Вскоре Ле Ке начал подозревать, что германские агенты проникли в высшие эшелоны власти Великобритании, иначе чем можно было объяснить отсутствие реакции на его предупреждения? Все свои фантазии Ле Ке изложил в книге «Смертельная опасность грозит Британии. Говорят ли нам правду?», изданной в августе 1915 года. Книга мгновенно стала бестселлером, поскольку в ней подтверждались, по мнению обывателей, все опасения, высказанные в «признаниях» доктора Грейвза, опубликованных под названием «Секреты немецкого министерства обороны» годом раньше и разошедшихся тиражом в 50 тыс. экземпляров.

22 июля 1912 года Грейвз был приговорен судом Эдинбурга к восемнадцати месяцам тюремного заключения. Выпущенный на свободу в декабре того же года, он отправился в Соединенные Штаты, где хитроумный писатель Эдвард Лайел Фокс написал за него мемуары, вручив рукопись издателям за шесть недель до начала войны. В этой занимательной книге описывается, как Грейвз был завербован майором графом Фрайхером фон Райзенштейном во время англо-бурской войны. Грейвз тогда служил врачом, а Райзенштейн был немецким наблюдателем. Грейвз писал, что за время своей карьеры он был пять раз ранен, приговорен к расстрелу на Балканах, причем приговор был отменен в самый последний момент, находился с разведывательными миссиями в Сингапуре, Южной Африке, Турции, Голландии, Великобритании и Марокко. Грейвз утверждал, что он встречался с кайзером, изловил двух женщин-шпионок и был послан в Великобританию «наблюдать за выходом в море британских военных кораблей и немедленно информировать об этом разведывательный департамент германского адмиралтейства».

На самом деле Грейвз был авантюристом, самозванцем и мошенником. Возможно, он и пытался самостоятельно заниматься шпионажем в Шотландии, но делал это столь непрофессионально, что в Эдинбурге и Глазго его считали шутом, эксцентричным старым болтуном. Некий шотландец, с которым Грейвз познакомился в одной из гостиниц Глазго, представил его своим друзьям следующим образом: «Мой друг, немецкий шпион». В своей книге Грейвз писал, что он был выпущен на свободу досрочно, потому что англичане хотели перевербовать его, то есть использовать против Германии. Истина, вероятнее всего, заключалась в том, что Грейвз до суда отсидел шесть месяцев, это в совокупности с длительностью пребывания за решеткой после вынесения приговора давало возможность выпустить его под поручительство. Относительная мягкость приговора тоже позволяет сделать вывод, что, хотя власти и хотели создать из ею дела показательный пример, деятельность Грейвза никто не воспринимал всерьез. Однако его книга стала бестселлером. В ней мастерски был воспроизведен дух таинственности («Только три человека из ныне здравствующих знают, кем я являюсь на самом деле. Один из них – величайший правитель мира. Никто из этих троих… не раскроет тайны моей личности»), а полностью выдуманные, но очень убедительные детали при описании разведывательных операций, проведенных немцами, служили очередным подтверждением уже сложившегося в умах британцев представления о Великобритании как о стране, нашпигованной германскими шпионами.

Теперь давайте попробуем сопоставить мифы и реальность. В период с 1914 по 1918 год в Великобритании было арестовано тридцать немецких агентов. Двенадцать из них расстреляли, один покончил с собой, остальные получили различные сроки тюремного заключения(14). Наиболее известный из этих людей – Карл Ганс Лоди, лейтенант немецкого морского резерва. Лоди работал гидом на линии Гамбург – Америка, свободно владел английским, правда, говорил с американским акцентом. Он появился в Эдинбурге в сентябре 1914 года с американским туристическим паспортом на имя Чарльза А. Инглиза, выкраденным у последнего в Берлине. Лоди установил контакт со своими, послав телеграмму некоему Адольфу Бурхарду, жителю Стокгольма, но допустил непростительную ошибку, выразив в телеграмме слишком много радости по поводу последних успехов немецкой армии. Английским цензорам показалось странным, что представитель нейтральной страны идет на столь большие траты, дабы выразить подобные чувства в телеграмме представителю другой нейтральной страны, и они начали просматривать всю корреспонденцию, адресованную Бурхарду, а МИ-5 установила слежку за Лоди.

К октябрю накопилось уже достаточно много улик для его ареста, и 30 октября Лоди предстал перед военным трибуналом в Лондоне. Его письма и телеграммы были предъявлены в качестве доказательств вины (только одна из них дошла до адресата, та, в которой передавался слух, который СИС хотела распространить в Германии, о передислокации русских войск через Шотландию на Западный фронт), и в обвинении подчеркивалась «аккуратность, наблюдательность и четкость» изложенных в них сведений. Никаких оправдательных мотивов не было, кроме того, что Лоди работал из патриотических побуждений. Он был признан виновным и расстрелян в Тауэре 6 ноября.

Дело Лоди – наиболее известное, но не типичное. Большинство немецких шпионов в Великобритании не были по национальности немцами. В НД быстро сообразили, что засылка немцев, даже свободно владеющих английским, таких, как Лоди, имеет ряд существенных недостатков: необходимость создания «легенды»; ограничения, установленные в законе о защите королевства[2], проблемы со связью, и, наконец, после провала Лоди и его расстрела, что было широко освещено в прессе, ощущалась нехватка добровольцев. С другой стороны, не было недостатка в гражданах нейтральных стран, желающих работать на немцев, и, что еще лучше, были отдельные британские подданные – возможно, с несколько экзотическими биографиями, – которых можно было заставить сотрудничать с НД. Вообще-то эти новые агенты НД являли собой жалкое сборище неудачников, вроде Курта де Рисбаха, танцовщика и бывшего солдата британской армии в Сингапуре; Евы де Бурнонвиль – шведки, владевшей шестью языками; Леопольда Вийеры – голландца, трудившегося до войны в качестве коммивояжера от кино и разъезжавшего между Великобританией и Нидерландами; Леона ван дер Готена – бельгийца, работавшего на бельгийскую спецслужбу; Адольфо Герреро – испанца, засланного в Англию под видом газетного корреспондента, и Франка Лаурица Грейта, американского моряка, пойманного в момент встречи с германским агентом в Роттердаме.

На основании секретных докладов о процессах над этими немецкими шпионами, поданных ими прошений о помиловании и отсрочке приговора, из комментариев МИ-5 на этих прошениях можно сделать несколько важных выводов о самих этих людях, эффективности их деятельности, их отношении к этой деятельности и о том, что о них действительно думала британская контрразведка(15).

Как правило, несмотря на то, насколько кто-нибудь из этих шпионов мог быть потенциально опасен, их ценность для Германии являлась практически нулевой. Даже Лоди, чья преданность делу, к которому он был исключительно плохо подготовлен, вызвала восхищение тех английских офицеров, что его допрашивали, никаких сведений немцам не передал, кроме слуха, оказавшегося к тому же ложным. Остальные немецкие агенты могут быть охарактеризованы как неудачники, преступники, авантюристы, бродяги или романтики, привлеченные на стезю шпионажа жаждой получения легких денег или тем, что эта деятельность, казалось, давала возможность воплотиться в жизнь их фантазиям. Отношение английских властей к этой жалкой кучке неудачников диктовалось, главным образом, необходимостью удержать от каких-либо действий потенциальных шпионов и сделать их вербовку практически невозможной для НД. «Полная и абсолютная уверенность потенциальных шпионов в неотвратимости тяжелого наказания за подобного рода деятельность с малой вероятностью отсрочки приговора является сильнейшим сдерживающим фактором для лиц, задумавших заняться шпионажем, – писали офицеры МИ-5. – К тому же совершенно очевидно, что огромные суммы денег, которые немцы вынуждены были платить агентам в Великобритании (в три раза больше, чем платили за такую работу на территории Франции), были следствием суровых приговоров, которыми неизбежно заканчивались судебные процессы по делам о шпионаже»(16).

Приговор, вынесенный шпиону, практически имел мало общего с тем, что он в действительности совершил. Наказание, избранное властями, отражало их веру в запугивание, а также моральные предпосылки, на которых основывалось отношение государства к шпионажу как таковому. Шпионы-немцы, пойманные во время войны, считались заслуживающими смертной казни, но достойными восхищения как патриоты. Шпионы-нейтралы или шпионы-предатели считались недостойными сочувствия, но, как правило, к ним не применялась высшая мера наказания. Агенты-немцы, получившие большие сроки, все были выпущены на свободу к 1920 году, а большинство нейтралов отсидели полный срок. МИ-5, похоже, отдавала себе отчет в этом несоответствии: «Самым лучшим из пойманных нами агентов был Карл Лоди, немец-патриот и благородный человек, а мы его расстреляли и иначе не могли поступить. Грейт же прибыл с американским паспортом, является американским подданным, считался другом и злоупотребил нашей дружбой в низменных, меркантильных целях. Я буду сожалеть о любом милосердии, проявленном по отношению к нему»(17). Грейт в одном из своих прошений о сокращении срока наказания обращал внимание на непоследовательность британских властей по отношению к шпионам: «Шпионаж в пользу Великобритании – достойное всяческих похвал деяние, но шпионаж в пользу Германии – преступление; английский шпион – благородный человек, а немецкий – уголовник»(18).

Таким образом, немецкая разведка мало что сумела разузнать в Великобритании за время войны. Оценка одного бывшего офицера МИ-5 была следующей: «Ни один из немецких шпионов в Великобритании не получил сведений больше, чем мог почерпнуть из наших газет, значительная часть которых шла в Голландию, а оттуда уже в Германию»(19). Впрочем, немцы могли утешать себя тем, что британские шпионы в Германии действовали не намного лучше. Действительно, большинство шпионов (235 человек), пойманных в Германии, были немцами, затем идут французы – 46 человек, а англичане занимают в этом списке одну из последних строчек – три человека, чуть больше, чем перуанцы – один человек. Немцы признавали, что пойманные агенты – это лишь часть тех шпионов, которые работали на территории Германии, но трудно поверить, будто СИС под руководством Камминга вообще сподобилась получить какую-либо мало-мальски стоящую информацию от своих агентов в Германии.

Бригадный генерал В. X. X. Уотерс, британский военный атташе с большим опытом работы, писал после войны: «Моей точкой зрения всегда было – и опыт лишь подтверждает это, – что результаты деятельности секретных служб, как правило, весьма незначительны»(20).

Значит ли это, что за всю историю первой мировой войны разведывательные службы не добились никакого успеха? НД кое-что получила от своих «внимательных путешественников» в самом начале войны, в частности из докладов одного американца, Уилберта Е. Страттона, работавшего в Лондоне в компании «Пирене». Страттон предложил свои услуги НД после поездок в Россию, а поскольку он оказался в Германии в июле 1914 года, НД направила его в Петроград для выяснения обстановки. Страттон послал несколько шифрованных телеграмм с железнодорожных станций по пути в Петроград, докладывая о том, что он считал признаками начавшейся мобилизации. Несмотря на то что некоторые телеграммы пришли в Берлин недостаточно быстро, чтобы иметь какую-либо ценность, остальные дошли в срок и способствовали выяснению на ранней стадии русских военных приготовлений. НД, весьма довольная деятельностью Страттона, отправила его с заданием в Стокгольм, затем снова в Россию. Когда он был отозван обратно в Лондон в начале 1915 года, НД, естественно, попыталась уговорить его работать и там, но Страттон решительно отказался[3].(21).

Французская разведка заполучила детально разработанный план Шлиффена – германскую схему ведения военных действии против Франции, основанную на прорыве через Бельгию, – от офицера немецкого Генерального штаба, отправившего письмо из Льежа с подписью «Мститель» и предложившего «документы огромной важности». Немец с головой, забинтованной так, как будто он только что перенес хирургическую операцию, встретился с французским агентом капитаном Лемблингом трижды – в Париже, Брюсселе и Ницце. Он сказал Лемблингу: «Я полностью отдаю себе отчет в своем поступке, но они поступили со мной еще более бесчестно, и я мщу за себя». После чего передал весь план Шлиффена, включая подробную карту-схему зон концентрации войск.

Французская спецслужба получила еще ряд сведений, подтверждающих точность полученной от «Мстителя» информации, включая подробности активного ремонта железнодорожных путей в землях Западного Рейна и документы Верховного командования о принципах, которыми должна руководствоваться немецкая армия, если начнется война с Францией. Но в любом случае план Шлиффена стал практически открытым после публикации в 1909 году в «Дойчер ревю» анонимной статьи, явно написанной самим Шлиффеном, где опротестовывались изменения, внесенные Верховным командованием в его план. Чтобы подчеркнуть весомость своих аргументов, автор вынужден был дать сведения и о самом плане[4].

Однако французский Генеральный штаб до последнего момента отказывался верить в подлинность плана Шлиффена, предпочитая думать, будто «Мститель» был «подсадной уткой», призванной отвлечь внимание от подлинного места нападения. Непростительная ошибка: маршрут, по которому двигались немцы в 1914 году, явился в точности тем, который был указан «Мстителем». Когда после войны маршал Петен попытался провести расследование, то обнаружил, что все документы, переданные «Мстителем», были сожжены в августе 1914 года(23).

Немецкая НД получила план атаки союзников в битве на реке Сомме от француза-военнопленного, а сведения об одном из первых танков – от пленного англичанина. Француз сообщил так много подробностей и говорил с такой убежденностью, что в НД решили, будто офицер столь невысокого ранга не может иметь доступа к такого рода информации, и отнеслись к нему, как к шарлатану. Англичанин сумел выскочить в целости и сохранности из взорвавшегося танка и, находясь в шоковом состоянии, рассказал в подробностях офицеру НД о своей работе на танковом заводе, описал дизайн и сборку танков, а также объем выпуска этих новых военных машин. Полученные от него сведения были настолько полными, что любой инженер, основываясь на них, смог бы собрать модель танка, однако в НД сомневались в их достоверности до тех пор, пока они не подтвердились, однако было уже поздно(24).

Русские получили подробные сведения о немецких военных крепостях, а также карты со всеми дорогами и железнодорожными путями в Восточной Германии, но пользы из этого извлекли мало. После войны Николаи заявил, что для хорошей разведки ничего не стоит обнаружить дислокацию войск противника, их состав, маршрут и способы передвижения. Гораздо труднее выяснить намерения врага, и вот в этой-то области ни одна из спецслужб не добилась успеха.

Если кто и достоин похвалы за свою деятельность в этот период, так это чиновники разведки связи – подразделения секретной службы, весьма недооцененного перед войной, частично потому, что английская и американская этика не допускала мысли, будто джентльмен может вскрывать чужие письма или перехватывать и расшифровывать чужие телеграммы. Две из воюющих держав – Франция и Австро-Венгрия – создали перед войной дешифровальные службы, а остальные не сочли нужным иметь такие подразделения, некоторые даже не потрудились зашифровать свою военную информацию. Последствия такой наивности наглядно проявились в битве под Танненбергом в последнюю неделю августа 1914 года, когда немцы перехватили радиопередачу русских, переданную открытым текстом, и использовали полученные сведения, чтобы нанести сокрушительное поражение царской армии. Это одно из величайших достижений разведки связи в истории.

Англичане, которые начали перлюстрировать почту почти сразу же после начала войны[5], быстро перешли к радиоперехвату и дешифровке. Когда Королевский флот проявил интерес к этой работе, «Моргун» Холл сообразил, что коммуникационная разведка является неисследованной зоной. Он быстро набрал людей, главным образом любителей: преподавателей колледжей, священников, учителей, публицистов, отсутствие флотского опыта у которых сильно способствовало уменьшению их значимости в глазах их более консервативных коллег. (Желающие могут присоединиться к точке зрения традиционалистов: Дилли, Нокс, преподаватель классических языков, занимался шифровальными работами, лежа в ванне, историк Фрэнк Берч изображал из себя актера и позже регулярно появлялся в пантомимах на лондонских подмостках.)

Не прошло и двух месяцев с начала войны, как дешифровальщики, работавшие в здании Адмиралтейства, добились первых результатов, получив от русских ключ к германскому морскому коду.

Это была знаменитая магдебургская шифровальная книга, которую русские обнаружили на трупе флотского унтер-офицера, убитого, когда два русских крейсера подожгли немецкий легкий крейсер «Магдебург» 26 августа 1914 года.

Имея магдебургскую книгу и еще две шифровальные книги (одна из которых была захвачена в начале войны на немецком торговом судне в Австралии, а вторая найдена среди брошенных вещей немецкого дипломата Вильгельма Васмусса, удравшего от англичан в Персии в 1915 году), британские дешифровальщики вскоре смогли читать практически все послания, передаваемые германскими властями своему военному и торговому флотам, консульствам, посольствам, подводным лодкам и «цеппелинам»[6]. За войну англичане расшифровали более 20 тыс. немецких передач, причем некоторые из них были очень важными.

К сожалению, Уинстон Черчилль, в ту пору бывший первым лордом Адмиралтейства, решил, будто эта операция настолько важна для Британии, что должна быть окружена плотной завесой тайны. Эта засекреченность была чересчур сильной и мешала деятельности дешифровальщиков: некоторые подразделения флота никогда даже не слышали о существовании такой службы, а тем, кто знал и хотел воспользоваться ее услугами, отказывали из соображений безопасности. Например, когда настал момент использовать полученные сведения для победы в морском сражении, бюрократические препоны угробили эту возможность навсегда. Это произошло в Ютландии в мае 1916 года. Перехваченные радиограммы германского флота могли обеспечить Королевскому флоту под командованием адмирала Джелико блистательную победу. Но меры безопасности, принятые при передаче шифрограмм от дешифровальщиков к Джелико, привели к серии недопониманий, в результате не только благополучно ускользнули немцы, но и сильно пошатнулась вера Джелико в способности разведки(25).

Кроме весьма ограниченного успеха в области связи, вся разведывательная братия, похоже, не очень хорошо проявила себя в годы первой мировой войны, но хуже всего обстояло дело с агентами-одиночками. Иначе чем можно объяснить столь длительное существование легенд о шпионах, таких, как легенда о Мата Хари, прекрасной «яванской храмовой танцовщице», ставшей немецким резидентом во Франции. Мата Хари являлась любовницей члена французского кабинета министров и была расстреляна французами. Или история полковника Альфреда Редля, начальника контрразведки Австро-Венгрии и одновременно агента Российской империи. Ответ заключается в том, что это и есть всего-навсего легенды, романтический вздор, освещающий интеллектуальный сумрак шпионского мира, сказки, на которых воспитываются новобранцы.

С течением лет Мата Хари стала образцом шпионки – прекрасная дама, которая ради денег и острых ощущений вытягивала из своих любовников государственные секреты. «Самая изумительная, самая красивая, самая удивительная и самая беспринципная женщина-шпионка» – такова классическая характеристика Мата Хари. Ее история, кажется, содержит все необходимые элементы, традиционно связанные с разведывательной деятельностью: разочарование, восторженность, легкая жизнь, власть, деньги и, наконец, удивительное мужество. Даже в тех ее жизнеописаниях, где признается, что, будучи несомненно «талантливой танцовщицей, она была дамой полусвета, куртизанкой, пожирающей сердца и опустошающей карманы», все же подчеркивается, что, вроде бы отдавая все своим клиентам, она скрывала самое важное – свою тайную жизнь, жизнь немецкой шпионки; не они пользовались ею, а она использовала их. Когда пришло время расплаты, утверждает легенда, она шла к месту казни спокойно и с достоинством. Согласно одной из версий, она танцевала в камере для своих тюремщиков; согласно другой – помахала перчаткой солдатам, приводившим в исполнение приговор; в третьей описывается, как она обнажила грудь, будучи уверенной, что французские солдаты не умеют как следует целиться; согласно четвертой, ей было обещано, что солдаты будут стрелять холостыми патронами, а ее затем тайно вывезут из Франции. В действительности все было значительно проще.

Настоящее имя Мата Хари – Маргарета Гертруда Зелле. Она родилась в 1876 году в Леевардене (Голландия). После неудачного брака с офицером голландской колониальной армии, в течение которого шесть лет провела на Яве, Маргарета приехала в Париж в 1905 году под именем Мата Хари («Утренний Глаз»), исполнительницы эротических индийских танцев. Некоторые танцы она исполняла обнаженной[7]. Успех ее был ошеломляющим, и до войны Мата Хари много выступала в Париже, Берлине, Лондоне и Риме. Проститутка экстракласса не была сногсшибательной красавицей и уже приближалась к 40-летнему рубежу, тем не менее привлекала к себе внимание многих высокопоставленных личностей в этих европейских столицах, и они платили огромные деньги за ее прелести. Начало войны застало Мата Хари в Берлине. Являясь гражданкой нейтральной страны, она свободно передвигалась между Германией, Францией, Италией, Великобританией и Испанией. Немецкая, французская и британская разведки подозревали ее в шпионаже, но никто не мог получить никаких доказательств, кроме того, что она спала с немецкими офицерами и членами французского кабинета министров. Как-то, доведенная до белого каления продолжительным допросом, учиненным ей сэром Бэзилом Томсоном, главой Скотленд-Ярда, она заявила, что прибыла в Англию как шпионка – французская! Мата Хари была арестована в Париже в 1917 году и предстала перед военным трибуналом 24 – 25 июля. Основной уликой был список денежных переводов, которые сделали немцы, частью офицеры НД, в 1916 и 1917 годах. Французы выявили эти переводы, перехватив телеграммы, посланные немецким военным атташе из Испании в Берлин. Как она могла объяснить сей факт?

Мата Хари заявила, что эти деньги от военного атташе были подарком – она была его любовницей, – и, если он требовал их возмещения из фондов финансирования германских спецслужб, значит, не являлся джентльменом, каковым она его считала. Мата Хари подтвердила получение двух денежных переводов на ее имя в Париже в ноябре 1916 и январе 1917 года. Если французские власти проследили происхождение этих денег до Германии, она не будет спорить, хотя она лично думает, что эти деньги прислал барон ван дер Капеллен, ее голландский любовник, ничего общего с НД не имеющий. Правда также, сказала Мата Хари, что она получила 20 тыс. франков в мае 1916 года от немецкого консула в Амстердаме. Мата Хари с готовностью подтвердила, что консул сказал ей, будто это аванс за обеспечение немцев информацией о ее следующей поездке в Париж. Но она не собиралась давать им какую-либо информацию и считала эти деньги компенсацией за меха, отобранные у нее немцами в Берлине в 1914 году.

Весьма значительным фактом является то, что трибунал, взвешивая степень вины Мата Хари, вообще не рассматривал эти денежные переводы как улики. Вместо этого суду было предложено рассмотреть предположения, связанные с намерениями арестованной, и ее взаимоотношения с немцами. Приехала ли она в Париж с целью получения документов или информации, представляющей интерес для Германии? Поддерживала ли она шпионские контакты с военным атташе в Мадриде и немецким консулом в Голландии?(26) Это было лучшее, что могло придумать обвинение, поскольку отсутствовал даже намек на какие-либо улики, свидетельствующие о том, что Мата Хари вообще когда бы то ни было снабжала немцев информацией (факт, признанный наконец французами в 1932 году, когда глава Военного совета полковник Лакруа прочитал ее досье и объявил, что оно не содержит никаких «реальных, осязаемых, абсолютных, неопровержимых улик»).

Более того. Мата Хари была гражданкой нейтрального государства. Она заявила трибуналу в своем впечатляющем последнем слове: «Пожалуйста, примите во внимание, что я не француженка и имею право поддерживать любые взаимоотношения с кем хочу и как хочу. Война – недостаточное основание, чтобы я перестала быть космополиткой. Я придерживаюсь нейтральных взглядов, но мои симпатии на стороне Франции. Если вас это не удовлетворяет, делайте что хотите». Трибунал признал ее виновной и приговорил к расстрелу. Она была расстреляна в Венсенской крепости 15 октября 1917 года, с руками, стянутыми за спиной, и незавязанными глазами. Армейский хирург нанес ей coup de grace (удар милосердия), выстрелив из револьвера в ухо.

После войны были публикации о судьбе Мата Хари. В 1933 году французский историк Поль Аллар писал: «Я прочел все, что было написано об этой знаменитой танцовщице-шпионке, и знаю не больше, чем знал до того. Я так и не понял, что такого она сделала. Спросите любою простого француза, что же натворила Мата Хари, и вы обнаружите – он понятия об этом не имеет»(27) Почему же немцы раз и навсегда не поставили точку в этом деле? В 1929 году генерал-майор Гемп, работавший в НД в годы войны, написал несколько статей о деле Мата Хари. В «Кельнер цайтунг» от 31 января 1929 года Гемп заявил: «Мата Хари не сделала ничего для немецкой разведки. Ее дело было сильно раздуто». Но в 1941 году другой офицер НД, майор фон Репель, оспорил мнение Гемпа. «Мата Хари, – писал он, – была завербована бароном фон Мирбахом, рыцарем ордена Св. Иоанна, прошла обучение во Франкфурте и несомненно шпионила в пользу Германии»(28). Похоже на то, что германские спецслужбы, так же как и остальные, имеют весьма смутное представление о подлинном статусе Мата Хари.

Исходя из выступления Мата Хари перед трибуналом, она была виновна в худшем случае в связях с врагами Франции. В Великобритании ее бы обвинили в «совершении действий, подготавливавших сбор информации, которая могла бы быть использована противником» – обвинение-ловушка, используемое, когда больше нечего вменить подсудимому, – и Мата Хари получила бы десять лет тюремного заключения. Но Франция в этот период была охвачена пораженческими настроениями, на фронте происходили многочисленные бунты, подавлению которых сопутствовали жестокие экзекуции. Дело Мата Хари послужило гражданам Франции напоминанием об опасности подрывной деятельности внутри страны, а ее расстрел явился предостережением тем шпионам, которые хотели бы подорвать боевую мощь французов. В деле ясно прослеживались и чисто политические мотивы. В дневниках Мата Хари упоминалось о связи с французским министром, которого она называла «М». Тогда посчитали, что «М» был министром внутренних дел М. Мальви, и по окончании дела он вынужден был освободить министерское кресло. В 1926 году генерал Мессими, бывший в 1914 году министром обороны, признался, что этим «М» был, по всей вероятности, он сам, однако Мессими утверждал, что он не поддавался на попытки Мата Хари соблазнить его(29).

Вывод из всего этого должен быть следующий: Мата Хари была расстреляна не из-за того, что была опасной шпионкой, а потому, что с политической и военной точки зрения было целесообразно ее расстрелять.

Существует множество версий истории полковника Редля. Ни одна из шпионских антологий не обходится без того, чтобы не подчеркнуть двойную игру Редля. «Он поймал нескольких наиболее ловких разведчиков, действовавших в Европе», – гласит одна версия. «Он разнюхал множество величайших секретов нескольких европейских держав, – утверждает другая. – Он не знал неудач. Однако, несмотря на то что половину времени Редль ревностно выполнял свои служебные обязанности, он был русским шпионом». Общепризнанная версия считает началом его истории 1905 год, когда Редль пошел на повышение и возглавил секцию планирования австро-венгерского Генерального штаба. Его преемник, чтобы поддержать реноме Редля как ловца шпионов, создал секретную службу почтового перехвата, так называемое «черное бюро». 2 марта 1913 года здесь были вскрыты два письма, адресованные: «Опера Болл 13, до востребования. Главный почтамт. Вена». В письмах обнаружили деньги – 6 и 8 тыс. австрийских крон (приблизительно 240 и 320 фунтов стерлингов соответственно). Больше ничего в конвертах не было. Этот факт, а также то, что письма прибыли с германо-русской границы, насторожили австрийскую контрразведку, и было принято решение проследить за получателем.

Дальше легенда гласит, что агенты блистательно провалили задание, приехав на почту слишком поздно, и не смогли задержать получателя, но все-таки успели увидеть, как тот садился в такси. Пока они стояли и раздумывали, что предпринять дальше, само провидение пришло им на помощь – то же такси проехало мимо них в обратном направлении. Остановив машину, контрразведчики выяснили, что клиент вышел у ресторана «Кайзерхоф» и пересел в другую машину до гостиницы «Кломзер». Обыскав такси, агенты нашли на сиденье футляр от перочинного ножа. Отдав футляр портье гостиницы, они выяснили, что тот был востребован не кем иным, как полковником Редлем. Когда Редль покинул гостиницу, агенты двинулись следом за ним, но, поскольку действовали они крайне непрофессионально, Редль быстро обнаружил слежку. Дальше одна из версий гласит, что Редль не смог избавиться от слежки, поэтому достал из кармана какие-то бумаги и, даже не глянув, какие именно, что, впрочем, теперь не имело никакого значения, разорвал их и выбросил. Шпики должны были, по его расчетам, остановиться и подобрать эти клочки. Один так и сделал, но остальные проследовали за Редлем обратно до гостиницы.

В штаб-квартире контрразведки обрывки собрали, и выяснилось, что это были квитанции об отправке заказных писем в Брюссель, Варшаву и Лозанну. Адрес в Брюсселе оказался адресом совместной конторы русской и французской разведок, а адрес в Варшаве – местного отделения русской разведки. Это и были улики, необходимые австрийской контрразведке. Ее начальник немедленно проинформировал главнокомандующего, генерала Конрада фон Хетцендорфа, который, согласно данной версии, сказал: «Негодяй должен быть пойман… Затем он должен умереть. Немедленно… Никто не должен знать причины его смерти. Ясно?