Тропа длиною в жизнь

Ему пришлось оставить свое копье в теле врага, и он перекатился по земле, чтобы завладеть чужим. Быстро перекатился, но враг оказался проворнее. Айрита узнала его – Энгр. Тот самый, о котором сыновья Пегой Кобылы поговаривали: «Энгр, он и тигрольву одной рукой хребет перешибет».

(«Дура, ох дура!Да что же я стою, как последняя…»)

Аймик изо всех сил пытался бороться с насевшим врагом. Бесполезно. Третий, кряжистый, как медведь, уже навалился сверху, рычит, и брызжет слюной, и вывертывает, ломает руки…

(«Убил бы! Ох, убил бы тебя, – да нельзя!», – слышится в его рыке, чудится во взгляде.) …Боль. Не вырваться. Сейчас хрустнут кости… Внезапно изменился взгляд, и ослабела хватка, и Аймик почувствовал, как на его лицо льется горячая струя… Наконечник копья вышел прямо из горла… а еще мгновение спустя хрипящий враг, зажимая руками рану, повалился прямо на него, и пришлось отпрянуть в сторону, чтобы самому избежать удара окровавленного наконечника…

– Ата!..

– Я не Ата, я – Айрита.

А крики уже – со всех сторон, и некуда бежать, и остается одно: захватить с собой на Тропу Мертвых как можно больше этих… шестиногих.

– Айрита, прости.

Он уже на ногах, и в руках – копье, и плохо придется тому, кто подоспеет первым!.. (Сколько ударов сердца длилась эта схватка?) …Крики со всех сторон. И уже летят копья, – по-видимому, лошадники уже не собираются брать беглецов живыми. Да, они погибли, но дорого же… Аймик мечет копье туда, на свет факелов, и по болезненному крику понимает: ПОПАЛ. Рядом, на земле, еще копья. Это хорошо… – Летучий! Летучий! – кричит Айрита. …И приветственное ржание в ответ. И вырвался из мрака конь… уже без седока.

(«Не мне ваши дела вершить! Ты тоже – мой хозяин, и вот я здесь. По твоему призыву».)

– Скорее! Скорее!

Аймик отпрянул в ужасе, но… то ли сам вскарабкался, то ли Айрита втащила его за шиворот своей маленькой, крепкой рукой…

…И вот он уже подпрыгивает, вцепившись в ее плечи, и чувствует, как каждый прыжок отдается болью в паху…

– Хай-рра, Летучий! Вперед!

Мрак и ветер летят навстречу. Свист дротиков. Конь всхрапнул от боли и наддал… и через миг – короткий крик под копытами и хруст черепа… Река. Желанная.

Отфыркиваясь, конь стремительно вошел в воду. На глубине они соскользнули с его спины и поплыли рядом. Намокшая одежда тянула вниз. Дротики вспарывали воду, и… кажется, коню досталось.

Крики. Хлюпанье. Лошадиное ржание. Погоня? Да, конечно. Сейчас они последуют даже на чужую землю. Но там беглецов ждет подмога.

Летучий выбрался на берег как-то неуверенно. Тяжелые, мокрые, они вновь взгромоздились на его спину. Конь старался изо всех сил, но было понятно: сдал. Ранен, быть может. А тут еще камни да скальные выходы…

– Миленький, ну пожалуйста! – плакала Айрита, тихонько поглаживая шею своего друга и спасителя. И тихим, болезненным ржанием отозвался Летучий на эту последнюю в своей жизни ласку.

Летучий? Нет, теперь он не летел – косыми, тяжелыми прыжками отдавал своей хозяйке остатки сил. Айрита отняла руку, и в смутном свете нарождающегося утра увидела, что ладонь черна от крови.

А сзади уже слышался слаженный цокот копыт. Погоня пересекла реку. Их намереваются взять здесь, на земле детей Мамонта.

– Стой!

Это не погоня. Повелительный окрик прозвучал спереди, из тумана. Свои. Если только…

Из тумана словно выросли три фигуры с луками наизготовку. Свои. Дети Мамонта. И первый из них…

– Отец!

В последний раз жалобно заржал Летучий и рухнул на бок. Айрита успела соскочить и даже удержалась на ногах. Но Северянин барахтался на земле, тщетно пытаясь освободить ногу из-под крупа коня.

Воины приблизились, не опуская луков. Их вел Дан-бор. Военный вождь их общины и ее отец. Но сейчас он не выказывал ни малейшей радости от негаданной встречи. Гневно сжатый рот, взгляд светлых глаз – точь-в-точь таких же, как у дочери, – не сулили ничего хорошего.

– Как посмела дочь Мамонта бежать от своего мужа и нарушить Мир до скончания времен, что был заключен у Священного Камня? Или она не помнит, какую цену заплатили за этот Мир ее братья? Или не знает, какими бедами обернется для детей Мамонта ее безумный поступок?

– Отец, послушай…

– Я слышу. Погоню слышу. Так вот знай: хоть они и на нашей земле, а тебя, ослушницу, возьмут без выкупа. Вместе с твоим…

Он бросил короткий взгляд, исполненный презрения и ненависти, на все еще копошащееся тело.

– Да выслушай же, отец! – Айрита тоже умела повышать голос. – Выслушай и делай что хочешь. Тот, кого ты «моим» назвал, вовсе не мой. Это – Северный Посланец. Тот, кого ждет Инельга.

Ошеломлены все. И отец, и его спутники. Их уже не трое… пятеро… больше. И, прислушиваясь к шуму погони, Айрита быстро заговорила:

– Его перехватил Черный Колдун. И передал шестиногим. И те решили его убить. Принести в жертву своим духам. Сказали: «Бессмертная его и там отыщет, если он ей и впрямь нужен». Ну вот. А я его спасла. И привела к нам. И решай, что делать будешь. Только скорее решай! И знай:ямужа убила! Пришлось…

Уже почти совсем рассвело. Данбор посмотрел вниз. Преследователи, заметив вооруженных луками мужчин – хозяев здешних земель, остановились и стали совещаться. Это хорошо. Это надолго, и, быть может, удастся избежать войны. В конце концов, если Айрита говорит правду, а Райгр лгал, это значит – они, шестиногие, сами нарушили Древнюю Клятву. Ну, там видно будет. А пока…

Он кивнул двум ближайшим воинам:

– Помогите ему. Уводите подальше к нашим. Вместе с Айритой. Ну а остальные…

Обвел глазами своих людей. И тех, кто рядом, и тех, кто в засаде. Не так уж мало, к тому же – лучники, и положение удобное. Если шестиногие сгоряча полезут драться, – живым из них через реку не вернется никто. Но это вряд ли; не такие уж они глупцы, в конце концов.

— А остальные… Будем готовиться к переговорам. И к бою.

Прижав ладони ко рту, Данбор издал короткий боевой клич: «Готовьтесь!» И ближние скалы ощетинились стрелами.

Глава 18 ДРЕВНЕЕ ПРОРОЧЕСТВО

На берегу реки, отделяющей земли детей Мамонта от земель их исконных врагов, догорают поминальные костры. Давным-давно уплыли по закатным водам кожаные челны с телами сыновей Мамонта, павших в тяжелой, затяжной войне. Их унесет к Великой Воде и дальше – в Землю Истоков, где героев встретят их великие Предки… Много, очень много своих братьев проводили в этот раз на Ледяную Тропу дети Мамонта. Аймик считал челны – и ему пришлось почти полностью разогнуть пальцы на обеих руках: только два и остались согнутыми. А ведь в каждом челне – не по одному и не по два мертвых воина, – больше, много больше…

И Данбор, военный вождь детей Мамонта, и его сородичи, и пришедшие на подмогу горцы говорят, что никогда прежде им не приходилось провожать столь многих сразу… И все же живые, справляющие тризну, не удручены: несмотря ни на что, они победили! Это первая победа детей Мамонта в нескончаемой череде поражений. И пусть она далась нелегко – их врагам пришлось еще хуже, гораздо хуже; им даже не все тела своих убитых удалось собрать: последствия камнепада не разгрести руками. А из павших победителей ни один не остался на чужой земле…

– …И расскажут они нашим Предкам о том, кто принес нам победу: о Северном Посланце! И поблагодарят Великого Мамонта за то, что помог ему дойти в срок. И скажут: «Вот и дождалась своего жениха Та-Кто-Не-Может-Умереть! Вот и исполнилось Древнее Пророчество».

Данбор. Последнее напутственное слово вождя перед тем, как закончить тризну. Уже совсем стемнело. Вместе с тьмой прилетела снежница. Аймик следит, как мерзлая земля постепенно покрывается белым налетом, как исчезает в черной воде ранний снег. …Ему грустно. Его хвалят, чествуют, им благоговейно восхищаются, – а ему грустно. И тревожно. Почему?

…Наконец-то. Тризна окончена, и мужчины возвращаются назад, в обжитую пещеру, где их с нетерпением ждут женщины и дети. Там будет еще одно, совместное пиршество, – последнее в этот день, недолгое. Он пораньше заберется на свою лежанку, и, может быть, Ай-рита придет к нему… Нет, едва ли. Она боится. Сейчас они все боятся этой самой Инельги…

…Вьюжит сильнее и сильнее, и Аймик чувствует, как начинает дрожать мелкой дрожью, несмотря на теплую одежду, сытость и довольно быструю ходьбу. Или это не столько от холода, сколько… Да, от тревоги и сомнений. До самого недавнего времени Аймику было не до размышлений о себе самом и о загадочной Бессмертной. Плевать ему было на то, по праву ли его кличут Северным Посланцем. Он весь без остатка был занят совсем другим. Войной.

Все началось почти сразу же, как только воиныДан –бора привели его и Айриту в одно из своих пещерных жилищ. Сказать по правде, Аймик дотащился туда из последних сил. Дорога, новые люди… Все слилось в какой-то навязчивый гул; его о чем-то спрашивали, он что-то бормотал в ответ, даже силился улыбаться… Запомнился кусок жирного мяса, почему-то совершенно безвкусного, не лезущего в горло, и ледяная вода, которая почему-то лилась не столько в рот, сколько на бороду и грудь. А потом – мягкое, долгожданное ложе. Кажется, добраться до него помогла Айрита. И забвение.

Как долго длился его сон? Аймик до сих пор этого не знает, потому что после пробуждения ему стало не до вопросов.

Он проснулся как-то вдруг, то ли от утренних лучей, то ли от того, что понял: здесь, в пещере, он остался один, а снаружи доносятся гневные выкрики и плач. И с великим трудом поднявшись с лежанки (закружилась голова и качнуло в сторону), Аймик заковылял к выходу из пещеры, чтобы увидеть страшное: головы молодых женщин! Одна, лежащая у самых его ног, особенно похожа…

(Ведь такое уже было однажды. И вновь он всему виной?)

В плаче и гневных выкриках различается: «Мешок… Подбросили… Наши сестры… Шестиногим отдали в жены… Падаль вонючая!.. Гадючий помет!..»

Айрита сидит на земле, держит на коленях маленькую голову и гладит, гладит черные волосы, слипшиеся от крови. Услышав шаги Аймика, поднимает на него слепые от слез глаза:

«Сестренка… Такая малышка… Такая ласковая была, тихая…»

А поодаль, сбившись в кучу, словно отделенные от остальных невидимой стеной, воют от ужаса несколько молодых женщин.

(Сестры тех… шестиногих! – догадывается Аймик.)

Данбор поднимает руки, и стихают выкрики, и даже плач умолкает. Только этот предсмертный вой…

«Замолчите! – рявкает на них военный вождь детей Мамонта. – Никто вас и пальцем не тронет. Хотите – оставайтесь женами своих мужей. Не хотите – убирайтесь назад, к своим сородичам. Но знайте: вашим отцам и братьям мы будем мстить. Жестоко мстить».

Мужчины кричат что-то нечленораздельное, потрясая луками и копьями. И Аймика словно кто-то выталкивает в центр.

«Вождь! – кричит он. – Сыновья Мамонта! Знайте: ваша война – моя война, ваш враг – мой враг!»

На него смотрят смущенно и недоверчиво, а кое-кто – с откровенной усмешкой. И Аймик понимает, что он, босой, полуголый, грязный, обрюзгший, невесть откуда свалившийся на этих людей, действительно смешон. И решительно протягивает руку к ближайшему лучнику: «Дай. И стрелы».

Воин молча протягивает свое оружие. Аймик прикидывает в руке пук, пробует тетиву, проверяет взглядом стрелы.

(Эх! Давно не приходилось…)

«Пусть кто-нибудь выпустит вверх три стрелы подряд».

(Детская забава детей Волка. Когда-то и он был мастак. А сейчас? Да помогут Великие Духи!)

И Великие Духи помогли. Как в тот давний летний день, когда Нагу-Влпчонок сразил коршуна невероятным выстрелом, Аймик вновь почувствовал себя воедино слитым с луком и стрелами. И вернулся слабый аромат прелой листвы. И вновь он сам раз за разом срывался с тетивы, и все три стрелы, выпущенные в небо молодым охотником, были расщеплены Аймиковыми стрелами под восторженные крики сыновей Мамонта. Так Аймик стал их воином.

…Да, хорошо, что он сразу показал себя стрелком. Если бы не это, если бы пришлось начать с того, чем сразу же занялись сыновья Мамонта, готовясь к длительной войне, то… едва ли они бы прислушались потом к советам Северного Посланца.

Аймик на ходу провел ладонью по левому рукаву и улыбнулся. Его неудачное изделие по-прежнему в нарукавном кармане; почему-то так и не выбросил его…

Война началась не сразу. Конечно, были выставлены усиленные дозоры, конечно, Данбор направил гонцов к ближним и дальним соседям за подмогой. Но всякие вылазки на вражескую территорию были запрещены. Несколько дней подряд сыновья Мамонта занимались тем, что проверяли оружие и готовили впрок стрелы и дротики.

Аймик, истосковавшись по мужскому труду, работал с жаром, но все, что ему доверяли, – скалывать с кремневых желваков длинные тонкие пластины – заготовки будущих наконечников. А вот изготовить хотя бы один наконечник… Раньше Аймик считал себя неплохим мастером, но здесь он мог лишь с завистью смотреть на то, как ловко и споро действуют сыновья Мамонта костяными стерженьками. Пластина в левой ладони поворачивается с одной стороны на другую, легкие удары чередуются с нажимами на край заготовки – и вот это уже не просто камень, а тонкий изящный наконечник, с обеих сторон покрытый мелкими, идущими в одном направлении сколами, сделанными костяным стерженьком. Ни сыновья Тигрольва, ни кто-либо другой из тех, с кем сводила его долгая тропа, не делали ничего подобного. Приглядевшись, Аймик попытался было изготовить такой наконечник, да только рукой махнул – таким уродливым показалось его изделие в сравнении с теми, что выходили из рук сыновей Мамонта. Засунул его поскорее в нарукавный карман; должно быть, опасался: выбросишь, а кто-нибудь поднимет и станет хихикать. Не воин даже – мальчишка или девчонка.

Сыновья Мамонта не насмешничали. Знали: их гость – настоящий лучник. Только спросили:

«Какие же наконечники делают твои братья там, на севере?»

Аймик охотно показал, как делают его сородичи наконечник с боковой выемкой, как закрепляют его на древке. А через некоторое время Зетт, молодой охотник и один из самых искусных мастеров, положил на его ладонь три наконечника. Аймик даже присвистнул, разглядывая хорошо знакомую родовую форму сыновей Тигрольва: удлиненные наконечники с односторонней боковой выемкой у основания. Но сделаны они были по-другому. Так, как это принято у сыновей Мамонта.

Остальные охотники тоже принялись разглядывать необычные изделия.

«У нас так не принято!» – неодобрительно бросил один из стариков. Но Данбор хлопнул юношу по плечу: «Ничего, Зетт! Пробуй. Быть может, они-то и принесут нам удачу».

Что было потом? Бессвязные, кровавые воспоминания следовали одно за другим. Эта война была совсем не похожа на ту, в которой Аймик когда-то принимал участие вместе с сыновьями Сизой Горлицы. (Против Оленерогих, что ли?)

Столь же не схожа, как настоящая охота и детская игра. ЭТА война!..

Здесь никого не щадили, и никто не ждал, и не просил пощады. Здесь добивали раненых и выжигали стойбища. А пленные умирали мучительной смертью.

…Они переправились через реку. И загорелось первое стойбище шестиногих. И появились первые пленные. А потом их оттеснили к реке. И Аймик с несколькими лучшими лучниками сыновей Мамонта долго отстреливался, прикрывая отход.

…Ржание коней, и грязь из-под копыт, и стрела за стрелой, и волочатся по грязи мертвые тела, запутавшиеся в каких-то веревках… А потом и конь падает мертвым…

Пленные. Огонь. Тошнотворный запах человеческих испражнений и горелого мяса раздирает ноздри… Мужчины умирали молча, а парнишка, когда ему стали жечь яйца, не выдержал, и закричал: «Это все… колдун… Пегой Кобылы!.. Он приказал…» И Данбор прекратил его муку. Ударом в сердце.

…Их оттеснили в предгорья. Но тут шестиногим худо пришлось. Стрела за стрелой. Из-за каждого камня, из-за каждой скалы. Вас много? Да. А у нас – много стрел.

…Перевал. Ни шагу вперед, ни шагу назад. Шестиногим худо, здесь сыновьям Мамонта знаком каждый скальный выступ, каждая расселина, их стрелы метки… Но лошадники не отступают; они и прежде побеждали: одолевали численностью, изматывали сыновей Мамонта частыми и хитрыми атаками, точно выгадывая момент, когда у тех стрелы на исходе… Так было всегда, так будет и теперь. Но теперь – НЕБУДЕТ НИКАКОГО МИРА! Теперь колдун детей Пегой Кобылы объединил все три великих Рода исконных обитателей, теперь воинам лошадников нет числа, и они не уйдут отсюда, пока не возьмут перевал, пока не будет убит последний сын Мамонта…

…Да,это – конец! Отчаяние понемногу стало овладевать детьми Мамонта. Стрелы были по-прежнему метки, да запасы-то их не безграничны. А шестиногих в этот раз видимо-невидимо; это еще счастье, что сыновья Мамонта обороняются сверху и каждая тропка надежно перекрыта. Но враги словно не замечают гибели своих, идут напролом. Их уже дважды с трудом отбрасывали назад, не столько стрелами, сколько камнями. А если падет перевал…

Аймик все чаще и чаще ловит на себе настороженные взгляды: «Уж не ты ли принес нам гибель, чужак?»

Пришла долгожданная подмога. Все смуглолицые, черноглазые и черноволосые, только у их предводителя заплетенные в три косички волосы почему-то рыжие, а глаза голубые. С Данбором они обнялись, как старые друзья. На Аймика пришелец особого внимания не обратил, но представился вежливо: «Тхаред. Горец из Рода Медведя». Аймик понял сразу: перед ним – опытный воин, и занимает его сейчас только одно – гибель, грозящая его друзьям, кажущаяся неотвратимой.

…Запах прелых листьев…

…Аймик помнит: уже смеркалось, когда он вернулся в Средний Мир. Никто ничего не заметил; по-видимому, посчитали, что его просто сморила усталость. (Скорее, скорее!)

Данбор, Тхаред и еще несколько воинов и стариков у костра. Совещаются.

«…Пусть великий вождь детей Мамонта не беспокоится. Мои люди сумеют увести женщин и детей и укрыть так, что никакой шестиногий их не разыщет. Даже если все мы поляжем здесь, эти твари далеко в горы не забредут. Или никто из них не вернется живым. А потом подрастут новые сыновья Мамонта…»

Но лицо Данбора мрачно. Он понимает: это гибель. Годом раньше, годом позже, но – гибель.

Аймик, которого никто не приглашал на Совет, вопреки всем обычаям решительно подходит к костру.

«Пусть великий вождь сыновей Мамонта простит непрошеного, но… – голос его странно меняется, то ли молодеет, то ли… это уже чей-то другой голос, – НО У СЕВЕРНОГОПОСЛАНЦА ЕСТЬ ВАЖНОЕ СЛОВО!»

И так странно звучит этот голос, что разговор смолкает и на лицах, обратившихся к Аймику, нет гнева только любопытство. И еще, быть может, – надежда. Данбор кивает: «Говори!»

И по мере того, как звучит речь Северного Посланца, лица вождей светлеют.

…Их мало, и все же они разделились на три отряда. Самый большой, предводительствуемый Данбором, по-прежнему защищает перевал. С ним и женщины, и подростки, – все, кто только может метать камни: нельзя, чтобы шестиногие догадались, что число защитников сократилось. Тхаред и несколько его воинов отошли назад. Недалеко, к узкому ущелью, чтобы там подготовить… то, что должно. А лучшие стрелки скрытыми тропами обходят осаду. И Аймик с ними. И Айрита. Они вновь переправляются через реку. Они идут тропой, проложенной разведчиками. Далеко. К самому сердцу врага.

(Вырезать бы их всех…)

Они видят, что вражеские стойбища живут мирной жизнью, в ожидании своих мужчин, ушедших за реку, в горы. Они ждут победителей. И никто не ведает, что мимо их стойбищ потаенными тропами идут мстители. К самому сердцу врага.

..Знакомое место, трижды проклятое место. Горит ненавистное стойбище, и мечутся ополоумевшие женщины, и причитают старики…

(«А вот это – не моя ли хибарка? Ненавижу! Огня!»)

…И знакомый (ну еще бы!) колдун! Голый, брошенный на колени, – все его колдовские обереги уже давно в огне. Но даже пляшущие отсветы пожара не в силах исказить спокойные, невозмутимые черты его лица… Молодец, не боится смерти. Даже горло сам подставил…

«К пытке!» – кричат победители. Но Айрита жестом останавливает сородичей и передает Аймику костяной кинжал. Северный Посланец, принесший долгожданную победу, должен сам умертвить того, кто посмел усомниться в его предназначении и нарушить Древнюю клятву…

Предсмертный хрип. И чудится Аймику – это он сам умирает и сипит сквозь кровь, пьющуюся из перерезанного горла: «Ненадо… Остальных… Пощадите!»

Победители возвращаются не таясь. Да и некому их остановить: лучшие воины лошадников – за рекой, в горах, и что-то уж больно долго нет от них вестей. Так долго, что уверенность в скорой победе сменилась тревогой. Теперь же, когда весть о разоренной обители Главного колдуна детей Пегой Кобылы разнеслась во все стороны, как на крыльях, когда появились словно из-под земли возникшие воины детей Мамонта, – стойбища лошадников охватил самый настоящий ужас. И пустели стойбища при приближении этих… – людей или демонов? – во главе с их бывшим пленником, теперь несущим на копье голову колдуна…

Сыновья Мамонта эти брошенные при их появлении стойбища не жгли и не грабили. Просто проходили сквозь них, как через пустые земли. И лошадников не искали. Зачем? Дело сделано, месть совершена, а старики, женщины и дети им не нужны. Мужчины? Если там и были взрослые охотники, то, бежав без боя от врага, они перестали быть мужчинами…

…А у пограничной реки сыновей Мамонта действительно встретили вражеские воины. Много. Лишь небольшая часть тех, кто много дней назад перешел эту реку, кто штурмовал перевал. И все же для Аймикова отряда их было слишком много. Однако воины детей Мамонта не замедлили шаг и даже не взялись за оружие. Словно перед ними был только пустой берег.

В сущности, так оно и было. Лица, окрашенные в белый цвет, распущенные по плечам волосы издали показывали: те, что стоят на берегу, хотя их много и они при оружии, – драться не будут. Сейчас это не воины, а ОТПУЩЕННЫЕ ИЗ МИЛОСТИ, и вновь обрести утраченное достоинство мужчины, охотника и воина они смогут лишь после того, как будет заключен мир.

Онгр, вождь детей Пегой Кобылы, предводитель этого похода, столь неудачно для них всех завершившегося, вышел вперед, и по его знаку лошадники молча расступились, освобождая путь своим врагам. Аймик, шедший впереди, замедлил шаг и, остановившись в четырех шагах от Онгра, сбросил с копья к его ногам голову колдуна:

«Забери. Его советы были дурны, и он за это поплатился».

И повел свой отряд дальше, к переправе. У воды пришлось задержаться. Кожаных челнов на берегу великое множество, и победители могут их брать без спроса, но… не так-то легко найти пустой челн: почти во всех – трупы лошадников.

Вождь детей Пегой Кобылы не отрываясь смотрел на голову того, кто попытался объединить три Рода исконных обитателей этого края и навсегда покончить с пришельцами.

«Твои советы действительно оказались дурны! – думал он. – Но поплатился не ты один. Все мы жестоко поплатились…»

…Они уже торжествовали победу. Стрелы летели все реже и реже, и однажды на передовой отряд, двинувшийся в ночную вылазку, не обрушился град камней. И тогда был подан долгожданный сигнал: «Перевал свободен!» – и воины всех трех Родов разразились ликующими криками. И до самого утра длилось ликование. А на рассвете они двинулись по следу побежденных, – так они все тогда думали…

След был ясен: сыновья Мамонта не отступают даже – поспешно бегут в глубь своих гор. Пытаются спастись… Не выйдет. Вначале лошадники еще соблюдали осторожность: шли не споро, внимательно осматривали скалы. Но засад не было, даже из самых удобных местечек не летели в них коварные стрелы или камни. Видно, враг бежит без оглядки, не думая больше о сопротивлении. Так скорее же!

Теперь Онгру казалось: его словно кольнуло что-то, когда он увидел это узкое ущелье, куда уводил такой ясный, такой несомненный след панически бегущих врагов. Может быть, так оно и было. Может быть, не его одного кольнуло дурное предчувствие. Иначе едва ли хоть кто-нибудь из воинов, разгоряченных преследованием, услышал его предостерегающий крик, подхваченный Креоном, молодым вождем сыновей Сайги:

«СТОЙТЕ!»

Крик был услышан, но не всеми, не всеми. Должно быть, свыше половины воинов уже вошло, почти вбежало в ущелье, и его стены многократно отражали их победный клич. Но те, кто услышал, остановились, в недоумении глядя на своих предводителей. «Верните их! – закричал Онгр. – Вер…» Он не успел даже отдать приказ. Иной клич – тот с которым идут в бой сыновья Мамонта, – раздался с вершины ущелья, и через мгновение все остальные звуки заглушил грохот камнепада…

…Из тех, кто вошел в предательское ущелье, назад к Онгру вернулось едва ли два десятка воинов, – окровавленных, покрытых пылью, с остановившимися от ужаса глазами. Апобедные крики сыновей Мамонта уже звучали со всех сторон… в том числе и оттуда, со стороны перевала. Потом настала тишина, и в этой тишине отчетливо прозвучал голос Данбора:

«Онгр! Великий вождь сыновей Пегой Кобылы! И все вы, пришедшие на нашу землю! Согласны ли вы принять нашу милость и стать отпущенными или предпочтете разделить участь своих собратьев?»

Онгр огляделся.Да,надежды никакой. Им не прорваться с боем туда, вниз, к берегу реки, где остались их кони и челны. Их слишком далеко заманили; оставшиеся не дойдут даже до перевала…

Он первым переломил копье, вынул костяную заколку, стягивающую волосы на темени в пучок воина, и тряхнул головой, рассыпая их по плечам. Затем зачерпнул из поясного мешочка горсть смешанного с жиром мела и принялся медленно растирать его по лицу, скрывая боевую раскраску под сплошной белой маской.

Война окончена, и лишние жертвы ни к чему. Нужно подумать о будущем: эта война – не последняя…

Еще два дня ушло на то, чтобы собрать тела павших. Воины детей Мамонта справились с этим быстрее: их потери были гораздо меньше. Но несмотря на все усилия и их помощь, завал в ущелье разобрать не удалось.

«Ничего не поделаешь, – сказал Данбор. – На Совете Мира мы договоримся о том, когда вы сможете прийти сюда и справить тризну. А для нас это место станет табу».

Уже прощаясь, он как бы мимоходом заметил: «Должно быть, на обратной тропе вы встретите наших воинов». Онгр молча кивнул. Он понял.

«Вот и встретились!» – думал он, глядя на уже почерневшую мертвую голову.

Аймик шел, не замечая тропы, не слыша разговоров, не чувствуя холода. Он был не столько здесь, сколько там, в недавнем прошлом.

Да, в те жаркие дни и ночи Аймику не было дела до того, по праву ли его зовут Северным Посланцем или нет. А о бессмертной Инельге он и вовсе забыл. Сомнения вернулись позднее. Всего несколько дней назад, когда был заключен очередной мир.

…Он, Аймик, сидит на одной шкуре с Данбором. Как Северный Посланец, принесший детям Мамонта невероятную победу.

Два вождя друг против друга: Данбор и Онгр – тот, кто по велению уже мертвого колдуна пытался вытеснить ненавистных пришельцев в Другой Мир. В тот, что за Тропой Мертвых… Вожди других Родов рядом, но поодаль. «Земли за рекой – не наши земли! – в который раз увещевают сыновья Мамонта своих собеседников. Побежденных, но сильных. —Нам не нужны чужие земли. Но стада, пришедшие на эту сторону, – наши стада. И наши охотники могут преследовать их и за рекой… Так?»

«За рекой – земли детей Сайги! – бурчит военный вождь сыновей Пегой Кобылы. – Им и решать».

(«Ага! Так вы уже – не вместе? – думает Аймик. – Уже каждый за себя?»)

Молодой вождь сыновей Сайги не поднимает глаз. Он старается выглядеть бесстрастным, как и подобает мужчине, но – скорбен. В этой войне больше всего пострадал его народ – наименее виновный в том, что случилось. И он сам…

Не отрывая взгляда от языков пламени, он с трудом разлепляет губы:

«Тропы лошадей и оленей, перешедших реку, открыты для сыновей Мамонта».

Его что-то (кто-то?) заметно тревожит. Там,за спиной Аймика, где в стороне от вождей и старейшин столпились сыновья и дочери Мамонта в ожидании окончательных решений. Аймику очень хочется обернуться, но это невозможно.

А разговор идет уже о нем самом, Северном Посланце.

«Как же случилось, что вожди трех великих Родов решили нарушить Древнюю клятву и навлечь гнев Духов?»

Данбор задал этот вопрос спокойно, как бы сожалея о происшедшем. Предводитель Рода Пегой Кобылы заранее подготовил ответ.

«Великий вождь детей Мамонта ошибается. Мы не нарушали никаких клятв. Тот, кого вы чтите как Северного Посланца, жил у Черного Колдуна как муж его дочери… Тебе ли не знать, великий вождь, кто она такая – его дочь? Потом Колдун передал его нашим северным соседям. Почему? Не ведаю, да и не хочу! Знаю лишь, с наказом передал: вернуть назад живым через… – Он задумался, а затем трижды поднял вверх правую руку с растопыренными пальцами: – Вот через сколько лет. Что говорить, – те, кто живет вблизи от проклятых гор, боятся Черного. А вот мой колдун не испугался. Сказал: „Волю Черного исполнять нельзя. От чужака одни несчастья. Испытаем его, вдруг он и впрямь Северный Посланец? Тогда его уведет с собой Бессмертная. Если же нет, принесем в жертву Могучим Духам!“ Так он сказал. Да только испытание не завершилось. Великий вождь сам знает почему». Помолчав, он продолжил: «Данбор! Я и мои сородичи всегда чтили мудрость храбрейшего из храбрых сыновей Мамонта! Позволено ли будет мне высказать то, что лежит в глубине сердца? Не последуют ли за этим новые распри?»