За мной идет слежка».) Маклин указал Берджессу на каких-то двух типов. Это похоже на правду, Маклин, без сомнения, находился под наблюдением со стороны МИ-5, и агенты контрразведки не могли не заметить присутствия Берджесса. Он должен был неизбежно попасть под подозрение как возможный связной Маклина. Вполне вероятно, что и за ним было установлено наружное наблюдение. К этому следует добавить озабоченность Берджесса, вызванную его встречей в Вашингтоне перед самым отъездом с Майклом Стрейтом, агентом, завербованным Блантом еще в Кембридже. Позднее взгляды Стрейта изменились, и он в конечном итоге разоблачил Бланта. Если верить его рассказу о встрече, то он якобы пригрозил Берджессу, что выдаст его органам безопасности: «Если вы не покинете правительственную службу в течение месяца, начиная с этого момента, то, клянусь, я все о вас расскажу»(15). Итак, перед нами человек, обе карьеры которого – явная и тайная – подошли к концу. Он не знает, сообщил ли Стрейт о нем в ФБР, но уверен, что МИ-5 им уже занимается. Совершенно логично, что Берджесс в этой ситуации отправляется за помощью к своему оперативному руководителю в Лондоне «Питеру».

Поскольку Берджесс обеспокоен слежкой, он не вступает в прямой контакт с «Питером», руководившим также и Блантом, а просит Бланта выступить посредником. Мы располагаем подтверждением Бланта, что он так и поступил. Какой же совет мог дать «Питер»? Мы знаем о «правиле Питера» для сотрудников КГБ: если полиция вот-вот схватит вас за шиворот, безопасность должна быть на первом месте. (Блант говорит, что, когда он сообщил «Питеру» о допросе, тот посоветовал ему немедленно скрыться.)(16) Весьма вероятно, что он дал такой же совет и Берджессу, который не знал, как выпутаться из создавшегося положения. А поскольку КГБ уже закончил приготовления к бегству Маклина, лучшим решением казалось их совместное исчезновение.

Итак, поспешные действия Берджесса в пятницу не имеют никакого отношения к предстоящему допросу Маклина. Они были, видимо, результатом весточки, полученной от «Питера», в которой содержалось разрешение скрыться и инструкция о том, что Берджесс должен покинуть Англию вместе с Маклином. Берджесс получил это указание в четверг вечером. У нас имеется сообщение Хьюита о том, что, когда он вернулся с ужина в четверг, Берджесс увлеченно беседовал с каким-то иностранцем у себя в комнате. Но, дав свое согласие на отъезд, «Питер» совершил грубую ошибку. Он не знал, насколько близки были Филби и Берджесс в Вашингтоне, так как не имел связей со своим коллегой в столице США, руководившим работой Филби. Ему не пришло в голову посоветоваться с руководством, так как он просто не мог себе представить, что два сотрудника КГБ могли нарушить самое элементарное правило безопасности. Поэтому «Питер» и не думал, что, позволяя Берджессу скрыться, он тем самым «взрывает» Филби. Оперативный руководитель Филби в Вашингтоне мот бы предупредить «Питера», но и он в свою очередь не знал о намерении Берджесса бежать из Англии.

КГБ быстро осознал свою ошибку. Берджесс по прибытии в Советский Союз не был встречен с распростертыми объятиями. Его отправили в один из центров КГБ, в Куйбышев, где подвергли не очень доброжелательному допросу с целью выяснить, не является ли он подсадной уткой английской разведки. Его никогда не прославляли за работу, подобно Филби, и не разрешили написать книгу о своих политических взглядах, как Маклину. Даже когда Филби поселился в Москве в 1963 году, незадолго до смерти Берджесса, они, по-видимому, не встречались друг с другом. Западные журналисты начали атаковать Берджесса вопросами о судьбе Филби после исчезновения последнего из Бейрута, но Берджесс страстно отрицал возможность пребывания Кима в Москве, заявляя: «Я бы был первым, с кем бы он встретился, окажись здесь»(17). Русские простили Берджесса за ту роль, которую он сыграл в крушении карьеры Филби лишь после того, как он предсказал, что после падения Идена в 1956 году премьер-министром Великобритании станет не Батлер, а Макмиллан.

Если изложенная выше версия дела Филби – Берджесс – Маклин верна, значит, рассказ Филби – просто попытка преуменьшить ошибку КГБ и посеять семена подозрений в отношениях между западными разведывательными службами, или, иными словами, извлечь хоть какую-то пользу из катастрофы, вызванной бегством Берджесса. После бегства Берджесса спокойное обаяние Филби перестало оказывать действие на наиболее проницательных сотрудников ЦРУ. «Я не боялся формалиста Даллеса… Другое дело – Беделл-Смит. У него были холодные рыбьи глаза и мозг, подобный тончайшему прибору… Тревожное чувство подсказывало мне, что Беделл-Смит сумеет понять, что дважды два – четыре, а не пять»(18).

Но ошибки совершала не одна лишь советская сторона. Человек, находящийся под подозрением у МИ-5, свободно жил в Англии. Больше того, Филби продолжал пользоваться доверием коллег в СИС, которые считали, что он пал жертвой маккартизма. Правда, шансы на то, что он может вновь оказаться полезен своим русским хозяевам, были весьма мизерны. Однако тайный союз между Гувером и МИ-5 развалился, и Филби смог проработать еще семь лет.

Гувер был крайне возмущен тем, что в «белой книге» о бегстве Маклина и Берджесса, выпущенной английским правительством в 1955 году, не было даже упоминания о подозрениях, возникших в отношении Филби. Поэтому в сентябре того же года он решил что-то предпринять в этом направлении. Частично он руководствовался в своих намерениях антикоммунистическим рвением, а частично – чувством негодования, вызванным предательством по отношению лично к нему (он бывал гостем в доме Филби в Вашингтоне). Итак, Гувер решил подкинуть в американские и английские газеты материал, в котором говорилось бы, что Филби является третьим в компании Берджесс – Маклин. Гувер встретился с репортером агентства «Интернэшнл ньюс сервис» и передал ему необходимые исходные данные для подготовки «горячей» статьи. Филби, сообщил репортеру Гувер, использовался английской разведкой во время работы в Вашингтоне. Горький пьяница, он имел доступ к весьма конфиденциальной информации, был отозван после исчезновения Берджесса – Маклина и доставлен в Лондон под эскортом специально прибывшего в Вашингтон представителя британской разведки (здесь Гувер ошибался).

«Однако я предупредил его о том, что в «белой книге» не содержится упоминания о Филби, видимо в силу недостаточности прямых доказательств против него. Я также сказал, что Филби обращался к адвокатам и угрожает возбудить дело о клевете против любой газеты, которая назовет его имя в связи с этим делом», – писал Гувер в памятной записке для ФБР о своей встрече с журналистом(19). Гувер предложил репортеру начать публикацию с Англии. Брошенное в благодатную почву семя быстро начало прорастать. К первой неделе октября редактор «Эмпайр ньюс» Джек Фишман, имевший весьма тесные рабочие отношения с МИ-5, подтвердил, что Филби находится под сильным подозрением у Гувера. Фишман, видимо, с благословения МИ-5, стал добиваться того, чтобы имя Филби было названо публично. Он попытался убедить депутата парламента лейбориста Нормана Доддса выступить с запросом, в котором бы упоминалось имя Филби. (Поскольку речи в парламенте и отчеты о них пользуются законодательными привилегиями, дело о клевете не могло быть возбуждено.) Но другой депутат, лейборист Джордж Уигг, отговорил Доддса от этого. Уигг заявил, что лучше будет попросить Форин офис провести свое расследование, ибо «не следует пугать кроликов, если поблизости может находиться более крупная дичь».

Будучи убежден, что более крупной дичи, чем Филби, в округе нет, Фишман изменил направление атаки. Он пишет: «Мой коллега и друг Генри Моль возглавлял в то время лондонский корпункт газеты «Нью-Йорк дейли ньюс». Я сознательно передал ему все материалы для публикации в Америке, зная, что они обязательно попадут обратно в Англию и послужат основанием для запроса в палате общин. Я также переговорил с Норманом Доддсом и Маркусом Липтоном, чтобы подготовить их к дополнительным вопросам и дебатам(20).

23 октября еженедельник «Сандли ньюс» назвал Филби в качестве третьего лица в связке Берджесс – Маклин. Во вторник на следующей неделе Липтон задал вопрос в палате общин: «Намерен ли премьер-министр и далее прилагать все силы к тому. чтобы замалчивалась неблаговидная деятельность мистера Гарольда Филби, работавшего не так давно первым секретарем в посольстве в Вашингтоне?» Таким образом, почти через месяц после того, как Гувер приступил к своей прекрасно организованной кампании, впервые громко было произнесено имя Кима Филби. Правительство обещало выступить с соответствующим заявлением и открыть дебаты в палате общин. Гувер был в восхищении и поспешил закрепить свой успех. 2 ноября он направил представителю ФБР в Лондоне телеграмму следующего содержания: «Публичное упоминание Филби как человека, предупредившего Берджесса и Маклина, и обращения, полученные ФБР от других правительственных учреждений с просьбой сообщить дополнительные сведения о роли Филби в этом вопросе, делают необходимым, чтобы ФБР передало всю имеющуюся в его распоряжении информацию высшим представителям администрации страны. ФБР планирует проконсультировать представителей правительства о подлинной роли Филби. Гувер»(21).

Намерения Гувера понять нетрудно. Некоторые документы ФБР свидетельствуют о том, что американская разведка подозревала, будто коллеги Филби по СИС и высокопоставленные чиновники британского МИДа предпринимают усилия с целью прикрыть его. Поэтому передача всех досье в высшие правительственные круги США, возможно даже включая президента, должна помешать англичанам, по мысли Гувера, противостоять требованиям американцев провести полное расследование по делу Филби.

Но Гувер при реализации своего замысла не принял во внимание некоторые специфические английские черты, которые в совокупности привели к крушению его намерений. Он не учел антимаккартистских настроений, господствующих в Великобритании. Англичане считали, что Филби преследуют несправедливо. Гувер не принял во внимание соперничество между СИС и МИ-5: одна служба не давала другой взять на себя расследование по делу Филби. Например, Мензис в последние годы своего пребывания на посту руководителя СИС (надо сказать, что к этому времени он уже сильно пил) считал, что дело Берджесса – Маклина вообще не имеет никакого отношения к СИС. Когда подруга Берджесса Роэамонда Леман позвонила Мензису сразу после побега Берджесса – Маклина и предложила встретиться для передачи более подробной информации, тот ответил, что с удовольствием поговорил бы с ней, если бы уже не обещал своей маленькой дочери отвезти ее на скачки в Аскот(22).

Но самое главное – Гувер не знал, какое отвращение министр иностранных дел Гарольд Макмиллан и его ближайшие помощники испытывали ко всему тайному миру разведки. Они всячески стремились избегать с ней каких-либо дел. Секретарь Макмиллана лорд Эгремонт считал деятельность разведывательных служб пустой тратой времени и денег. «Было бы гораздо лучше, если бы мы дважды в неделю знакомили русских с протоколами заседаний Кабинета, чтобы они не строили своих дурацких и таких опасных догадок»(23). Сам Макмиллан, публично произнося хвалебные слова в адрес СИС, был на самом деле очень невысокого мнения о разведке и полученных с ее помощью сведениях. Он полагал, что все дело Филби – результат свары между СИС и МИ-5 и что они должны разбираться в нем сами. Оказавшись помимо своей воли втянутым в это дело, он тут же отыскал компромисс.

СИС проинформировала его, что Филби не был уволен со службы, так как, вопреки утверждениям американцев, против него нет достаточно веских улик – он всего-навсего был в слишком тесных дружеских отношениях с Берджессом. Макмиллан заявил, что проблему нельзя решить, пока Филби остается на службе. Он должен уйти. Когда представители СИС начали что-то мямлить о том, что человек невиновен, пока его вина не доказана, Макмиллан ответил: «Мы же не отправляем его в тюрьму, а всего лишь увольняем»(24). Затем он согласился сделать заявление, которое практически полностью оправдывало Филби. В ответ СИС должна будет провести реорганизацию и «генеральную уборку». Итак, 7 ноября 1955 года Макмиллан выступил в палате общин с коротким заявлением, содержание которого соответствовало действительности и в то же время находилось неимоверно далеко от истины: «Не обнаружено никаких доказательств того, что Филби предупредил Берджесса или Маклина. (Верно, никаких доказательств обнаружено не было.) Находясь на правительственной службе, он выполнял свои обязанности умело и добросовестно. (Верно.) У меня нет оснований считать, что мистер Филби когда-либо предавал интересы страны или что он является так называемым «третьим лицом», если таковое вообще существовало. (Тоже верно, у Макмиллана не было оснований так считать.)»

Подозрения с Филби были сняты. Он дал пресс-конференцию и провел ее настолько блестяще, что коллега из СИС принес ему по телефону свои поздравления. В роли невинно пострадавшего героя и мученика он в качестве агента СИС отправился в Бейрут. На сей раз прикрытием ему служили корреспондентские карточки журналов «Обсервер» и «Экономист».

ЦРУ и ФБР пришли в ярость. Гувер был вынужден приостановить действия своих людей против Филби и официально оправдать его. 29 декабря ФБР закрыло свое досье на него. Это приняло форму следующего документа: «Предмет – Дональд Стюарт Маклин и др. В ходе имевшего недавно место просмотра все упоминания в досье ФБР о Гарольде А. Р. Филби были в виде резюме перенесены на карточки размером 3х5 дюймов. Филби подозревается в том, что предупредил объект о начатом по поводу последнего расследовании. Просмотр документов не дает оснований для того, чтобы начать расследование деятельности Филби»(25).

Дело Филби отправилось в архивы ФБР и пролежало там до января 1963 года. В это время Филби исчез из Бейрута, после того как его коллега из СИС попытался добиться от него признания в обмен на юридический иммунитет. Завершив продлившуюся на семь лет работу на КГБ, Ким Филби вынырнул в Москве. Его истинная роль наконец полностью прояснилась. Гувер был отомщен, однако добыча ускользнула. На самом деле весьма вероятно, что именно отношение американцев повлияло на решение Филби не делать признаний и бежать в Москву. Он мог поверить в то, что англичане сдержат слово и не станут преследовать его. Однако Филби не был убежден, что американцы не захватят его в Бейруте и не отправят для неприятных допросов в США или не попытаются навеки покончить с его деятельностью.

Гувер (и в меньшей степени Беделл-Смит) чувствовали, что стали жертвой английской традиции «старых приятельских связей». Гувер до самой смерти в 1972 году не доверял английским разведывательным службам и англичанам в целом. Беделл-Смит дал ясно понять, что особые отношения ЦРУ с СИС прекращаются до тех пор, пока англичане не наведут порядок в своем доме. СИС решила незамедлительно приняться за это дело.

Очистив в 1945 году свои ряды от непрофессионалов, СИС оставалась свободной от вмешательства извне вплоть до 1952 года. В это время на пост советника главы СИС от Министерства иностранных дел был назначен ставший со временем послом в Варшаве Джеффри Клаттон. Он получил при назначении в СИС ранг выше, чем любой из его предшественников. Так был существенно повышен уровень самого поста. Вызвано это было тем, что Форин офис стремилось улучшить отношения между двумя ведомствами(26). Перед Джеффри Клаттоном стояла нелегкая задача. Правление Мензиса закончилось, и ему на смену пришел Синклер, выпускник Виндзорского колледжа, верзила ростом в шесть футов и семь дюймов. За те три года, пока он стоял во главе организации, произошло столько провалов разного рода, что сотрудники СИС стали именовать этот период не иначе как «время кошмаров». Когда Синклер не был занят придумыванием фантастических операции, он принимался убеждать обеспокоенное ЦРУ в том, что СИС в своей основе – вполне здоровая организация.

В уговорах американцев ему не удалось добиться каких-либо успехов. Сотрудники ЦРУ в Лондоне помнят, как в начале 1956 года им довелось слушать представителя СИС, излагавшего план организации переворота в Сирии. Согласно этому плану, Ирак должен был подтолкнуть восстание племен, населяющих пустыню, ливанские христиане – вторгнуться на территорию Сирии, а Турция – спровоцировать пограничные инциденты. Все это выглядело не как план переворота, а скорее как план развязывания всеобщей войны на Ближнем Востоке.

По счастью, к его реализации даже и не попытались приступить.

Сотрудник ЦРУ Уилбер Ивеленд припоминает одну встречу в Бейруте, во время которой абсолютно пьяный представитель СИС делился планами убийства египетского лидера Насера. Английский разведчик бормотал что-то о Ближнем Востоке, попавшем в лапы коммунистов, затем «его голос ослабел, а сам он погрузился в кресло и окончательно отключился»(27). Еще один сотрудник ЦРУ докладывал о своей встрече с представителями СИС следующим образом: «После того как мы провели за столом час или два в бессвязной беседе, англичанин наконец сказал: «Почему бы нам не обратиться к старику Генри? Ведь он знает все». Через пару дней откуда-то из Суссекса явился старик Генри и согласился приняться за дело, но при этом заявил: «То, что вы придумали, ребята, погубит весь сад. А ведь надо лишь слегка подровнять кустарник»(28).

Своей кульминации серия неприятностей достигла в апреле 1956 года, когда кому-то в СИС пришла в голову идея обследовать подводную часть русского крейсера «Орджоникидзе» в гавани Портсмута. В октябре 1955 года подобная операция с такого же типа крейсером «Свердлов» прошла успешно, и теперь СИС испытывала искушение еще раз изучить детали противолодочного и противоминного оборудования корабля. Однако крейсер «Орджоникидзе» доставил в Англию советских лидеров Булганина и Хрущева, поэтому охрана была надежнее. Кроме того, привлеченный СИС к работе водолаз Лайонел Крэбб был немолод и физически плохо подготовлен. Короче говоря, водолаз исчез навсегда, русские заявили протест, и премьер-министру пришлось 4 мая принести публичные извинения в палате общин.

В результате внутриведомственного расследования, проведенного в СИС и в Форин офис, во всем обвинили советника МИД при руководителе СИС. На проведение любой разведывательной операции, которая могла повлечь за собой политические последствия, требовалась его санкция. СИС запросила разрешение на действия Крэбба поздно вечером, и советник подписал его, особенно не раздумывая. (Советника задвинули в какой-то темный угол министерства, а его наследник Джеффри Макдермотт взял за правило не рассматривать после шести часов вечера никаких заявок СИС.)(29)

Однако вина за этот провал на самом-то деле лежала на Синклере. В Форин офис и в аппарате Кабинета министров зрело мнение, что неминуемая отставка Синклера явится прекрасным поводом для изменения традиционного стиля руководства СИС. Норман Брук, секретарь аппарата Кабинета министров, и его заместитель Бэрк Тренд решили взять инициативу на себя. Эти высокопоставленные чиновники предложили положить конец тому, что разведку возглавляют представители армии или военно-морского флота. Их доводы были благожелательно восприняты Макмилланом. На пост руководителя СИС по рекомендации Патрика Дина, помощника заместителя министра иностранных дел и в свое время личного секретаря Мензиса, был предложен Дик Уайт(30). Уайт возглавлял МИ-5, организацию, в которой он проработал практически всю свою сознательную жизнь. Глава МИ-5 получил образование в Оксфорде, он учился в Мичиганском университете и в университете Южной Калифорнии. Уайт был высококультурным интеллектуалом и при этом отличался внешней элегантностью. Одним словом, он являл собой полную противоположность Мензису и Синклеру. Его назначение на пост главы СИС было встречено американцами с откровенным восторгом. Роберт Эмори вспоминает совещание, во время которого эта новость достигла руководителей ЦРУ: «Это случилось где-то в июле 1956 года. Шло рутинное совещание, на котором присутствовали Даллес, Хелмс, Биссел, я и еще несколько человек. Мы закончили утреннее заседание и собирались отправиться на ленч. В этот момент я сказал: «Да, кстати, только сегодня мой информатор в английском посольстве сообщил, кто назначен новым «С». Хелмс и Биссел едва не свалились со своих стульев. Оказалось, что перед их человеком в Лондоне в качестве приоритетной была поставлена задача добыть именно эту информацию. Когда я сообщил, что это Уайт, они были безмерно удивлены. Они продумывали различные возможные варианты, составили даже список имен вероятных кандидатов, однако имени Уайта среди них не было. Тем не менее все были в восторге. У руководства ЦРУ сложилось весьма благоприятное мнение об Уайте как об уравновешенном и порядочном человеке и профессионале высокого класса. Кто-то из присутствующих бросил: «Для нас Уайт очень и очень персона грата»(31).

Назначение Уайта явилось важной вехой в развитии разведки на Западе. Центр тяжести ее деятельности сместился от радостей и потрясений «великой игры» в сторону более тяжелого, но и более благодарного труда аналитической разведки. ЦРУ при Даллесе, «рыцаре великого, благородного дела», как величал его один из сотрудников, не осознало значения этого изменения. Однако Хелмс, ставший директором ЦРУ в 1966 году, полностью оценил его. С первых дней на посту «С» Уайт дал понять, что СИС не является продолжателем дел УСО в мирное время. По его мнению, диверсии и убийства не входят в круг обязанностей организации. (Например, СИС просто проигнорировала распоряжение Идена изучить возможности убийства Насера.)(32) Если правительство и допускало мысль, что СИС сможет стать дешевым средством сохранения власти в постимперском мире, то действия Уайта должны были разочаровать руководство страны. СИС намеревалась работать в существовавшем в то время духе высокой морали.

Одно из изменений, отмеченное особенно Министерством финансов, состояло в том, что СИС стала больше внимания уделять промышленной и экономической разведке. В 1958 году, например, один бельгийский агент сообщил СИС, что система охлаждения, выставленная на стенде Советского Союза во время Всемирной выставки в Брюсселе, содержит важную деталь, над усовершенствованием которой долгое время бьются английские инженеры; в СИС было решено наведаться к стенду ночью, снять деталь, изучить ее и вернуть на место, пока русские не спохватились. Советник МИД при руководителе СИС Джеффри Макдермотт весьма неохотно согласился на проведение этой операции, но она прошла успешно(33).

С приходом Уайта претерпела изменения и кадровая политика СИС. В 30-е годы практика набора по рекомендации привела к тому, что многие высшие чины СИС оказались в родственных отношениях. Энтони Блант, Стюарт Мензис, Клод Дэнси и Гай Лидделл, например, состояли в родстве, хотя и в отдаленном. Те же, кто не являлись родственниками, обычно полностью разделяли взгляды того, кто занимался подбором кадров. В результате штат СИС в 30-е годы был заполнен множеством сотрудников, чьи таланты оценивал автор шпионских романов Джон Бьюкен (самый знаменитый из его романов – «Тридцать девять ступеней»).

В начале послевоенного периода наиболее предпочтительными кандидатами для работы в СИС стали парламентарии и журналисты. Капитан Генри Керби – депутат парламента от консервативной партии – не делал секрета из того, что в течение долгого времени работал в СИС. Другие, правда, отклоняли предложения послужить в разведке. Тони Бенн, депутат парламента от лейбористской партии, говорит, что СИС дважды обращалась к нему – первый раз, когда ему было 22 года и он являлся председателем Оксфордского союза, а во второй раз после того, как он в 1950 году оказался избранным в парламент(34).

Уайт стал смелее набирать сотрудников непосредственно в университетах. Политика изменилась настолько, что к работе начали привлекать женщин. Одна из них вспоминает: «Закончив Бристольский университет с весьма средними оценками, я стала думать, чем заняться дальше. Мой преподаватель сказал: «Знаешь, есть интересная работа координатора в Форин офис. Если хочешь, я организую для тебя собеседование». При первой встрече я так и не смогла понять, о какого рода работе идет речь. Из последовавших затем бесед стало ясно, что на самом деле означает «работа координатора в Форин офис». Я дала свое согласие, и целый месяц мое имя значилось в списках СИС. Но вообще мне это не очень нравилось, и я отказалась от работы»(35).

Однако главным источником кадров для СИС стали, и с той поры остаются, выпускники университетов, провалившиеся на экзаменах на замещение вакантных должностей в Министерстве иностранных дел или других государственных учреждениях[48].

СИС не испытывала недостатка в агентах. Однажды Уайт сказал своему французскому коллеге, что его ведомство одолевают английские бизнесмены, отправляющиеся за границу. Чтобы развлечься, они хотят немножко пошпионить. Французский коллега заметил, что это как нельзя лучше демонстрирует разницу между британским и французским характером. «Когда французский бизнесмен едет за границу, он стремится развлечься там отнюдь не шпионажем».

Когда Уайт занял пост «С», он выяснил, что Филби все еще числится в списках сотрудников СИС и что его собираются направить в Бейрут. Новый руководитель разведки был шокирован этим обстоятельством. Однако приготовления зашли слишком далеко, чтобы их можно было остановить. Тем более, принимая во внимание пожелание Форин офис, чтобы Филби непременно занял вакантный пост в Бейруте, Уайта удалось убедить. При этом в ход пошел аргумент такого рода: если Филби действительно агент КГБ, работа в Бейруте предоставит хорошие возможности для его разоблачения, к тому же, пока идет период оформления, могут появиться новые свидетельства его виновности. Если же он невиновен, то к нему следует отнестись благожелательно.

Тем временем Уайту надо было разбираться с одним из самых удачливых агентов КГБ, доставшихся ему в наследство от «времени кошмаров». Это был Джордж Блейк, сотрудник разведки, который, как и Филби, стал работать на Москву.

Урон, нанесенный Блейком разведслужбам Запада, был столь велик (по словам Блейка, он переправлял в КГБ все важные официальные документы, попадавшие в его руки), что слушание дела проходило при закрытых дверях. Более того, правительство предпринимало гигантские усилия, чтобы убедить прессу не обнародовать факт о принадлежности Блейка к разведывательным службам. До сих пор вся история, связанная с Блейком, пронизана дезинформацией как с британской, так и с советской стороны.

Блейк родился в Нидерландах. Его отец был египетским евреем, а мать – голландкой лютеранского вероисповедания. Отец, обладавший английским паспортом, был настроен сверхпатриотично. Он дал своему сыну имя Джордж в честь английского короля. Во время первой мировой войны отец Блейка, видимо, немного занимался разведывательной деятельностью для СИС. После смерти отца в 1936 году (отдаленный результат отравления немецкими газами) Джордж Блейк был отослан в Египет к своему дяде. Когда началась вторая мировая война, он находился в Нидерландах, в гостях у матери, и застрял в этой стране в результате быстрого продвижения немцев. Будучи интернирован, Блейк бежал, присоединился к бойцам движения Сопротивления, а затем сумел перебраться в Англию. Там он служил в Королевском военно-морском флоте. После окончания войны Блейк получил назначение в отделение военно-морской разведки в Гамбурге. Позже он изучал языки, включая русский, в Даунинг-колледж (Кембридж), затем поступил на работу в Форин офис и был назначен вице-консулом в Сеул. На каком-то этапе, возможно до назначения в Гамбург, он был завербован в СИС Кеннетом Коэном. Блейк представлялся идеальным кандидатом: участие в войне, знание языков, характер человека, способного в сложных обстоятельствах постоять за себя.

Блейк прибыл в Сеул перед началом войны в Корее. Во время боевых действий он был захвачен северокорейцами и оставался в плену три года. После освобождения СИС предоставила ему отпуск для восстановления сил, а затем он был устроен на Олимпийский стадион в Западном Берлине на должность технического директора. (На стадионе находилась одна из точек СИС.) Перед ним была поставлена задача изучать личный состав частей Советской Армии в Восточной Германии и подыскивать в офицерской среде потенциальных перебежчиков на Запад. Находясь на этом посту, Блейк сообщил КГБ о существовании так называемого Берлинского туннеля, прорытого СИС и ЦРУ с целью подключения к линиям связи русских между Восточным Берлином и Москвой. Информация Блейка превратила успех СИС – ЦРУ (они могли подслушивать секретные сообщения) в фиаско, потому что КГБ получил возможность использовать операцию «Берлинский туннель», чтобы поставлять дезинформацию западным разведслужбам. Позже, в удобный для них момент, русские «обнаружили» этот туннель и превратили операцию Запада в свою пропагандистскую победу. Но отчет СИС об ущербе, нанесенном Блейком, свидетельствует о том, что он передавал русским и политическую информацию. В первую очередь он информировал их обо всех планах Запада, касающихся ведения переговоров по берлинскому вопросу в Женеве в 1959 году(36).

В 1961 году сотруднику ЦРУ Говарду Роману удалось наконец получить информацию от работника разведки одной из коммунистических стран, проходившего под кличкой «Хекеншютце». (Позже, когда он перебежал на Запад, выяснилось, что под ней скрывался Михаил Голониевский, заместитель начальника польской военной разведки.) Данные, полученные от этого агента, свидетельствовали о том, что КГБ располагает списком имен 26 польских официальных лиц – потенциальных объектов вербовки. Этот список был составлен СИС. Проведенное расследование установило, что он мог попасть к русским только из сейфа Блейка(37).

Когда СИС пришла к этому заключению, сам Блейк обучался арабскому языку в Ливане, в школе, к которой благоволили западные разведслужбы. Он был отозван очень спокойной по тону телеграммой; более того, по прибытии в Англию ему позволили свободно передвигаться в надежде, что он попытается вступить в контакт с сотрудниками советской разведки. Но на пути в здание СИС на следующий день он был арестован по обвинению в нарушении закона о государственной тайне. Блейк во всем признался, и после суда в Олд Бейли был приговорен к сорока двум годам тюремного заключения. Это был самый длительный срок, назначенный кому-либо по английским законам. Блейк отсидел пять с половиной лет, прежде чем совершил блистательный побег из тюрьмы «Уормвуд скрэбс» в западном Лондоне. Блейк исчез, чтобы годом позже появиться в Москве.