530 И уж успела луна четырежды сделаться полной,

Сливши рога, и, опять утончаясь, нарушить окружность;

Начали жарко дышать смертоносным дыханием австры.

Ведомо, что и в ключи и в озера зараза проникла,

А по полям, в тот год не паханным, ползали всюду

535 Многие тысячи змей и ядом реки сквернили.

Гибель собак, и овец, и коров, и зверей, и пернатых

Признаком первым была нежданно постигшего мора.

Видя, как падает бык посредине работы, здоровый,

И среди пашни лежит, изумляется пахарь несчастный.

540 У шерстоносных же стад, болезненно блеющих, стала

Шерсть сама выпадать, и хиреет иссохшее тело.

Резвый некогда конь, на пыльных ристалищах славный,

Стал не достоин наград, забыл о бывалом почете,

Стонет в конюшне своей, умирая бесславною смертью.

545 Ярость вепрь потерял; уже не доверится бегу

Лань, перестал и медведь совершать на скотину набеги.

Все одолела болезнь: по лесам, по полям, по дорогам

Мерзкая падаль лежит, и воздух испорчен зловоньем.

Странную выскажу вещь: ни собака, ни жадная птица

550 Их не касались, ни волк седошерстый. Гниют, разлагаясь,

Смрадным духом вредят и широко разносят заразу.

Бедствием большим чума к несчастным пришла поселянам

И утвердила свое в великой столице господство.

Раньше сгорало нутро. Потаенного пламени первым

555 Знаком была краснота с затрудненным частым дыханьем,

Спекшийся пухнет язык; открыт, изнутри опалённый,

Высохший рот, и ему не отраден вдыхаемый воздух.

Тело не может терпеть ни подстилки, ни даже покрова, —

Грудью к твердой земле прижимаются. И не бывает

560 Тело свежей от земли, но земля горячеет от тела.

И врачевателя нет, на самих нападает лечащих

Неумолимая хворь, во вред им их же искусство.

Кто постоянно с больным, кто верно ему услужает,

Тот умирает скорей. Поскольку исчезла надежда

565 Быть исцеленным и смерть лишь одна избавленье сулила,

Стали беспечны душой, о пользе пропала забота.

Пользы и быть не могло. Везде, без стыда, обнажены,

И к родникам, и к рекам припадают, к глубоким колодцам,

И не напьются никак, — жизнь гаснет с жаждою вместе.

570 Многие, вовсе без сил, не могут уж выбраться: тут же

И умирают в воде. А иной все ж черпает воду!

Так велико у больных отвращенье к несносной постели,

Что убегают, вскочив: когда и подняться нет силы,

Катятся на пол — своих покидают каждый пенатов, —

575 Каждому собственный дом начинает казаться зловещим:

Так как причина темна, обвиняют в бедствии место.

Видели их, как они, полуживы, бредут по дорогам, —

Ежели в силах идти, — иль лежат на земле со слезами

И истомившийся взор обращают последним усильем,

580 Свисшие руки воздеть пытаясь к созвездиям неба,

Там или здесь и везде, где застанет их смерть, издыхают.

Что совершалось в душе у меня? Что чувствовать мог я, —

Если не жизнь разлюбить, не завидовать участи близких!

И повсеместно, куда б ни направил ты взора, — повсюду

585 Толпы валялись людей: так с веток колеблемых наземь

Падают яблоки-гниль, так валятся желуди с дуба.

Видишь ты храм пред собой высокий и с лестницей длинной:

Это — Юпитера храм. О, кто в святилище этом

Ладана тщетно не жег? Как часто супруг за супругу

590 Или же сын за отца обращался с горячей мольбою, —

Но расставались с душой пред святыней, молению чуждой!

И находили в руке — не истраченной часть фимиама!

Часто, бывало, быки, когда приведут их ко храму

И уж помолится жрец и вино меж рогов возливает,

595 Падали вдруг, словно их поражали нежданным ударом!

Раз за себя и за край приносил я Юпитеру жертву

И за троих сыновей, — но животное вдруг замычало

И, неожиданно пав, не дождавшись ударов смертельных,

Скудною кровью слегка подставленный нож обагрило.

600 Даже больное нутро утратило истины знаки

И откровенья богов: и туда проникла зараза.

Возле священных дверей распростертые видел я трупы,

Возле самих алтарей, — чтоб смерть ненавистней казалась!

Петлей иные себе запирают дыханье и гонят

605 Смертью свой смертный страх, торопят грозящую гибель.

Мертвых выносят тела без обычных торжеств погребальных

Из дому. Да и врата погребений уже не вмещали.

То, не зарыты, лежат на земле, то без дара слагают

Их на высокий костер; столь почтения нет, что дерутся

610 Из-за костров, и сгорает мертвец на огне у соседа.

Нет никого, кто бы слезы пролил; неоплаканы бродят

Души детей, матерей, и юношей души, и старцев.

Места в могилах уж нет, на костры не хватает поленьев.

И, пораженный таким изобильем несчастий, — "Юпитер! —

615 Я произнес, — о, если не лгут о тебе, что когда-то

К нашей Эгине сходил ты в объятья, к Асоповой дщери,337

Если, великий отец, нам родителем быть не стыдишься,

Иль верни мне моих, иль скрой и меня под землею!"

Молнией знаменье дал он и громом своим благовещим.

620 "Я разумею, и пусть счастливым будет то знаком

Расположений твоих! — я сказал, — и залогом да будет!"

Рядом случайно был дуб, редчайший, раскидист ветвями —

Взрос от додонских семян338 и Юпитера был он святыней.

Длинный строй увидали мы там муравьев, собиравших

625 Зерна, маленьким ртом таскавших великие грузы

И по морщинам коры проходивших единою тропкой.

Их подивившись числу, — "О отец благодатный! — сказал я, —

Столько же граждан мне дай и пустынные стены восполни!"

Дуб задрожал, и в ветвях, без ветра в движенье пришедших,

630 Некий послышался шум. Содрогнулись от жуткого страха

Члены мои, поднялись волоса. Однако же землю

Облобызал я и дуб: не смея признаться в надежде,

Все же надеялся я и в душе упованье лелеял.

Ночь наступила, и сон утомленным тревогами телом

635 Овладевает. И дуб мне привиделся тот же, и столько ж

Было ветвей у него, и столько ж в ветвях насекомых

Было на дубе, и сам задрожал он таким же движеньем

И зерноносный их строй раскидал по полям под собою.

Будто бы стали они возрастать все больше и больше,

640 Приподыматься с земли и станом своим выпрямляться,

Стали терять худобу, и множество ножек, и черный

Цвет и уже принимать человеческий начали облик.

Сон отлетел. И кляну я свои сновиденья, тоскую,

Что от богов вспоможения нет. Во дворце же великий

645 Гомон стоял, и как будто бы там голоса я мужские

Слышу, — от них я отвык! Но все я почел сновиденьем.

Только идет Теламон, поспешая, и, двери раскрывши,

Молвит: "Увидишь ты сам, что и веры и чаяний больше!

Выйди!" Я выхожу. Какие в видении сонном

650 Мужи привиделись мне, таких я, в том же порядке,

Вижу и их узнаю. К государю подходят с поклоном.

Зевсу мольбы возношу и меж новым моим населеньем

Грады делю и поля, где былых хлебопашцев не стало.

Их «мирмидоны»339 зову, на породу их тем намекая.

655 Внешность видел ты их. Какие обычаи были,

Те же у них и сейчас: скромны, выносливы в деле,

Крепки добро добывать и хранить добытое умеют.

Биться с тобою пойдут, и духом и возрастом равны,

Только лишь Эвр, счастливо тебя в предел наш принесший —

660 Ибо принес тебя Эвр — полуденным сменится Австром.

Так меж собой говоря и о разных толкуя предметах,

Длинный наполнили день. Вечернее отдано время

Было столу, ночь — сну. Взошло златоликое солнце.

Эвр, однако, все дул и мешал кораблей возвращенью.

665 К Кефалу утром пришли Паллантовы дети,340 поскольку

Старше он возрастом был; а Кефал с сынами Палланта

Вместе явились к царю. Но еще почивал повелитель.

Приняты были они на пороге царевичем Фоком, —

Брат с Теламоном как раз набирали людей в ополченье.

670 В недра царевич дворца, в прекрасные дома покои

Кекропа внуков ведет и вместе с гостями садится.

И увидал Эакид в руке у потомка Эола341

С острым концом золотым неизвестного дерева дротик.

Несколько вымолвив слов для участия в общей беседе,

675 Он говорит: "Я — любитель лесов и охоты на зверя.

Но из какого ствола твой вырезан дротик, об этом

Не догадаюсь никак: когда бы из ясеня был он,

Цветом был бы желтей; из терна — был бы с узлами.

Вырезан он из чего, не знаю; но только красивей

680 Очи мои никогда не видали метательных копий".

И отвечает один из братьев Актейских342: "Но больше

Употребленью еще подивишься ты этого дрота:

Промаха он не дает, не случаем он управляем,

Окровавленный назад возвращается он сам собою".

685 И продолжает еще расспрашивать отрок Нереев,343

Да для чего, да откуда тот дрот, да чей он подарок.

Гость отвечает на все, лишь стыдится поведать, какою

Дрот обретен был ценой. Молчит, но, тронутый горем,

Милую вспомнив жену, начинает он так со слезами:

690 "Дрот мой, богини дитя, — не поверишь! — меня заставляет

Плакать, и долго еще я проплачу над ним, если долго

Жить мне дарует судьба. И меня с супругою вместе

Он погубил. О, когда б не иметь его было возможно!

Звали Прокридой ее. Была же — ты слышал, быть может,

695 Об Орифии? — сестрой похищенной той Орифии.

Если ты внешность и нрав их обеих сравнишь, то скорее

Надо б ее похищать. Эрехтей съединил меня с нею,

Нас съединила любовь. Почитался и был я счастливцем.

Боги судили не так, — иль был бы я счастлив и ныне!

700 Шел уже месяц второй по свершении брачных обрядов, —

Я для оленей тогда рогоносных протягивал сети, —

Тут, над Гиметом взойдя, с постоянно цветущей вершины,

Тьму отогнав, золотая меня вдруг видит Аврора

И увлекает к себе. О пусть, не обидев богини,

705 Правду скажу: хоть она и прельстительна розовым ликом,

Пусть пределом и дня и ночи владеет пределом,

Пусть ее нектар поит, — любил я одну лишь Прокриду!

В сердце Прокрида одна, на устах пребывала Прокрида.

Ложа святые права, новобрачные наши соитья

710 Доводом я привожу и покинутой спальни обеты.

Этим я тронул ее; и промолвила: "Неблагодарный,

Жалобы брось и Прокридой владей! Но коль дух мой провидчив,

Будешь об этом жалеть!" — и меня ей, сердясь, возвратила.

По возвращенье, пока вспоминал я угрозы Авроры,

715 Вдруг охватил меня страх, не худо ль жена соблюдала

Долг супружеский свой. Побуждали и внешность и возраст

Верить измене ее; поведенье же верить мешало.

Но ведь отсутствовал я; а та, от которой вернулся,

Грешный являла пример; ведь любящих все устрашает.

720 Муки своей решил я искать и стыдливую верность

Силой даров соблазнить. Мой страх поощряет Аврора,

Внешность меняет мою, — мне казалось, я чувствовал это!

Вот я, не узнан, вхожу в Афины, твердыню Паллады,

И проникаю в свой дом. Но вины не показывал дом мой, —

725 Он целомудрия полн, тосковал, что похищен хозяин.

Лишь к Эрехтиде проник я при помощи тысяч уловок,

Остолбенел, увидав, и готов был оставить попытку

Верность проверить ее. Едва я признать удержался

Правду, едва целовать, как было бы должно, не начал.

730 Грустной была. Но ничто не могло быть, однако, прекрасней,

Нежели в грусти она. К отнятому супругу пылала

Страстным желаньем. Теперь представь ты себе, какова же,

Фок, была в ней краса, раз ее и печаль украшала!

Что излагать, сколько раз отвергались душою стыдливой

735 Поползновенья мои? Сколько раз, — "Себя, — говорила, —

Для одного берегу; одному — наслаждение мною", —

И не довольно ль таких испытаний невинности было, —

Если кто разумом здрав? Но я недоволен, борюсь я

Сам на погибель свою и плату за ночь предлагаю.

740 Множа дары, наконец я принудил ее колебаться.

"Побеждена, — я вскричал, — преступница! Я, — соблазнитель, —

Твой настоящий супруг. Свидетель я сам вероломства!"

Та — ничего. Молчаливым стыдом побежденная, только,

Кинув злокозненный дом и недоброго мужа, — бежала.

745 И, оскорбленная мной, отвратившись от рода мужского,

Стала бродить по горам, служенью причастна Диане.

Я же, оставшись один, почувствовал жгучее пламя

В жилах. Прощенья просил, — в согрешенье своем сознавался,

В том, что дарами прельстясь, я и сам в проступок подобный

750 Впал бы, когда б и не столько даров предлагалось. Прокрида

После признаний моих, за стыд отплатив оскорбленный,

Вновь возвратилась ко мне, и сладко мы жили в согласье.

Кроме того мне дарит — как будто сама не была мне

Даром достаточным — пса, — его ж Прокриде вручила

755 Кинтия344, молвив: «Из всех он в беге окажется первым».

Тут же дала мне и дрот, который в руке моей видишь.

Но про второй этот дар и судьбу его знать ты желаешь?

Слушай тогда и дивись, — поразишься неслыханным делом.

Лайя сын345 разгадал те реченья, что были дотоле

760 Непостижимы другим, и, низвергшись, лежала вещунья

Темная и о своих позабыла двусмысленных кознях.

Дел без возмездья таких никогда не оставит Фемида:

Тотчас другая напасть Аонийские вдруг постигает

Фивы: селяне дрожат перед хищником346 диким, погибель

765 Видя скота и людей. Тут мы, молодежь из соседей,

Сходимся и широко окружаем тенетами поле.

Но перескакивал зверь прыжком их легким проворно,

Выше скача полотняных краев расставленной сети.

Своры спускаю собак, но хищник от них убегает

770 Прочь и несется, резвясь, быстрокрылой не медленней птицы.

Единодушно тогда все Лелапа требуют, — имя

То было пса моего. Он сам давно уж старался

Освободиться, ремень в нетерпенье натягивал шеей.

Только спустили его, — сказать мы уж были не в силах,

775 Где он. Следы его лап на песке раскаленном виднелись.

Сам же из глаз он исчез. Копье не быстрее несется

И не быстрее свинец, вращаемой брошен пращею,

Или же легкая трость, что с гортинского лука347 слетает.

Холм поднимался крутой, над полями окружными высясь.

780 Встав на него, я слежу небывалого зрелище бега, —

Вот уже схвачен почти, вот будто едва ускользает

Зверь из-под самых зубов; бежит не прямою дорогой,

Не устремляется вдаль, но, по кругу назад возвращаясь,

Вводит собаку в обман, — не предпринял бы враг нападенья.

785 Та угрожает ему и вровень преследует, будто

Держит уже, — но не держит еще и лишь воздух кусает.

К дротику я обратился тогда. Но едва лишь рукою

Правой раскачивать стал, в ремни вдеть пальцы пытаясь,

Взор отвратил я; потом направил обратно на то же

790 Место: и — вот чудеса! — два мрамора на поле вижу:

Тот как будто бежит, а этот как будто бы лает.

Стало быть, так захотел — чтобы в беге оба остались

Непобежденными — бог, коль бог им содействовал некий".

Так он сказал и замолк. «Но в чем же дрот тут повинен?» —

795 Фок спросил, и тогда про дрота вину рассказал он.

"Радость сделалась, Фок, причиною нашего горя.

Молвлю сначала о ней. О, сладко блаженное вспомнить

Время, когда, Эакид, в те первые годы, законно,

Счастлив с женою я был, и она была счастлива с мужем.

800 Нежность взаимных забот нас брачной связала любовью.

Мужа любовь предпочла бы она и Юпитеру даже.

Да и меня ни одна не пленила б, когда бы самою

Даже Венерой была. Равно мы сердцами пылали.

Только лишь солнца лучи поутру озаряли вершины,

805 Я, молодой, на охоту в леса направлялся, бывало.

И ни рабов, ни коней не брал с собою, ни с чутким

Нюхом собак; сетей не захватывал я узловатых.

Дрот обеспечивал все. Когда же рука моя вдосталь

Понабивала зверей, стремился я в тень и прохладу,

810 Где ветерок из долин доносится струйкою свежей;

Струйки я нежной искал, облегченья полдневного зноя,

Струйки воздушной я ждал, и она овевала мой отдых.

"Струйка! — помнится мне, — приходи! — призывал я обычно, —

Дай облегченье и в грудь, о желанная, снова проникни, —

815 Если бы зной, сжигающий нас, могла ты умерить!"

Может быть, я добавлял, — так жребий мой был вероломен! —

Нежных несколько слов. "Ты великое мне наслажденье! —

Ей говорить я привык, — облегчаешь меня и лелеешь:

Из-за тебя мне леса и пустынные милы приюты,

820 Жадно устами твое постоянно вбираю дыханье!"

Возгласа смыслом двойным было чье-то обмануто ухо,

Кто-то решил, что, зовя, повторяю я имя, что будто

«Струйкой» нимфу зовут, и подумал, что нимфу люблю я.

Тотчас, спеша донести на то, чего не было, наглый

825 В дом к Прокриде идет и о слышанном тихо ей шепчет.

Склонна к доверью любовь. Пораженная горем нежданным,

Выслушав все, повалилась она и, не скоро оправясь,

Все несчастливой себя называла и жребий свой — горьким,

Все укоряла меня, и, смущенная мнимым проступком,

830 В страхе была пред ничем, перед именем, плоти лишенным!

Словно соперница впрямь у несчастной была, горевала.

Но сомневается все ж и, злосчастная, чает ошибки,

Верить не хочет в донос, и доколе сама не видала,

Не разрешает себе осуждать прегрешенье супруга.

835 Утра другого лучи темноту отгоняли ночную.

Я выхожу; хорошо наохотился и, отдыхая, —

«Струйка! — шепчу, — приди! Будь, усталому, мне врачеваньем!»

И неожиданно стон меж своими, словами как будто

Некий услышал. «Приди, — однако, — всех лучшая!» — молвил.

840 Но как тихонько опять зашумели упавшие листья,

Зверь мне почудился там, и дротик метнул я летучий.

Это Прокрида была. С глубоко уязвленною грудью, —

«Горе, — воскликнула, — мне!» И только лишь верной супруги

Голос узнал я, стремглав на голос помчался, безумен.

845 Полуживою ее и пятнающей кровью одежду

Вижу, из груди, увы! — вынимающей собственный дар свой,

Вижу и тело, что мне моего драгоценнее тела,

На руки мягко беру; разорвав на груди ее платье,

Ей перевязку кладу на жестокую рану, стараюсь

850 Кровь удержать и молю, чтоб в убийстве меня не винили.

Та, уже силы лишась, умирая, себя принуждает

Вымолвить несколько слов: "О, нашего ради союза,

Вышних ради богов и моих, умоляю покорно:

Если чего-нибудь я заслужила, — ради любви той,

855 Что причинила мне смерть, но длится, хоть я погибаю, —

Да не займет, кого «Струйкой!» зовешь, наше брачное ложе".

Молвила. И наконец ошибку, где имя виною,

Я услыхал и постиг. Но что было пользы постигнуть?

860 Падает; с кровью лиясь, утекают и слабые силы.

Может доколе смотреть, на меня все смотрит и тут же

Прямо ко мне на уста выдыхает скорбящую душу.

Все же со светлым лицом умерла, успокоившись будто".

Плачущим, слезы лия, так герой повествует, но входит

865 К ним в это время Эак с двумя сыновьями и новой

Ратью, — и принял ее и оружие мощное Кефал.