Гриф

      Едва Князь лег на шконку, его сморил сон.
      И Князь спал так крепко, что проспал и ужин, и ночь, и проснулся лишь под крики в коридоре разливающего баланду зэка:
      - Не тычь ты мне миску в амбразуру! Ставь, налью - возьмешь, будешь пальцы свои грязные совать - гребану по ним раздающим.
      Князь поднял голову. Камера была та же. А вот арестантов он не узнавал. На всех шконках, он мог поклясться, сидели, лежали и хмуро смотрели на него совсем другие люди. У стоявшего ближе всех в руке сверкнула заточка...
      Он устало выдохнул воздух сквозь сомкнутые губы.
      Жутко ломило затылок...
      "ИГРЫ ПОД ИНТЕРЕС ЗАПРЕЩЕНЫ" (ИЗ "ПРАВИЛ ВНУТРЕННЕГО РАСПОРЯДКА
      ...Жутко ломило затылок...
      Он ощупал голову - старые, полученные еще в "ментовке" гематомы и ссадины, свежих ран и ушибов не было.
      И камера, он мог бы поклясться, была та же. Он вчера сделал ногтем царапину на толстом слое старой синей краски, покрывавшей стену возле шконки. Камера та же, а люди другие. Не экономят на нем, похоже. И установка жесткая - сломить, а то и опустить. А дальше - по обстоятельствам.
      Нескладно как-то вышло, огорчился Князь. Один в поле не воин, тем более что и поля-то нет. Его много лет учили тому, чтобы раскованно чувствовать себя в одиночку в стане врагов. Но тут расклад выходил какой-то совсем не аккуратный: зэк с заточкой стоял на расстоянии вытянутой руки и в любой момент мог полоснуть его по шее.
      Зэки, лежавшие вповалку на втором и третьем рядах шконок, начали медленно спускаться в узкое свободное пространство камеры. В такой тесноте он, как царь Леонид в Фермопилах, мог бы продержаться довольно долго у своей шконки, - второго и третьего рядов над ней не было, ибо из стены выступало тупое колено вентиляционной трубы. Выстоять-то он бы выстоял, однако ж конец все одно один - тут бы лучше переговоры. Но переговоры, как учили в Военном институте, лучше вести с удобной позиции и в удобное для тебя время. Сейчас и позиция, и время были из рук вон плохими...
      Зэк возле его шконки поиграл заточкой, чуть-чуть повернул голову в сторону, чтобы убедиться, что за ним - вся камера. В прямом и переносном смысле слова.
      Этого мгновения Князю было достаточно, чтобы подтянуть ноги к груди и, чуть повернувшись, выпрямить их в сторону зэка с заточкой. Сведенные вместе ноги, как таран ударив в причинное место зэка, буквально впечатали его в толпу. Зэк с заточкой повалил нескольких, стоявших в проходе, кого-то задел в движении заточкой, полилась кровь, раздались крики.
      На крики и свалку тут же среагировали вертухаи. Дверь камеры открылась, и строгий голос контролера спросил:
      - Что, сволочи, опять новенького порезали?
      Он был настолько уверен в утвердительном ответе и в том, что виноватых опять не сыщется, что прошел, ступая где на пол, а где и на тела упавших обитателей камеры к окну и глянул сверху вниз на лежавшего Князя.
      Их глаза встретились. В глазах контролера было недоумение. В глазах Князя - сочувствие. Дескать, извини, так уж получилось.
      - С тобой все в порядке?
      - Все нормалек, начальник, - усмехнулся Князь.
      - Ты целый?
      - Целее не бывает.
      - И тебя не порезали?
      - Нет. Там один парнишка на гвоздь напоролся, - Князь кивнул в сторону лежавшего на полу и корчившегося от боли кента. Еще двое парней зажимали руками порезы.
      - Чудеса! - покачал головой вертухай. - Ну, лежи. Покуда. Если что, позови, - усмехнулся он.
      Ему ли не знать, что стоит новенькому позвать на помощь контролера или попытаться "выломиться из камеры", спасаясь от давления "пресс-хаты", как он обречен. Опустят со всеми вытекающими последствиями не здесь, в СИЗО, так на этапе, не на этапе, так в зоне. Что-что, а связь за "колючкой" налажена.
      - Все путем, начальник, не боись, если еще кто на гвоздь напорется, тебя позовут. А у меня все нормалек.
      - Везун ты, - сказал контролер и, так же ступая, не глядя на что, отдавливая руки не успевшим подняться, вышел из камеры.
      Тупо лязгнули тяжелые затворы. Последний раз мелькнуло красное лицо вертухая в амбразуре, но вот и очко закрылось. Тишина.
      Воспользовавшись паузой, Князь сел на шконке.
      Один из зэков (по тому как держался он во время инцидента, можно было судить, что он или пахан этой группировки, использованной ментами как "пресс-камера", или староста, смотрящий по камере) сделал шаг в сторону Князя. В татуированных руках его ничего не было. Он хотел говорить. Его грудь, почти не прикрытую распахнутой тюремной курткой (особый шик, в СИЗО можно было находиться в своей одежде, таким вот рецидивистам специально привозили с воли уже в СИЗО тюремные робы из зоны, - этим они как бы показывали, что бежать им западло и они намерены тянуть весь срок), украшали череп, кинжал и колючая ветка розы, что означало "грабитель, неоднократно судим, возможно - вор в законе". Для "законника" не хватало еще нескольких атрибутов.
      Но вот он сунул руки в карманы, куртка распахнулась шире, и стал виден основной знак вора в законе: воровской крест - распятая на кресте женщина.
      - Вбился в робу? - спросил Князь.
      - Буром не при, буркалы потеряешь, - так же небрежно ответил вор.
      - Болан на хвосте? - спросил Князь, намекая, что, возможно, не по своей воле пошли бывалые воры на такое дело, давят на них менты.
      - Был цинк, - небрежно бросил вор, - что ты кента в ломбард сдал.
      - Телегу толкали, - ответил уверенно Князь.
      - Может, и так. Ты не законник?
      - Нет.
      - Филень?
      Староста намекал, что Князь - авторитетный осужденный, хотя и не вор в законе, не рецидивист.
      - Теперь да.
      - Родыч?
      Его интересовало, не является ли Князь неизвестным старосте опытным вором, чем-то досадившим органам.
      - Форт - не курорт. Зачем здесь?
      - Восемь шнуров на мне.
      - Круто.
      Помолчали. Следя за беседой настороженно, так, чтобы в случае чего быстро прийти на помощь старосте, зэки разбрелись, рассредоточились по шконкам.
      - Шпаеры? - спросил староста, имея в виду, не милиционеров ли замочил Князь, что и заставило вертухаев устроить ему "пресс-хату".
      - Нет, пехотинцы.
      - Завалил по закону? Мстить будут?
      - Если закон соблюдают, не должны б. Все по закону. Я был в охране. Они поперли на клиента. В меня стреляли. Стрелял и я. Лицом к лицу. У всех - стволы. Все по закону, без обид.
      - Дай Бог, если они закон соблюдают. Если отморозки, будут тебя и на зоне искать, чтоб замочить.
      - Отобьюсь.
      - Вижу, что не пацан. А от всех не отобьешься. Когда-то и спать надо. На зоне могут достать.
      - Я до зоны и не надеюсь дожить. Из СИЗО буду на лыжи вставать.
      - Не вигоневый?
      Старосту интересовало, не ведет ли Князь двойную игру.
      - Что тут скажешь? Хвалиться не к лицу, ты глаза имеешь, сам видишь.
      Ответ старосту удовлетворил.
      - Я б тебе помог, да нас сейчас разведут.
      - Почему?
      - Я так понимаю, кто-то спешит. Кому-то надо тебя по-быстрому сломить. Не вышел один номер, они - второй; мы тебя не опустили, значит, к законникам имеешь свой подход: теперь тебя к отморозкам в камеру бросят.
      - Молодые?
      - Не просто молодые; те, кто закон воровской не соблюдают. У них свои законы.
      - Выход?
      - Постарайся из камеры отморозков попасть в ШИЗО. Там у меня губа (контролер возле ШИЗО) через два на третий - свой. Поможет выпулиться, даст цинк от меня. Выпулишься из ШИЗО в нестрогие камеры штраф-блока, оттуда снова в общую камеру, но обычную, потом тебя переведут в хозобслугу. Станешь помощником повара, тогда и на лыжи встанешь, раньше нельзя. Не выйти.
      - Налажено?
      - А то, не ты первый, не ты последний смертник в придурки переходит. Потерялся, уже полдела. Вторые полдела - уйти из форта. Я тебя найду.
      - Почему помогаешь? Понравилось, как я ногами работаю.
      - Понравилось, что ты лицом не хлопочешь. Страха на лице не было, хотя и понимал ты, что жизнью рискуешь. Это и понравилось.
      - Все мы рискуем; ты, помогая мне, тоже рискуешь.
      - Я по закону живу. Может, и не прав, а иначе уже не смогу.
      Лязгнули затворы двери камеры.
      - Кто тут подследственный Князев? На выход с вещами.
      - Какие у нас вещи? - усмехнулся Князь.
      - Как считать, - сказал вор-законник. - Может, кое-что ты тут и приобрел.
      - Или кое-кого.
      Они, понимая друг друга, обменялись взглядами.
      Камера, безоговорочно признающая власть старосты, проводила Князя молчанием: меньше знаешь, дольше проживешь...
      В камере отморозков было так же душно, грязно, тесно и вонюче, как в других. На шконках, стоявших в три этажа, сидели, свесив ноги, десятки молодых парней, из-за жары обнаженных по пояс, синея татуировками. Однако татуировки были не блатные, а на вольные темы. А вот лица и затылки, как правило, настолько похожи, что отличить с первого взгляда одного от другого было непросто.
      Тут тоже был свой смотрящий, однако в отличие от умного, ироничного лица старосты "пресс-камеры" у этого старшого было плоское, как блин, невыразительное лицо с маленькими глазками, тупо и равнодушно взиравшими на мир.
      Староста небрежно показал новенькому его место - третьим на втором ярусе, в опасной близости к параше. Еще одно перемещение, и начинался ярус у самой параши, на котором сидели или лежали вплотную друг к другу опущенные. С ними было знаться западло. А стать опущенным можно было в одну минуту. Достаточно было, например, проиграться в карты.
      Вероятно, недавно в камере прошел шмон, и все карты отобрали. Князь сделал такой вывод потому, что увидел на нижних шконках нескольких молодых зэков, старательно мастеривших новые колоды из кусочков книжных обложек, "щечек" от пачек сигарет. Один вынутым изо рта безопасным лезвием аккуратно обрезал лицевые и тыльные стороны пустой сигаретной пачки, второй наносил на них рисунок масти, третий разрезал на одинаковые карточки обложку иллюстрированного журнала, четвертый резал газету и многократно проклеивал разжеванным до клейстера хлебным мякишем тонкие листочки, пока карта не становилась картой.
      Князь застал момент напряженного труда, когда мастерилось сразу несколько колод на случай нового неожиданного шмона.
      Чтобы трудовой процесс не был замечен вертухаями, три-четыре самых молодых зэка попеременно шастали перед амбразурой так, чтобы вертухаи, даже всматриваясь в очко, ничего в камере за сумятицей перемещающихся возле двери тел заметить не могли. А начнут дверь для короткого шмона открывать, зэки успеют заныкать колоды.
      Князь сел на край шконки, которую ему доведется теперь неизвестно какое время делить с двумя вонючими товарищами по заключению. С любимой, только что вымытой, душистой и приятной во всех отношениях женщиной всю ночь в объятиях не пролежишь: захочется и на спину откинуться, и на другой бок перевернутся. А тут...
      "Да, похоже, ночи мне здесь предстоят несладкие, - подумал Князь. - Уж лучше холодная одиночка в ШИЗО, чем такие вот жаркие объятия".
      Он огляделся. Поймал короткий, косой взгляд одного зэка средних лет. Взгляд все равно умный и настороженный. Зэк ничего не сказал, не подал никакого знака. Просто искоса посмотрел.
      А Князь уже понял. Задание и этой камере дали. Опустить или сильно попугать. Судя по публике, будут стараться опустить. Им это в кайф. Вон, на шконках у параши шестеро опущенных: скорее всего, петухами здесь стали. Обреченные люди. Не приведи господи в зону петухом попасть. Каждый постарается о тебя ноги вытереть.
      "Ну, да мы им этого удовольствия не доставим", - сжал губы Князь, выпрямляя позвоночник в тесном пространстве между шконками и словно проверяя, сильны ли мышцы, готовы ли травмированные кости и мускулы дать бой.
      Над "очком" висела выписка из "Правил внутреннего распорядка". "Игры на интерес запрещены".
      - Сыграем? - дернул его за ногу щуплый парень с полным ртом металлических зубов.
      С той минуты, как за ним закрылась тяжелая тюремная дверь и дважды повернулся ключ в замке, Князь мучительно искал выход из новой ловушки.
      Он знал, что ему предложат играть.
      Отказаться нельзя: "западло".
      Он знал, что, сев играть, он непременно проиграет: даже если ты опытный шулер, виртуоз, кидала, в камере с отморозками ты проиграешь.
      Потому что обречен проиграть. Потому что ты проиграл, еще садясь играть. Новенькие победителями из игры не выходят: есть множество методов заставить новенького проиграться, даже если он знает все карточные фокусы
      - В шашки, шахматы, домино, нарды? - словно не понимая обреченности своего положения спросил Князь.
      Тощий зэк улыбнулся во всю ширину своего металлического рта.
      - Гы-гы, шутки шутишь?
      - Так карты еще делают, - кивнул Князь на резальшиков и художников, трудившихся над новыми колодами.
      - А мы в кости... - сверкнул стальными коронками тощий зек.
      - Можно, - словно нехотя согласился Князь.
      - На интерес! - уточнил зэк.
      - "Игры на интерес запрещены", - кивнул Князь на дверь.
      - А без интереса, какой интерес, рискнем?
      - Рискнем, - имитируя азарт согласился Князь.
      Играть в кости на освобожденной для этого нижней шконке сели четверо. Тощий молодой зэк, Князь, еще один новенький, интеллигентного вида молодой парень лет 26-27, одетый в спортивный костюм и домашние тапки. Четвертым был мужик лет 35, крутолобый, с мощными покатыми плечами борца и сплющенными борцовскими ушами. Глаза его казались сонными, но, поймав пару раз его умный настороженный взгляд, Князь понял, что основная опасность исходит от него. Он не был старостой камеры, но, судя по хлипкости и услужливым манерам смотрящего по камере, тот был ширмой. Такое бывает, если в камере есть сильная личность, по каким-то причинам не желающая брать на себя реальную власть и выступающая в роли "серого кардинала".
      Значит, этот борец и станет сценаристом и режиссером нового действа, в результате которого быть Князю либо опущенным молодыми отморозками, либо выпуливаться из камеры и идти на сотрудничество с ментами до конца, играя уже по их правилам.
      В дежурке зэков обшмонали до нитки, ни у кого не завалялось ни колечка обручального, ни крестика золотого на цепочке. Только одежда. Начали играть на одежду.
      И каждый раз кости падали так, что выходило у тощего зэка с фиксами и борца всегда одни шестерки, а у Князя и молодого очкарика - каждый раз намного меньше. Князь толк в игре в кости знал, умел бросать так, что выстаивал фигуру с одного-двух бросков. Но не каждый же раз все шестерки! Был тут фокус, который он не мог разгадать. То есть разгадал бы, если бы на это было время.
      Через полчаса юноша в очках и Князь остались в трусах.
      В камере было жарко, душно, так что нужды надевать вонючий засаленный ватник или заскорузлые от грязи и спермы сатиновые шаровары, брошенные им старостой на подменку, не было. Но когда-то ведь их придется надевать. Сама мысль об этом вызывала у Князя тошноту. Но и выхода не было. Никак он не мог придумать выход.
      О том, что прекратить игру проигрывающий не имеет права, знали оба.
      Князь и парень в очках обменялись взглядами.
      И так и так быть опущенными. Но вариант выломиться из камеры давал по крайней мере передышку. Отсрочку. Может, у парня найдется хороший адвокат, или деньги на дорогого адвоката, который делится с ментами...
      Тогда есть шанс, выломившись из камеры, отсидев в ШИЗО или в другой камере, пока туда не пришла малява о тебе, дождаться целым и невредимым изменения меры пресечения. Князь кивнул едва заметно головой в сторону двери.
      Парень в очках понял намек.
      Тем временем борец дал возможность парню отыграть майку.
      Но и теперь нельзя было отказаться от продолжения игры. Тогда сразу выгонят со шконки, будешь спать на полу, выгонят со своей миской со стола во время еды, следующая ступень наказания - "опущение" всей камерой. А потом - жизнь парии у параши. И так - в СИЗО, в ШИЗО, на зоне. Весть малявами разносится быстро.
      Правда, можно, проигравшись, заплатить.
      Но это тоже процесс бесконечный. Камера будет требовать все больше денег, еды, лекарств, наркоты, табаку, чифиря. И ты будешь умолять родных продать все, что можно, и насытить камеру.
      Но камеру насытить невозможно. Ибо аппетит у нее приходит во время еды. Здесь слабых не жалуют. И, почувствовав слабину, будут добивать. Для камеры и для зоны такой сломившийся зэк - находка. Из него выкачают все, что можно, и все равно опустят.
      Не было еще такой семьи, которая могла бы удовлетворить растущие потребности целой тюрьмы или зоны.
      Можно откупиться посылкой от родных, куском рыбы на ужин.
      Посылки рано или поздно кончатся, без еды ты сам долго не протянешь.
      Можно откупиться уборкой камеры.
      Но день ты уборщик, второй, потом сокамерники начинают о тебя вытирать ноги, требовать все новых и новых услуг. И вот ты уже ласкун, ты ублажаешь самые низменные инстинкты сокамерников.
      Еще шаг - и ты опущенный.
      Конец один.
      Хорошо, если ставка в игре - щелбан, удар в пах, затрещина.
      Но это - в обычной камере.
      В пресс-камере блатных и в камере молодых отморозков этим не откупишься.
      Парень в очках снова проиграл свою майку с надписью "БОСС". Похоже, боссом ему уже не быть.
      Князь снова кивнул головой в сторону двери.
      Но юноша все не мог решиться на столь радикальный выход.
      - На что играем? - сипло спросил борец.
      - На интерес, - предложил, словно только что придумал такой вариант, парень с фиксами.
      - Интерес будет такой. Либо мы тебя всей камерой запетушим...
      Парень в очках смертельно побледнел.
      - Либо? - спросил он помертвевшими губами.
      - Либо, если и этот заход продуешь, замочишь того, на кого укажу.
      - Чем замочу? - спросил парень.
      - Заточку я тебе дам.
      - Кого мочить? - все еще думая, что розыгрыш сейчас кончится и борец весело рассмеется, похлопает его по плечу, признается, что это был розыгрыш, обычная прописка для новеньких.
      - Это я тебе на ушко скажу. Так как, всей камерой? Сейчас и все пять лет, что тебе светят за катание в чужой машине по пьянке?
      Юноша молчал.
      - Только чур, - встрял во время, по сценарию, металлозубый, - пусть Керим последним его употребляет. У него положительная реакция на СПИД, был цинк из медчасти. Я после него не стану.
      - И никто после него не станет. Керим, ты будешь последним его трахать.
      - Хорошо, начальник, - отозвался откуда-то из-под нар, высунув сморщенное как кулак личико, Керим.
      - Я согласен, - выдавил из себя юноша.
      - На что? - куражился борец.
      - Замочить.
      - Хорошо! Ответ правильный, не мальчика, но мужа. Играем еще кон.
      Юноша бросил, вышло 30 очков. Бросил металлозубый, вышло тридцать шесть, Князь долго тряс кости в кулаке, бросил, вышло сорок. Борец бросил, вышло 48.
      - Вечерком, после ужина, подойдешь ко мне, я скажу, кого мочить, пообещал борец, забирая спортивный костюм юноши, джинсы и водолазку Князя и ложась на свою вторую полку, свободную от других зэков.
      Кажется, только юноша в очках и не знал, кого ему ночью мочить.
      Вся камера это знала.
      Всю ночь Князь не сомкнул глаз, ожидая увидеть над собой занесенную острую заточку в руке несчастного юноши.
      Однако в коридоре раздались крики, шум, мат, шарканье, и это значило, что бессонная ночь кончилась.
      Утренняя поверка. В камеру вошел знакомый Князю врач из медчасти, дежурный вертухай, фельдшер, контролеры. Зэки стоят, руки по швам. Дневальный докладывает.
      - Жалобы есть? - спрашивает дежурный вертухай.
      И тут парень в очках делает резкий рывок, выбегает в коридор, тут же останавливается, покорно кладет руки за спину и кричит:
      - Прошу в ШИЗО, прошу в ШИЗО!
      Контролерам ничего объяснять не надо. Не первый случай и не последний, когда заключенный пытается уйти от расправы. Не вдаваясь в подробности, дежурный приказывает:
      - Перевести этого слабонервного в камеру 23.
      - Жалобы на здоровье есть? - спрашивает врач, пристально глядя на Князя. - Может, кому-то не нравится уход? Или еда? Или распорядок?
      Глядя в глаза врачу, Князь чеканит:
      - Какое может быть здоровье в этом грязном бардаке? Еда - дерьмо! Распорядок у вас тут фашистский. И сами вы все тут суки драные, ишь, моду взяли, по утрам приличных людей будить, только для того, чтобы задать пару идиотских вопросов и швырнуть миску гнилой каши на машинном масле.
      Дежурный вертухай, то ли не был предупрежден о спецрежиме для этого зэка, заказанном ментами, то ли ярость заглушила все предписания и указания, раскрыл рот и секунду-другую не мог вымолвить ни слова. Когда дар речи вернулся к нему, он заорал сиплым дискантом:
      - В ШИЗО этого педрилу, в ШИЗО, пусть там учится хорошим манерам! Там ему все понравится - и каша, и распорядок, и нежный уход.
      - Пусть ему вернут одежду, - напомнил врач. - Не в трусах же идти в ШИЗО. Там и в костюме холодно.
      - Ничего. В трусах! Немедленно! - орал старший вертухай.
      В крохотной пустой камере-каптерке Князю выдали арестантскую робу, которую он одел без особой охоты, но и без раздражения, понимая, что, возможно, только она и спасет его в ближайшие дни от полного окоченения.
      Контролер провел его по коридору, открыл двойную дверь с номером 4, и Князь очутился в штрафном изоляторе.
      В камере никого, кроме него, не было.
      Она представляла собой бетонный куб - бетонный потолок, бетонный пол, бетонные стены, окон не было. В углу стоял зеленый эмалированный бачок, служивший парашей. Ни сесть, ни лечь было не на что.
      Не было нар, даже "самолета", раскрывающегося только на ночь. И спать можно было лишь на полу. Вдоль одной стены проходила труба, похожая на трубу отопления, но ее температура не превышала температуры воздуха. А она вряд ли была выше нулевой отметки.
      Через мгновение холод сковал все тело. Огромным усилием воли он унял дрожь...
      "ШИЗО" - ОРУЖИЕ ВЕРТУХАЕВ
      Огромным усилием воли он унял дрожь.
      Холод пронизывал до костей. На улице такую температуру переживаешь сравнительно легко. Во-первых, на тебе как правило, по такой "погоде" и одежда. Во-вторых, движение воздуха на "природе", как ни странно, не холодит, а делает его, холод, каким-то более живым, что ли. Здесь же была мертвая холодрыга. Морговая.
      И второе.
      Контролер вышел, не закрыв за собой дверь.
      От этого на душе у Князя теплее не стало. Он понял, что настала очередь вертухаев пытаться сломить его.
      Собственно, против него лично ни урки, ни отморозки, ни вертухаи, вообще никто в этом СИЗО ничего не имели. Каждый делал свою работу по давным-давно установленному порядку. Пришла малява зэкам, пришла информация контролерам - сломить заключенного. И каждый отрабатывал свое - парчушку черняшки, чифирь и табачок, а кто и "грины".
      Князь огляделся.
      Но почему? Почему идет такой интенсивный накат на него? Ведь восемь трупов он на себя и так вынужден взять. И он берет. Хоть при этом и доказывает, что был вынужден защищать жизнь объекта, свою, своих товарищей. Зачем же так ломать его? Что им надо?
      - Им надо, услышал он словно в ответ на свои мысли с порога, чтобы ты взял на себя и Рахимова, это фамилия твоего "объекта", и двух своих товарищей, бывших офицеров из охраны, ну и, само собой, восемь человек, которых ты и вправду заземлил, защищаясь.
      В дверях стоял плотный, выше его на голову контролер ШИЗО. Он говорил спокойно, без экзальтации, присущей его узникам, и без лишней грубости, характерной для большинства его коллег. Князь догадался, что это знаменитый Фира - Семен Фирульников, старший контролер "ШИЗО", известный в том мире, в котором последние годы жил Князь, как человек, способный получить признательные показания у любого, самого стойкого подследственного. Говорили, что сам он кайфа от пыток не ловит, чистый профессионал - получил приказ выбить показания, и выбьет. А так, в быту, спокойный мужик, в компании даже веселый. Чем-то похож на генерала из телевизионного сериала, немногословного, но упертого. Правда, говорить низким басом, короткими фразами Семен стал задолго до генерала Лебедя и телевизионного его "напарника".
      - Кому это надо? - выдавил из себя Князь.
      - Кому-то надо. Большие бабки дают: твои признательные показания тебе "вышак" или пожизненное, дело закрывается. Больше виноватых нет. У тебя репутация крутая. Мог замочить и "объект", и двух напарников, и восемь нападающих. Спецназ - одно слово, - с уважением добавил Семен.
      - Не понимаю... Зачем?
      - Надо срочно закрыть дело. И тут интересы команды, наехавшей на "объект", твоей охранной фирмы и ментов совпадают.
      - Что ты так от них дистанцируешься. А ты разве - не мент?
      - Я сам по себе. Вокруг - жизнь. А я сам по себе. Служу, бабки выколачивая - семье на прожитье.
      - Урки, не было такого, не мстили потом?
      - Нет. Во-первых, из тех, кто прошел мои "процедуры", мало кто с зоны возвращается. И потом, я ничего, кроме того, что мне положено, не делаю. За что обижаться?
      - А тебе положено меня пытать?
      - По негласной инструкции, к заключенным в ШИЗО, для усмирения, применяются меры устрашения, давления. Нейтрализации. Тут же тоже не ангелы сидят.
      - Стоят.
      - Не понял?
      - Тут не полежишь.
      - Это сейчас брезгуешь. А после процедур полежишь. Сил стоять не будет.
      - Ты где воевал? - наугад спросил Князь.
      - На Кандагаре. Слыхал про такие места? Там сильно стреляли. А кто к духам попадал в плен, тех потом опознать никто не мог. Ну и мы тоже, если дух к нам попадал, выбивали из него показания.
      - Тебе понравилось?
      - Нет. Просто я научился это делать лучше, чем другие. Профессия не хуже иных. Демобилизовался - пошел сюда. Семью кормлю. А что спросил? Был там?
      - Был.
      - Где?
      - Ты спроси, где я не был. У нас ведь, не как у вас, не на позиции. И рейды короче. Точечные. Сбросили, сделали, вернулись. Или просочились, работу сделали, остался живой, выбрался. Сам.
      - Ранен был?
      - Конечно. Только сейчас к боевым шрамам менты добавили столько новых, запутаешься. А после твоей обработки и мама не определит, где от чего шрам.
      - От моих ребят шрамов не остается. Мы с понятием. Чтоб на суде, если до суда доживешь, нечем было перед судьями хвастаться да от чистосердечных показаний следователю отказываться.
      - Это хорошо. Значит, если после тебя выживу, можно будет узнать, от чего шрам.
      - Где еще был?
      - Ангола, Мозамбик, Никарагуа.
      - И языками владеешь?
      - Само собой. Испанский, португальский свободно, а пушту слабо. Но могу с хорошим акцентом несколько слов сказать, чтоб на первых порах контакт завязать.
      - Помогало?
      - Помогало.
      - Страшно бывало?
      - А как же.
      - Боялся?
      - Только виду не подавал.
      - И сейчас боишься?
      - Сейчас нет. Противно только. Как фашисты какие, свои же пытают. И главное - ради чего? Ради бабок?
      - Бабки тоже в наши дни не последнее дело: рынок.
      - Это я понимаю. Ну, что, начнем? Чего на потом откладывать? Зови своих палачей.
      - Они не палачи. Они просто свою работу делают. Палачи как раз и делают свою работу. Это садисты пытают для удовольствия. А палачи - на работе как на работе. Чего спешить? Может, покурить охота?
      - Нет. Бросил.
      - Почему? После возвращения с задания покурить - самое то, особенно с травкой.
      - После - да. А во время? Терпишь, терпишь, а курить нельзя, глаза на лоб вылезают, грудь сдавливает. Ну это курево в болото. Не хочу быть от кого-то или от чего-то в зависимости.
      - Это правильно. Я вот тоже хочу бросить, да решимости все не хватает. Знаешь что, земеля, мы так сделаем. Сейчас мои парни придут. Все процедуры, какие положены, мы тебе сделаем. Я парням своим ничего говорить не буду. Думаю, они мне преданы. Но береженого Бог бережет. И мы так с тобой сделаем. Последнюю точку в "процедуре" я ставлю. Так я тебе не добавлять боли буду, когда терпеть невмочь, а наоборот - убавлять. Ты выдержишь. У тебя струна внутри есть.
      - А кричать придется?
      - Кричать придется, так что ты не сдерживайся, береги силы.
      - А показания? Зачем все это, если я все равно не буду брать на себя смерть "объекта" и двух моих офицеров?
      - Пытать тебя будут так и так.
      - Это я понял.
      - И трупов на тебя повесят так и так.
      - Это мы еще посмотрим.
      - И смотреть нечего. Повесят. Так я что думаю. Хрен с ним, не подписывай ничего. Мы тебя помнем сегодня. Сил у тебя не останется ручку двумя руками держать. А завтра приедут к тебе признательные показания подписывать, а тебя уж и нет.
      - Это как?
      - Следователь приходит к 12.
      -Ну и...
      - Не нукай. Слушай. Завтра четверг. В "ШИЗО" - банный день.
      - Нy и что?
      - Тут главное - порядок. Его ничто изменить не может. Не важно, когда ты сюда поступил, не важно, в каком состоянии, не важно, какие планы на этот день у следствия. Банный день - вынь да положь. Пойдешь в баню.
      - Что дальше? - начиная догадываться, спросил Князь, с интересом глядя в корявое, словно вырубленное из подобранного на развалинах камня лицо своего нового знакомого.
      - Дальше? Дальше ты поступишь в распоряжение каптера Миши Розенфельда. Он мне многим обязан, сделает что скажу. Тебя закатают в грязное белье. Потерпишь час, сохранишь жизнь. И вывезут на фабричку-прачечную
      - Разве машины не проверяет?
      - Еще как проверяют. Но и там живые люди.
      - Зачем? Зачем ты это делаешь? - спросил Князь, глядя в глаза Семену.
      - Ты здесь - смертник. Жаль...
      - Чего жаль?
      - На войнах не погиб, а в этом гнойнике загнешься. Жаль.
      - Как выкрутишься?
      - Зачем тебе это знать? Меньше знаешь...
      - Дольше проживешь. И все же?