Аня из Шумящих Тополей

      Ане она нравилась. В начале этого вечера Аня была утомлена и смотрела на мир немного пессимистично, как это бывает после долгих часов однообразной работы в классе, но теперь почувствовала себя отдохнувшей. Что подействовало на нее — дующий в окно майский ветерок, напоенный сладким ароматом цветущих яблонь, или болтовня Хейзл, — она вряд ли могла бы сказать. Вероятно, то и другое вместе. Хейзл вызывала у Ани воспоминания о собственной ранней юности с ее восторгами, идеалами, романтическими видениями.
      Хейзл схватила Анину руку и благоговейно прижалась к ней губами.
      — Я ненавижувсех, кого вы любили до меня, мисс Ширли. Я ненавижу всех, кого вы любите сейчас.Я хочу владеть вами безраздельно.
       —Не кажется ли тебе, дорогая, что ты несколько неразумна? Ведь сама ты любишь не только меня. Как насчет Терри, например?
      — Ах, мисс Ширли, именно об этом я и хотела с вами поговорить. Я больше не могу выносить это молча. Не могу! Я должнас кем-нибудь поговорить — с кем-нибудь, кто понимает.Позавчера вечером я вышла из дома и все ходила и ходила вокруг пруда всю ночь… Ну, почти всю; до двенадцати, во всяком случае. Я выстрадала все, все.
      Хейзл выглядела так трагично, как только позволяли ей круглое бело-розовое лицо, обрамленные длинными ресницами глаза и ореол золотистых кудрей.
      — Что ты, Хейзл, дорогая! Я думала, вы с Терри так счастливы теперь, когда все решено.
      В том, что Аня так думала, не было ее вины. На протяжении предыдущих трех недель в разговорах с ней Хейзл бурно восторгалась Терри Гарландом, поскольку позиция Хейзл заключалась в следующем: какой смысл иметь поклонника, если нельзя с кем-нибудь о нем поговорить?
      —  Всетак думают, — с глубокой горечью отозвалась Хейзл. — Ах, мисс Ширли, жизнь, похоже, полна неразрешимых проблем. Иногда у меня такое чувство, словно я хотела бы лечь где-нибудь — где угодно, —сложить руки и никогда больше ни о чем не думать.
       —Но, моя дорогая девочка, что же случилось?
      — Ничего… и все.Ах, мисс Ширли, можномне рассказать вам об этом? Можномне излить вам всю мою душу?
      — Конечно, дорогая.
      — Мне, право же, негде излить душу, — жалобно продолжила Хейзл. — Если, конечно, не считать моего дневника. Вы позволите мне показать вам когда-нибудь мой дневник, мисс Ширли? В нем я раскрываюсь до конца. И все же я не могу писать о том, что горит в моей душе. Это… это душитменя!
      Хейзл драматическим жестом схватилась за горло.
      — Конечно, я посмотрю твой дневник, если ты этого хочешь. Но что же вышло между тобой и Терри?
      — Ax, Терри! Мисс Ширли, поверите ли вы мне, если я скажу, что Терри кажется мне незнакомым?Незнакомым! Кем-то, кого я никогда прежде не видела, — добавила Хейзл, чтобы тут не могло быть никакой ошибки.
      — Но, Хейзл, я думала, ты любишь его. Ты говорила…
      — О, я знаю. Я тоже думала,что люблю его. Но теперь я понимаю, что все это была ужасная ошибка. Ах, мисс Ширли, вы не можете представить, как тяжеламоя жизнь… как невыносима.
       —Мне тоже знакомо это состояние, — сказала Аня сочувственно, вспоминая Роя Гарднера.
      — Ах, мисс Ширли, я уверена, что люблю его не настолько глубоко, чтобы выйти за него замуж. Я осознала это теперь — теперь, когда слишком поздно. Просто меня околдовал лунный свет, и мне показалось, что я люблюТерри. Я уверена, что если бы не луна, я попросила бы дать мне время подумать. Но у меня просто вскружилась голова. Теперь я это понимаю. Ах, я убегу! Я сделаю что-нибудь отчаянное!
      — Но, Хейзл, дорогая, если ты чувствуешь, что совершила ошибку, почему не сказать ему прямо…
      — Ах, мисс Ширли, я не могу! Это убило бы его; он просто обожает меня. Право же, нет никакого выхода из этого положения. А Терри начинает говорить о свадьбе. Только подумайте, ведь я еще совсем ребенок! Мне всего лишь восемнадцать. Все друзья, которым я сказала по секрету о моей помолвке, поздравляют меня, и это такой фарс! Они считают Терри завидным женихом, так как он получит десять тысяч долларов, когда ему исполнится двадцать пять. Эти деньги оставила ему его бабушка. Как будто меня интересует такая презренная вещь, как деньги! Ах, мисс Ширли, почемуэто такой корыстный мир? Почему?
       —Я полагаю, что он корыстен в некоторых отношениях, но не во всех, Хейзл. А если у тебя такие чувства к Терри… что ж, все мы совершаем ошибки. Порой бывает очень трудно разобраться в собственных желаниях…
      — Ах, не правда ли? Я знала,что вы поймете. Я и вправду думала, что люблю его, мисс Ширли. Когда я впервые увидела его, то просто сидела и не сводила с него глаз целый вечер. Волнынакатывали на меня, когда наши взгляды встречались. Он был таккрасив… хотя даже тогда я подумала, что волосы у него чересчуркудрявые, а ресницы слишком белесые. Одно это должно было предостеречь меня. Но я всегда и во все вкладываю всю свою душу. Я такая впечатлительная. Я ощущала легкую дрожь восторга всякий раз, когда он близко подходил ко мне. А теперь я не чувствую ничего. Ничего!Ах, мисс Ширли, я постарела за эти последние недели. Постарела!Я почти ничего не ем, с тех пор как помолвлена. Мама могла бы это подтвердить. Я уверена,что не настолько люблю его, чтобы выйти за него замуж. В чем другом я еще могу сомневаться, но этоя знаю твердо.
      — Тогда тебе не следует…
      — Даже в тот лунный вечер, когда он сделал мне предложение, я думала о том, какое платье надену, когда пойду на маскарад к Джоуне Прингль. Я думала, как было бы чудесно нарядиться «королевой мая» и прийти в бледно-зеленом платье с темно-зеленым поясом, в венке из бледно-пунцовых роз и с жезлом, увитым малюсенькими розочками и увешанным розовыми и зелеными лентами. Это было бы прелестно, правда? А потом дядя Джоуны взял да и умер, и она не смогла устроить маскарад, так что все было зря… Но суть в том, что если мои мысли так блуждали, я, очевидно, не была влюблена в него, не правда ли?
      — Не знаю. Наши мысли иногда играют с нами странные шутки.
      — На самом деле, мисс Ширли, я не думаю, что мне когда-нибудь вообще захочется выйти замуж. У вас случайно нет под рукой палочки из апельсинового дерева? Спасибо. Что-то ногти у меня становятся немного шероховаты. Я вполне могу отполировать их, пока разговариваю с вами. Не правда ли, это прелестно — поверять друг другу свои тайны? У человека редко появляется такая возможность. Мир всегда бесцеремонно нарушает наше уединение… Так о чем я говорила? Ах да, Терри. Что мне делать, мисс Ширли? Мне нужен ваш совет! Ах, я чувствую себя, точно в капкане!
      — Но, Хейзл, это так просто…
      — Ах, совсем не просто, мисс Ширли. Все ужасно запутанно. Мама невероятно довольна, но тетя Джин — нет. ЕйТерри не нравится, а все говорят, что она очень проницательна. И вообще, я не хочу ни за кого выходить замуж. Я честолюбива. Я хочу иметь профессию. Иногда мне кажется, что я хотела бы стать монахиней. Разве не чудесно быть невестой Неба? Католическая церковь, на мой взгляд, такживописна. Вы согласны? Хотя, разумеется, я не католичка, и к тому же я полагаю, это вряд ли можно назвать профессией… Я всегда чувствовала, что мне понравилось бы быть сестрой милосердия. Это такая романтичная профессия, не правда ли? Разглаживать пылающие чела и все такое, и какой-нибудь красивый пациент-миллионер влюбляется в тебя и увозит на Ривьеру проводить медовый месяц на вилле, обращенной к утреннему солнцу и голубому Средиземному морю. Я виделасебя там. Глупые мечты, быть может, но какие сладкие! Я не могу отказаться от них ради такой прозаичной действительности, как брак с Терри Гарландом и устройство своего дома в Саммерсайде!
      Хейзл содрогнулась при одной мысли об этом и критически взглянула на очередной ноготь.
       —Я полагаю… — начала было Аня.
      — Понимаете, мисс Ширли, у нас с ним нет ничего общего. Его не волнуют поэзия и романтичность, а они сама моя жизнь.Иногда мне кажется, что я, должно быть, реинкарнация Клеопатры … или, может быть, Елены Прекрасной . Во всяком случае, одного из тех томных, обольстительных созданий. У меня такие чудесные мысли и чувства. И если это не объяснение, то, право, не знаю, откуда бы им взяться. А Терри такой ужасно прозаичный. Уж он-то не может быть ничьей реинкарнацией. И то, что он сказал, когда узнал о пере Веры Фрай, доказывает это. Ведь правда, мисс Ширли?
      — Я ничего не слышала о пере Веры Фрай, — терпеливо ответила Аня.
      — Неужели? Мне казалось, я уже рассказывала вам об этом. Я столько всего вам рассказывала. Жених Веры подарил ей птичье перо для письма. Оно выпало из вороньего крыла, а он его подобрал. И он сказал Вере: «Пусть всякий раз, когда ты пользуешься этим пером, твой дух воспаряет к небесам, подобно той птице, что когда-то носила его». Разве не чудесно? Но Терри сказал, что перо очень быстро придет в негодность, особенно если Вера пишет так же много, как говорит, и что — во всяком случае на его вгляд — вороны не воспаряют к небесам. Он совершенно не понял, в чем был смысл этого подарка, не понял самого существенного.
      — А в чем был его смысл?
      — Ах, ну… ну… понимаете, воспарить.Убежать от всего земного. Вы обратили внимание на кольцо Веры? Сапфир. Мне кажется, сапфиры слишком темные для кольца невесты. Я предпочла бы такое милое, романтичное колечко из жемчужинок, как у вас. Терри хотел сразу дать мне кольцо, но я сказала: «Подождем немного». Это напоминало бы оковы… так неотвратимо,понимаете. У меня не было бы такого чувства, если бы я действительно любила Терри, не правда ли?
      — Боюсь, что так.
      — Как это чудесно —рассказать кому-нибудь о том, что действительно чувствуешь! Ах, мисс Ширли, если бы я только могла снова оказаться свободной, чтобы искать сокровенный смысл жизни! Терри не понял бы, что я имею в виду, если бы я сказала этоему. И я знаю, он ужасно вспыльчивый: все Гарланды такие. Ах, мисс Ширли, если бы вы только поговорили с ним, рассказали ему, что я чувствую… Он считает вас и просто чудесной.Он вас послушается.
      — Хейзл, дорогая моя девочка, да как же я могла бы это сделать?
      — Не понимаю, почему нет. — Хейзл кончила полировать последний ноготь и с трагическим видом отложила палочку апельсинового дерева. Если уж вы не сможете, то нет спасения нигде.Но я никогда, никогда,НИКОГДА не смогу выйти замуж за Терри Гарланда.
      — Если ты не любишь Терри, тебе следует пойти и сказать ему об этом, несмотря на то что ему будет очень тяжело. Когда-нибудь, Хейзл, дорогая, ты встретишь человека, которого сможешь полюбить по-настоящему. Тогда у тебя не будет никаких сомнений. Ты будешь знать,что любишь его.
      — Я никогда больше никогоне полюблю, — заявила Хейзл с холодным спокойствием. — Любовь приносит только горе. Хоть я и молода, этоя усвоила. Какой чудесный сюжет для одного из ваших рассказов, не правда ли, мисс Ширли?.. Ах, мне пора. Я понятия не имела, что уже так поздно. Мне настольколучше, после того как я открылась вам… «в стране теней души коснулась вашей», как говорит Шекспир.
      — Мне кажется, это сказала Полина Джонсон, — мягко заметила Аня.
      — Ну, я знала, что это был кто-то, кто жил.Думаю, мисс Ширли, что сегодня я смогу заснуть. Я почти не спала с тех пор, как обнаружила, что помолвлена с Терри… не имея ни малейшегопонятия о том, как это произошло.
      Хейзл взбила волосы и надела шляпку, подшитую розовой тканью до краешков полей и с гирляндой розовых цветочков вокруг тульи. В этой шляпке она была так умопомрачительно хороша, что Аня не удержалась и поцеловала ее, восхищенно заметив:
      — Ты прелестнейшее создание, дорогая.
      Хейзл стояла совершенно неподвижно. Затем она возвела глаза к потолку и устремила взгляд прямо сквозь него и сквозь чердак над башней, ища звезды в небесах.
      — Я никогда, никогдане забуду это чудесныймиг, мисс Ширли, — пробормотала она восторженно. — У меня такое чувство, словно моя красота — если я действительно красива — была освящена.Ах, мисс Ширли, вы не знаете, как это ужасно — считаться красавицей и всегда бояться, что когда люди увидят тебя, ты покажешься им не такой хорошенькой, какой слывешь. Это пытка.Иногда я просто умираюот унижения, так как мне кажется, что они разочарованы. Возможно, это только мое воображение. У меня такое богатое воображение — слишкомбогатое, чтобы это было мне на пользу. Понимаете, я вообразила,что влюблена в Терри. Ах, мисс Ширли, вы чувствуетеаромат цветущих яблонь?
      Нос у Ани был, так что она чувствовала.
      — Просто божественный,правда? Надеюсь, в раю будут сплошьцветы. Человек мог бы быть необыкновенно хорошим, если бы жил в лилии, не правда ли?
      — Боюсь, это его немного сковывало бы, — с лукавой строптивостью заявила Аня.
      — Ах, мисс Ширли, не смейтесь, не смейтесьнад вашей маленькой обожательницей! От язвительных слов я просто вяну,как лист.
      — Ну, вижу, она еще не заговорила вас до смерти, — заметила Ребекка Дью, когда Аня вернулась, проводив Хейзл до конца переулка Призрака. — Не понимаю, как вы ее выносите.
      — Она нравится мне, Ребекка, в самом деле нравится. Я сама была в детстве ужасной трещоткой. Интересно, казались ли мои речи тем, кто меня слушал, такими же глупыми, какими кажутся мне иногда речи Хейзл?
      — Я не знала вас, когда вы были ребенком, но уверена, что такой, как она, вы не были, — заявила Ребекка. — Потому что, как бы вы ни выражали свои мысли, вы говорили то, что думали, а Хейзл Марр — нет. Она просто-напросто снятое молоко, изображающее из себя сливки.
      — О, разумеется, она немного рисуется, как большинство девушек, но мне кажется, кое-что она говорит вполне искренне, — сказала Аня, думая о Терри.
      Вероятно, именно потому, что сама Аня была невысокого мнения об упомянутом Терри, она решила, что все, сказанное о нем Хейзл, было сказано совершенно серьезно и что Хейзл порывает с ним, несмотря на десять тысяч долларов, оставленных ему в наследство его бабушкой. Аня считала Терри симпатичным, но довольно слабохарактерным молодым человеком, который влюбился бы в первую же хорошенькую девушку, какая вздумала бы строить ему глазки, и с равной легкостью влюбился бы в следующую, если бы красавица номер один отвергла его или слишком надолго оставила в одиночестве.
      Аня довольно часто встречала Терри той весной, поскольку, по настоянию Хейзл, обычно сопровождала влюбленных для приличия. Ей было суждено видеться с ним еще чаще: Хейзл уехала в Кингспорт навестить друзей, и в ее отсутствие Терри почувствовал особую привязанность к Ане — брал ее на прогулки в своей двуколке, провожал домой с вечеринок и танцев. Они были приблизительно одного возраста и называли друг друга «Аня» и «Терри», хотя Аня испытывала к нему почти материнские чувства. Терри было чрезвычайно лестно, что «умной мисс Ширли», очевидно, нравится его общество, и во время вечеринки у Мэй Коннели, в залитом лунным светом саду среди теней раскачиваемых ветром акаций он сделался до того сентиментален, что Ане пришлось насмешливо напомнить ему об отсутствующей Хейзл.
      — А, Хейзл! — отозвался Терри. — Этот ребенок!
      — Ты помолвлен с «этим ребенком», не так ли? — строго сказала Аня.
      — Не то чтобы помолвлен… так… всего лишь маленькое увлечение. Я… я думаю, просто мне вскружил тогда голову лунный свет.
      Аня торопливо рассуждала: если Хейзл действительно так мало значит для Терри, будет гораздо лучше избавить девочку от него. Вероятно, это ниспосланная небесами возможность вывести их обоих из глупейшего затруднительного положения, в которое они сами себя поставили и из которого ни один из них, принимая все со смертельной серьезностью юности, не знал, как выпутаться.
      — Конечно, — продолжил Терри, неправильно истолковав ее молчание, — я готов признать, что попал в несколько неловкое положение. Боюсь, Хейзл приняла меня чуточку слишком всерьез, а я не знаю, как лучше вывести ее из заблуждения.
      Аня, всегда склонная действовать под влиянием первого побуждения, приняла самый что ни на есть материнский вид.
      — Терри, вы двое детей, играющих во взрослых. На самом деле Хейзл любит тебя ничуть не больше, чем ты ее. Очевидно, лунный свет подействовал на вас обоих. Она хочет снова быть свободна, но не решается сказать об этом, так как боится тебя обидеть. Она просто романтичная девочка с путаницей в голове, а ты мальчик, влюбленный в любовь, и когда-нибудь вы оба хорошенько посмеетесь над собой.
      «Кажется, я выразила все это очень мило», — , не без самодовольства подумала Аня.
      Терри глубоко вздохнул.
      — Ты сняла большую тяжесть с моей души, Аня. Конечно, Хейзл — милая крошка. Мне очень не хотелось обижать ее, но вот уже несколько недель, как я осознал свою… нашу ошибку. Когда встречаешь женщину…ту женщину… Ты же еще не идешь в дом, Аня? Неужели весь этот чудный лунный свет пропадет зря? Ты похожа на белую розу в свете луны… Аня…
      Но Аня исчезла.

11

      Аня, тихим июньским вечером проверявшая экзаменационные работы в своей башне, сделала паузу, чтобы вытереть нос. Она вытирала его в тот вечер так часто, что он сделался ярко-красным и к нему было больно прикасаться. Все дело в том, что Аня стала жертвой очень сильного и очень неромантичного насморка. Он не позволял ей радоваться ни нежно-зеленому небу над Ельником, ни серебристо-белой луне, висящей над Королем Бурь, ни дурманящему запаху сирени под окном, ни снежно-белым, с голубыми прожилками, ирисам в вазе на ее столе. Этот насморк омрачал все ее прошлое и бросал тень на все ее будущее.
      — Насморк в июне — это аморально, — сказала, она Васильку, в размышлении сидевшему на подоконнике. — Но через две недели я буду в моих дорогих Зеленых Мезонинах, и мне уже не надо будет пыхтеть над экзаменационными работами, полными глупейших ошибок, и вытирать свой измученный нос. Подумай об этом, Василек!
      Очевидно, Василек подумал об этом. Возможно, он подумал и о том, что юная леди, торопливо шагающая по выложенной каменными плитами дорожке к Шумящим Тополям, выглядит не по-июньски сердитой и раздраженной. Это была Хейзл Марр, только накануне возвратившаяся из Кингспорта. Несколько минут спустя, явно весьма взволнованная, она стремительно ворвалась в комнату в башне, не ожидая ответа на свой резкий стук в дверь.
      — Как, Хейзл, дорогая (апчхи!),ты уже вернулась из Кингспорта? Я не ждала тебя раньше следующей недели.
      — Да уж, наверное, не ждали! — язвительно сказала Хейзл. — Да, мисс Ширли, я вернулась.И что же я нахожу? Что вы делаете все, что в ваших силах, чтобы отбить у меня Терри… и это вам почти удалось!
      — Хейзл! (Апчхи!)
       —О, я знаю все! Вы сказали Терри, что я не люблю его, что я хочу разорвать нашу помолвку — нашу священнуюпомолвку!
      — Хейзл, детка! (Апчхи!)
       —О, можете глумиться надо мной — глумиться над всем. Но не пытайтесь ничего отрицать. Вы сделали это, и сделали намеренно.
       —Конечно сделала. Ты просила меня об этом.
      — Я… вас… просила!
      — Ну да, здесь, в этой самой комнате. Ты сказала мне, что не любишь его и никогда не смогла бы выйти за него замуж.
      — О, вероятно, просто у меня было такое настроение. Я и представить не могла, что вы примете мои слова всерьез. Я думала, что уж вы-то поймете мою артистическую натуру. Разумеется, вы на сто лет старше меня, но даже вы наверняка еще не забыли, как сумбурно девушки говорят… чувствуют. Вы, притворявшаяся моим другом!
      «Это, должно быть, дурной сон», — подумала бедная Аня, вытирая нос.
      — Сядь, Хейзл, прошу!
      — Сесть! — Хейзл стремительно расхаживала взад и вперед по комнате. — Как могу я сесть? Кто мог бы сидеть, когда вся его жизнь лежит вокруг него в руинах? О, если такими делает людей возраст — завидующими счастью молодых и стремящимися его разрушить, — я буду молиться о том, чтобы никогда не стареть.
      У Ани вдруг зачесалась рука дать Хейзл пощечину — странное, отвратительное, примитивное желание. Она подавила его столь молниеносно, что никогда потом не могла поверить, что действительно ощутила нечто подобное. Однако она сочла, что какое-то мягкое наказание все же необходимо.
      — Если ты, Хейзл, не можешь сесть и говорить разумно, то я хочу, чтобы ты ушла. (Очень сильное апчхи.)У меня много работы. {An… an… чхи!)
      — Я не уйду, пока не скажу вам, что я о вас думаю. О, я знаю, что могу винить во всем только себя. Я должна была знать… и я знала.Я инстинктивно почувствовала, когда впервые увидела вас, что вы опасная.Эти рыжие волосы, эти зеленые глаза! Но мне никогда и в голову не приходило, что вы дойдете до того, чтобы ссорить меня с Терри. Я думала, что вы, по крайней мере, христианка.Я никогда не слышала,чтобы кто-нибудь так поступал. Что ж, вы разбили мое сердце… если вы находите в этом какое-то удовлетворение.
      — Ты маленькая дурочка…
      — Я не желаю разговаривать с вами! О, мы с Терри были так счастливы, прежде чем вы все испортили! Я была так счастлива… первая из нашей компании помолвлена! У меня даже было продумано все, что касается свадьбы: четыре подружки в прелестных бледно-голубых платьях с оборками, обшитыми черной бархатной ленточкой. Так эффектно!О, даже не знаю, чего я испытываю к вам больше — ненависти или презрения! О, как могливы поступить со мной таким образом… когда я так любилавас… так полагаласьна вас… так верилав вас!
      Голос Хейзл прервался, глаза наполнились слезами. Она изнеможенно опустилась в кресло-качалку.
      «У тебя больше не осталось восклицательных знаков, — подумала Аня, — но запас подчеркиваний неистощим».
      — Это совершенно убьет бедную мамочку, — всхлипнула Хейзл. — Она была так довольна… Всебыли так довольны… Все считали, что это идеальная партия. О, сможет ли что-нибудьхоть когда-нибудь быть таким, как прежде?
      — Подожди следующего лунного вечера и попробуй еще раз, — мягко сказала Аня.
      — О да, смейтесь, мисс Ширли… смейтесь над моими страданиями. У меня не было ни малейшего сомнения, что вы найдете все это забавным, очень забавным! Вы не знаете, что такое страдание! Это ужасно… ужасно!
      Аня взглянула на часы и чихнула.
      — Тогда не страдай, — посоветовала она Хейзл без всякого сочувствия.
      —  Будустрадать. Мои чувства очень глубоки. Конечно, мелкиенатуры не страдали бы. Но я рада, что, какой бы я ни была, я не мелкая. Имеете ли вы, мисс Ширли, хоть какое-нибудьпредставление о том, что значит любить? По-настоящему глубоко, чудесно любить? А потом довериться и быть обманутой? Я ехала в Кингспорт такаясчастливая, любящая весь мир! Я велела Терри быть внимательным к вам, пока меня нет, чтобы вы не чувствовали себя одинокой. И вчера вечером я приехала домой такаясчастливая. А он сказал мне, что больше не любит меня, что все это была ошибка — ошибка! — и что высказали ему, будто я не люблю его и хочу быть свободна!
      — Мои намерения были вполне благородными, — засмеялась Аня. Ее озорное чувство юмора пришло ей на выручку, и она смеялась столько же над собой, сколько над Хейзл.
      — О, как я только пережила эту ночь! — в исступлении продолжала Хейзл. — Я все ходила и ходила по комнате. И вы не знаете — вы не можете даже вообразить, —что я вынесла сегодня. Мне пришлось сидеть и слушать — да-да, слушать, —как люди говорят о безумной страсти Терри к вам.О, люди наблюдали за вами! Онизнают, что вы делали. Но зачем? Зачем?Вот чего я не могупонять. У вас есть свой жених, почему же вы не захотели оставить мне моего? Что вы имеете против меня? Что я вам сделала?
       —Я думаю, — сказала окончательно выведенная из себя Аня, — что вас с Терри нужно как следует отшлепать. Если бы ты не была слишком раздражена, чтобы прислушаться к доводам рассудка…
      — О, я не раздражена,мисс Ширли, я лишь оскорблена —глубоко оскорблена, — возразила Хейзл, в голосе ее явно слышались слезы. — Я чувствую, что меня предали во всем —и в дружбе, и в любви. Что ж, говорят, что после того как сердце разбито, не испытываешь страданий. Надеюсь, что это правда, но боюсь, все окажется не так.
      — А что же стало с твоими честолюбивыми мечтами, Хейзл? Как насчет пациента-миллионера и медового месяца на вилле у голубого Средиземного моря?
      — Понятия не имею, о чем вы говорите, мисс Ширли. Я совсем не честолюбива. Я не из этих отвратительных новых женщин. Моейвысочайшей мечтой было стать счастливой женой и устроить счастливый дом для моего мужа. Это быломоей мечтой! Было!Подумать только, я должна говорить об этом в прошедшем времени! Что ж, нельзя доверять никому!Это я поняла. Горький, горький урок!
      Хейзл вытерла глаза, Аня — нос, а Василек с выражением мизантропа созерцал вечернюю звезду.
      — Тебе, пожалуй, лучше уйти, Хейзл. Я действительно очень занята, а продолжение этой беседы вряд ли принесет какую-то пользу.
      С видом Марии Стюарт , всходящей на эшафот, Хейзл подошла к двери и театрально обернулась.
      — Прощайте, мисс Ширли! Оставляю вас наедине с вашей совестью.
      Аня, оставленная наедине со своей совестью, отложила перо, трижды чихнула и поговорила с собой начистоту.
      — Может быть, вы, Анна Ширли, и бакалавр гуманитарных наук, но вам надо усвоить еще кое-что — то, что даже Ребекка Дью могла бы вам сказать… да и сказала.Не обманывай себя, моя дорогая девочка, и проглоти эту горькую пилюлю, как подобает храброй леди. Признай, что ты была «околдована лунным светом» и лестью. Признай, что Хейзл вскружила тебе голову своим притворным обожанием. Признай, что ты находила приятным быть предметом поклонения. Признай, что тебя привлекала идея стать чем-то вроде deus ex machines ,спасающего людей от их собственной глупости, когда они вовсе не желают чтобы их от нее спасали. И, признав все это и чувствуя себя умудренной опытом и ставшей на тысячу лет старше, возьми свое перо и продолжи проверять экзаменационные работы, задержавшись на мгновение, чтобы отметить мимоходом, что, по мнению Майры Прингль, серафим — «животное, обитающее в Африке».

12

      Неделю спустя Аня получила письмо, написанное на бледно-голубой бумаге с серебряной каемочкой.
 
      Дорогая мисс Ширли!
      Я пишу, чтобы сообщить Вам, что все недоразумения,имевшие место между мной и Терри, устранены, и мы так глубоко, всецело, чудесносчастливы, что решили простить Вас. Терри говорит, что его просто околдовал лунный свет и ему захотелось поухаживать за Вами, но что по существуего сердце никогда не нарушало верности мне. Он говорит, что ему — как всем мужчинам —нравятся милые, простодушныедевушки и что он терпеть не может коварных, строящих козни.Мы не понимаем, почему Вы так поступили с нами; нам никогда этого не понять. Возможно, Вам просто нужен был материал для рассказа, и Вы решили, что сможете получить его путем безответственных экспериментов с первой, сладкой и трепетной девичьей любовью. Но мы благодарим Вас за то, что Вы помогли нам познать самих себя.Терри говорит, что никогда прежде не сознавал сокровенного смысла жизни. Так что, по существу, все к лучшему. Мы такблизки по духу; мы можем читатьмысли друг друга. Никто, кроме меня, не понимает его, и я хочу всегда быть для него источником вдохновения. Яне так умна, как вы,но чувствую, что могу быть этим источником,так как мы связаны духовными узами и поклялись друг другу блюсти верность и постоянство,сколько бы завистникови мнимых друзейни пыталось нас поссорить.
      Мы поженимся, как только будет готово мое приданое. Я еду за ним в Бостон. Здесь, в Саммерсайде, ничегонет. Мое подвенечное платье будет из белого муара,а дорожный костюм — голубовато-серого цвета с ярко-голубой шляпой, перчатками и блузкой. Конечно, я очень молода, но я хочу выйти замуж, именно пока я молода и пока жизнь не утратила своей свежести.
      Терри — все, что я могла нарисовать себе в самых смелых мечтах,и каждая моя сокровенная мысль онем одном. Я знаю,мы будем восхитительно счастливы. Когда-то ядумала, что все мои друзья будут радоваться вместе со мной моему счастью, но с тех пор я успела получить жестокий урок житейской мудрости.
       ИскреннеВаша
      Хейзл Марр.
      P. S. Вы говорили мне, что Терри очень вспыльчивый.Да его сестра уверяет, что он сущий агнец!
      Х.М.
      Р. S. 2. Я слышала, что лимонный сокобесцвечивает веснушки. Вы могли бы попробовать протирать им свой нос.
      Х.М.
 
      — Если процитировать Ребекку Дью, — заметила Аня, обращаясь к Васильку, — постскриптум номер два — это поистине последняя капля.

13

      Аня ехала домой на свои вторые саммерсайдские летние каникулы со смешанным чувством. Гилберта в Авонлее этим летом не ждали. Он уехал на Запад работать на строительстве железной дороги. Но Зеленые Мезонины по-прежнему оставались Зелеными Мезонинами и Авонлея Авонлеей. Озеро Сверкающих Вод блестело и искрилось, как встарь. Заросли папоротников возле Ключа Дриад были все такими же густыми, а бревенчатый мостик, хоть и становился с каждым годом чуть более шатким и обомшелым, все еще вел к нарушаемой лишь песнями ветра тишине и теням Леса Призраков.
      Аня убедила миссис Кембл отпустить маленькую Элизабет на две недели в Зеленые Мезонины — но только на две недели, не больше. Впрочем, Элизабет в предвкушении этих целых двух недель, которые ей предстояло провести с мисс Ширли, и не просила большего у судьбы.