Таким образом, и беженцы, и бирманская администрация, попавшие в Мьичину, оказались в западне, однако военное командование не сочло нужным их об этом предупредить. Пока Дорман-Смит то уверял супругу, что уйдет в джунгли и будет там партизанить, то поддавался уговорам своих советников и решал, что он нужнее в Индии, чем в джунглях, офицеры центрального штаба в Мемьо жгли бумаги и укладывали в джипы канистры с горючим и консервы. Со дня на день должны были взорвать мост под Авой, и тогда через Иравади можно будет перебраться только на лодке. Интендантство спешно заготовляло продовольственные базы на пути к Калеве, из Индии к границе также подвозили продовольствие - но ни китайские союзники, ни даже губернатор страны не знали о том, что все разговоры о сопротивлении на севере Бирмы - вздор.
      30 апреля английский штаб был переведен в Шуэбо, и там состоялось совещание Стилуэлла с Александером. Александер поставил Стилуэлла в известность, что англичане уходят на запад, оставляя китайские войска на произвол судьбы (имелись в виду те дивизии 5-й армии, которые были переброшены на помощь английским войскам в долину Иравади и которые не могли пробиться к востоку, так как японцы уже овладели Лашо и оседлали Бирманскую дорогу). Стилуэлл намеревался отправить самолетом в Индию большую часть своего штаба, а сам перелететь в местечко Лойвин, где, по его плану, должны были концентрироваться китайские дивизии, еще остававшиеся в Бирме. Однако 1 мая он узнал, что генерал Ло, командовавший ими, вместо того чтобы направиться в Лойвин, силой захватил один из поездов, уходивших на Мьичину, и со своим штабом решил прорываться в Китай. На полдороге захваченный китайцами поезд столкнулся со встречным составом, и это крушение на два дня остановило все движение. Судьба генерала Ло была неизвестна, к тому же Стилуэлл практически потерял связь с китайскими войсками, разрозненно откатывавшимися из Бирмы. А те и не подозревали, что будут дальше делать их английские союзники. Сегодня из документов и мемуаров участников событий можно понять, что генерала Александера в те дни волновало только одно - как вывести из Бирмы английскую армию, которая имела практически лишь один путь отступления - дорогу от Шуэбо к Калеве в верховьях Чиндуина.
      После взятия Лашо 56-й разведывательный полк японской армии разбил к северу от города 29-ю китайскую дивизию и, выйдя 3 мая к Бирманской дороге, захватил важный мост через р. Шуэли. Путь на Мьичину был открыт, и японские моторизованные части, почти не встречая сопротивления, двинулись к этому городу.
      Далеко не сразу, но Дорман-Смит все же понял, что происходит что-то неладное. Никакие английские войска, если не считать дезертиров, к Мьичине не подходили, на запросы штаб Александера не отвечал. Связь с Индией и Лондоном была слишком ненадежной, чтобы потребовать ясности из центра, к тому же в Лондоне о последних планах Александера знал очень тесный круг лиц, к которым губернатор не имел доступа. Лишь 1 мая офицер связи губернатора при ставке попал на совещание, где, к своему изумлению, узнал, что армия уже повернула на запад и Мьичина осталась беззащитной. К вечеру того же дня офицер смог пробиться к Александеру и убедить главнокомандующего, что оставлять губернатора Бирмы и все правительство в плену у японцев неразумно. Получив 2 мая наконец сообщение о том, что армия уходит в Индию, Дорман-Смит срочно вылетел в Калькутту на военном самолете, оставив в Мьичине большую часть своего штаба и правительства. Кроме чиновников в Мьичине скопилось немало солдат и офицеров, как английских, так и китайских, - отступившие сюда гарнизоны северных городов, пограничники, оторвавшиеся от своих частей солдаты и целые подразделения, немало европейцев - миссионеров, торговцев, лесников и т. д., не считая многих тысяч индийских беженцев. Несколько транспортных самолетов, все же присланных из Индии в Мьичину, смогли вывезти раненых и небольшую часть гражданского населения, а остальные, когда японские части показались 8 мая на окраинах города, бросились по узким тропам в горы.
      1 мая 215-й японский полк переправился через Чиндуин и занял г. Моунъюа. Так как контроль над этим городом позволял японцам подняться по Чиндуину и раньше английской армии достичь Калевы, англичане повернули назад две бригады и танковый полк и попытались отбросить противника. Сделать это не удалось: на следующий день японцы спасли свой полк, который из последних сил держался в Моунъюа, с помощью военной хитрости - английской 13-й бригаде был отправлен по радио открытым текстом якобы от имени Слима приказ оставить позиции у Моунъюа и двигаться на соединение с армией к северу. Бригада немедленно снялась с позиций и поспешила отступить. За ней отступили и остальные части. Таким образом, нижнее течение Чиндуина оказалось в руках у противника. Началась гонка - кто скорее успеет к переправе у Калевы. Английские части спешно стягивались в Шуэбо и двигались к перевалам по узкой дороге, которая пересекала на своем пути множество ручьев - чаунов, пересыхающих в сухой период и превращающихся в непреодолимые потоки во время муссонных ливней. Ливни должны были хлынуть со дня на день, и, если бы они застали армию в пути, выбраться из Бирмы ей бы не удалось - чауны вздуваются в считанные часы. К тому же в колоннах находилось немало повозок и грузовиков с ранеными и больными: Александер не хотел такого поражения, какое потерпел Персиваль в Сингапуре, - его задачей было сохранить личный состав армии.
      Вскоре после начала отступления командир китайской 38-й дивизии обратился к Александеру с просьбой разрешить его частям, которые все эти недели сражались бок о бок с английскими войсками и фактически спасли 1-ю бирманскую дивизию от разгрома при Енанджауне, идти вместе с англичанами. Александер на это не согласился. Он мотивировал отказ тем, что 38-я дивизия, которая прикрывает собой две другие китайские дивизии от японцев, может ухудшить их положение. Действительным мотивом отказа были опасения, что присутствие китайских частей вызовет нехватку продовольствия и заторы на дороге к Калеве. Более Александер не поддерживал связи с китайцами и об их дальнейшей судьбе не знал.
      Под давлением японских частей 38-я китайская дивизия начала отступать дальше к северу. В ночь с 3 на 4 мая все три китайские дивизии сконцентрировались в районе Шуэбо, где образовалось огромное скопление войск и беженцев. Японские самолеты расстреливали людей из пулеметов, все ближе гремела японская артиллерия, сминая арьергард 38-й дивизии. Единственная железнодорожная ветка, забитая поврежденными вагонами и паровозами, разбомбленная японцами, уже не функционировала. Здесь же, в Шуэбо, находился Стилуэлл, который отказался уходить вместе с Александером на Калеву, полагая, что его долг - оставаться с китайскими войсками. Даже когда в Шуэбо приземлился американский транспортный самолет, посланный, чтобы вывезти генерала, Стилуэлл отправил на нем большую часть штаба, а сам улететь отказался - он еще надеялся, что удастся что-то сделать. Рация Стилуэлла работала плохо - в китайских штабах, если и удавалось кого-то найти, царили уныние и полная неосведомленность. Правда, объявился генерал Ло: он не погиб в крушении на железной дороге и желал встретиться со Стилуэллом. Однако вечером, когда Стилуэлл приехал к китайскому генералу, того на месте уже не оказалось. В ту ночь Стилуэлл направил радиограмму генералу Маршаллу: "Контроль китайцев над своими частями ослаб. Убежден, что стоим на пороге полного крушения".
      Наутро Стилуэлл решил пробиваться на автомашинах к Мьичине. Вокруг него собрался отряд численностью более 100 человек, в котором были остатки его штаба, госпиталь Сигрейва с двумя докторами и 19 бирманскими медсестрами, охрана Стилуэлла (16 китайских солдат), несколько отставших от своих частей британских офицеров и чиновников и даже корреспондент. Двое суток этот отряд в окружении отступавших китайских частей пробирался на север, но дальше станции Индо пройти не смог - пришло известие, что Мьичина занята японцами. В любой момент японцы могли ворваться в растянувшееся на много километров скопление китайских войск. "В Индо, - вспоминают очевидцы, - исчезли последние следы порядка. Солдаты грабили и убивали, гражданские лица - умирали... Китайские солдаты, ехавшие на грузовиках, били прикладами по пальцам своих товарищей, которые пытались забраться в кузов. Впоследствии Стилуэлл скажет, что хаос в Индо был самым страшным зрелищем, которое ему пришлось наблюдать на Востоке. Он предупредил свой маленький отряд, что, может быть, придется отбиваться от своих".
      Стилуэлл пр'едложил спутникам идти тропами через горы в направлении речки Ую, притока Чиндуина, на ней соорудить плоты и спуститься к Хоумалину, а оттуда пробираться горами в Индию. Стилуэлл знал, что этот путь совершенно неизведан, что переход через перевалы слишком труден, что в любую минуту могут хлынуть муссонные ливни. Однако больше любых трудностей он опасался забитых беженцами дорог, по которым будут бежать китайские солдаты и английские дезертиры. Стилуэлл полагал, что небольшой отряд, в котором много женщин, имеет гораздо больше шансов уцелеть в борьбе с дикой природой, чем с людьми.
      На машинах отряд Стилуэлла доехал до гор. Здесь у начала тропы сожгли автомобили и все, что было трудно унести с собой. Затем Стилуэлл отправил в Индию последнюю радиограмму, в которой сообщал свой маршрут и просил встретить его отряд в Хоумалине. Он информировал также, что в ближайшие дни тысячи беженцев и китайских солдат пойдут через северные тропы, где нет пищи, и рекомендовал организовать снабжение - сбрасывать продовольствие с воздуха. Затем рация была разбита, и Стилуэлл обратился к своим товарищам с короткой речью, в которой предупредил их о трудностях многокилометрового пути по диким горам с перевалами высотой в 7 тыс. футов. К концу этого пути, заявил он, "многие из вас меня возненавидят. Чтобы выжить, мы должны проходить 14 миль в день". После этого он пошел впереди отряда с равномерной частотой 105 шагов в минуту и так прошагал две недели, несмотря на то что ему было 60 лет и у него сильно болела спина. Только его железной волей можно объяснить то, что из 114 человек, которые вышли за ним из Индо, не умер ни один, хотя дорога, которой они шли, была одной из самых трудных.
      Основная часть английской армии сравнительно быстро достигла берега Чиндуина напротив Калевы. Здесь уже ждали пригнанные с Иравади баржи, которые начали перевозить раненых и солдат к Калеве, откуда шла более или менее укатанная и расширенная индийскими дорожными рабочими дорога до г. Таму. Однако переправа оказалась трудной, так как японцы лишь немного отстали в этой гонке. Несмотря на то что японские катера, двигавшиеся вверх по Чиндуину, обстреливали и бомбили самолеты, присланные из Индии, японцы смогли к вечеру 9 мая высадить десант на восточном берегу реки, где скопились в ожидании переправы сотни машин и повозок, танков, пушек и тысячи солдат и беженцев, не считая трех тысяч больных и раненых, которых армия везла с собой. Японский отряд занял невысокую каменную гряду, которая господствовала над переправой, и начал обстреливать скопление машин и солдат. Попытки выбить японцев с гряды не увенчались успехом, поэтому было решено сжечь все машины, повозки, танки и отступать вверх по реке в надежде переправиться в другом месте. Был вечер, над Чиндуином собрались грозовые облака, и Слим приказал истратить все снаряды, прежде чем взорвать орудия, многие из которых доставили к Калеве на руках. "Началась такая артиллерийская канонада, какой нам еще ни разу не приходилось слышать в Бирме. Наконец пушки замолчали, и через пять минут мы начали отход. Огромные костры поглощали остатки снаряжения нашей армии, боеприпасы, амуницию, танки, грузовики, повозки - это была зловещая картина на фоне темнеющего неба, и горько было терять все на последнем шаге к Индии. Со стороны противника не раздавалось ни звука. Видимо, японцам тоже досталось".
      Японцы (а англичане не знали, что их задержала буквально горстка японских солдат) противника не преследовали, и все английские войска, переправившись через Чиндуин, двинулись к перевалу Таму и далее в Индию. Официально кампания в Бирме завершилась. Британская армия потеряла в ее ходе 13463 человека, японцы, по их данным, - около 5 тыс. На самом деле людские потери в Бирме были куда больше, чем в Сингапуре и на всех остальных театрах войны в Юго-Восточной Азии, вместе взятых. Никто не подсчитывал потери китайских войск, которые были куда большими, чем у англичан, никто не считал, сколько же погибло индийских беженцев и сколько - бирманцев, а это тоже сотни тысяч смертей...
      20 мая генерал Александер сдал командование армией, получив приличествующие случаю поздравления за блестящее спасение войск. В прощальной речи он сказал: "Разумеется, мы вернем себе Бирму - она часть Британской империи". После этого генерал, мысливший имперскими масштабами, отбыл на другие фронты, где умело сражался и даже стал фельдмаршалом. Но в Бирму он уже никогда не вернулся.
      Официальное окончание кампании в Бирме не означало действительного конца военных действий, 38-я китайская дивизия пробивалась на запад из Ванто, расположенного между Шуэбо и Индо, т. е. южнее пути, которым шел генерал Стилуэлл. Причем в отличие от английской армии эта дивизия отступала в непрерывных боях. Два ее полка перешли индийскую границу 24 мая, а последний полк, отбиваясь от японских войск в течение месяца, добрался до Импхала 30 мая.
      96-я китайская дивизия смогла пробиться сквозь японские заслоны на севере и через вечные снега Гималаев в районе Нонкая достигла Китая. Хуже всех пришлось остаткам 22-й дивизии, которые лишь в середине мая смогли оторваться от преследующих японцев и, двигаясь к северо-западу, прошли почти 500 км по диким отрогам Гималаев под непрерывными дождями, по колено в грязи, без всяких дорог. До г. Ледо у истоков Брахмапутры изможденные, умирающие от голода, голые, похожие на привидения солдаты добрались, когда никто уже их не ждал - в самом конце июля. Они провели в безлюдных горах два с половиной месяца.
      В мемуарах, исследованиях и даже официальных изданиях, посвященных первому периоду Второй мировой войны в Юго-Восточной Азии, можно встретить немало рассуждений о случайностях, повлиявших на исход кампании. В качестве явных ошибок союзного командования называются отказ от операции "Матадор", которая должна была привести к оккупации Южного Таиланда и воспрепятствовать высадке японских войск в Сингоре, решение адмирала Филипса повернуть к берегу и попытаться найти японский десант, допуск японской высадки на о-ве Сингапур и т. д. Примером подобных рассуждений может служить параграф в официальной английской истории войны, в котором подробно рассматриваются варианты действий адмирала Филипса и делается вывод, что если бы он смог сохранить свои корабли, то они стали бы центром соединенной эскадры и помешали бы японским десантам на последующих этапах кампании.
      Анализируя эти рассуждения, нельзя не заметить прежде всего, что европейцы совершали ошибки не потому, что хотели их совершить, а потому, что их принуждали к этому японские войска, которые превосходили их умением и желанием воевать. Независимо от гибели или спасения "Рипалза" и "Принца Уэльского", независимо от исхода битвы за Джохор, независимо от недостатка танков или численного превосходства англичан в Малайе они были обречены на поражение еще до начала кампании в политическом и моральном отношении. Недаром за три месяца боев в Юго-Восточной Азии было столько странных, даже невероятных случаев, когда хорошо вооруженные и обученные части английской армии бежали или сдавались небольшим японским отрядам - они терпели поражение раньше, чем вступали в бой.
      На судьбы кампании 1941-1942 гг. в Юго-Восточной Азии оказали решающее воздействие несколько факторов. Первым был тот, что война велась в колониальных странах, где европейские войска не только были лишены поддержки местного населения, но и отвергали такую поддержку даже в тех случаях, когда могли ее получить. Второй фактор - пораженчество, возникавшее от сознания того, что этот театр войны второстепенный и потому в конечном счете борьба бессмысленна. Сюда же можно отнести и фактор низкого боевого духа войск союзников, который слагался как от ненужности этой войны, так и от ее безнадежности. Последний важный фактор - военный. Превосходство японской армии в числе танков и самолетов, в авианосцах и боевой подготовке было результатом более передовых военных доктрин, разработанных на основе боевого опыта японской армии и изучения итогов предыдущей войны. Времени для того, чтобы противник смог научиться, японцы европейцам не дали. В результате они выиграли не только все сражения 1941-1942 гг., но и саму военную кампанию куда скорее и легче, чем сами рассчитывали. И неудивительно, что по мере продвижения вперед японцы были все более уверены в своей победе, а их противник все более убеждался в своем неминуемом поражении.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      Глава I. Оккупация
      Как уже отмечалось, в западноевропейской и американской исторической литературе события Второй мировой войны в Юго-Восточной Азии рассматриваются как конфликт между западными державами и японским милитаризмом, в то время как народам региона отводится в целом пассивная роль. Для этой литературы характерно также представление о ходе войны в Юго-Восточной Азии как о кривой с двумя пиками - большим, совпадающим с кампанией 1941-1942 гг., и вторым, не столь очевидным - кампанией 1945 г., ознаменовавшейся возвращением союзников. О периоде между этими пиками принято говорить походя; что касается жизни в оккупированных странах, то обычно описываются лишь грабеж и террор со стороны оккупационных войск на фоне бедствий и разорения населения.
      Союз японского милитаризма с германским фашизмом, стремление обоих этих режимов к мировому господству привели к естественному в исторической литературе феномену - рассмотрению их оккупационной политики в одной плоскости, к отождествлению ее целей и методов. Аналогии с европейской действительностью привели к терминологическим калькам. В частности, применительно к Юго-Восточной Азии употребляются термины "коллаборационизм", "движение Сопротивления" и т. п.; однако реалии Юго-Восточной Азии настолько отличаются от европейских, что зачастую терминология теряет объективное содержание.
      Разумеется, японская и гитлеровская "колониальные империи" имели общие черты, объяснимые не столько сходством породивших их режимов, сколько сходством объективных условий, в которых эти системы функционировали. Как германский Третий рейх, так и японская "сфера сопроцветания" создавались в условиях войны, интересы которой преобладали над стратегическими интересами. В результате планомерная эксплуатация завоеванных стран, подобная той, что осуществлялась, скажем, английскими и голландскими колонизаторами, по необходимости заменялась открытым, спешным и жестоким грабежом.
      Принципиальное различие между немецко-фашистской и японской оккупационной политикой заключалось в том, что целями Германии были ликвидация порабощенных народов или низведение их до положения рабов ради освобождения жизненного пространства, Япония же под маской "освобождения" стран Востока от господства "белых" колонизаторов старалась создать собственную вполне традиционную колониальную империю. Отсюда и различие сопротивления в этих странах. Если сопротивление германскому господству начиналось в первый же день агрессии и становилось борьбой за сам факт выживания народов Европы, то сопротивление японцам возникало обычно лишь после того, как принципы и заявленные цели захвата и "освобождения" вступали в разительное противоречие с реальным положением вещей.
      Из различия характера оккупации исходит и разное отношение оккупантов к административным кадрам и местным властям. Гитлеровцы разрушали государственную структуру оккупированных стран, порой привлекая к власти профашистские элементы, японцы же стремились опереться на старый колониальный аппарат и местных консервативных политиков либо сразу после завоевания, либо, как в Бирме, после недолгого периода заигрывания с радикальными кругами общества.
      Решение ликвидировать возникшую в Бирме в ходе военных действий систему местных органов власти было принято японским командованием, как только стало ясно, что военная кампания завершается в пользу Японии. Однако размах национально-освободительного движения и очевидная поддержка, которой пользовались в стране левые силы, заставляли искать путь, который исключил бы взрыв возмущения в Бирме. Поэтому японцы отказались от введения в стране прямого военного управления и стали срочно подыскивать кандидатуры людей, которых можно было поставить во главе местной администрации, послушной японцам и в то же время пользующейся достаточным авторитетом у бирманцев. Наряду с этим японское командование твердо решило ликвидировать АНБ, которая, как бы плохо она ни была вооружена и организована, представляла опасную силу.
      Разочарование в японских союзниках увеличивалось в рядах бирманской армии с каждым днем. Уже в начале кампании бирманские офицеры выражали недовольство тем, что всеми делами в их армии заправляют японцы. Первый "бунт" в верхушке АНБ, когда офицеры обратились к Судзуки с письмом, требующим отстранить японских командиров от власти, привел к компромиссу - власть японских инструкторов была несколько ограничена и Аун Сана назначили командующим армией. Однако по мере того как японская армия устанавливала контроль над страной, АНБ и такинам все чаще приходилось сталкиваться с "кэмпейтай". Начались аресты среди бирманцев, которых подозревали в коммунистических симпатиях либо в антияпонских действиях и настроениях. Историк Ба Тан полагает, что примерно три четверти таких арестов были вызваны доносами бывших чиновников колониальной администрации, недовольных действиями новых органов власти. Многие офицеры АНБ подумывали о том, чтобы обратить оружие против японцев, основные силы которых были заняты на фронте. К подобной идее склонялся, в частности, командир батальона в Аракане Во Ян Аун.
      Стычки с японцами, опасения за судьбу комитетов, оставленных в тылу, и беспокойство по поводу того, каким мыслят в японском штабе будущее Бирмы, все это привело Аун Сана к решению покинуть фронт и направиться в Мандалай. Аун Сану и его ближайшим соратникам уже было ясно, что союз с Японией явился ошибкой, которая может иметь трагические последствия для судеб их страны. Как только Аун Сан покинул армию, которая стояла под Бамо, начались новые трения между японскими офицерами и командованием армии, в результате чего заместитель Аун Сана полковник Бо Зея был арестован "кэмпейтай" и подвергнут пыткам. Лишь вмешательство представителя Судзуки, заставившего освободить арестованных бирманских офицеров, предотвратило восстание бирманской армии.
      В Мандалае Аун Сан встретил полковника Бо Ле Я, командовавшего тылом АНБ, и узнал от него немало неприятного о состоянии дел в тылу, где японцы уже начали разгонять комитеты, учрежденные армией. Со своими заместителями Аун Сан даже обсуждал возможность ухода частей АНБ в Китай, с тем чтобы вести оттуда войну против Японии. На совещании Аун Сана с полковником Бо Не Вином, а также руководителями коммунистов Тан Туном и Теин Пе Мьином было решено любой ценой сохранить армию и возможность организованного сопротивления. Вместе с тем коммунисты, известные своими антияпонскими настроениями, должны были немедленно скрыться и начать подпольную деятельность (за одним из них, Теин Пе Мьином, японцы шли по пятам и даже арестовали и подвергли пыткам совершенно случайного человека, его тезку).
      Аун Сан понимал, что успешное восстание в условиях, когда Япония торжествует на всех фронтах, в Бирму только что введены свежие японские дивизии, а народ считает АНБ союзником японцев, невозможно. Он понимал также, что тридцатитысячную АНБ японцы не согласятся содержать, что она им не нужна и даже опасна. Полковник Маун Маун, прошедший с Аун Саном всю кампанию 1942 г., пишет: "В то время никто не был готов к восстанию. Многие разочаровались, и большинство согласны были смириться с судьбой. Некоторые из молодых офицеров возмутились, но Аун Сан... жестоко отчитал их и приказал положиться на его руководство".
      У японского командования к этому времени уже почти не было сомнений, кого поставить во главе бирманской администрации. Человек этот должен был быть известен своим национализмом, не слишком связан с англичанами, быть близким к японцам и достаточно послушным. Аун Сан для этой роли не годился - он не устраивал правые круги бирманского общества, с которыми японцы все активнее сближались, был непокорен и, по сообщениям "кэмпейтай", не прерывал связей с коммунистами и другими подпольщиками. По той же причине не подходили японцам лица, близкие по взглядам к Аун Сану. Правый такин Тун О, продержавшийся несколько месяцев на месте администратора в Рангуне, не пользовался популярностью. У Со, вождь партии "Мьочит" и последний премьер Британской Бирмы, находился в тюрьме в Кении, другие известные политики были вывезены англичанами в Индию. Следовательно, выбор неизбежно падал на Ба Мо.
      Ба Мо во время войны был переведен англичанами из мандалайской тюрьмы на север, в небольшой горный город Могоу, поближе к китайской границе и подальше от линии фронта. Англичане также понимали значение Ба Мо как вывески для любого антианглийского режима и намеревались вывезти его в Индию, где, как они не без основания полагали, он стал бы послушным проанглийским политиком.
      В это время интерес к бирманским лидерам, находившимся в английских тюрьмах, начали проявлять китайские генералы. Чунцинское правительство считало наилучшим вариантом для себя Бирму, свободную от англичан, но зависимую в той или иной степени от Китая. В марте 1942 г. Ба Мо, находившийся в Могоу, узнал, что с ним намерен встретиться генерал Ван, чтобы склонить Ба Мо отправиться в Чунцин и оттуда возглавить борьбу бирманцев против Японии. Впоследствии Ба Мо получил от Вана письмо с подтверждением этого предложения. Однако в то время Ба Мо уже твердо решил сделать ставку на союз с Японией и на китайские предложения даже не стал отвечать. Иной была реакция на эти предложения одного из лидеров "Добама асиайон", Такина Ну, и коммунистов Такина Со и Такина Чжо Сейна, находившихся в мандалайской тюрьме. Они согласились отправиться в Чунцин, чтобы с территории Китая организовать антияпонское сопротивление. Более того, в последние дни английского господства в Бирме китайцам удалось добиться от англичан согласия на освобождение левых лидеров. На китайской машине они пытались прорваться на север, однако дорога была настолько забита транспортом, что им пришлось вернуться назад. А через несколько дней Мандалай пал и туда вступили японцы. Несколько коммунистов и левых такинов смогли пробиться в Китай позднее.
      13 апреля 1942 г. Ба Мо с помощью жены и друзей удалось бежать из тюрьмы в Могоу и скрыться в небольшой деревне племени палаунов, где он намеревался дождаться японцев. Через несколько дней Ба Мо, в сопровождении охраны начал пробираться горными дорогами на юг, пока не добрался до городка, уже занятого японцами. Найдя где-то настенный календарь со своим портретом, Ба Мо явился в японскую комендатуру и предъявил его офицеру как доказательство того, что он бывший премьер-министр Бирмы. Чтобы доказать свою лояльность, он непрестанно выкрикивал "Банзай!". Тем не менее первый визит был неудачен, и лишь на следующий день Ба Мо удалось найти японского полковника, который знал английский язык и даже слышал о том, что агенты "кэмпейтай" прочесывают окрестные горы, разыскивая этого весьма нужного Японии человека.
      К началу июня японцам удалось собрать известных бирманских политиков, которые по разным причинам были склонны к сотрудничеству с ними. Одни из них, как Аун Сан и его соратники, полагали, что это даст возможность сохранить силы для будущей антияпонской борьбы, неизбежность которой уже тогда была для них очевидной. Другие, подобно Ба Мо, рассчитывали, что будущее Бирмы зависит от доброго расположения Японии и служения ей в интересах Бирмы (и, разумеется, их собственных).
      На совещании японцев с бирманскими лидерами, состоявшемся в Мемьо, Аун Сану пришлось пойти на ряд уступок. 5 июня он был вынужден согласиться с японским приказом о запрещении АНБ вмешиваться в политику, что означало смертный приговор местным комитетам, созданным по всей стране. Согласие это, как и сам приказ, были, в общем, констатацией того, что уже произошло. К июню многие из комитетов были разогнаны японцами, которые устанавливали в областях и районах собственную администрацию. Тогда же, в июне, японцы ввели войска в дельту Иравади и жестокими мерами прекратили карено-бирманские столкновения.
      Следующим шагом была ликвидация АНБ как крупной вооруженной силы. Добившись от командования АНБ и набиравшего силу Ба Мо согласия на эту меру, японцы все же опасались волнений в бирманских частях. Поэтому в июле подразделения АНБ были разведены на несколько сборных пунктов якобы для переформирования и получения нового оружия и обмундирования. Там им и было объявлено, что армия распускается по домам. Вопреки ожиданиям, никаких выступлений не произошло. Среди причин этого были и военные - части АНБ были разрозненны и окружены японскими войсками, и пропагандистские - одновременно с роспуском АНБ было объявлено, что создается Армия обороны Бирмы, куда могут записываться добровольцы, т. е. речь идет лишь о перестройке армии. Главной же причиной было то, что война уже закончилась, англичане были изгнаны из страны и крестьяне, составлявшие большинство в АНБ, думали в основном о своих семьях и хозяйствах, тем более что из деревень все чаще приходили тревожные вести. Поэтому в большинстве случаев, получив 100 рупий наградных, солдаты с облегчением сдавали оружие и разъезжались по домам.
      В новой армии должно было остаться лишь 2700 человек, и находиться они должны были под строгим надзором японских инструкторов и офицеров. Характерно, что уже к концу 1942 г. японцы предложили Аун Сану увеличить численность армии, которая была нужна для несения внутренней службы, до 7500 человек, но обнаружилось, что набрать добровольцев в нее трудно - во всяком случае, в ближайшие месяцы сделать это не удалось. В глазах бирманцев армия потеряла престиж национальной, освободительной организации. Требовалось время, чтобы она вновь стала центром сопротивления.