— Почему я здесь? — требовательно спросил Аргор.

— А где это самое «здесь», как ты думаешь? — с дружелюбной насмешкой спросил майя.

Аргор недоуменно посмотрел на него. Майя засмеялся, любуясь своей серой рукой, на которой ярко белело кольцо.

— Все идет даже лучше, чем я думал, — сообщил он. — Аргор, ты умер. Ты убит. И ты — здесь. Ты понимаешь?

Аргор не понимал:

— Ты не ушел. Ты остался здесь, и, стало быть, ты не умер по-настоящему.

Аргор не понимал.

— Не понимаешь? — Майя снисходительно улыбался. — Мы сумели одолеть смерть. Вот это самое колечко сделало тебя бессмертным. Все просто. Это не та смерть, которой вы так боитесь. Это новая ступень в развитии человечества. Ты убит — и ты не за Кругами Мира. Ты никуда не ушел. Ты в мире призраков. В Призрачном мире. — Он соскочил с подоконника, заложил руки за спину и, расхаживая взад-вперед, начал говорить, словно объясняя что-то ученику. Аргора он будто бы и не замечал. — Мир теней. Тела отбрасывают тени, их видно. Но здесь — тени душ. Тени сущностей. Здесь видно то, что никогда не увидишь обычным зрением. Эльфы умеют так видеть. Люди — нет. Я вижу больше и тех, и других, — говорил он резко и отрывисто. — Идем.

Аргор повиновался. Они вышли в какой-то странный зал, по которому скользили, не отбрасывая теней, полупрозрачные люди с серыми лицами и светлыми глазами. Он различал их черты и, наверное, мог бы узнать при встрече. Майя снова заговорил:

— По их теням видно, когда они пугаются, когда что-то пытаются скрыть, радуются. Лицо умеет не показывать чувств, тень — нет. — Он коротко хохотнул. — Ты понимаешь, что ты теперь можешь? Правда, возможно, этому можно было бы научиться, и не умирая, — пробормотал он себе под нос. — Посмотрим, как выйдет с другими…

Аргор молчал, пытаясь переварить обрушившееся на его голову знание. А майя продолжал:

— Теперь ты больше чем просто человек. Ты бессмертен. Так, как бессмертны эльфы, — во плоти. Ты даже можешь, как они, видеть в мире теней. Когда твое тело восстановится, надо попробовать. Сейчас ты весь в мире теней, а насколько легко у тебя получится менять зрение во плоти — я пока не знаю, не знаю… Я многого еще не знаю.

Аргор молчал. Слишком много, слишком невероятно.

— Самое смешное, что они, — майя ткнул пальцем в тени людей, — сейчас нас не видят. И не слышат. Но чувствуют. Боятся. Видишь — побежали? — Он тихо рассмеялся. — Садись, Аргор. Мы — избранники. Понимаешь? Все предопределено. Все, что ты сделаешь, уже где-то записано. Так должно быть. Потому нет ни кары, ни воздаяния. Разве может Единый карать за осуществление Его воли? Для избранников нет греха. Свобода, выбор — лишь для муравьев, потому что не они вершат волю Единого. Мы — выше этого. Было предопределено, что ты будешь строить Новый Нуменор. Было предопределено, чтобы я указал тебе, с чего начать и как строить. Все в Замысле. Понимаешь?

Аргор медленно кивнул. Он только начинал осознавать сказанное, и мир его медленно переворачивался.

Избранник Единого. Рука Его вывела его из мрака смерти.

Он выше чем человек.

Бессмертен.

Значит, он всегда был прав? И не нужны сомнения? И Длань Единого, опочившая на нем, опустила на его плечи тяжкий груз исполнения Предопределенности, и все правильно, и нет греха? И нужно только делать то, что считаешь нужным, не задумываясь…

— Я не знаю, что теперь будет с твоим телом, — бубнил где-то на грани слуха голос Саурона. — Возможно ты еще проживешь как обычный человек те годы, которые тебе довелось бы прожить не случись вот этой неприятности, а потом начнешь обращаться в тень, которую смогут видеть только те, кто сможет… Или кольцо сумеет удержать твое тело в прежнем виде… А это будет тебе тогда нужно? Пока не знаю, не знаю… Кольцо многое может, но до конца его свойств я еще не исследовал. Вдруг даже больше, чем я думаю… Я не знаю. Никогда еще не испытывал его ни на ком. Ты первый, гордись…

Аргор не слушал. Он вдруг снова начал ощущать свое тело, мир опять начал наполняться цветом, от предметов протянулись настоящие тени, и все место стало другим. Почему-то было ужасно неудобно и неприятно…

Асма-анни была готова разрыдаться на глазах у всех, и лишь многолетняя храмовая выучка помогала ей не выдавать своего горя. А горе было страшным: впервые в жизни жрица влюбилась. Уже почти тридцать шесть лет она смотрела на мужчин бесстрастно и холодно, и вот и ее настигло проклятие. Нет, она чиста перед Солнцем — но в сердце она уже согрешила. И Асма-анни жестоко страдала. Она была в растерянности, в смятении и страхе. И в черном горе. Горе мешалось с облегчением: он умер, и она не нарушит клятвы богам. И что еще важнее, не надо будет гадать — от Солнца ли он или от темных ночных богов. Он ушел — и все кончено. Решать ничего не придется. Но расплачиваться придется все равно.

Асма-анни украдкой всхлипнула и вытерла нос.

Было душно и пыльно, пахло прогорклым жиром. Асма-анни сидела над убитым. На рассвете по обычаю тело сожгут. Асма-анни наклонилась к самому лицу мертвого — и отпрянула, не смея поверить чуду. Ей стало страшно. Но, может, именно сейчас явится знак, и все сомнения исчезнут, и не останется страха?

Ресницы его чуть дрогнули. Медленно открылись серые глаза.

…Он лежал на спине, одетый с варварской роскошью. Руки его были сложены на груди, на рукояти тяжелого церемониального меча. Вокруг горели красные свечи, а над ним смутно белело лицо жрицы Асма-анни. В ее широко открытых глазах стояли ужас и надежда.

Он приподнялся.

— Дай мне пить, — хрипло проговорил он. Жрица, словно завороженная его взглядом, протянула ему чашу. Мимолетное прикосновение ее руки было странно обжигающим. Она дрожала.

Он жадно пил. Затем поднял взгляд — Асма-анни словно чуть двоилась. На миг ее лицо стало серым, с тенями-перевертышами, потом вдруг засветилось, а потом сделалось обычным.

Он улыбнулся.

— Асма-анни, — потянулся он к ней. — Я был прав Я всегда был прав. — Он смеялся и был прекрасен.

Асма-анни замерла, стиснув зубы.

Она посмотрела на него — в глазах его плясали красные огоньки. И тени странно менялись местами на его лице. И ледяным было прикосновение его руки.

И жрица отшатнулась и упала на колени.

— Прошу тебя, господин, сними это проклятое кольцо, отруби себе руку, это смерть!

— Смерть? Нет. Оно — бессмертие. Я больше чем человек. И тебе придется признать, что я был прав.

Асма-анни молча встала и попятилась.

Лагерь гудел. Нуменорцы с возмущением отрицали всякую свою причастность к делу этого безумца, проконсул сразу же согласился отдать его в руки ханаттаннайн для суда и расправы. И тут вдруг невероятный слух: Аргор жив! Боги сохранили его!

Керна-ару встретил новость молча. Он ожидал чего-то подобного.

Асма-анни буквально ворвалась к нему в шатер.

— Отошли его. Откажись от него. Он не человек!

Государь молча поднял женщину.

— Я знаю. Но не это я хотел узнать. Он — от Солнца? Если от Солнца, то я должен идти за ним. Ты можешь дать мне ответ?

— Отошли его. Ты властен это сделать.

— Ты можешь дать мне ответ?

Асма-анни стиснула кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Нет. Не могу! Он не человек. Он — от богов. Но я не знаю, от каких! Я не знаю, как это узнать! Не знаю…

— Тогда уезжай — с горечью ответил Керниен. — Я буду сам решать. Я не хочу оскорбить Солнце, прогнав его. Вдруг он Действительно — от Него? Тогда я должен повиноваться ему. Тогда я должен воевать с морскими варварами… — Он поднял голову. — Ты могущественна, госпожа. Прошу тебя. Попытайся в последний раз… Проси о знаке. Моли о знаке. Моли ради меня!

— Я повинуюсь, сын Солнца, — тихо сказала она, ощущая затылком чей-то недобрый взгляд. Обернулась — никого.

Нуменорцы возвращались домой. Дождь потихоньку иссякал, Халдиру даже казалось, что он начинает поскуливать, как забытый щенок — ну, обратите на меня внимание, я же есть… Но никто не замечал ни дождя, ни грязи, ни ветра. Все ехали в молчании. Все помнили слова Элентура: он уже не человек. Перед ними сквозь обыденность проступало нечто более страшное, тут затрагивались силы, которые двигали миром.

— Это не под силу простому человеку, — прошептал Халдир.

— Не ной! — рявкнул Ингельд. — Мы — Когорта. Мы люди. И мы не одни, уж тебе это известно лучше прочих.

Гирион покачал головой.

— Сейчас прежде всего надо позаботиться о родне… твоего человека, Элентур. У него осталась сестра.

Повисло молчание.

— Такова цена, — мрачно проговорил проконсул. — Мы это знали, так что не будем об этом говорить.

Некоторое время ехали молча, пока наконец Ингельд не взорвался:

— Но почему же мы эту тварь не раздавим? Ведь Остров может, нам хватит сил, он не Моргот!

— Раздавить-то можем, — негромко ответил Элентур. — Выкорчевать — нет. Это под силу одному Эру. Вот на него и будем надеяться.

Асма-анни не спала в своем шатре. Отослав Священный Отряд и служанку, она сидела одна и шептала молитвы, совершенно не понимая собственных слов. Мысли ее мешались.

Она молила о знаке.

Ею овладели странная апатия и отчаяние. Жрица ждала. Ожидание было невыносимо. Хотелось бы верить, что ее предчувствие — лишь ошибка, но она привыкла доверять себе.

Она молила о знаке.

Полог шатра бесшумно раздвинули. Человек был один. Асма-анни взглянула ему в лицо — и поняла все.

Вот и знак. Она была права. Но она уже ничего и никому не сумеет сказать.

Асма-анни отложила свиток, чтобы не запачкать, и молча подставила горло.

Убийца выскользнул незаметно и слился с ночью. Стояло время темных богов.

— Разве не видишь, государь, это и есть тот знак которого ты хотел? Аргор-хэтан вернулся, а госпожа Асма-анни умерла. Солнце взяло ее жизнь и отдало ему. Разве это не знак?

Керниен молчал. Он мог и по-другому истолковать то, что произошло. И таких толкований могло быть сколько угодно. И никто не мог сказать ему, которое правильное. Потому он решил заставить себя поверить — иначе как жить? Надо же найти хоть какую-то точку опоры! Пусть будет эта — и будь что будет.

В Керанане зима суше и теплее, чем на севере или на побережье. Но все равно — зима есть зима. Восточный ветер гонял по улицам желтую пыль, северный сметал с неба облака, и оно становилось пронзительно голубым и бездонным. По каменным глухим заборам тянулись темно-красные лозы вьющихся растений, усеянные такими же темно-пурпурными листьями или покрытые гроздьями поздних цветов. Ветви апельсиновых и гранатовых деревьев свешивались за ограды, и в сточных канавах плыли оранжевые и пурпурные круглые плоды.

Зима — время увеселений и праздников. Тем более что керна-ару, государь Керниен, в кои-то годы изволил провести зиму в столице. Ханатта сильно изменилась с тех пор, как шестнадцать лет назад было явлено чудо Меча и Посланник Солнца дал государю своего избранника керна-хэтана Аргора, за которым тоже следовало чудо. Чудесным образом избегший смерти вождь — говорили даже, что он воскрес из мертвых, — возвращался в столицу вместе с государем. Завершался круг длиной в шестнадцать лет. И наместник Наран готовил пышный прием своему царственному брату.

Земли Ханатты теперь были спаяны прочнее, чем когда либо. Власть была в руках самого государя и его наместников, а не князей и жрецов. С морскими варварами установился мир — правда, надолго ли, никто не знал. Но пока что мятежные князья нашли у заморского соперника Ханатты лишь приют, но не помощь в войне. И урожай в этом году был хорош, так что вряд ли следует ждать голода.

И люди говорили, что Правда земли — с государем.

Люди стояли на плоских крышах домов в пестрых праздничных одеждах и бросали под ноги коням цветы. Грохотали барабаны, заунывно гудели трубы и волынки, отчаянно верещали флейты. Струнам тут не место — только вечером будут они тихо звенеть в садах знати и бедноты. Танцоры и акробаты, увешанные колокольчиками, в пестрых тряпках, вертелись и приплясывали впереди медленно выступавших коней Золотых Щитов, отовсюду неслись крики и песни, грохот барабанов. Повсюду пестрота и веселье.

Белый город с золотыми крышами. Странно похож на… как его там называли? Арменелос? Да, Арменелос…

Аргор помотал головой. Это воспоминание не вызывало у него в душе прежнего трепета и тоски. Зато опять плеснулось это черное, тошнотворное.

Белая площадь, усыпанная цветами, а по ним навстречу им идет некто пеший, в лазурном одеянии, с длинными черными волосами и золотой прядью надо лбом. Керниен быстро спешился и почти побежал навстречу брату. Где-то шагов за десять до коленопреклоненного брата он вдруг вспомнил, что на них смотрят и что надо хотя бы видимость обряда соблюсти. Смеясь, он подошел к брату, поднял и поцеловал его в обе щеки, принял поклоны отца Маарана и других верных, а потому оставшихся у власти жрецов. Сейчас государь проследует в свой дом, где примет омовение, облачится в подобающие одежды и будет отдыхать до самого вечера, чтобы выдержать долгий пир и нарочно приготовленное для пира зрелище, в котором лучшие придворные актеры представят его собственные подвиги.

Аргор с удовольствием погрузился в теплую ароматную воду. Что ни говори, ханаттаннайн знают толк в наслаждениях. Молчаливый раб, невысокий, узкоглазый и скуластый, стоял наготове, нагревая на покрытой изразцами печи полотенца. Наверное, это правильно. Люди созданы для разного — кто-то властвовать, кто-то строить, кто-то разрушать, а кто-то быть рабом. Нет, правда, разве не встречаются сплошь и рядом тупые куски человеческого мяса, способные только жрать, срать и плодиться? И если он собирается создав великое государство, где мерилом для каждого будет его собственная полезность, то вот такие тупые только в рабы и сгодятся. Это будет не так, как в Ханатте, но что поделать большая часть человечества только в рабы и годится.

Нуменорец улыбался. Где-то сейчас Жемчужина? Она бы сумела его развлечь…

— Господин! — зашептал кто-то в ухо.

Он открыл глаза и увидел Дайру, своего нового телохранителя из восточных княжеств, коими ныне правят от имени государя его родичи, князья Арханна. Народ там на диво высокий и красиво сложенный, но кожа у них почти черная.

— Господин, к вам вестник. Впустить?

Ну, вот еще…

— Пусть войдет, — уныло протянул Аргор.

В купальню вошел отец Мааран, одетый с вызывающей скромностью.

— Чего ты хочешь? — проворчал Аргор.

— Саурианна просил тебя о встрече. Он ждет тебя в твоих комнатах.

Майя небрежно развалился на тахте, подперев голову рукой. Аргор остановился посреди комнаты.

— Садись. Сюда никто не войдет. Да никто меня не видел, не беспокойся.

Аргор нехотя повиновался. И правда, чего стоять-то?

— Я пришел говорить о важном. О Керниене.

Аргор нахмурился.

— Ты сделал то, что я просил. Ты создал мне войско — морэдайн и ханаттаннайн. Но зачем мне войско, которое не будет воевать против моего и твоего врага, пока жив Керниен? Да-да, Керниен очень достойный человек, но очень глупый. Он отказался от Силы… Но зачем мне он, когда у меня есть ты? Решай — резко поднялся Саурон. — Ханатта Керниена готова замириться с ненавистным тебе Нуменором. Керниен неблагодарен. Мне — и тебе — нужна Ханатта которая будет врагом Нуменору. Мне нужен король который будет верен мне. Керниен таким не станет. Что скажешь? Каков вывод?

— Керниен должен умереть, — сказал Аргор, прежде чем успел сообразить, что говорит. А когда понял — почему-то не испугался своих слов.

Майя выжидающе смотрел на него.

— И что? Тебе его не жаль?

— Он мой побратим.

— Ну так определи, что тебе важнее. Глупые человеческие обычаи или Твой Нуменор. В конце концов, ты — государь, а он всего лишь один из множества варварских корольков.

Аргор зло нахмурился. Ему не нравилось, что кто-то смеет подталкивать его к решению. Черное опять заплескалось внутри.

— Я сам решу, — прорычал он. — Я решу. Я!

Майя еле заметно улыбнулся и смиренно кивнул.

— Конечно же ты, государь.

Вот теперь все было правильно.

Каждая поза актера означает определенное чувство или настроение, каждое движение — символ. Для того, кто умеет их читать. Аргор вспоминал краткие уроки Жемчужины, краем уха слушая пояснения Нарана, который смотрел на Аргора прямо-таки с обожанием. Слишком пестро, слишком шумно и громко.

Керниен молча взирал на помост, полулежа за низким столиком. Тяжелые думы одолевали его:

«Я так и не знаю, от Солнца ли он. Но он сделал великое благо для меня и для Ханатты. То, чего он хочет от меня теперь, — безумие. Но если он — от Солнца, то и Посланник — от Солнца. И если он скажет, что я должен воевать с морскими варварами, я должен буду это сделать, потому как я клялся Солнцу…

Я должен поговорить с кем-то, кто обязан знать».

Он встал и, махнув рукой актерам, чтобы продолжали, вышел, приказав Ингхаре призвать отца Маарана.

Тот явился быстро.

— Ты желал меня видеть, керна-ару.

Керниен молча повернулся к открытому окну. Отсюда были видны все Сады.

— Скажи мне без утайки, отец Мааран, может ли злое рядиться в одежды добра?

Отец Мааран нахмурился и ответил не сразу.

— Говори же! — резко приказал Керниен.

— Такое возможно, — ответил жрец.

— И как одно отличить от другого? Ты это знаешь?

Отец Мааран нахмурился еще сильнее.

— Этого я не могу тебе сказать.

— Не можешь или не знаешь? Если не знаешь — то как ты можешь судить, что хорошо, а что плохо?

— Есть заповеди. Есть вековая мудрость…

— Есть. Но я хочу знать… — В конце концов Керниен махнул рукой и спросил напрямую: — Откуда ты знаешь, что этот самый Посланник — от Солнца?

Отец Мааран не сразу нашелся, что ответить, на время утратив дар речи.

— Он явился нам в Храме! Он пришел в ответ на наши молитвы! Он явил чудо! Он…

— Все это я знаю. Но разве не может быть такого, что он — не тот, за кого себя выдает? Разве не вершили чудес темные боги? Разве они не слышат наши мысли и не прикидываются тем, чем мы хотели бы их видеть? Разве не может быть того, что вовсе не блага Ханатте Посланник желает, а хочет ее использовать для каких-то своих целей? И не Посланник он вовсе? Как мне узнать, отец Мааран? Как?

Жрец мог бы обрушиться на государя с обвинениями в кощунстве, ибо ничего он не страшился, но в голосе Керниена на миг послышалась такая растерянность, что жрец все понял.

— Доверяйся сердцу, — сказал он как мог мягко и успокаивающе. — Ты — сын Солнца. Оно скажет тебе.

— Но ты — веришь? Ты, служитель Солнца, близкий Ему, избранный среди прочих, ты — веришь?

Отец Мааран помолчал, затем ответил:

— Но ты же принял дары, керна-ару.

Керниен исподлобья посмотрел на него. Его взгляд в упор мало кто выдерживал. Жрец ответил таким же упрямым и тяжелым взглядом.

— Хорошо. Ты дал мне ответ. Теперь ступай и пришли ко мне брата.

В Садах по сравнению с дворцом было темно и тихо Керниен долго шел по памяти выискивая ту беседку, в которой они в детстве с безвременно ушедшим к Солнцу братом Ораманной прятались от учителей. Она изрядно обветшала за эти годы. Керниен смахнул с каменной скамьи пыль и сел, приказав Нарану сесть рядом.

— Наран, — начал он без обиняков, — я отсылаю керна-хэтана. Он сделал свое дело, и договор наш выполнен. Он свободен. Дальше мы будем действовать сами. Я холост и вряд ли успею взять жену — я это чувствую, я умру скоро.

— Государь…

— Молчи, прошу тебя. Ты должен дать мне слово, что никогда не примешь дара, который тебе пообещает Посланник. Я давал клятву лишь за своих потомков — а их у меня не будет. Ты же от нее свободен. И потому сейчас я как сын Солнца требую у тебя иной клятвы — для Солнца. Брат!

Наран в ужасе смотрел на брата. Затем вскочил, попятился и бросился прочь. Керниен ссутулился и долго сидел так неподвижно, опустив бессильные руки и глядя на далекие желтые окна дворца.

…И прошла ночь, и наступил день.

Если бы кто-то мог одновременно охватить взглядом все покои дворца, то он увидел бы, как одновременно идут из своих покоев навстречу друг другу керна-ару и Аргор. По странному совпадению они выбрали один и тот же ранний час, одну и ту же уединенную галерею над Садами, и в голове у каждого была одна и та же мысль: сегодня решающий день. Отличие было лишь в том, что Аргор шел один, а керна-ару сопровождал старый злой пес Ингхара.

Они встретились у лестницы, спускавшейся в Сады.

— Идем, — кивнул Керниен.

— Куда?

Керниен уже спускался.

— Помнишь, мы испытывали друг друга в мечном бою? В том пыльном жалком лагере?

— Да, помню. Ты хочешь снова меня испытать?

— Скорее себя. Я старею, ты — нет. Твой народ живет дольше, и ты не просто человек, — совершенно как ни в чем не бывало произнес Керниен, будто ему каждый день доводилось запросто разговаривать с богами. Или эти сыны Солнца слишком высоко себя ставят? — Я проснулся сегодня словно перерожденный. Хочу увидеть, действительно ли это знак или так, ничто.

Перерожденный. Аргор внутренне подобрался. То самое слово. Это знак. И все решится именно сегодня и сейчас.

По лабиринту тропинок и мостиков они вышли к круглой каменной площадке у хрупкого деревянного павильона выкрашенного красным и золотым. Аргор увидел мечи и наручи, стеганые куртки, у колодца — белое полотно для обтирания, на столике в павильоне — кувшины с напитками, чаши и накрытые крышками блюда. Все было подготовлено заранее.

— Развлечемся, — сказал государь, неторопливо снимая кафтан, рубаху и стягивая волосы сзади шнуром. Нуменорец тоже разделся до пояса. — Выбирай. Впрочем, для тебя любой будет легок, — показал Керниен на два прямых меча. — Если желаешь, сойдемся на наших, ханаттайских.

— Как тебе будет угодно.

— Тогда прямые.

Ингхара уселся на ступенях. Солнце еще не поднялось над стеной Садов, но было совсем светло. Оба приготовились.

— Я на перепутье. — Атака. Ответ. Проба сил.

— И что же?

Атака. Защита. Пока оба на равных.

— Я молил Солнце мне помочь — и явился ты.

Атака, блок, опять атака.

— И что?

— Ты помнишь свою клятву?

— Служить тебе мечом и разумом?

Удары посыпались чаше. Странное ощущение: как только дыхание начинает учащаться, сразу же откуда-то холодная волна, и все как обычно — никакой усталости. Не слишком честно. Надо снять кольцо, это, наверное, от него. Раньше такого не было… Атака, ответ.

— Я просил о помощи тогда. — Дышит уже чаще, но еще отнюдь не устал. На смуглых плечах заблестел пот. — Тогда я хотел собрать Ханатту в кулак, привести к покорности князей и жрецов. Я этого достиг.

— Так.

Защита. Опять защита. Атака.

— Теперь я могу отпустить тебя.

Атака. Атака. Атака.

— Стал не нужен? Как дряхлый пес?

Блок. Передавил, отшвырнул прочь и клинок, и противника.

Керниен поднял клинок вверх — знак, что хочет передохнуть Аргор опустил свой. Сердце бьется ровно, но странно гулко словно в большом пустом сосуде.

Керниен стоит, пристально смотрит на него.

— Я не настолько неблагодарен. Я хочу услышать, чего ждешь от меня ты.

Аргор коротко дернул ртом.

— Я уже говорил тебе. Я хочу, чтобы ты в благодарность помог мне строить Мой Нуменор. А значит, нынешний Нуменор должен сделаться тебе врагом.

Керниен опустил взгляд, поджал губы. Глянул исподлобья.

— Продолжим.

— Каков будет твой ответ, побратим? Или ты тоже предашь меня, как и Нуменор?

Клинок свистнул так близко, что он ощутил на шее противный холодок.

…Неудавшийся убийца хрипло дышит. Он еще жив, но скоро умрет. И это раздражает больше всего, потому что вызывает в памяти какие-то смутные, но чрезвычайно мерзкие воспоминания о каком-то собственном унижении. Но ведь этого не было…

— Последний раз — кто тебя послал меня убить? Керниен? Жрецы? Князья? Нуменорцы?

Человек отвечает не сразу, долго шевелит изорванными губами, затем не то шипит, не то каркает. «Смеется», — догадывается Аргор. Носком сапога поворачивает голову умирающего, чтобы смотрел прямо в лицо.

— Ну?

— Я сам. Не веришь? Думаешь, такая ты великая птица… чтобы за тобой владыки охотились? А чтобы… просто солдат — не бывает? — Он не то засмеялся, не то закашлялся, изо рта поползла струйка крови. — Ты был Хэлкар… легенда… меч Валар… Мы так рвались под твои знамена, так жаждали мести, когда ты погиб… Ты был наш символ, наша вера… А потом я увидел — ты Аргор, предатель… И тогда я понял: надо убить Аргора, чтобы остался Хэлкар… А теперь думаю — да живи! Оставайся предателем, вот тебе наказание. Хэлкар мертв… но его запомнят… а тебя забудут!

Это было слишком. Слишком точный и болезненный удар.

Он сам не помнил, как перерезал убийце глотку а потом жалел: ведь этот мерзавец того и хотел — быстрой смерти.

— Аргор, что с тобой?

Керниен стоит, меч в волоске от груди Аргора.

— Ты остановился, я чуть не убил тебя!

— Но я ведь уже один раз не умер! — смеется Аргор и Керниен вздрагивает, видя в его глазах алые огоньки. Впрочем, наверное, это игра света. — Продолжаем?

— Продолжаем… Итак, — удар, защита, — ты хочешь, чтобы я помог тебе строить твой Нуменор… — Защита, ответ, блок. — Я знаю наших варваров. Они живут среди нас, и нет вражды… — Дышит тяжело. — Я говорил тогда с твоими соотечественниками. Они не хотят войны. И если мы пойдем им навстречу… это же и будет новый Нуменор… и новая Ханатта. Тот самый твой Закон, который ты хотел… не сразу… Но не будет разрушения… Я готов идти к твоему Нуменору вот так. А ты — идешь со мной?

Атака. Внутри начинает подниматься черная волна. Что этот варвар понимает? Что он говорит? Он зовет его — его! — за собой?

— Нет. Это я спрошу — идешь ли ты со мной? Ханатта — твоя, Нуменор — мой. Это тебе идти за мной.

Атака. Атака. Атака.

Защита, жесткая, непробиваемая.

Молчание. Только клинки звенят. Ингхара настороженно приподнялся с каменной скамьи. Что-то висело в воздухе. Он не понимал. Но чувствовал беду.

Затем случилось что-то неуловимое, Ингхара даже не понял, что, но оба бойца остановились — у Керниена текла кровь из рассеченного плеча, Аргор изумленно стоял — острие меча упиралось прямо ему в горло, струйка крови медленно ползла по обнаженной груди.

— Уходи, — глухо произнес Керниен. — Ты выполнил договор, ты свободен. — Потом усмехнулся криво. — Нет, кровь течет. Ты все же человек.

Ингхара бросился перевязывать государя.

— Нет. Сначала его.

Аргор словно очнулся.

— Прости, я не сдержал руку.

— Я тоже чуть не убил тебя, — сухо ответил Керниен. Потом повторил: — Ты свободен.

«Здесь ты всего лишь наемник. Когда ты перестанешь быть нужным Ханатте, тебя просто отошлют к твоему хозяину. И ты хочешь что-то строить? Ты будешь только разрушать».

— Значит, ты так решил? — негромко проговорил Аргор — Пес сослужил службу, пса можно выгнать?

— Ты не останешься без награды. Я ничего не обещал, но я не могу не воздать тебе за твои труды. Но того, что ты хочешь от меня, — не будет.

Аргор не слушал. Этот варвар осмелился поступить НЕ ТАК.

— Ты забыл — я прислан от Солнца. И сейчас ты идешь против высшей воли!

— Ты тоже кое-что забыл, — процедил уже сквозь зубы Керниен. — Я сын Солнца. И отвечать буду перед Ним, а не перед тобой. Здесь государь — я, и я не пойду воевать с Нуменором. Я ничего тебе не должен. Все.

— Это твое последнее слово?

— Да.

Аргор усмехнулся.

— Как хочешь. Я ухожу. А твоя награда… да засунь ее куда хочешь.

— Тогда уезжай во славе — сейчас, — жестко сказал государь. — Не тяни долго. Уходить лучше вовремя.

— Да, это так, — снова усмехнулся нуменорец, и красноватые искры в глазах его загорелись ярче. У Керниена мурашки побежали по спине. — Ты сказал, не я.

Он повернулся и пошел прочь. Керниен, ссутулившись, смотрел ему вслед.

Воистину день решений. Каждый принял свое.

В Королевском Храме, все таком же скромном, как и шестнадцать лет назад, горели свечи и плыл в воздухе тонкой вуалью дымок курений. Молодой человек в шелковом кафтане королевского золотистого цвета стоял на коленях стиснув руки, перед резным Солнечным Ликом, совсем недавно заново позолоченным. Солнце смотрело на молящегося нарисованными длинными глазами с алмазными зрачками и тянуло вниз множество рук, из которых на землю изливались всякие блага. Молодой человек что-то быстро шептал длинные, слишком длинные волосы падали ему на лицо. Одна прядь светилась бледным золотом.

Отец Мааран неслышно появился из-за темных занавесей, затканных сценами из священных сказаний.

— Сын Солнца, — тихо сказал он, — ты ждал меня?

— Не смей! — резко обернулся Наран. — Мой брат и государь жив и царствует, и да будут долги его дни!

Отец Мааран поклонился. Его седые волосы отливали красным в пламени свечей.

— Ты тоже Солнечной крови. Пусть ты и не государь, ты тоже сын Солнца.

Наран поднялся с колен. Он был высок, очень высок, но отец Мааран смотрел на него почему-то сверху вниз.

— Ты велел мне прийти, сын Солнца, чтобы я выслушал тебя? Я слушаю.

Наран вздохнул.

— Отец мой. Разреши мои сомнения. Ты так долго был мне наставником, помоги же! Мой брат хочет, чтобы я отрекся от дара Посланника. Чтобы не принимал Силы!

— Он не может принудить тебя, — спокойно сказал отец Мааран. — Он дал слово.

— За себя и своих потомков. Но он не взял жены, и потомков у него нет. А за меня он не давал клятвы… Он требует, чтобы я никогда… чтобы я… Он изгнал керна-хэтана Аргора, он отрекся от даров Солнца, он погубит нас!

— Успокойся, хэтан-ару, — строго сказал Мааран. — Государи приходят и уходят. Брат твой не оставит сына. Ему наследуешь ты или твои сыновья, а их у тебя уже двое. Так дай слово ты, и клятва не будет нарушена, и боги останутся с нами.

Наран несколько мгновений смотрел на жреца. Затем кивнул.