Сжался: в ящерку он превращен был, малого меньше.
От изумленной, в слезах, попытавшейся чуда коснуться
460 Бабки бежал он и в норку ушел. Так и носит названье
В изобличенье стыда, и в крапинках все его тело.
Сколько богиня еще по землям блуждала и водам,
Трудно в словах передать. Весь мир был для ищущей тесен.
И возвратилась она в Сиканию222; все озирая,
465 До Кианеи дошла. Кианея, не будь превращенной,
Все рассказала бы ей. Хоть нимфа сказать и желала,
Не было уст у нее, языка, чтобы вымолвить слово.
Знаки, однако, дала; очам материнским знакомый,
Павший в том месте в святой водоем поясок Персефоны
470 Молча богине она на поверхности вод показала.
Та, лишь узнала его, убедясь наконец в похищенье
Дочери, стала терзать в небреженье висящие кудри,
И без числа себе грудь ладонями мать поражала,
Все же не знала, где дочь. Все земли клянет, называет
475 Неблагодарными их, недостойными дара богини,
Всех же сильнее клянет Тринакрию, где обнаружен
След был беды. Вне себя, богиня пахавшие землю
Переломала плуги, предала одинаковой смерти
И поселян, и волов, работников поля; велела
480 Нивам доверье людей обмануть, семена загубила…
Плодоношенье земли, всего достояние мира,
Сокрушено. В зеленях по полям умирают посевы;
То от излишних дождей, то от солнца излишнего чахнут;
Звезды и ветер вредят. Опавшие зерна сбирают
485 Жадные птицы; волчец и куколь и разные травы,
Не выводимы ничем, полонили пшеничные нивы.
Тут Алфеяда223 главу из вод показала элейских
И, оттолкнув к ушам волос струящихся пряди,
Молвит: "О девы той мать, искомой по целому миру,
490 Мать урожаев земных, отреши непомерные муки
И в раздраженье своем не гневись на верную землю!
Не заслужила земля: похищенью открылась невольно.
Нет, не за родину я умоляю. Пришла я как гостья.
Родина в Пизе моя, происходим же мы из Элиды.
495 Я чужестранкой живу в Сикании. Все же милей мне
Всех она стран. У меня, Аретузы, здесь ныне пенаты,
Здесь пребыванье мое: его пощади, всеблагая!
Двинулась с места зачем, как я под громадою моря
В край Ортигийский пришла, — рассказам об этом настанет
500 Время свое, когда от забот свободна ты будешь
И просветлеешь лицом. Для потока доступна, дорогу
Мне открывает земля; пройдя по глубинным пещерам,
Здесь я подъемлю чело и смотрю на забытые звезды.
Там-то, когда я текла под землею стремниной стигийской,
505 Я Прозерпину твою лицезрела своими глазами.
Так же печальна она, с таким же испуганным ликом,
Но — государыней там великою темного царства,
Но преисподних царя могучею стала супругой!"
Мать при этих словах как каменной стала и долго
510 Поражена словно громом была; когда же сменилось
Тяжким страданием в ней беспамятство тяжкое, взмыла
На колеснице в эфир. И с ликом, тучами скрытым,
В негодованье, власы распустив, пред Юпитером стала.
"Вот я, Юпитер, пришла молить тебя, — молвила, — ради
515 Крови моей и твоей. О, если ты мать не жалеешь,
Дочь пусть тронет тебя! Да не будет твое попеченье
Менее к ней оттого, что была рождена она мною.
Дочь я нашла наконец, которую долго искала.
Ежели только «найти» означает «утратить» иль если
520 Знать, где она, означает найти! Прощу похищенье,
Лишь бы вернул он ее, затем, что грабителя мужа
Дочь недостойна твоя, — коль моей уже быть перестала!"
Царь ей богов возразил: "Для обоих залог и забота
Наше с тобою дитя. Но ежели хочешь ты вещи
525 Правильным именем звать, — то это ничуть не обида;
Наоборот, то — любовь. И зять нам такой не постыден.
Дай лишь согласье свое. Не касаясь иного, — не мало
Братом Юпитера быть! У него же и много иного.
Жребием только своим меня он пониже. Но если
530 Так их жаждешь развесть, да вернется в эфир Прозерпина,
Но при условье одном, чтоб там никогда не вкушала
Пищи: Парками так предусмотрено в вечных законах".
Молвил. И вывесть на свет Прозерпину решила Церера.
Но воспрепятствовал рок. Нечаянно пост разрешила
535 Дева: она, в простоте, по подземным бродя вертоградам,
С ветви кривой сорвала одно из гранатовых яблок
И из подсохшей коры семь вынула зерен и в губы
Выжала: только один Аскалаф ее видел при этом, —
Тот, про кого говорят, что его в дни оные Орфна,
540 Между Авернских сестер224 превеликой известности нимфа,
В мрачных глубинах пещер родила своему Ахеронту.
Видел — и девы возврат погубил, жестокий, доносом.
Стон издала владычица тьмы, и отверженной птицей
Стал чрез нее Аскалаф: окропив флегетоновой влагой225
545 Темя его, придала ему клюв и округлые очи.
Он, потерявший себя, одевается в желтые перья
И головою растет; загибаются длинные когти;
Новые крылья еще непроворными зыблет руками.
Гнусною птицей он стал, вещуньей грозящего горя,
550 Нерасторопной совой, для смертных предвестием бедствий.
Этот, как можно судить, за язык и донос наказанье
Мог понести. Но у вас, Ахелоевы дочери,226 птичьи
Перья и ноги зачем? Ведь раньше вы девами были!
Иль оттого, что, когда собирала цветы Прозерпина
555 Вешние, были вы с ней, сирены ученые, вместе?
После по миру всему ее вы напрасно искали,
И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,
Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться
Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:
560 Руки и ноги у вас вдруг желтыми стали от перьев!
Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,
Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,
Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос.
И между братом своим и печальной сестрою посредник, —
565 Круг головой разделил на две половины Юпитер.
Ныне — равно двух царств божество — проводит богиня
Месяцев столько ж в году при матери, сколько при муже.
А у Цереры тотчас и душа и лицо изменились.
И перед Дитом самим предстать дерзнувшая в скорби,
570 Вдруг просветлела челом, как солнце, что было закрыто
Туч дождевых пеленой, но из туч побежденных выходит.
Дочь получив, успокоена, так вопрошает Церера:
«Что ж, Аретуза, ушла? Почему ты — священный источник?»
И приумолкли струи, и главу подымает богиня
575 Из глубины родника, и, зеленые волосы выжав,
Так начала про любовь элейского бога,227 речного:
"Происхожу, — говорит, — из нимф я, живущих в Ахайе,
Не было девы меж них, что усердней меня выбирала б
Место охоты иль сеть усердней меня наставляла.
580 И хоть своей красотой не стремилась я славы достигнуть,
Хоть и могуча была, но красивою все же считалась.
Пусть хвалили меня, не тщеславилась я красотою.
Рады иные, — а я в простоте деревенской стыдилась
Женской красы: понравиться — мне преступленьем казалось.
585 Из стимфалидских дубрав228 возвращалась я, помню, усталой.
Зной был, труды же мои — немалые — зной удвояли.
Вот подошла я к воде, без воронок, без рокота текшей,
Ясной до самого дна, чрез которую камешки в глуби
Можно все было счесть, как будто совсем неподвижной.
590 Ветлы седые кругом и тополи, вскормлены влагой,
Склонам ее берегов природную тень доставляли.
Я подошла и ступню сначала в струю погрузила.
Вот по колена стою. Не довольствуясь этим, снимаю
Пояс и мягкий покров кладу на склоненную иву.
595 Вот уж и вся я в воде. Ударяю по ней, загребаю,
Черпаю на сто ладов и руками машу, отряхаясь.
Тут глубоко под водой услыхала какой-то я ропот, —
И в перепуге плыву на закраину ближнего брега.
"Что ты спешишь, Аретуза? — Алфей из вод своих молвит, —
600 Что ты спешишь?" — еще раз повторяет он голосом хриплым.
Мчусь я, такой как была, без одежды, — мои ведь одежды
Были на том берегу. И настойчивей он пламенеет,
Голою видит меня и считает на все уж согласной.
Я убегала, а он меня настигал, разъяренный, —
605 Так, крылом трепеща, от ястреба голуби мчатся;
Ястреб, преследуя, так голубей трепещущих гонит.
Мимо уже Орхомен229, Псофиды, Киллены и сгиба
Гор Меналийских, туда, к Эриманфу, и дальше, в Элиду
Я продолжаю бежать. Он был меня не быстрее.
610 Но выносить столь длительный бег, неравная силой,
Я не могла, — а Алфей был в долгой работе вынослив.
Я через долы, поля и лесами покрытые горы,
Через утесы, скалы без всякой дороги бежала.
Солнце светило в тылу; и видела длинную тень я
615 Перед собою у ног — иль, может быть, страх ее видел!
Но ужасал меня звук приближавшихся ног, и под сильным
Уст дыханьем уже в волосах волновались повязки.
Тут я вскричала, устав: "Он схватит меня! Помоги же
Оруженосице ты, о Диктинна, которой нередко
620 Лук свой давала носить и стрелы в наполненном туле!"
Тронул богиню мой зов, и, облако выбрав густое,
Приосенила меня. Не найдет он покрытую мраком
И понапрасну вокруг близ облака полого ищет.
Два раза место, где я укрыта была, обогнул он;
625 Дважды «Ио, Аретуза! Ио, Аретуза!» взывал он.
Что было тут на душе у несчастной? Не чувство ль ягненка,
Если рычанье волков у высокого слышит он хлева?
Иль русака, что сидит, притаясь, и враждебные видит
Морды собачьи, а сам шевельнуться от страха не смеет?
630 Но не уходит Речной; не видит, чтоб продолжались
Ног девичьих следы: на облако смотрит, на берег.
Потом холодным меж тем мои покрываются члены,
С тела всего у меня упадают лазурные капли.
Стоит мне двинуть ногой, — образуется лужа; стекают
635 Струи с волос, — и скорей, чем об этом тебе повествую,
Влагою вся становлюсь. Но узнал он желанные воды
И, навлеченное им мужское обличив скинув,
Снова в теченье свое обернулся, чтоб слиться со мною.
Делией230 вскрыта земля. По бессветным влекусь я пещерам
640 Вплоть до Ортигии. Та, мне единым с моею богиней
Именем милая, вновь наверх меня вывела, в воздух".
Кончила речь Аретуза. Впрягла урожаев богиня
Вновь в колесницу свою двух змей и уста им взнуздала.
Между небес и земли по воздуху так проезжая,
645 Легкую правила в путь колесницу к Тритонии в город,
В дом к Триптолему231: семян половину велела посеять
На целине, а другие в полях, не паханных долго.
Над европейской землей и азийской высоко поднялся232
Юноша. Вот он уже до скифских домчался пределов.
650 В Скифии царствовал Линк. Вошел он под царскую кровлю.
С чем и откуда пришел, про имя и родину спрошен, —
"Родина, — молвил, — моя — пресветлой твердыня Афины,
Имя же мне — Триптолем. Не на судне я прибыл, по водам,
Не на ногах по земле: мне открыты пути по эфиру.
655 Вот вам Цереры дары: по широким рассеяны нивам,
Пышные жатвы они принесут вам и добрую пищу".
Зависть почуял дикарь: быть хочет виновником дара
Сам. Триптолема приняв, как гостя, на спящего крепко
Он нападает с мечом. Но, грудь пронзить уж готовый,
660 Был он Церерою в рысь обращен. И священною парой
Править по небу вспять Мопсопийцу233 богиня велела".
Старшая наша сестра234 ученую кончила песню.
Хором согласным тогда геликонским победу богиням
Нимфы судили. Когда ж побежденные стали в них сыпать
665 Бранью, сказала она: "Для вас недостаточно, видно,
От посрамленья страдать; к вине прибавляете ругань
Злобную, но и у нас иссякло терпенье; вступим
Мы на карающий путь, своему мы последуем гневу".
Лишь засмеялись в ответ Эмафиды, презрели угрозы.
670 Вновь пытались они говорить и протягивать с криком
Наглые руки свои; но увидели вдруг, что выходят
Перья у них из ногтей, что у них оперяются руки.
Видят, одна у другой, как у всех на лице вырастает
Жесткий клюв, а в лесу появляются новые птицы.
675 В грудь хотят ударять, но, руками взмахнув и поднявшись,
В воздухе виснут уже — злословие леса — сороки.
В птицах доныне еще говорливость осталась былая,
Резкая их трескотня и к болтливости лишней пристрастье.
КНИГА ШЕСТАЯ
К повествованьям таким Тритония слух преклонила,
Песни сестер Аонид одобряла и гнев справедливый.
"Мало хвалить, — подумалось ей, — и нас да похвалят!
Без наказанья презреть не позволим божественность нашу".
5 В мысли пришла ей судьба меонийки235 Арахны. Богиня
Слышала, что уступить ей славы в прядильном искусстве
Та не хотела. Была ж знаменита не местом, не родом —
Только искусством своим. Родитель ее колофонец236
Идмон напитывал шерсть фокейской пурпурною краской.237
10 Мать же ее умерла, — а была из простого народа.
Ровня отцу ее. Дочь, однако, по градам лидийским
Славное имя себе прилежаньем стяжала, хоть тоже,
В доме ничтожном родясь, обитала в ничтожных Гипепах238.
Чтобы самим увидать ее труд удивительный, часто
15 Нимфы сходилися к ней из родных виноградников Тмола,
Нимфы сходилися к ней от волн Пактола родного.239
Любо рассматривать им не только готовые ткани, —
Самое деланье их: такова была прелесть искусства!
Как она грубую шерсть поначалу в клубки собирала,
20 Или же пальцами шерсть разминала, работала долго,
И становилась пышна, наподобие облака, волна.
Как она пальцем большим крутила свое веретенце,
Как рисовала иглой! — видна ученица Паллады.
Та отпирается, ей и такой наставницы стыдно.
25 «Пусть поспорит со мной! Проиграю — отдам что угодно».
Облик старухи приняв, виски посребрив сединою
Ложной, Паллада берет, — в поддержку слабого тела, —
Посох и говорит ей: "Не все преклонного возраста свойства
Следует нам отвергать: с годами является опыт.
30 Не отвергай мой совет. Ты в том домогаешься славы,
Что обрабатывать шерсть всех лучше умеешь из смертных.
Перед богиней склонись и за то, что сказала, прощенья,
Дерзкая, слезно моли. Простит она, если попросишь".
Искоса глянула та, оставляет начатые нити;
35 Руку едва удержав, раздраженье лицом выражая,
Речью Арахна такой ответила скрытой Палладе:
"Глупая ты и к тому ж одряхлела от старости долгой!
Жить слишком долго — во вред. Подобные речи невестка
Слушает пусть или дочь, — коль дочь у тебя иль невестка,
40 Мне же достанет ума своего. Не подумай, совета
Я твоего не приму, — при своем остаюсь убежденье.
Что ж не приходит сама? Избегает зачем состязанья?"
Ей же богиня, — «Пришла!» — говорит и, образ старухи
Сбросив, явила себя. Молодицы-мигдонки и нимфы
45 Пали пред ней. Лишь одна не трепещет пред нею Арахна.
Все же вскочила, на миг невольным покрылось румянцем
Девы лицо и опять побледнело. Так утренний воздух
Алым становится вдруг, едва лишь займется Аврора,
И чрез мгновение вновь бледнеет при солнца восходе.
50 Не уступает она и желаньем своим безрассудным
Гибель готовит себе. А Юпитера дочь, не противясь
И уговоры прервав, отложить состязанья не хочет.
И не замедлили: вот по разные стороны стали,
Обе на легкий станок для себя натянули основу.
55 Держит основу навой; станок — разделен тростниковым
Бёрдом; уток уж продет меж острыми зубьями: пальцы
Перебирают его. Проводя между нитей основы,
Зубьями бёрда они прибивают его, ударяя.
Обе спешат и, под грудь подпоясав одежду, руками
60 Двигают ловко, забыв от старания трудность работы.
Ткется пурпурная ткань, которая ведала чаны
Тирские; тонки у ней, едва различимы оттенки.
Так при дожде, от лучей преломленных возникшая, мощной
Радуга аркой встает и пространство небес украшает.
65 Рядом сияют на ней различных тысячи красок,
Самый же их переход ускользает от взора людского.
Так же сливаются здесь, — хоть крайние цветом отличны.
Вот вплетаются в ткань и тягучего золота нити,
И стародавних времен по ткани выводится повесть.
70 Марсов Тритония холм240 на Кекроповой крепости нитью
Изображает и спор, как этой земле нарекаться.
Вот и двенадцать богов с Юпитером посередине
В креслах высоких сидят, в величавом покое. Любого
Можно по виду признать. Юпитера царственен образ.
75 Бога морей явила она, как длинным трезубцем
Он ударяет скалу, и уж льется из каменной раны
Ток водяной: этим даром хотел он город присвоить.
Тут, же являет себя — со щитом и копьем заостренным;
Шлем покрывает главу; эгида ей грудь защищает.
80 Изображает она, как из почвы, копьем прободенной,
Был извлечен урожай плодоносной сребристой оливы.
Боги дивятся труду. Окончанье работы — победа.
А чтоб могла увидать на примере соперница славы,
Что за награду должна ожидать за безумную дерзость, —
85 По четырем сторонам — состязанья явила четыре,
Дивных по краскам своим, и фигуры людей поместила.
Были в одном из углов фракийцы Гем и Родопа,241
Снежные горы теперь, а некогда смертные люди, —
Прозвища вечных богов они оба рискнули присвоить.
90 Выткан с другой стороны был матери жалких пигмеев242
Жребий: Юнона, ее победив в состязанье, судила
Сделаться ей журавлем и войну со своими затеять.
Выткала также она Антигону243, дерзнувшую спорить
С вышней Юноной самой, — Антигону царица Юнона
95 Сделала птицей; не впрок для нее Илион оказался
С Лаомедонтом отцом, и пришлось в оперении белом
Аисту — ей — восхищаться собой и постукивать клювом.
Угол оставшийся был сиротеющим занят Киниром244.
Храма ступени обняв, — родных дочерей своих члены! —
100 Этот на камне лежит и как будто слезами исходит.
Ткани края обвела миротворной богиня оливой:
Как подобало ей, труд своею закончила ветвью.
А меонийки узор — Европа с быком, обманувшим
Нимфу: сочтешь настоящим быка, настоящим и море!
105 Видно, как смотрит она на берег, покинутый ею,
Как она кличет подруг, как волн боится коснуться,
Вдруг подступающих к ней, и робко ступни поджимает.
Выткала, как у орла в когтях Астерия245 бьется;
Выткала Леду246 она под крылом лебединым лежащей.
110 Изобразила еще, как, обличьем прикрывшись сатира,
Парным Юпитер плодом Никтеиды247 утробу наполнил;
Амфитрионом явясь, как тобой овладел он, Алкмена248;
Как он Данаю дождем золотым, Асопиду249 — огнями,
Как Деоиду250 змеей обманул, пастухом — Мнемозину.
115 Изобразила, как ты, о Нептун, в быка превратившись,
Деву Эолову взял, как, вид, приняв Энипея,
Двух Алоидов родил,251 как баран — обманул Бизальтиду252.
Кроткая Матерь253 сама, с золотыми власами из злаков,
Знала тебя как коня; змеевласая254 матерь Пегаса
120 Птицею знала тебя, дельфином знала Меланта255;
Всем надлежащий им вид придала, и местности тоже.
Изображен ею Феб в деревенском обличии; выткан
С перьями ястреба он и с гривою льва; показала,
Как он, явясь пастухом, обманул Макарееву Иссу;
125 Как Эригону256 провел виноградом обманчивым Либер,
И как Сатурн — жеребец — породил кентавра Хирона.
Край же ткани ее, каймой окружавшийся узкой,
Приукрашали цветы, с плющем сплетенные цепким.
И ни Паллада сама не могла опорочить, ни зависть
130 Дела ее. Но успех оскорбил белокурую Деву:
Изорвала она ткань — обличенье пороков небесных!
Бывшим в руках у нее челноком из киторского бука
Трижды, четырежды в лоб поразила Арахну. Несчастья
Бедная снесть не могла и петлей отважно сдавила
135 Горло. Но, сжалясь, ее извлекла из веревки Паллада,
Молвив: "Живи! Но и впредь — виси, негодяйка! Возмездье
То же падет, — чтобы ты беспокоилась и о грядущем, —
И на потомство твое, на внуков твоих отдаленных".
И, удаляясь, ее окропила Гекатиных зелий
140 Соком, и в этот же миг, обрызганы снадобьем страшным,
Волосы слезли ее, исчезли ноздри и уши,
Стала мала голова, и сделалось крохотным тело.
Нет уже ног, — по бокам топорщатся тонкие ножки;
Все остальное — живот. Из него тем не менее тянет
145 Нитку Арахна — паук продолжает плести паутину.
Лидия в трепете вся. О случившемся слух по фригийским
Градам идет, и широко молва разливается всюду.
Раньше, до свадьбы своей, Ниоба знавала Арахну,
В те времена, как жила в меонийском краю и в Сипиле257.
150 Не научило ее наказанье землячки Арахны
Высшим богам уступать и быть в выраженьях скромнее.
Многим гордиться могла. Однако ни мужа искусство,
Ни благородная кровь, ни мощность обширного царства
Любы так не были ей, — хоть было и это ей любо, —
155 Сколь сыновья с дочерьми. Счастливейшей матерью можно
Было б Ниобу назвать, коль себя не сочла б таковою
Как-то Тиресия дочь, владевшая даром прозренья,
Манто, по улицам шла и, божественной движима силой,
Провозглашала: "Толпой, Исмениды, ступайте, несите
160 Ладан Латоне скорей и обоим, Латоной рожденным,
С благочестивой мольбой! Вплетите в волосы лавры!
Ибо Латона сама моими глаголет устами!"
Внемлют ей дочери Фив, чело украшают листвою
И на священный алтарь моленья приносят и ладан.
165 Вот горделиво идет с толпой приближенных Ниоба,
Золотом пышно блестя, во фригийские ткани вплетенным, —
Даже и в гневе своем прекрасна и, волосы вскинув,
Что ниспадали к плечам, величавой своей головою,
Остановилась и, всех обведя своим взором надменным, —
170 "Что за безумье? — кричит, — предпочесть понаслышке известных —
Зримым воочью богам? Почему алтарями Латону
Чтут, а мое божество — без курений? Родитель мой — Тантал,
Он же единственным был допущен до трапезы Вышних.
Матерь — Плеядам сестра;258 мне дед Атлант величайший,
175 Что на могучем хребте равновесье небесное держит,
Сам Юпитер мне дед. Но им я горжусь и как свекром.
Фригии все племена предо мною трепещут; держава
Кадма под властью моей; возведенная струнами крепость
Мужа, с народом ее, — в его и в моем управленье.
180 В доме, куда бы я взор ни направила, всюду встречаю
Всяких обилье богатств. К тому же достойна богини
Прелесть лица моего. Семерых дочерей ты причисли,
Юношей столько ж, а там и зятьев и невесток не меньше.
Так вопрошайте ж, на чем моя утверждается гордость!
185 Не понимаю, как вы порожденную Кеем-титаном
Смеете мне предпочесть — Латону, которой для родов
Даже великой землей в ничтожном отказано месте.
Небо, земля и вода — всё вашу отвергло богиню.
В мире скиталась, пока над блуждавшей не сжалился Делос:
190 «Странницей ты по земле блуждаешь, я же — по морю», —
Остров сказал и приют неустойчивый ей предоставил.
Стала там матерью двух: то детей моих часть лишь седьмая!
Счастлива я: кто бы стал отрицать? И счастливой останусь.
Кто усомнится? Меня обеспечило чад изобилье.
195 Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна.
Если и много возьмет, то более всё же оставит.
Так я богата, что страх мне уже неизвестен. Представьте,
Что из толпы своих чад кого-нибудь я и лишилась;
Но, обездолена так, до двоих я не снижусь, — а двое —
200 Вся у Латоны толпа; не почти ли бездетна Латона?
Прочь разойдитесь! Алтарь покиньте! С волос поснимайте
Лавры!" Снимают венки, покидают жертвы, не кончив,
И — то дозволено им! — небожителей шепотом славят.
Возмущена тут богиня была и с высокой вершины
205 Кинфской259 с речью такой к своим близнецам обратилась:
"Вот я, родившая вас, появлением гордая вашим, —
Кроме Юноны, других не ниже богиня, — сомненье
Вижу, богиня ли я?! Алтари у меня отнимают,
Чтимые веки веков, — от вас жду помощи, дети!
210 Это не все еще зло. Танталида к печальному делу
Брань добавила: вас поставить осмелилась ниже
Собственных чад; и меня — то с нею да будет! — бездетной
Смела назвать, — ведь язык у нее от отца негодяя!"
Намеревалась мольбы тут добавить Латона, но молвил
215 Феб: «Перестань говорить! замедляешь ты жалобой кару».
То же и Феба рекла, и, быстро по воздуху спрянув,
Кадмова града они, под облаком скрыты, достигли.
Гладкое было у стен широкое поле. Всечасно
Кони топтали его Колесницы во множестве также.
220 Твердых удары копыт размягчали на поприще почву.
Вот из могучих сынов Амфиона иные садятся
На горделивых коней, чьи спины алеют багрянцем
Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья.
Вот между ними Исмен, — что первой матери мукой
225 Некогда был, — меж тем, как он правит по кругу привычным
Бегом коня своего и смиряет вспененную морду, —
«Горе мне!» — вскрикнул: уже впилась стрела в середину
Груди его, и, рукой умирающей повод покинув,
Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.
230 Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане,
Вмиг натянул поводья Сипил, — так кормчий пред бурей,
Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно
Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи.
Вмиг натянул… но едва натянул он поводья, настигнут
235 Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась
В шею ему, и торчит наконечник железный из горла.
Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву,
Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю.
Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,
240 Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши
Маслом, вступили в борьбу, — подходящее юности дело.
И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью,
Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы,
Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.
245 И застонали зараз и зараз согбенные мукой
Наземь сложили тела; зараз и последние взоры
Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили.
То увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя,
К ним поспешает, — обняв, их к жизни вернуть, охладевших.
250 Но упадает и сам при свершении долга: Делиец
В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом.
А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали
Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею.
Отрок меж тем Дамасихтон двойной был раною ранен,
255 А не одной. Удар под самой икрою пришелся
В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы.
Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать,
В горло вторая ему вонзилась по самые перья.
Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны
260 Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух.
Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою
Руки меж тем воздевал: «О боги, о все без различья!» —
Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало, —
«Сжальтесь!» — и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно
265 Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны
Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась.
Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья
Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье,
И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули
270 Боги такое свершить — что столь права их велики!