Истории московских улиц

Яков Вилимович родился в Москве в 1669 году, то есть был ровесником Петра. С 1786 года он вступил в военную службу, участвовал в Крымских походах В.В.Голицына, в 1688 году получил чин поручика. Участвовал в Азовских походах Петра, сопровождал Петра в заграничном путешествии, был с ним в Голландии и Англии, присутствовал при церемонии закладки Петербурга, командовал артиллерией в Полтавской битве. Брюс получил хорошее домашнее образование и постоянно углублял свои знания в самых разных науках.
      Брюс был выдающимся ученым-энциклопедистом - математиком, астрономом, физиком, он изучал медицину, минералогию и многие другие науки, был талантливым военачальником - артиллеристом, инженером-фортификатором, исполнял дипломатические поручения, имел чин генерал-фельдцейхмейстера (начальника всей артиллерии), занимал высокие государственные должности сенатора, президента Берг- и Мануфактур-коллегий. Его младший современник известный историк В.Н.Татищев писал о Брюсе, что был он человеком "высокого ума, острого рассуждения и твердой памяти, а к пользе российской во всех обстоятельствах ревнительный рачитель и трудолюбивый того сыскатель". Петр I неодно-кратно говорил о заслугах Брюса, но по сравнению с другими "птенцами гнезда Петрова" наград, чинов и поместий он получил несравненно меньше. Видимо, потому, что заботился о "пользе российской" более, чем о собственной выгоде.
      В Англии Брюс представил Петру, рекомендуя для преподавательской работы в России, известного ученого и педагога профессора математики и астрономии Абердинского университета Генри Фарварсона, который согласился поступить на русскую службу. Были приглашены и еще несколько иностранных ученых и преподавателей, которые выехали в Россию в 1698 году.
      Петр сначала намеревался преобразовать Славяно-греко-латинскую академию, но после беседы с патриархом Адрианом оставил идею соединить в одной аудитории будущих священников, офицеров, караблестроителей, медиков, художников, юристов, сколь ни привлекательным представлялся утопический план, чтобы "из школы бы во всякие потребы люди благоразумно учася происходили в церковную службу и в гражданскую, воинствовати, знати строение и докторское врачевное искусство".
      В 1700 году началась Северная война со Швецией. Необходимы были люди для строительства флота и морской службы. 14 января Петр I издал Указ об основании первого русского высшего технического учебного заведения с морским уклоном - Навигацкой школы.
      В указе говорилось: "Именным своим великого государя повелением быть Математических и Навигацких, то есть мореходных хитростию наук учению. Во учителях же тех наук быть Английския земли урожденным: Математической Андрею Данилову Фархварсону, Навигацкой - Степану Гвыну да рыцарю Грызу; и ведать те науки всяким в снабдении управлением по Оружейной палате боярину Федору Алексеевичу Головину со товарищи, и тех наук ко учению усмотря избирать добровольно хотящих, иных же паче и со принуждением, и учинить неимущим во прокормлении поденный корм... а для тех наук определить двор в Кадашеве мастерские палаты называемый Большой полотняный..."
      Назначенные преподаватели осмотрели отведенное для школы помещение - и отказались от него, поскольку там нельзя было проводить практические занятия по астрономии и геодезии. "На том дворе учить тех наук учеников невозможно, - заявил Фарварсон, - для того что тот двор построен на месте низком, а надобно де тех наук двору потребну быть ради смотрения в совершенстве горизонта на месте высоком".
      Четыре месяца спустя, в апреле, последовал новый указ, удовлетворяющий требованиям Фарварсона: "Сретенскую по Земляному городу башню, на которой боевые часы, взять со всяким палатным строением и с принадлежащей к ней землею под Школы Математических и Навигацких наук, которые велено ведать в Оружейной палате боярину Федору Алексеевичу Головину со товарищи".
      С этого указа в истории Сретенских ворот начался новый и, пожалуй, наиболее яркий период, свидетельством и подтверждением че-го служит тот факт, что само название Сретенские ворота вскоре было вытеснено новым Навигацкая школа. Приспосабливая здание Сретенских ворот под школу, М.И.Чоглоков надстроил над палатами второго яруса, справа и слева от столпа, третий этаж, в котором были устроены классные комнаты и большой зал, названный Рапирным, для занятий фехтованием и гимнастикой. В нем же происходили различные заседания и ставились спектакли.
      Башня была увеличена на ярус, и в ней устроили астрономическую обсерваторию.
      Внутренние помещения перепланировали под жилые комнаты для преподавателей и учащихся.
      Была составлена программа обучения.
      Полный курс Навигацкой школы складывался из трех ступеней, называвшихся классами. В низшем, или русском, классе обучали грамоте и элементарной арифметике; второй класс - цифирный - включал в себя математику, физику, историю, красноречие и другие предметы; высшие же мореходные, или навигацкие, классы давали специальные знания. Срок обучения зависел от успехов учащегося, обычно он составлял 6-8 лет.
      Были определены меры поощрения за хорошее ученье: "искусным", то есть успевающим, давать "на прокорм" в день по пяти алтын (15 копеек), а иным по гривне (10 копеек) и меньше, "рассмотрев коегождо искусство учения".
      Из казны поступили деньги на книги, бумагу, перья и на прокорм учеников. (Правда, потом не всегда деньги поступали вовремя, и руководители школы вынуждены были обращаться к начальству с просьбами и увещаниями. Например, такого рода: "Ежели школе быть, то потребны на содержание ея деньги, а буде деньги даваться не будут, то истинно лучше распустить, понеже от нищенства и глада являются от школяров многие плутости".)
      Из кладовой Ивана Великого, куда его в свое время убрали из дворца, достали и передали Навигацкой школе большой медный глобус, некогда привезенный в дар царю Алексею Михайловичу посольством Генеральных Штатов Голландии. В описании глобуса, составленном в ХVIII веке, говорится не только о его внешнем виде, но подчеркивается его польза: "Корпус сего глобуса из красной меди, живопись на нем старинная, высокой работы. Глобус и с подножием вышиною четыре аршина, в центре шесть английских футов, около него медный пояс, или меридиан, в полтретья пальца. Вокруг всего глобуса витые балясы точеные орехового дерева с резными из пальмового дерева фигурами... Сия высокой цены и отменной куриозности вещь не только к академии годна, но весьма надобна и полезна".
      Для школяров была введена форма одежды на французский манер: кафтан, камзол, рубашка, чулки, башмаки и шляпа; старшим воспитанникам, кроме того, полагалась шпага.
      Преподаватели могли вести занятия на латинском и западноевропейских языках - английском, немецком, французском - русского они не знали. Ученики же, которым по программе предстояло выучить эти языки, пока что знали только русский. Это обстоятельство поставило под угрозу саму возможность учебной деятельности Навигацкой школы.
      И тогда вспомнили про Леонтия Магницкого. Поскольку преподавателей для Навигацкой школы назначал сам царь, то ему и отписали о Магницком.
      Вскоре в Москве был получен царский указ о назначении Леонтия Магницкого учителем в Навигацкую школу.
      Став учителем Навигацкой школы, Магницкий все свои силы и все свое время отдавал ученикам. Его коллеги-англичане относились к службе спустя рукава, опаздывали на уроки, заставляя учеников ожидать их часами, иной раз не являлись на занятия вовсе, и Магницкому часто приходилось замещать их, так что на него легла основная работа по обучению и воспитанию учеников школы.
      Петр I, видя, что дворянских и боярских недорослей недостаточно, чтобы заполнить все офицерские вакансии, разрешил принимать в школу разночинцев, то есть детей всех сословий, кроме крепостных.
      Между тем о школе уже шла добрая слава, и число ее учеников увеличивалось год от году. Ведавший ее делами дьяк Оружейной палаты Курбатов доносил начальству: "А ныне многие из всяких чинов люди припознали тоя науки сладость, отдают в те школы детей своих, а иные и сами недоросли и рейтарские (солдатские) дети и молодые из приказов подьячие сами приходят с охотой немалою".
      Петр I был нетерпелив, он требовал во всем скорого результата, ему казалось, что учащиеся Навигацкой школы "под видом учения" тянут время и даром получают деньги; в специальном указе он требовал наказывать таких батогами и списывать в матросы. Магницкий выступил против царского указа, на что, конечно, требовалось большое мужество (недаром его современник поэт и академик В.К.Тредиаковский назвал его "добросовестным и нельстивым человеком"), и составил для царя любопытную справочную таблицу (современному читателю необходимо иметь в виду, что слово "ленивый" в ХVIII веке значило также "медленный", в данном случае - "медленнее соображающий"):
      "Арифметику прилежный выучит в 10 месяцев, а ленивый - в год, - писал Магницкий, - геометрию - прилежный в 6, ленивый - в 8 месяцев, тригонометрию - прилежный в 2, а ленивый - в 3 месяца. И менее тех лет учить не можно".
      Учащиеся Навигацкой школы, кроме изучения научных дисциплин, получали более широкое образование. Их обучали "политесу", то есть поведению в обществе, начаткам военного искусства, фехтованию - недаром же в школе имелась специальная Рапирная зала.
      Не были забыты литература и искусства. Юные навигаторы сочиняли вирши, обучались музыке, их хор приглашали на придворные празднества.
      Выписанные Петром I из Данцига немецкие актеры составили из учеников школы театральную труппу, которая в Рапирной зале представляла светские комедии. Эти комедии посещал и царь с приближенными. Актеры Навигацкой школы, как утверждает предание, однажды позволили себе подшутить над царем и выкинули "немецкую штуку". Объявив, что ими подготовлено какое-то невиданное и неслыханное зрелище, они собрали в театр множество зрителей, пришел на него и Петр со своими сподвижниками. Когда же публика в парадных мундирах, украшенная орденами и лентами, расселась, то на сцену перед закрытым занавесом вышел мальчишка, повесил на него большой лист бумаги, на котором красовалась крупная надпись: "Первое апреля", и с громким хохотом убежал. Публика начала возмущаться, но Петр встал и, успокаивая общество, сказал: "Это театральная вольность".
      Навигацкая школа выпускала специалистов для флота и армии: штурманов, геодезистов, строителей, картографов. Не закончившие полное обучение шли в писаря и канцеляристы низших рангов.
      Особая должность, которую получали ученики Навигацкой школы, была должность преподавателя губернских математических школ для обучения дворянского чина детей арифметике и геометрии. Своим указом от 20 января 1714 года Петр I обязал дворянских детей учиться в этих школах "цыфири и геометрии", и до того, пока они не выучатся, им запрещалось жениться. А священникам запрещалось их венчать без "соизволения", то есть разрешения, школьного преподавателя. Реакцией на этот указ было бессмертное заявление Митрофанушки: "Не хочу учиться, хочу жениться!"
      Навигацкая школа сыграла большую роль в истории русского флота и мореплавания. Среди ее выпускников немало славных имен: адмирал Н.Ф.Головин, основатель русской картографии И.К.Кириллов, знаменитые исследователи Севера - Г.С.Малыгин, Д.Л.Овцын, С.И.Челюскин, капитан-командир А.И.Чириков, первым из европейцев описавший северо-западные берега Америки, и другие.
      Различные источники сообщают, что Петр часто посещал Навигацкую школу, бывая на занятиях школьников, в обсерватории, в химической лаборатории Брюса.
      В обширной Рапирной зале с окнами на восток, юг и север и входами с запада и востока проходили собрания Нептунова общества - тайного царского совета, в который входили ближайшие сподвижники Петра.
      Некоторые историки полагают, что это была первая в России масонская ложа. О ее деятельности и полном составе документальных сведений нет, известно, по скупым воспоминаниям современников, лишь о ее существовании. "История и предание скрыли от нас происхождение и истинную цель этой тайной думы", - замечает И.М.Снегирев.
      Предание называет масонские должности членов Нептунова общества: Франц Лефорт - председатель, Петр - первый надзиратель, то есть распорядитель и церемониймейстер, Феофан Прокопович - оратор, члены - адмирал флота Ф.М.Апраксин, Я.В.Брюс, профессор Фарварсон, князь А.М.Черкасский, генерал-фельдмаршал князь М.М.Голицын, А.Д.Меншиков, генерал-фельдмаршал Б.П.Шереметев.
      30 августа 1721 года в финском городе Ништадте был подписан русско-шведский мирный договор, завершивший двадцатилетнюю Северную войну. Ништадтский мир закрепил за Россией Балтийское побережье. С русской стороны переговоры вели Я.В.Брюс и руководитель Коллегии иностранных дел А.И.Остерман. По получении текста договора Петр I писал Брюсу: "Славное в свете сие дело ваше никогда забвению предатися не может, а особливо поелику николи наша Россия такого полезного мира не получала".
      Ништадтский мир был отмечен пышными праздничными торжествами в Петербурге и в Москве. В Москве празднества происходили на масленице, в последние дни января - первые февраля 1722 года. Главным эпизодом торжеств стало маскарадное шествие по улицам Москвы 31 января, в котором участвовали все известные персоны, начиная с царя и до младших чиновников иностранных посольств.
      Маскарадное шествие по случаю Ништадтского мира представляло собой длинную вереницу различных кораблей от 88-пушечного фрегата до простой лодки, поставленных на полозья или колеса и везомых лошадьми, коровами, собаками, медведями, пестрыми свиньями: военно-морской парад в честь победителей был соединен с бурлескным "дурацким" карнавалом.
      Участник карнавала камер-юнкер голштинского герцога Фридрих Берхгольц оставил в дневнике подробное описание шествия и его персонажей. Открывалось шествие "забавной группой": арлекин в санях, запряженных лошадьми, увешанными бубенчиками; затем в широких санях князь-папа - глава "пьяной коллегии", учрежденной царем из своих собутыльников, у ног папы сидел Бахус с бокалом и бутылкой в руках; четверка лошадей везла сани в виде раковины, в которой сидел мор-ской бог Нептун с трезубцем в руке; знатные люди, в том числе и члены царской семьи, все были в маскарадных нарядах: вдовствующая царица - в старинном русском наряде, царевна - в виде пастушки; мать Остермана - в наряде католической аббатисы; были там испанские танцовщицы, цыгане, северные народы-самоеды, были маски, представлявшие героев басен Эзопа, - волки, журавли, медведи, фантастические драконы и другие. Движение сопровождалось музыкой, пением, стрельбой из орудий.
      Главное место в шествии занимал фрегат под названием "Миротворец" везомый 16-ю лошадьми "большой корабль императора". Берхгольц находился на этом корабле и поэтому рассказал о нем особенно подробно:
      "Большой корабль императора, длиной в 30 футов, сделанный совершенно наподобие линейного корабля "Фредемакер" - теми же мастерами, которые строили последний. На нем было 8 или 10 настоящих небольших пушек, из которых по временам палили, и еще множество деревянных и слепых. Кроме того, он имел большую каюту с окнами, три мачты со всеми их принадлежностями, паруса, одним словом, до того походил на настоящее большое судно, что можно было найти при нем все до последней бечевки, даже и маленькую корабельную лодочку позади, где могли поместиться человека два. Сам император командовал им в качестве корабельщика и командора, имея при себе 8 или 9 маленьких мальчиков в одинаковых боцманских костюмах и одного роста, несколько генералов, одетых барабанщиками, и некоторых из своих денщиков и фаворитов.
      Его величество веселился истинно по-царски. Не имея здесь, в Москве, возможности носиться так по водам, как в Петербурге, и несмотря на зиму, он делал, однако ж, с своими маленькими ловкими боцманами на сухом пути все маневры, возможные только на море. Когда мы ехали по ветру, он распускал все паруса, что, конечно, немало помогало 16 лошадям, тянувшим корабль. Если дул боковой ветер, то паруса тотчас направлялись, как следовало. При поворотах также поступаемо было точь-в-точь, как на море. При наступлении темноты его величество приказывал, как это делается на кораблях, собирать верхние паруса и сам с тремя или четырьмя находившимися при нем генералами бил зорю (он имел костюм корабельного барабанщика и барабанил с большим искусством)".
      Шествие началось из села Всехсвятского (куда корабли были доставлены из Петербурга), оттуда по Петербургскому тракту и Твер-ской улице проследовало до Красной площади, вошло в Кремль (кроме императорского фрегата, который был слишком велик и не мог пройти в ворота) и далее двигалось по московским улицам.
      Продолжался маскарад до 5 часов вечера, "после чего, - заканчивает рассказ Берхгольц, - все получили позволение разъехаться по домам".
      Маскарад ездил по Москве в течение четырех дней. Праздник завершился фейерверком, угощением для народа на улицах и пирами в домах вельмож.
      По окончании празднеств "Миротворец" был установлен в пристроенном с западной стороны Сухаревой башни амбаре. В большие праздники его возили по Москве, днем - с распущенными флагами и парусами, с наступлением темноты зажигали слюдяные фонарики. Петровский корабль сгорел в пожар 1812 года, его пушки хранились в Сухаревой башне до ее сноса.
      Навигацкая школа находилась в составе Адмиралтейства, и ее опекал "адмиралтейский комиссар". Адмиралтейским имуществом являлось также и само здание.
      В 1715 году старшие классы Навигацкой школы были переведены в Петербург в учрежденную в том году Морскую академию. В Москве остался младший класс, считавшийся подготовительным к академии. Навигацкая школа, сменив статус, сменила и название, она стала называться Цифирной школой. В таком виде она просуществовала до 1752 года, затем и младший класс влился в состав Морского кадетского корпуса. Программа Цифирной школы была настолько элементарна, что М.В.Ломоносов, сначала намеревавшийся поступить в нее, обнаружил, что там "науки ему мало", и пошел в Славяно-греко-латинскую академию.
      После перевода старших классов в Петербург освободившиеся помещения заняла Адмиралтейская контора, и в течение всего ХVIII века здесь помещались различные подведомственные ей учреждения: архив, магазин сукон и мундирных материалов, тут хранились амуниция, провиант и другие адмиралтейские припасы, а также денежная казна конторы. В нижнем ярусе помещались караульные солдаты, находились судейская палата и камера для осужденных адмиралтейским судом.
      Название Навигацкая школа, как именовали башню Сретенских ворот, потеряло смысл, и мало-помалу его вытеснило другое, данное местными жителями по старому названию местности, сохранившемуся в живой речи москвичей, несмотря ни на какие политические перемены, - Сухарева башня. Это название окончательно закрепилось в 1730-е годы, и с тех пор Сретенские ворота Земляного города и в документах именуются только Сухаревой башней.
      Возвышавшаяся над городом, запертая и охраняемая, Сухарева башня неизменно вызывала у москвичей и приезжих любопытство и различные толки. Все были уверены, что она хранит некую тайну, многие связывали это с именем "колдуна" Брюса, полагая, что в башне обитает его дух.
      Мистическая сила Сухаревой башни проявилась в войну 1812 года.
      В середине августа закончилось формирование Московского ополчения, которое так ожидал и о котором ежедневно запрашивал Кутузов, приняв решение дать наполеоновской армии сражение под Москвой. Ополчение формировалось в Спасских казармах, 15 августа был назначен смотр и проводы в действующую армию.
      Отряды ополченцев с их командирами были построены на Земляном валу и Сухаревской площади. Прибыли главнокомандующий Москвы граф Ростопчин, высшие военные чины, престарелый московский митрополит Августин, святитель, любимый в Москве. На площади и улице стояли толпы народа, пришедшего проводить ополченцев. Многие провожали своих родных.
      Но перед началом церемонии обнаружилось, что забыли сшить, или, как тогда говорили, "построить", знамена для ополчения.
      Тогда Августин вошел в ближайшую приходскую церковь Спаса Преображения на Спасской улице и вынес оттуда хоругви.
      "Он возвратился к нам, - рассказывает об этом смотре в своих воспоминаниях ополченский прапорщик М.М.Евреинов, - отслужил молебствие с водоосвящением, обошел все ряды, окропил всех святою водою, произнося: "Благодать святого Духа да будет с вами", вручил ополчению сию хоругвь и в напутствие сказал речь, каковые он говорить имел особенный дар. Народу было, нас провожавшего, несчетное множество, и мы, переменяясь, несли хоругвь сию через всю Москву до Драгомиловской заставы".
      Мемуарист пишет об одной хоругви, но их было вручено Московскому ополчению две. Ополчение участвовало в Бородинском сражении, Тарутинском, при Малом Ярославце и других, и в 1813 году частью влилось в регулярную армию, часть же ополченцев была возвращена в Москву. С ними вернулись хоругви и были поставлены на вечные времена в кремлевский Успенский собор. В "Описной книге" собора 1840-х годов имеется запись о них: "Две хоругви, из шелковой материи, которая довольно уже обветшала, с изображениями на первой с одной стороны Воскресения Христова, с другой Успения Божией Матери; на второй - с одной стороны Воскресения же Христова, а с другой Святителя Николая. Сии две хоругви в 1812 г. находились в ополчении, и первая из оных во многих местах прострелена".
      Забегая хронологически вперед, мне кажется уместным рассказать об эпизоде, относящемся к 17 октября 1941 года.
      О нем вспоминает живший в детстве в районе Спасских улиц журналист С.Устинов:
      "Непривычно тихо было в осеннем туманном воздухе. Не звенели трамваи, не шелестели шины автомобилей. А дойдя до угла, парень увидел такое, чему в первое мгновение глаза отказались поверить. Вся Большая Колхозная площадь, а за ней сколько хватит глаз, вся Садовая-Спасская улица были покрыты чем-то белым, серым, пушистым, лохматым.
      Снег, что ли, завалил Садовое кольцо к утру 17 октября 1941 года? Нет, это ночью на Комсомольскую площадь прибыли эшелоны с сибирскими дивизиями. И теперь, одетые уже по-зимнему, в белые полушубки, спали сибиряки вповалку на улицах города, который завтра им предстояло защищать".
      Но вернемся в 1812 год. Перед вступлением Наполеона в Москву многие москвичи уходили и уезжали, спасаясь от врага, на север, в Ярославль - по Ярославскому шоссе.
      Таков же был путь и Ростовых, о чем пишет в "Войне и мире" Л.Н. Толстой:
      "В Кудрине из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
      Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
      - Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
      - Кто? Кто?
      - Смотрите, ей-богу, Безухов! - говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни".
      Пьеру пришлось подойти к Ростовым. Он поцеловал протянутую Наташей руку. Пошел рядом с движущейся каретой. Наташа спросила:
      " - Что же вы, или в Москве остаетесь? - Пьер помолчал.
      - В Москве? - сказал он вопросительно. - Да, в Москве. Прощайте.
      - Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! - сказала Наташа. - Мама, позвольте, я останусь. - Пьер рассеянно смотрел на Наташу, и что-то хотел сказать, но графиня перебила его:
      - Вы были на сражении, мы слышали?
      - Да, я был, - отвечал Пьер. - Завтра будет опять сражение..."
      В тот же день, когда Ростовы проезжали мимо Сухаревой башни, то есть накануне вступления французских войск, множество народа стало свидетелями события, в тогдашних обстоятельствах особенно знаменательного и обратившего на себя всеобщее внимание. Современники-очевидцы рассказывали о нем так: "За день до вступления Наполеоновских войск в Москву, ястреб с путами на лапах запутался в крыльях двуглавого медного орла на шпиле Сухаревой башни, долго вырывался, наконец, обессиленный, повис и издох. Народ, собравшийся тогда смотреть на это, толковал: "Вот так-то, видно, и Бонапарт запутается в крыльях Русского орла!"
      В пожар 1812 года Сухарева башня горела. Сгорел хранившийся в ней архив, само же здание осталось цело, так что многие москвичи даже и не подозревали об этом пожаре. Поэт 1840-х годов Е.Л.Милькеев в подтверждение особой судьбы Сухаревой башни писал:
      ...не дерзнул коснуться ей
      Пожар двенадцатого года!
      После ухода из Москвы французов, оставивших после себя пожарища и развалины, в городе начала налаживаться мирная жизнь, и одним из первых ее признаков было возобновление торговли. Открывались рынки и рыночки на прежних местах: на площадях у прежних крепостных ворот. Началась торговля и на Сухаревской площади. Но Сухаревский рынок - особенный, и поэтому речь о нем пойдет в отдельной главе.
      В 1813 году приступили к ремонту Сухаревой башни. Он был закончен в 1820 году, когда были произведены так называемые отделочные работы: вычищен белокаменный цоколь, заменены выкрошившиеся блоки, стены выкрашены "на уваренном масле красками таких точно колеров, какими были окрашены прежде, как то; светло-дикою (дикая - серая, голубовато-серая. - В.М.), дико-зеленою и прочего по приличию, какие находятся по старой окраске, а по местам белого, где потребно будет".
      Именно в таком виде предстает Сухарева башня на цветной гравюре "Вид Сухаревой башни в Москве" по рисунку художника-графика, преподавателя Московского архитектурного училища И.Е.Вивьена, изданной в начале 1840-х годов И.Дациаро - гравером и владельцем лучшего в Москве магазина эстампов.
      С Сухаревой башней связан в своем роде замечательный и неординарный эпизод восшествия на русский престол Николая I, давший повод для создания одной из ее легенд. Но о легенде позже, а сейчас - сам исторический факт.
      Восстание декабристов в Петербурге 14 декабря было подавлено, мятежные войска рассеяны, и тем же вечером начались аресты его руководителей. Однако Николай I был далек от мысли о полной победе. Он полагал, что теперь наступает очередь Москвы и что московские мятежники, учтя ошибки петербургских, имеют полную возможность успеха.
      На следующий день, 15 декабря, Николай приказал закрыть все петербургские заставы для выезда и отправил в Москву генерал-адъютанта графа Комаровского с манифестом о своем вступлении на престол прародителей и распоряжением о приведении Москвы к присяге. Кроме того, Комаровский вез собственноручное письмо Николая московскому военному генерал-губернатору Голицыну, в котором новый император писал: "Мы здесь только что потушили пожар, примите все нужные меры, чтобы у вас не случилось чего подобного".
      "Принимая пакет к московскому военному генерал-губернатору, - пишет в своих воспоминаниях Комаровский, - я спросил у государя:
      - Ваше величество, прикажете мне тотчас возвратиться?
      Император со вздохом мне сказал:
      - Желал бы, но как Богу будет угодно".
      Николай был прав, предполагая, что в Москве может быть нечто подобное петербургским событиям: 15 и 16 декабря московские декабристы обсуждали возможность военного выступления.
      Комаровский прискакал в Москву утром 17 декабря. "Губернатор, - пишет он в воспоминаниях, - сказал, что ожидал меня с большим нетерпением, ибо в Москве уже разнесся слух о восшествии императора Николая Павловича на престол, а между тем официального известия он не получал".
      Распространившийся по Москве слух о восшествии на трон Николая I поначалу у московского генерал-губернатора князя Голицына вызвал сомнение в его достоверности, поскольку уже была принята присяга его старшему брату Константину. Но в то же время и встревожил, потому что вполне возможен был в нестабильное время междуцарствия государственный переворот.
      Прибытие Комаровского успокоило Голицына, а затем стал известен источник слуха.
      Манифест о восшествии на престол и присяге рассылали из Петербурга несколько ведомств, в том числе Адмиралтейство. Его курьер достиг Москвы первым и вручил манифест начальнику Московского отделения Адмиралтейства, пребывающей в Сухаревой башне. Манифест требовал немедленного исполнения приказа, то есть приведения к присяге. Священник Троицкой в Листах церкви, который должен был провести присягу, несмотря на позднее время (было уже за полночь), поехал к митрополиту Московскому Филарету просить разрешение на проведение присяги. Митрополита разбудили, он с сомнением выслушал священника и велел прислать манифест, чтобы удостовериться в его существовании. Священник отправился за манифестом, Филарет же послал записку о его странном визите генерал-губернатору и спрашивал, как ему поступить.
      "Странно было начать провозглашение императора с Сухаревой башни", объяснял Филарет позже свои сомнения. Присяга обычно начиналась с главного храма России - кремлевского Успенского собора.
      Тем временем священник вернулся с печатным манифестом, оформленным, как положено, не вызывающим никаких сомнений в его подлинности, и митрополит разрешил проводить присягу.
      По уходе священника Филарет получил ответ от генерал-губернатора, который писал, что он манифеста не получал и, по его мнению, следует отказать начальнику Московского отделения Адмиралтейства в его просьбе. Но митрополит уже не мог последовать совету генерал-губернатора: в Сухаревой башне служащие Московского отделения Адмиралтейства первыми в Москве присягнули императору Николаю I.
      Всего лишь неполные сутки, но зато такие, когда решалась судьба русского престола; солдаты, офицеры и чиновники Московской конторы Адмиралтейства были единственным в Москве подразделением, присягнувшим на верность новому императору.
      Общая присяга по Москве началась лишь на следующий день, 18 декабря, в 8 часов утра в Успенском соборе.
      Адмиралтейские конторы и склады помещались в Сухаревой башне до 1859 года, но мало-помалу их вытеснили другие учреждения.
      В 1829 году в восточном зале второго этажа, а в 1854-м и в западном были устроены в связи с реконструкцией и усовершенствованием Мытищинского водопровода резервуары для воды, накачиваемой туда паровой водокачкой. Таким образом Сухарева башня стала водонапорной. Из нее вода самотеком шла в центр города. Возле башни поставили разборный фонтан. Этот фонтан изображен на одной из самых красивых акварелей А.М. Васнецова "У водоразборного фонтана на Сухаревской площади в конце XIX в.".