Солнце скатывалось за зубчатую кромку перелеска. Сизые дымки очагов тянулись прямо вверх. Вечер был тих, но прохладен; они уже давно надели рубахи и даже плащами укрылись. Пора бы уходить: все сказано, – но Армер не спешил.

Аймик смотрел на закат, а спиной буквально чувствовал огромность пространства, отделяющего его от тех гор на востоке.

(«Большие Камни»? Я-то знаю, что это такое!) …Сколько предстоит идти до этих гор на востоке? Неужели не меньше, чем до Стены Мира? А ведь он уже немолод.

– Армер, что все же со мной было? От чего ты меня исцелял?

– Тот медведь, что на тебя напал, был, конечно, не оборотень. Но и не простой медведь. Его вели те, другие. Убить тебя не смогли, даже не покалечили. А вот Мару навели. Умело.

– Мару? Что, я всю зиму проспал?

– Можно сказать и так. Ты поверил в то, что вернулся вспять, к началу Тропы. Что такое вообще возможно. И, конечно же, захотел остаться. А это было только наваждение. И по ночам к тебе не Ата приходила – Мара. Те, другие.

Аймик задумался:

– Да нет же! Я все понимал. И что стойбище – не то самое, и что Ата снится, а по утрам уходит вместе со сном. Мы с ней много говорили…

– А о чем говорили, помнишь?

– Нет. Ни разу не вспомнилось.

– Вот то-то и оно. Тебе нашептывали. Чтобы ты остался здесь. До самой Ледяной Тропы. Знали: насильно вернуть на свою Тропу невозможно.

– Но… Я же сам хотел остаться. И сейчас… – что скрывать? – и сейчас хочу.

– Вспомни-ка, что говорят об этом ваши охотничьи заповеди? Они, должно быть, не очень-то отличны от наших.

И Аймик заговорил нараспев:

Охотник идет по своей тропе от начала и до конца. Охотник идет обратной тропой, отягченный богатой добычей. Но он никогда не вернется туда, откуда встал на тропу.

Не влезет ребенок в утробу матери. Змея не натянет сброшенной кожи. То, что прошло, – прошло. И охотник не вернется назад.

– И у нас есть подобная песнь, – сказал Армер, – да и у других Родов тоже должна быть… Знаешь, почему? Аймик покачал головой.

– У всех этих песнопений один исток. Плач Первочеловека.

– Первобрата? – переспросил Аймик. – Нет. Первочеловека, некогда жившего в воистину Неизменном Мире, где не было ни боли, ни страданий, ни смерти. И утратившего все это по своей собственной воле.

Аймик прищурился и потер лоб, силясь вспомнить… Там, в видениях Межмирья, было что-то и об этом… Что-то очень важное… Но здесь, в Среднем Мире, все это стало зыбко и смутно. К тому же столько лет прошло…

– Песнь эта так или иначе известна всем, но понять ее могут лишь немногие. Да и то не до конца. Мы все стремимся сохранить Мир незыблемым и неизменным. И не хотим видеть, что Мир меняется… и ничего с этим не поделать.

– Сейчас-то я кое-что понимаю, – задумчиво произнес Аймик, – а тогда… Нагу-подросток думал: это так просто и понятно – насчет ребенка и змеи. Но охотники-то все равно в свое стойбище возвращаются.

– Что там Нагу-подросток. Умудренный Вестник едва с Тропы не сошел, чтобы влезть в сброшенную кожу… Те, другие, знали, что делали. Как бы то ни было, а тебе все же пришлось убить брата, – ведь медведь твой личный Тотем, не так ли? Нет, ты не был виноват, но все же стал податлив к соблазну возврата. Последний соблазн – самый сильный, и хорошо, что ты от него исцелился.

– Последний? Так, значит…

– Вестнику Могучих должно быть известно об Изначальном Противоборстве и о том, что таится в каждом из нас, намного больше, чем простому колдуну детей Волка.

(Да,конечно. Ничего не «значит». То, липкое, осклизлое… От него не скрыться, его не вырезать, как занозу или болячку. Ему можно только не поддаться.) Поднимаясь с насиженного камня, Аймик рассмеялся:

– Армер! Мне не кажется, что ты такой уж простой колдун.

Вестник стоял, глядя туда, где в быстро сгущающихся сумерках ярче и ярче светили огоньки очагов детей Волка. Дети Волка… Армер… Йорр… И АТА… Ему было хорошо с ними; быть может, это было лучшее в его жизни. Но это прошло. А то, что прошло, – прошло.

Сейчас они вернутся в жилище Армера и завершат этот день вечерней трапезой и воспоминаниями. А завтра Вестник начнет понемногу собираться в путь. Он уйдет не сразу: ведь путь так тяжел, а он уже стар и должен набраться сил. Но и медлить не будет: ведь путь еще так долог.

Но он дойдет. И в конце Тропы его будет ждать Инельга.

Род вымирал. Они уже давно жили вместе, дети Тигрольва и дети Ледяной Лисицы, – все, что осталось от некогда могучих Родов, когда-то полмира прошедших вслед за мамонтами, отвоевавших себе право жить там, где раздолье волосатым исполинам… и где испокон жили люди, принадлежащие совсем другим Родам.

Тогда их было много, и они были сильны. Теперь, по сравнению с тем, что было когда-то, осталась горстка заморенных бескормицей, рано стареющих людей, жмущихся друг к другу в предчувствии неминуемого конца. Даже у немногочисленных детей – тихих, малоподвижных, некрасивых, с раздутыми животами – глаза были какие-то стариковские. Даже в этих глазах, как и у взрослых, светились отрешенность и безнадежность.

Детей было мало: плохо рождались и часто умирали. А стариков почти и вовсе не было: жить дозволялось лишь тем, кто сам мог добывать пищу. Ослабшие, немощные исчезали – сами или с помощью других. И все равно: Род вымирал. Даже два Рода.

Впрочем, один бесполезный старик все же жил среди них, да еще какой. Высохший, скрюченный, буквально позеленевший от непомерной старости. Его правая рука давным-давно высохла от раны, невесть когда и от кого полученной (шепотом передавали: «Брат!» – «Нет, сын!» – «Нет, отец!», – но никто топком ничего не знал). Несмотря на невероятную старость и худобу, он все время жрал. Что придется: морщась, перетирал сточенными почти до десен зубами кусочки мяса, корешки, с наслаждением высасывал костный мозг, глотал личинки, не брезговал червями и кузнечиками, а когда ничего другого не было – и собственным дерьмом. Для него было привычным делом стащить исподтишка лакомый (или не очень лакомый) кусочек, – преступление, неизменно карающееся смертью. Но его никто не смел даже ударить.

Старик этот не принадлежал миру людей. Он принадлежал Духам. Разгневанные на детей Тигрольва, они отняли у него разум и оставили людям как напоминание о продолжающейся Каре. Убить или хотя бы обидеть такого означало бы скорую и страшную гибель. Не только убийце – всем и каждому.

«Великие духи! Да когда же он подохнет?!» – говорили молодые, нетерпеливые.

«Ждите! Его смерть станет нашим отпущением, но не смейте ее призывать!» – говорили умудренные.

А Трухлявый – так прозвали его дети Тигрольва – смотрел на всех пустыми, безмятежными глазами, хихикал и жрал, жрал, жрал…

В этот день с самого раннего утра Трухлявый вел себя необычно. Беспокойно.

– Ти-ти-ти-ти-ти! – кричал он без перерыва, тыча пальцем куда-то вдаль. —Ти-ти-ти-ти-ти! Я-я-я-я-я!..

– Что это с ним? – обеспокоенно спросил вождь своего колдуна.

Вождь детей Тигрольва и сам стар. Не так, конечно, как этот вонючий козел, и умереть-то, похоже, неспособный. Но все же… стар, ничего не поделаешь. А вот колдун… мальчишка мальчишкой. Один за другим умирают колдуны Рода; даже передать толком свое знание не могут… Но этот колдун – настоящий. Сильный. Хотя и молод, и ни у кого толком не учился колдунскому искусству… Прежний едва ли успел многое передать… да и многое ли знал тот, прежний, даже самого себя не спасший от Хонки?

– Великий вождь! Не знаю… похоже, грядет то, чего мы ждем.

Вождь вздрогнул. Неужели это правда? И неужели это будет…

(«Ты че,Волчонок, слышь, ну ты че?..» Такое не забудешь.)

…Что таить от самого себя? Когда Чужак убрался восвояси вместе со своей бабой, он, Сильнорукий, вздохнул с облегчением и от всего сердца пожелал: спасайтесь, как хотите, только не возвращайтесь назад. Никогда! Так оно и получилось, да только беды на Род обрушились. Ясное дело, Чужак накликал. Еще бы, любимец Духов, еще мальчишкой способный в мгновение ока в Вурра оборачиваться… Неужели он возвращается?

Сильнорукий с беспокойством вглядывался в западную сторону, куда текла река, на берегу которой располагалось их стойбище, – одно из четырех стойбищ, в которых влачили свое существование остатки Рода. Почему-то он был уверен: тот, кого они ждут с таким нетерпением и страхом, придет оттуда, от заката…

(Может быть, это будет вовсе не его родственничек? Или, быть может, не человек вовсе появится, а громадный черный Вурр, от чьей шкуры отскакивает и самый острый дротик, ломается самое крепкое копье? И не там появится он, а…)

Сильнорукий перевел боязливый взгляд на север, туда, где громадная гора раскрыла свой огромный, всепоглощающий зев, извергающий вечно клокочущий ручей. Где под каменным сводом голубело Озеро Духов Горы… Не раз и не два приносили сыновья Тигрольва и сыновья Ледяной Лисицы жертвы этим грозным духам. И неизменную часть первой добычи, и даже первенцев… После каждой Большой Жертвы колдун Рода Тигрольва снова и снова отправлялся в глубь пещеры, чтобы достичь последнего, самого мрачного ее предела. И там, среди нагромождения каменных глыб, еле освещенных трепещущим огоньком глиняной жировой лампы, он ждал ответа Духов. Бесполезно…

Сильнорукий бывал там всего несколько раз и никогда особо не задерживался: проводит колдуна, как положено вождю Рода, – и назад. Но даже короткое пребывание давало ощущение неизгладимой жути. Он хорошо помнил: предшествующий колдун оттуда не вернулся. Сородичи нашли его мертвым и совершенно седым…

Но Трухлявый смотрел не в сторону пещеры, а на закат, тыкал пальцем и повторял свое бесконечное:

– Ти-ти-ти-ти-ти! Я-я-я-я-я!..

Хотелось зажать уши, или… или убить. Чтобы не поддаться соблазну, Сильнорукий молча ушел в свою хижину. А «ти-ти-ти-ти-ти!» продолжалось всю ночь.

Он появился среди дня и как-то так, что никто не заметил его приближения. Впрочем, в общине происходило слишком важное событие: роды. Долгожданные роды; жена одного из лучших охотников не выкинула (что случалось чаще и чаще), сумела доносить. Ждали трепетно; хотелось верить: будет мальчик, – значит, духи готовы простить…

Полог откинулся, показалось сморщенное старушечье лицо повитухи. Глаза ее слезились.

– Девчонка, – прошамкала она беззубым ртом и безнадежно махнула костлявой рукой.

(Не так уж она стара на самом деле, – подумал вдруг Сильнорукий. – Моложе меня, и намного. Не годы старят, не годы…)

Новоявленный отец тяжело вздохнул.

– В жертву принести нужно, – глухо, ни на кого не глядя, сказал он. – Духам Горы. Может, смилуются…

– Бесполезно, – возразил колдун. – Приносили уже первенцев, и не раз. Духи не принимают жертвы.

– Все равно. – Охотник упрямо насупился. – Все равно она не жилец. Лучше уж сразу…

– Почему ты думаешь, что не жилец? – для чего-то спросил Сильнорукий.

– По всему. Бескормица, – вождь знает и сам. Дичь… словно кто отводит след… А выживет – того хуже, лишний рот. Этих-то…

Он кивнул в сторону трех сбившихся в кучу замызганных девчушек лет пяти-семи.

– Этих-то не прокормить. Нет. Будь что будет, принесу жертву. Сам. Прямо сейчас.

И в этот момент раздался незнакомый голос:

– НЕТ.

Сильнорукий узнал Его сразу, хотя прошла вся жизнь и вроде бы ничто не напоминало в худом, суровом старике молодого Чужака — вечно сутулящегося, молчаливого, не поднимающего глаз… Этот, по-чужому одетый, седобородый, с длинной седой косой, перекинутой за спину, смотрел спокойно и ясно. Как властный. И невольно хотелось отвести глаза…

– Кто ты? – задал обязательный вопрос вождь детей Тигрольва. – И зачем ты здесь?

Голос пришельца был необычайно звучен и молод:

– Я тот, кому вы, сыновья Тигрольва, дали мужское имя Аймик и прозвище Чужак! Я тот, кто всю свою жизнь провел в скитаниях, – чужой среди чужих! Я тот, кто дошел до Края Мира и прикоснулся к могуществу Могучих! И вот я пришел к вам, дети Тигрольва, мои сородичи, с Вестью от Них, Могучих и Неведомых!

Молчание. Почувствовав, что кто-то копошится у его ног, Сильнорукий опустил глаза и увидел Трухлявого. С неожиданной силой оттеснив в стороны вождя и колдуна, тот на коленях выполз вперед и замер, протянув навстречу Вестнику трясущуюся левую руку, больше похожую на птичью лапу. Правая, отсохшая рука болталась, как кусок кожи. Старец не бормотал, лишь прерывистое дыхание со свистом вырывалось из его глотки. Вождь не мог видеть его лица, но… в этот миг тот, кто некогда был его дядей, вовсе не казался безумцем.

Какое-то время Вестник смотрел на своего среднего брата, и лицо его не выражало ни торжества, ни злорадства, ни жалости.

– Ты, вождь, и ты, колдун детей Тигрольва! Я действительно тот, кого вы ждете.

Он повернулся к старцу:

– Пейяган! Срок настал, ты отпущен!

– Аймик! – прошептал тот, опускаясь к ногам своего бывшего врага. Не безумец произнес свое последнее на Земле слово. В нем отчетливо слышались понимание и… радость.

Сильнорукий с недоумением и страхом смотрел в лицо… Трухлявого?! Нет, теперь, после смерти, оно выглядело таким просветленным и мудрым, что это привычное прозвище не годилось никак. Такого Пейягана не знал никто и никогда. В растерянности он перевел взгляд на колдуна…

(Ваши колдунские дела! Я, в конце концов, только охотник.)

…и тот кивнул: Пришелец действительно Вестник!

– Вестник! – заговорил тогда вождь, и голос его дрогнул. – Ты был нашим собратом. Взгляни: твой Род почти вымер… как и люди Ледяной Лисицы. Что же говорят Могучие Духи? Есть ли еще надежда для нас или ты пришел сказать, что надежды нет и мы обречены?

Аймик чувствовал, что Земная Тропа действительно подошла к концу. Прошлое прошло, и последний долг уплачен. И он по-настоящему счастлив тем, что разделит с этими людьми свой последний привал… (ведь, что ни говори – это его сородичи!) …и откроет им волю Могучих.

– Пусть Сильнорукий, великий вождь детей Тигрольва, распорядится, чтобы позаботились о мертвом. Пусть пошлет гонцов в соседние общины и соберет самых мудрых сыновей Тигрольва и Ледяной Лисицы. Когда Отпущенный Могучими уйдет по Тропе Мертвых, меня позовут. И тогда я скажу, что вам делать, чтобы узнать волю Могучих… А пока – не позаботится ли великий вождь о том, чтобы Вестник после долгого пути мог поесть и отдохнуть?

Вестнику отвели хижину колдуна, который перебрался на эту ночь в жилище вождя. Аймик растянулся на свежей лежанке, закинув за голову руки и прислушиваясь к доносящемуся снаружи взволнованному гомону. К вечеру собрались те, за кем посылали гонцов. Все ли? Аймик не знал. Утром дети Тигрольва должны проводить своего Старца на Тропу Мертвых. Как это будет? Вестнику нет дела до этого. Он дошел. Но чтобы передать Весть сородичам, ему должен быть подан Знак…

…Не очень-то заботится мудрый колдун детей Тигрольва о своей кровле: надо же, вся в дырьях. Впрочем, истинно мудрому – не до таких мелочей, а остальным, видать, и впрямь не до чего…

Глядя на еще светлое, хоть и ночное небо, Аймик вспоминал трапезу.

(Они трапезничали втроем в жилище вождя: Сильнорукий, колдун и Аймик. Совместная еда, даже столь скудная, сближает, и Сильнорукий сам не заметил, как разговорился и, слово за слово, стал обращаться к Аймику уже почти совсем по-родственному.

«Что творится с нами со всеми, сам видишь… Как только… ну, когда вы ушли, так все и началось. Голод, мор. Вожди сразу поумирали; от колдунов – никакого толку… Ваш… ну, то есть, который детей Волка… сказал: уходить! Что ж, пошли; твой отец нас и повел… да сам не дошел. Не он один; и половины наших не дошло. Вот живем теперь, как можем…»

Аймик ел скупо, говорил мало. Внезапная болтливость Сильнорукого его не удивляла: многое накопилось за годы – нужно выговориться. Как ни странно, он и сам ощущал внезапно возникшую родственную близость. И это было даже приятно.

Молодой колдун ел молча, время от времени бросая на Аймика осторожные взгляды.

Снаружи послышались голоса; видимо, стали собираться мужчины из соседних общин.

«Послушай, Сильнорукий, – спохватился Аймик, – а кроме вас, живет кто-нибудь в этих краях?»

«Живут, только неблизко. Какие-то узкоглазые; мы с ними не якшаемся, да и они наши земли стороной обходят… Видно, нелюбо пришлось, – зло усмехнулся вождь какому-то своему воспоминанию. – И еще… Дети Серой Совы. Но их совсем мало…»

«Дети Серой Совы? – встрепенулся Аймик – От них тоже нужны посланцы! Обязательно».

«Если сейчас к ним гонца отправить, – в сомнении покачал головой Сильнорукий, – то придут не раньше чем через день. Если вообще придут».

«Через день, так через день; все равно прежде всего должен быть погребен Пейяган. Но гонца пошли. Это важно».)

…Аймик и сам не знал, спит он или нет? Краем сознания он ощущал все, что происходит вокруг; как постепенно кончаются беседы и споры и гости и хозяева расходятся на ночлег. Как гаснет светлое небо, и двойная звезда заглядывает сквозь дырявую кровлю… И в то же время на все это накладывались какие-то светлые и смутные образы. То ли из прошлого, то ли невесть откуда.

Но вот что-то его словно толкнуло. Снаружи – ни звука; все уже разошлись. А он знает: нужно встать и идти…

…Да, уже наступила глубокая ночь. И небо вовсе не такое светлое, как казалось там, в жилище. Обычное звездное небо…

От общего костра осталась только груда багровых углей. А возле них – темная фигура.

– Мудрому колдуну детей Тигрольва не спится?

При звездном свете его молодое лицо казалось печальным и даже суровым.

– Не спится, о Вестник Могучих! Я молод и слаб, но я тоже… жду Знака!

– Ну что ж. Будем ждать вместе.

Небо ласково дышало в их лица и время от времени слегка вздрагивало от сполохов дальних зарниц. Теплый западный ветерок тронул щеки Аймика, словно погладил… И, как уже не раз случалось, где-то поблизости вдруг заплакала неурочная горлица. Ей ответил крик ворона.

Внезапно Аймик резко повернулся:

– Что там такое?

Вдалеке, на склоне горы, поросшей лесом, показалась светящаяся точка. Факел? Костер? Нет, невозможно; они оба прекрасно это осознавали.

– Там, – заговорил колдун, – там Утроба Горы, понимаешь? Там Гора раскрывается. И в ней – Озеро Духов. Мы там жертвы приносим. Только духи молчат. А то озлятся – и нет человека.

А светлая точка уже превратилась в голубое сияние, дышащее, живое. Двое – старый и молодой – не отрываясь смотрели на этот дивный свет. Снова повеяло ветерком. И словно коснулось слуха:

– АЙМИК! МУЖ МОЙ…

Вестник вздрогнул:

– Могучий колдун детей Тигрольва! Мне пора. Завтра, после того как вы проводите Старца на Тропу Мертвых, пусть самые мудрые мужчины идут туда, где Гора раскрывает свою утробу. Когда придете, ждите поблизости. Вас позовут.

– А… как же ты?

– Я ухожу туда прямо сейчас. Ты же слышал: мне пора.

Аймик понял, что ему ни к чему даже на миг возвращаться под колдунский кров. Невесть как, но свой заплечник он прихватил, когда выходил наружу. А лук…

– Мой лук и колчан со стрелами остались в твоем жилище. Передашь их лучшему из молодых. Мне они больше не нужны, а вам пригодятся.На новой тропе.

– Но… как же так? Ведь туда не так-то просто добраться, а ты и пути не знаешь. Позволь мне тебя проводить…

Уже сделав по своей последней тропе первые шаги, Аймик рассмеялся – весело и молодо:

– Провожатых не было, когда я в них нуждался. А эта тропа легка. Прощай. До скорой встречи!

Две ночи и два дня провели сыновья Тигрольва и сыновья Ледяной Лисицы неподалеку от открытого Зева. Всякий раз, когда случалось им идти сюда, сердца даже самых храбрых охотников начинали учащенно биться, едва заслышав Голос Горы. Сейчас было особенно жутко. Уже само переливчатое журчание, доносящееся издали, когда ни самой разверстой Утробы, ни вытекающего из нее ручья еще не было видно, казалось в этот раз каким-то иным… А подошли ко входу – и замерли в растерянности: до сих пор они знали весь порядок Жертвоприношения Духам. Но теперь-то они пришли не за этим. В этот раз получалось так, словно сама Гора позвала их!.. И что же теперь делать?

Чем дольше стояли так сыновья Тигрольва и Ледяной Лисицы, тем беспокойнее им делалось, и вот уже в самом говоре Горы стали мерещиться недовольство и угроза…

– Отойдем подальше, – тихо произнес молодой колдун. – Разведем костер и будем ждать. Только воды наберем.

Опустившись на колени, он троекратно поклонился Горе и попросил ее поделиться водой. Какое-то время прислушивался к говору, затем кивнул охотникам: «Можно». Наполнив бурдюки, они отошли на такое расстояние, чтобы пламя ночного костра не обеспокоило духов и в то же время чтобы самим увидеть и услышать Зов.

Первая ночь… Такого еще не видел никто из них. Дыхание Горы – едва заметный поток воздуха – теперь было зримо: светилось непонятным голубым сиянием. Тонкое пение флейты руководило ропотом воды, и еще оттуда, из самой глубины, звучал Голос. Женский, напевный. То ли песнь, то ли заклинания… слов не разобрать. А пламя костра пританцовывало в лад с этими звуками и как будто смеялось. Мужчины не решались говорить даже шепотом; даже колдуна бил озноб. Не сговариваясь, они устроились на ночлег, тесно сбившись в кучу, но долго не могли заснуть… Да и заснул ли на самом деле хотя бы один из них?

Молодой колдун не спал. Ему открылось больше, чем другим: он слышал не только женский голос, но и непереносимые для обычного человеческого слуха голоса духов. И он видел, как тени лошадей, скользя по воздуху, уходят в зев горы. И погонял их Некто, с человечьим телом, тонкими руками и ногами и головой мамонта.

Пасмурный день прошел спокойно; людям удалось даже отогреться и отоспаться. Пили воду, взятую у Горы, а от еды решили воздержаться. Как и от лишних разговоров. Только колдун время от времени напевал заклинания, уговаривал Гору смилостивиться над теми, кто так долго ждет Ответа…

Вторая ночь была еще беспокойнее, чем первая. Теперь не один колдун – другие тоже видели скользящие по воздуху тени лошадей, мамонтов… и единорога, и бизона… Теперь звуки стали какими-то уж очень щемящими, и в плеске воды явно угадывались человеческие слова, и волчий вой прозвучал на удивление в такт этому хору…

На другой день, ближе к вечеру, пришли сыновья Серой Совы. Трое: пожилой колдун, считающийся очень опытным в своем деле, и главный охотник со своим старшим сыном. Завидев старшего собрата по ремеслу, молодой колдун Рода Тигрольва просиял и поспешил усадить его как можно удобнее. Он-то знал, что умением своим обязан в первую очередь не рано умершему сородичу, а именно этому старику, старательно пестовавшему способного мальчишку, хотя тот принадлежал совсем чуждому Роду…

Появление чужаков немного развлекло и взбодрило остальных охотников. Вполголоса поведали они о том невероятном, что творится здесь, подле Утробы Священной Горы. А за разговорами незаметно подошла и третья ночь.

Она была совсем непохожа на две прошедшие ночи. Дневной свет гас медленно, и Мир плавно погружался не только в наступающий сумрак, но и в нарастающую вместе с ним Тишину. Гасли звуки, дальние и ближние; замолкли не только озерные воды, но даже вытекающая из них река, обычно такая шумная. Стихло даже самое слабое дуновение, и воздух застыл в ожидании чего-то, что непременно должно случиться. Пламя костра прижалось к земле и словно заледенело… чтобы не погаснуть даже – утонуть, раствориться в земле. И люди, сидящие вокруг, замерли, боясь даже шорохом оскорбить величие Этой Ночи.

И когда развернулись Черные Луга и Небесная Охотница устремилась в погоню за Гусем и Гусыней, тишину нарушил плач Горлицы. Ему ответил крик Ворона. И тогда из черного зева Пещеры вновь полилось голубое сияние.

Здесь собрались самые храбрые и самые мудрые мужчины. Колдуны не страшились полетов в Нижний Мир и противостояния со злобными и коварными духами. Охотники не отступали ни перед клыками тигрольва или медведя, ни перед копьями врагов. Но то, что происходило здесь и сейчас, было выше их понимания.

Первым поднялся молодой колдун Рода Тигрольва.

– Ну что ж, – едва слышно проговорил он. – Это Знак. Мы этого ждали!

Он и его наставник из Рода Серой Совы первыми двинулись навстречу сиянию.

Охотники немного задержались: Сильнорукий распорядился захватить с собой заранее приготовленные просмоленные лучины и запастись тлеющим трутом. Пока вроде бы в факелах нет нужды, но кто знает, как оно дальше обернется? Ему повиновались без лишних слов и сыновья Ледяной Лисицы, и сыновья Серой Совы.

…Голубой Свет, понемногу отступая, вел их знакомой тропой: вдоль озера, по пропитанной влагой глине, потом – с камня на камень, все дальше и выше, между каменных стен, уходящих во тьму… Вот миновали растущий прямо из пола огромный каменный ствол… Вот опустился каменный потолок, и пришлось пригнуться, чтобы не разбить лбы… Это место, похожее на горло, одно из самых важных: здесь можно почувствовать, готова ли Утроба Горы принять тебя и отпустить? Или лучше вернуться, чтобы не остаться в ней навсегда…

И снова стены расступились, ушли ввысь. Остановиться бы здесь, но Голубой Свет, то сжимающийся до размеров кулака, то озаряющий все вокруг, ведет дальше. Под ногами уже не слякоть – самый настоящий ручей, вытекающий оттуда, из самой дальней расщелины, где так жутко нависают стены… Капает вода с потолка, струится по камню, – и вот они, эти глыбы, уводящие вверх, туда…

Здесь, возле входа, они остановились, но колдуна что-то манило к дальней стене. Рискуя каждый миг провалиться ногой в щель между глыбами, он приблизился, Сияние, словно потускнев, вдруг озарило камень с удвоенной силой, и… У молодого колдуна перехватило дыхание. На стене, резко обрывающейся черным провалом, в этом волшебном свете возник Тот, кто из Первоначального Хаоса извлек Землю, и отделил ее от Воды, и населил Мир… И еще Помощники… Озноб пробежал по спине; на миг почудилось: само окружающее – незавершенное творение, готовое вот-вот обратиться в Первоначальное!.. И еще почудилось… Но тут свет внезапно померк, чтобы вновь возникнуть за их спинами, чтобы повести их в обратный путь, по течению ручья, журчащего у их ног…

Назад? Как бы не так. Они уже почти вышли на прямую тропу, ведущую к озеру и выходу, но тут огонек, померцав на месте, вдруг скользнул куда-то вбок и вверх… То ли этот лаз до сих пор никто не замечал, то ли его и не было раньше. Карабкаться пришлось все вверх и вверх, по отвесной стене, выискивая уступы для рук, опоры для ног. Голубой огонек помогал, освещая неровности камня, задерживаясь в опасных местах. И все равно этот бесконечный подъем был невероятно труден и долог.

Сильнорукий, несмотря на свое прозвище, не верил, что живым достигнет конца этого пути. Вот сейчас, сейчас, сорвется рука, уйдет из-под стопы опора – и он покатится вниз, увлекая заодно и тех, кто хрипит за спиной… И когда все кончилось и голубое сияние осветило прямой, просторный проход с почти ровным каменным полом, он себе не поверил. Неужели дошли?

Да, пришлось преодолеть еще один узкий лаз, но это уже пустяки. Поворот направо – и стены словно отпрянули. И в дышащем сиянии, заполнившем все это дивное место, льющемся невесть откуда, колдуны и охотники увидели, что по его стенам шествуют Красные Звери! Мамонты, лошади… А вот единорог! И бизон!..

– Вот Весть, принесенная нами! Вот Слово Могучих!

Сильнорукий вздрогнул, как и остальные: неожиданно прозвучавший голос показался громовым раскатом. Но никто не был так ошеломлен, как он, вождь детей Тигрольва, при виде того, кто произнес эти слова.

Вестник? Да, конечно, это был Он. Но не тот седой старик, ровесник самого вождя, что появился в их стойбище несколько дней назад, стоял сейчас перед ним, обнимая юную женщину. Прежний Аймик, русоволосый (где же седина?), сероглазый (куда делись морщины?), такой, каким он был когда-то, в тот день, когда впервые представил старейшинам Рода свою жену-чужачку… Уж не она ли это так нежно прижимается к его плечу?.. Может, да, может, нет, – лица той не вспомнить.