Стойбище детей Сизой Горлицы состояло из нескольких больших жилищ, расположившихся в ряд по левому склону неглубокой, но длинной балки, у выхода ее в речную долину. Эти жилища! Во время своих странствий Аймику уже приходилось видеть подобные – издали, но даже издали они вызывали удивление. Теперь же, впервые рассмотрев их как следует, со всех сторон, Аймик искренне восхищался детьми Сизой Горлицы. Конечно, и они, дети Тигрольва, используют мамонтовые кости при строительстве своих жилищ, пожалуй даже более уютных, чем эти. Но такого количества костей, так тщательно подобранных одна к одной, соединенных в огромный холмовидный каркас, прежде не доводилось встречать! Аймик медленно обходил одно из них, вглядываясь в детали этого удивительного строения.

Основание каркаса образовывала земляная насыпь, припорошенная снегом. Было понятно, что она прикрыла расставленные на затылки черепа мамонтов: из-под земли и снега торчали бивневые пазухи. Некоторые – с бивнями, установленными так, что бивни эти естественно входили в общий каркас. В другие пазухи были воткнуты жерди. Над черепами по всему обводу жилище опоясывал ряд красиво уложенных лопаток мамонта; выше – отдельные бивни и множество рогов северного оленя. Кости эти придавливали собой толстые шкуры мамонта. Даже сквозь снег было заметно, что все это сооружение дополнительно укреплено земляной подсыпкой.

Медленно обходя вокруг этого сооружения, Аймик шевелил губами и загибал пальцы, считая шаги. Ого! Три раза по две руки и еще…

– Любуешься? – Хайюрр весело и, пожалуй, слегка покровительственно хлопнул Аймика по плечу.

– Да-а! И как это все не рухнет?

– Не бойся, не рухнет, – коротко хохотнул Хайюрр. – Дети Сизой Горлицы строить умеют!

Он явно гордился этим умением.

– Вот тут тебя и устроим. Пока с нами жить будешь. На месте брата.

Вход, обращенный к реке, образовывали два бивня. Их тонкие концы в верхней части были соединены в общую дугу куском полой трубчатой кости. Оленья шкура, прикрывавшая вход, была наполовину приспущена, и внутрь проникал дневной свет, вместе с холодом. Аймик заглянул с порога. (Удивительно! Войти можно, даже не пригибаясь.) Стало понятнее, что удерживает всю эту сложную и тяжелую конструкцию: внутренний каркас из жердей… Глаза, постепенно привыкающие к полумраку, различали лежанки, шкуры, какие-то вещи… Одежду, оружие… В центральной части дымились два очага, почти погасшие. Аймик отметил про себя, что жилище как бы разделено на две неравные части, – только не понять, какая из них мужская, какая женская. (Ах да! Хайюрр что-то говорил такое..) И еще отметил: внутри свежо и холодно.

– Что, боишься, замерзнем? – угадал Хайюрр. – Не бойся, к ночи тепло будет. Вы с Атой третий очаг затеплите; нагреем, надышим… Только знаешь, – спохватился он вдруг, – Ата не здесь будет жить, не с нами. В другом доме. С моими женами, с детьми, с другими женами. Таков уж у нас обычай. Ну, пошли за вещами. Дел много, а к вечеру соседи придут. Из других стойбищ. Решать будем, как быть с теми… Оленерогими.

Перед жилищами, подле больших очагов («Почти такие же, как наши общие", – подумал Аймик), собралась вся община. И мужчины и женщины оставили свои дела и возбужденно переговаривались, обсуждая невероятное: возвращение того, кого давно уже успели оплакать, как мертвого. На Хайюрра смотрели с восхищением… а кое-кто и с тайным страхом. (Кто его знает? А ну как все-таки…)

Ата о чем-то разговаривала вполголоса с двумя женщинами. Одна дородная, высокая («И красивая», – отметил Аймик), — та самая, что первой встретилась им на тропе. Вторая круглолицая, должно быть пухленькая, вроде бы ничем больше не примечательная, если бы не большие, черные, какие-то притягивающие глаза. («Черноглазка!» – мысленно прозвал ее Аймик.) На груди Черноглазки висел меховой мешок, из которого высовывалась веселая мордашка малыша.

При виде приближающихся мужчин женщины прервали разговор.

– Вот, Аймик, – весело проговорил Хайюрр, – мои жены! Твоя Ата, вижу, уже всех знает. Вот эта – большая, да трусишка! – Малута, моя первая жена. А эта – Айюга, вторая. Прошлой весной в жены взял.

Женщины улыбались. Малута была явно смущена, – видимо, стыдилась своего испуга. Черноглазка Айюга весело стреляла своими глазищами в гостя, нимало не смущаясь присутствием мужа. И малыш таращился из мешка, совсем как его молоденькая мама.

– Что? Хорош? – Хайюрр покрутил двумя пальцами перед носом ребенка. – Это мой младший…

– ПАПА ВЕРНУЛСЯ! – С этим криком откуда-то выскочил мальчик лет пяти-шести и с разбегу так ткнулся в отцовскую ногу, что бывалый охотник пошатнулся и чуть не упал.

– А вот это – старший! – сказал он, подхватывая сына на руки. – Совсем уже мужчина!.. Э-э! А что это ты так вырядился?

На «уже мужчине» была надета задом наперед меховая рубаха, обувные завязки болтались, неподпоясанные штаны грозили свалиться.

– Курри! – всплеснула руками Малута. – Ты же спал! Ты же нездоров!

– Я голос услышал! Мне всегда снится! А тут ребята! Сказали… Одежду дали… Курри закашлялся.

– Ну все, все! – Хайюрр посерьезнел, рывком сорвал с себя меховую накидку, закутал сына. – Малута! Забирай храброго охотника и уходите к себе. Ату получше устройте; если бы не Аймик да не она, не свиделись бы мы в этом мире!.. Тихо, тихо! – обратился он к сыну, поднявшему протестующий крик. – Я скоро приду. А ты чтобы из-под шкуры носа не высовывал! А пока меня нет, с тобой Серко побудет. Договорились?

Странный волк, неслышно подошедший, уже сидел у ног Хайюрра, внимательно вглядываясь в человеческие лица.

– Серый, иди с женщинами! – скомандовал человек, и волк послушно затрусил рядом с Малутой.

Аймик смотрел им вслед с некоторым сомнением. Ата и Айюга в две руки волокли поклажу, и Ата явно старалась держаться подальше от зверя. Что если и в самом деле…

– Не бойся, не бойся! – Хайюрр понял, о чем думает его гость. – Вы для него теперь то же, что и мы. Друзья. Теперь не тронет, а в случае чего защитит.

Перед тем как скрыться в своем жилище, женщины обернулись и помахали мужьям.

– Ну, пойдем и мы!

Они взяли Аймиковы вещи: кроме оружия, постельные шкуры, запас одежды да два заплечника с сырьем: оббитыми кусками кремня, поделочной костью и с инструментами. Общинники, державшиеся в стороне, пока Хайюрр представлял гостю своих жен и детей, увидав, что они оба собираются уходить, заговорили одновременно, перебивая друг друга:

– Хайюрр, да расскажи же…

– Хайюрр, я и не верил вовсе…

– Хайюрр, послушай…

– А у Оленерогих… Хайюрр остановился:

– Не сейчас, не сейчас! Гостя устроить надо, отдохнуть надо. Слышали, что сказал вождь? Соседи придут, будет Большое Угощение, будет Совет. Там все расскажу.

Подбежал Кайюм, вызвался помочь. Хайюрр взвалил на него оба заплечника и шутливо потрепал за ухо:

– Эх ты! Смотри: через год мужчиной стать должен! А мужчина-охотник никого не боится – ни живых, ни мертвых!.. Где отец?

– У колдуна, – шмыгнул носом подросток.

По взгляду, брошенному Хайюрром на почти погребенное под снегом сооружение рядом с жилищем, куда они направлялись (в общем такое же, только гораздо меньше и вход занавешен), Аймик понял: там живет их колдун. Он передернул плечами, почему-то дрогнуло сердце…

(«С чего бы это? Я ведь его вовсе не знаю; помнится, Хайюрр ничего не рассказывал об их колдуне… А вдруг он такой же, как Армер?»)

– Устал? – участливо спросил Хайюрр.

– Да. Немного.

– Ничего! Сейчас придем, разложимся, постели приготовим, зажжем очаги, а сами к женам пойдем. Отдыхать. До Угощения. Одеяла теплые, жены горячие – согреемся! А к ночи и у нас будет тепло…

Аймик подавил вздох. Что правда, то правда, – больше всего на свете хотелось бы ему сейчас растянуться голышом на свежей лежанке под медвежьей шкурой, слегка потягиваясь, чувствуя, как сладко ноют натруженные мышцы, и следить сквозь полудрему, как Ата развешивает над огнем его одежду. А потом она сама скользнет к нему под медвежью полость – нежная, горячая, ждущая…

– Хайюрр!

Они были уже у самого входа, когда прозвучал этот оклик. Аймик вздрогнул и тоже обернулся на гортанный голос.

У входа в соседнее жилище (колдунскую обитель) стояли двое. Отец Хайюрра и сам колдун.

Да, ошибиться было невозможно: этот мужчина в меховом балахоне до колен, обвешанном незнакомыми амулетами, в шапочке, обклеенной птичьими перьями, мог быть только колдуном. Безбородый и безусый, с острыми, четко очерченными чертами лица, он, казалось, не имел определенного возраста: отсюда, где стоял Аймик, его можно было посчитать и молодым, почти юношей, и глубоким, но бодрым стариком. Взгляд истинно колдунский, проникающий, и когда он пал на Ай-мика, тому показалось: глаза колдуна вовсе даже не человечьи; какие-то круглые… птичьи, что ли? И почему-то странно знакомые.

Впрочем, это ощущение длилось мгновение, не больше. Когда вождь и колдун приблизились, Аймик понял, что перед ним далеко не старик… пожалуй, даже помоложе вождя. Но и не юноша. И глаза у него, конечно же, человеческие, только рыжеватые какие-то.

– Я говорил с духами. Они рады твоему возвращению, Хайюрр… Это и есть твой спаситель?

(Глаза словно ощупывают! И опять показалось…)

– Аймик, сын Тигрольва, ставший безродным, — медленно проговорил колдун, словно прикидывая каждое слово на вес, и кривовато улыбнулся. – Духи рады твоему приходу. Колдун детей Сизой Горлицы приветствует тебя на земле нашего Рода!

В синем сумраке жарко полыхают костры, отстраняя морозную ночь. Наступила последняя, мужская часть Большого Угощения. Женщины ушли в свои жилища и увели детей, захватив заодно деревянные миски со сладкой морошкой, грибной и травной снедью, недоеденные куски мяса. Они уложат детей и будут неторопливо завершать пиршество, болтать о мужьях, хихикать, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Мужчинам уже не до еды. Для них началось главное.

Аймик, хоть и чужак, стоял в общем круге, плечом к плечу с Хайюрром. Говорил вождь:

– Сыновья Сизой Горлицы! Великая радость пришла в наш Род: вернулся мой сын Хайюрр! Израненный врагами Хайюрр! Одноухий Хайюрр! Оплаканный нами Хайюрр! Хайюрр, спасенный Аймиком (его голос едва заметно запнулся)… из Рода детей Тигрольва.

Аймик почувствовал, как взгляды собравшихся здесь мужчин скрестились на нем словно копья.

– Аймик! – торжественно провозгласил вождь детей Сизой Горлицы. – Отныне наш кров – твой кров, наш огонь – твой огонь, наша еда – твоя еда! Верно ли я сказал, братья мои?

– Хайрра-а-а! – рванулось на едином вздохе, и показалось, вздох этот подхвачен взметнувшимся в черное небо языком пламени. – Да будет так! Сын Тигрольва, ты нам как брат!

Аймик сделал шаг вперед, чтобы ответить, как подобает мужчине-охотнику:

– Аймик, сын Тигрольва, оставивший свой Род, сделал лишь то, что должно было сделать. Аймик, называющий себя Безродным, благодарит сыновей Сизой Горлицы за добрые слова и приют. Аймик говорит: мои руки – ваши руки, мое оружие – ваше оружие, моя добыча будет делиться с вами по вашим законам. Ибо Аймик-безродный надеется найти здесь своих братьев и сестер!

– Хайрра-а-а! – вновь рванулся в небо единый возглас. И наступила тишина.

И тогда запел колдун.

Его неподвижная фигура чернела на фоне пляшущего пламени, и было непонятно, не из его ли воздетых рук отлетают ввысь снопы искр? Его голос неуловимо менялся: низкие звуки переходили в гортанные выкрики и словно свивались с тонким фальцетом, обрывающимся вдруг на пронзительной ноте. Чем дольше он пел, тем больше казалось: это вовсе и не его голос, это – голоса духов. Не одного и не двух. Множества.

И говорилось в песне о том, что вот двое храбрых сыновей Сизой Горлицы, два родных брата, Хайюрр и Сингор, отправились в далекие края, в чужие земли за женами. Но в далеких краях, чужих землях почва что камень, и горьки воды, и сухи травы. И те, кто живут там, не по-человечьи зовутся, Оленерогими прозываются. Ибо и не люди они, а злые колдуны. Злые духи – их верные помощники – иссушили почву, отравили воду. Злые духи – их верные помощники – выдали Оленерогим бесстрашных сыновей Сизой Горлицы, славных братьев Хайюрра и Сингора…

Аймик внимательно следил за песней, повествующей о пытках и побеге, о последней схватке и убийстве. И о том, как появился он, Пришедший-с-Севера, дал одному из братьев достойное погребение, а второго спас…

Но вот что странно: чем дальше лилось песнопение, тем причудливее становились звуки голоса (голосов, быть может?), а смысл – темнее и темнее, ускользал, словно колдун переходил на какой-то другой язык… Но кое-что врезалось в память, словно узор, наносимый кремневым резцом на рукоять костяного кинжала:

Великие Духи избрали, но благо ли избранным?

Благо ли Ждущей, соскользнувшей с колец Великого Червя?

Куда ты уводишь, тропа, что проложена между Мирами?

Спасут ли от Зла безбрежные воды тех, кто сможет их пересечь?

Твоя ли тропа под твоими ногами, Пришедший-с-Севера?

К голосу (голосам?) поющего (поющих?) уже давно примешивались иные звуки. Обернувшись, Аймик увидел трех странных волков. Прижавшись друг к дружке мелко трясущимися боками, задрав свои острые морды к черному небу, они тихо выли, выли в тоске и страхе.

…На миг показалось: окончив пение, колдун исчез. Но нет, он просто переместился по другую сторону костра, видимо как раз в то время, пока Аймик смотрел на волков. Теперь его место снова занял вождь.

– Сыновья Сизой Горлицы, вы знаете: мы посылали гонцов, но те вернулись ни с чем. Лживые Оленерогие сказали: «Мы не видели ваших собратьев!» И тогда мы оплакали двух молодых охотников, моих сыновей, но не отомстили, ибо не знали, кому мстить. Вспомните, молодые говорили: «Нам все ясно! Будем мстить Оленерогим!» Но колдун отверг эти слова. Колдун сказал: «Ждите! Время придет, когда вернется Оплаканный!» Я знаю: многие роптали. Боялись, что Неотомщенный вернется с Тропы Мертвых, чтобы принести нам зло. Теперь вы видите: колдун был прав…

– Хайрра-а-а! Колдун детей Сизой Горлицы могуч и велик!

– …так пусть же скажет свое слово мой сын, Хайюрр Одноухий, вернувшийся живым!

Хайюрр долго ждал этого мига. Он так поспешно рванулся вперед, в центр круга, что стоящий рядом Аймик почувствовал сильный толчок и покачнулся.

– Смотрите все! – закричал Хайюрр, одним движением головы сбросив меховой капюшон и откидывая прядь черных волос с правого виска. – Смотрите! Они посчитали Хайюрра мертвым, но отрезанное ухо зовет своего хозяина: «Приди! Покарай врага и возьми свое!» И Хайюрр пойдет, Хайюрр отомстит за своего брата и вернет свое! Оленерогим не поможет вся их чародейская сила, – кто устоит против Одноухого, вернувшегося живым?!

– Хайрра-а-а! Никто!

– Оленерогие трусы! Смотрите!

Малица и замшевая рубаха полетели на снег. Обнаженный по пояс, Хайюрр показывал следы пыток, шрамы на месте вырванных сосков.

– Хайюрр и Сингор попали в засаду. Трусы Оленерогие не ответили на вызов и не вступили в бой. Они отняли у братьев оружие, связали и притащили в свое вонючее обиталище. Пожиратели падали, они рвали наши тела, надеясь услышать наш стон. Хайрра-а-а! Жрущие собственный помет этого не дождались!

– Хайрра-а-а! Слава бесстрашным сыновьям Сизой Горлицы!

– Хайюрр и Сингор выбрались из ямы, куда их бросили до рассвета, и убежали. Пятеро лучших охотников из Оленерогих погнались за обессиленными, безоружными братьями. И настигли на Плохой Земле, откуда духи гонят людей. И безоружные приняли бой. И мы бы выстояли в честном бою, но трусы не сражаются, как подобает мужчинам. Они бьют в спину! Смотрите!

Хайюрр повернулся так, чтобы все могли видеть следы страшной раны, нанесенной вражеским копьем. Пламя костра блестело на его могучих плечах. Несмотря на мороз, не было заметно и легкой дрожи; в отблесках пламени казалось даже – выступил пот!

Отец подал сыну копье. Воздев его над головой обеими руками, Хайюрр закричал с удвоенной силой:

– Отомстим за кровь! Покараем Оленерогих! УБЬЕМ!

И в ответ дружно:

– Убьем!.. Убьем!!.. Убьем!!!

К выкрикам прибавился мерный стук. Невесть откуда (Аймик и заметить не успел!