а мать мою звали Утейир-анни, что означает «смиренная», а вовсе не змея, — опять не обиделся принц. — Почтеннейший, ты хоть чего поновее придумай. И измена стара, как мир, и брань твоя стара, как мир, и не разозлишь ты меня так, чтобы дал я тебе легкую смерть. Придумай что-нибудь еще.

Князь молчал, дрожа от ненависти и развевая рот, как рыба на суше. Дулгухау, оцепенев, смотрел на это зрелище. Красавица Аннахайри вцепилась побелевшими пальчиками в стол.

— Ты отважен и глуп, князь. Так что говори, кто и зачем подтолкнул тебя на мятеж. И почему толпа кричала о сероглазых демонах. Кому это было нужно? Я хочу это знать, и ты умрешь быстро.

Дулгухау молча ахнул. Он даже забыл об этом — значит, кто-то нарочно натравливал их на морэдайн?

Князь осклабился и, выпрямившись, горделиво выставил вперед ногу, презрительно глядя на принца. Снова что-то заговорил, злобно и злорадно, Дулгухау улавливал лишь обрывки оскорблений, насмешки и какие-то обвинения.

Когда князь иссяк, Денна кивнул, подперев подбородок кулаком.

— Ты сам не подозреваешь, как много мне рассказал. Значит, старик Техменару никак не уймется? Значит, права на пятину хочет? Значит, храмы в Нирун? Ну, вот и вся шайка… Как всегда, князья да монахи. Ничего нового, ничего нового… Кто вас подстегнул, ну? Кто дал вам деньги?

Князь мотнул головой и сделал гордый и неприступный вид.

— Значит, не знаешь. Ну, ты сошка мелкая, монета разменная, можешь и вправду не знать.

Князь побагровел чуть не до черноты. «Вот сейчас его удар хватит», — подумал Дулгухау, с недоумением обнаружив у себя на ноже наколотый кусок мяса, который так до рта и не успел донести.

— Ты просто мелочь, которая хочет в большие. Только вот кишка тонка да мозгов мало, — устало сказал Денна. — Все, что от тебя осталось бы, это запись, что был, мол такой князь. Так что славу бессмертную ты все же добыл. Будут рассказывать о том, как кончил изменник Тув-Харанна. Я видел, как это бывает. — Денна поднялся, оперся руками о стол, глядя в глаза пленнику. — Сначала тебя разденут догола и выставят так на потеху толпе. Потом оскопят. Потом подвесят за руки, взрежут ножом кожу вокруг груди и спины и снимут ее, как чулок. И если дурак Тув-Харанна еще будет жить, ему выпустят кишки. Если и тогда дурак Тув-Харанна не умрет, ему набьют живот горячими углями, и если уж он и тогда не умрет, то оставят висеть, ибо делать с ним уже нечего. — Аннахайри сидела белая как мел, с ужасом глядя на брата, словно он никогда таким не бывал. У Дулгухау прошел по спине холодок. Князь тоже заметно побледнел, но хорохорился. — Да, Тув-Харанна отважен. Он сейчас гордые слова говорить будет…

Князь разразился ругательствами.

— Я ценю отвагу, даже если это и дурацкая отвага. Негоже человеку подыхать таким образом. Да ты еще и откровенен был, пусть и против воли. — Он посмотрел по сторонам. — Ты, юноша! — Дулгухау увидел, что Денна смотрит на Садора. Мальчишка был бледен, как рыбье брюхо. — Уведи князя на улицу и отсеки ему голову. Пусть ее потом положат в мешок и засыплют солью.

Садор в панике смотрел на Дулгухау.

— Он не пойдет, — осмелился заговорить морадан, чувствуя, как с трудом вращается во внезапно пересохшем рту язык. — Это мой человек, и приказываю ему я.

Денна посмотрел на Дулгухау и усмехнулся.

— Ну, так прикажи. Ведь это вас должны были вырезать.

Все ждали. Повисло мерзкое, душное молчание.

— Или он умрет плохо, — добавил Денна.

Дулгухау встал.

— Я сам, — сказал он, резко подходя к князю и хватая его а плечо.

Он ненавидел себя за то, что подчинился. Пес знал, к чему стремится морадан и почему он побоится ослушаться.

— Ты ничего не стоишь без своей Силы, щенок, — вдруг четко, со столичным выговором сказал князь.

Денна вздрогнул.

— А вот это уже слишком поганые слова, чтобы облегчать тебе смерть… — тихо заговорил Денна. — Мне остановить варвара? Или как? Решай, князь. Неслыханная честь — решать, как умрешь. Струсишь и умрешь сейчас или достанет мужества умирать долго? — прищурился принц.

— Я не люблю, когда меняют приказы, — рявкнул Дулгухау, прежде чем жуткая игра продолжилась. Он вытолкнул князя наружу, швырнул на колени и одним махом снес ему голову. Потом прислонился к стене и прикрыл глаза. Голова кружилась, руки дрожали. Ему не было так страшно, даже когда ополоумевшая толпа валила с одной стороны, а с другой ломали ворота воины Тув-Харанны…

Дверь скрипнула, и вышел Денна с двумя Золотыми Щитами. Посмотрел на голову князя, тихонько пнул ее ногой. Та качнулась.

— Положите в мешок и засыпьте солью. Отправьте в столицу и скажите государю — дар от тан хэтан-ару.