Глава 2

Дина так и не отважилась рассказать деду правду о Моргане.

Морган подошел к ней только раз и сказал красивым, низким и мягким голосом:

— Спасибо, Дина. Ты не пожалеешь. Обещаю.

О, как он ошибался! Она уже жалела.

Морган остался и теперь целиком посвятил себя изучению виноградарства и искусства виноделия. С этого времени виноградник Кирстен-Вайн-ярдз переменился.

Дина не могла преодолеть внутреннего сопротивления Моргану. Она пожертвовала собой, но он не выказывал никакой благодарности. Он принимал эту жертву как должное. Больше того, он узурпировал ее место около деда. Он работал с Брюсом вместо нее, и было очевидно, что Брюсу это нравится.

Однажды, когда она набросилась на него в порыве ревности, Морган сказал нежно:

— Я думал, что освободил тебя. Раз я здесь, тебе не надо так много работать на винограднике. Займись, чем занимаются все девочки твоего возраста. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Возможно, она и была бы счастлива, если бы его здесь не было. Он отнял у нее работу, которую она любила, и еще имеет наглость заявлять, что делает ей одолжение. Она даже не могла пожаловаться деду, которого Морган так окрутил. Брюс постоянно пел ему дифирамбы.

Дина хотела игнорировать Моргана, но его постоянное присутствие не позволяло ей это сделать. Он работал так самозабвенно, будто в него вселилась нечистая сила. Так же азартно он отдыхал. Ходили слухи, что он гуляет с девчонками, но ни одну из них он не приводил на виноградник.

Дину втайне интересовали эти женщины, ей хотелось знать, какой тип ему нравится, и это ее пугало. Она помнила по собственному опыту, когда он целовал ее, умоляя оставить его здесь, какие чувства он способен возбуждать. Воспоминание об ответных чувствах было вдвойне унизительным, так как он больше ни разу не проявлял к ней интереса как к женщине. Она предполагала, что он считает ее дурочкой, поддавшейся на уговоры такого опытного в любовных делах типа. Но за кого бы он ее ни принимал, он относился к ней с неизменным дружелюбием и уважением.

Прошло четыре года. Дина успела окончить школу и превратиться во взрослую женщину, а Морган — в мужчину, но никогда больше он не говорил ей, что хочет ее. Правда, недавно она поймала его пристальный взгляд и подумала: что там у него на уме?

За эти годы, проведенные в долине, Морган так целеустремленно вникал в дела, что Дина поняла: он не остановится ни перед чем в своих честолюбивых планах. Иногда она слышала, как он спорит с дедом. Его интересовало, имеет ли он будущее на этом винограднике.

Заработанные деньги Морган откладывал. Он даже купил несколько акров земли и засадил их виноградом. Но на первом плане у него была винодельня и дедушкины виноградники. Он экспериментировал с винами, начал получать международные призы. Брюс считал, что у него большой талант и много энергии, он не хотел расставаться с Морганом, но и не давал никаких обещаний относительно его будущего. Поэтому Морган стал проявлять беспокойство. Брюс ходил задумчивым. И казалось, в нем зреет какое-то важное решение.

Что касается Дины, она занималась всем, чем все школьницы ее возраста. После окончания школы она без энтузиазма записалась в местный колледж. Она пользовалась успехом и встречалась с мальчиками, но ничего серьезного у нее ни с одним не было. Она отдавала предпочтение Эдуарду де Ландо, которому был уже двадцать один год. Он учился в университете во Франции, но каждое лето приезжал из своего замка во Франции к отцу на соседний виноградник, где производилось шампанское.

Эдуард был сыном графа де Ландо, всемирно известного производителя прекрасных вин и шампанского. Эдуард был воспитан в винном бизнесе, и считалось, что он унаследует не только титул отца, но и его видное положение в винодельческом мире. Семья де Ландо владела виноградниками и винодельнями не только в Шампани и Бордо, но и в Напа-Вэлли.

Дине шел двадцать первый год. Брюс хотел, чтобы она училась в колледже, а она только хотела быть с ним рядом и работать на винограднике и винодельне. Почему он не мог этого понять?

— В мире есть много интересных вещей, кроме Кирстен-Вайн-ярдз, — доказывал Брюс. — После, если ты захочешь вернуться, я найду тебе работу здесь.

— Колледж ничего не дал Холли! — выпалила Дина и тотчас пожалела, увидев боль, вспыхнувшую в глазах Брюса.

Дина знала, как был разочарован Брюс, когда Холли два года назад бросила университет и уехала в Сан-Франциско, где постоянно меняла работу и была так расточительна, что часто ей не хватало денег на жизнь. Брюс тем не менее помогал ей.

Весна на винограднике всегда была сезоном ожидания, но этот год выдался неспокойным для Моргана, Дины и Брюса. Морган мечтал связать свое будущее с Кирстен-Вайн-ярдз, а Брюс, не любивший скороспелых решений по важным делам, раздражался, потому что должен был сделать выбор, от которого зависели они все.

За неделю до двадцать первого дня рождения Дины Брюс и Морган крупно поссорились. Они орали на весь дом, но она притаилась на лестничной площадке над библиотекой, чтобы лучше слышать.

— Если ты не решишь, то решу я, — орал Морган. — Я четыре года усердно работал.

— Четыре года, мальчик? Ты, наверно, забыл, кто владелец этих земель? Я здесь уже пятьдесят шесть лет. Свой первый клочок земли я приобрел в 1933 году во время сухого закона, когда никто не знал, сколько этот сухой закон просуществует. Мне было только восемнадцать. Я работал как проклятый, чтобы сделать это место таким, каким оно стало теперь…

— Я вовсе не хочу отрицать, что ты сделал для этого места и для меня, Брюс, но, если мне здесь нечего делать, я уеду.

— Кто говорит, что здесь нет ничего для тебя?

— ТЫ никогда ничего не обещал.

— Не торопи меня, Морган. Я не могу принимать поспешные решения, как ты.

— А я не могу больше ждать.

Дверь библиотеки распахнулась, и Дина прижалась к стене, чтобы Морган не заметил ее, когда спустился в холл, а затем выбежал из дома. Дина ощутила свинцовую тяжесть в сердце, готовом выскочить из груди. Надо бы радоваться, что он уезжает, а вместо этого она была в ужасе и полной растерянности. Что с ней? Почему такая пустота? Все эти годы она заставляла себя не любить Моргана. Внезапно до нее дошло, что она давно не думает о нем плохо. Это была просто детская привычка, упрямство видеть в нем самое плохое, чтобы чувствовать свое превосходство. Ее неуверенность и ревность всегда мешали ей видеть людей такими, какие они есть… Давно ли он вернул себе доброе имя? Он так упорно работал. Он всегда был добр к ней и ко всем остальным на винограднике. Она думала о нем плохо, потому что прочла что-то дурное в газетах. Что бы он ни сделал своей матери, у него, наверное, были причины, потому что тот Морган, которого она знала, был хорошим человеком. И вот он собирается уезжать, а она так ни разу даже виду не подала, как на самом деле его обожает.

Дина услышала, как завелся мотор его пикапа, кинулась вниз по лестнице и выбежала за ним. Ночной воздух был холодный, но у нее не было времени надевать свитер. Ее длинные волосы растрепались без заколок. Она как бешеная побежала к машине.

Он затормозил рядом с ней.

— Морган… — Она запыхалась и не могла говорить.

Он перегнулся через сиденье и открыл ей дверь. Как всегда, он заговорил с ней нежным голосом:

— Дина, что случилось?

— Я слышала, как вы ссорились с дедушкой.

— Уверен, нас было слышно в Калистоге. Она села рядом, и вдруг ей стало не по себе с ним наедине в темном пикапе. Должно быть, он считает ее дурой. Он уже не был тем косматым, неуверенным в себе мальчиком, которого она спасла, а потом жалела об этом. Тот злюка исчез много лет назад. Это был Морган-мужчина, Морган, кожа у которого теперь всегда была загорелой, тонкое худое тело обросло крепкими мускулами и твердой плотью, Морган, который знал, чего хочет и как этого добиться, Морган, чью целеустремленность нельзя не принимать в расчет. Такого Моргана она еще не знала.

— А ты вернешься когда-нибудь? — выдавила она из себя.

Воцарилась тишина, и он наконец спросил:

— А ты бы этого хотела? Она смутилась под его прямым взглядом и сдалась:

— Мне кажется, я к тебе привыкла. Он улыбнулся, и эта улыбка сняла напряжение между ними.

— Итак, черт побери, ты привыкла ко мне? Он откинулся назад, вытащил из кармана пачку сигарет, вытряхнул одну и зажег.

— Видно, ты знаешь, как польстить мужчине.

— Можно подумать, ты нуждаешься в женской лести.

— Ты стала женщиной?

Что-то новое и возбуждающе-интимное вкралось в низкий тон его замедленной речи, и она не нашлась что ответить. Она все еще была девственна. Он наблюдал за ней с той прежней напряженностью, которая бросала ее в дрожь. Кровь прилила к ее голове и шумела, как тысяча индейских барабанов, возвещающих о войне. Она почувствовала себя с ним беззащитной и насторожилась.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — сказала она грудным голосом.

— Ты — женщина?

Слова сорвались с ее губ прежде, чем она подумала:

— У меня никогда не было ничего с мужчиной, если ты это имеешь в виду.

Она покраснела.

Зачем она в этом призналась? Ведь ее неуместные слова прозвучали как приглашение.

Он мягко засмеялся, и она разочарованно вздохнула.

— Не смейся надо мной, Морган. Я не знаю, что ты хотел услышать.

— О, ты сказала именно то, что я хотел услышать, и я смеюсь не над тобой, — пробормотал он суховато. — Я просто не очень тебе нравился четыре года назад.

— Нет.

— Мне всегда хотелось тебе нравиться. Дина. Я почти потерял надежду. Когда ты начала встречаться с Эдуардом и была так холодна со мной, я подумал, что ты в него влюблена. Все эти письма из Франции…

Он не стал продолжать, и она подумала, уж не почудилась ли ей страсть и ревность в его голосе. Он бросил сигарету на землю.

Ее трясло. Он решил, от холода, проникающего в открытые окна. Она следила, как он снимает куртку и накидывает на ее хрупкие плечи. Несколько лет она прожила с ним в одном доме, спала в соседней комнате. Она должна была относиться к нему как к старшему брату, но это было совсем не так. Никогда раньше она не смотрела на него как на мужчину. Его широкие плечи, свежесть запаха, зрелость его смуглой красоты будили приятные, но и опасные чувства.

Случайное прикосновение к плечам вызвало знакомый, предательский жар в крови.

— Я не всегда хорошо к тебе относилась, — прошептала она.

Было что-то гипнотизирующее в его пристальном взгляде.

— С одной стороны, правда. Дина. С другой — ты относилась ко мне лучше, чем кто-либо в доме, и намного лучше, чем я того заслуживал. Ты рисковала жизнью, спасая меня. И ты позволила мне остаться, хотя тебе этого не хотелось. Я ни на минуту не забываю об этом. Дина. Я всем обязан тебе.

— Может быть, я лучше относилась бы к тебе, если бы ты раньше поговорил со мной, как сейчас.

— Я не мог. Ты не подпускала меня к себе близко. Может, это и к лучшему.

— Почему?

— Я тебе как-то говорил, — сказал он. Может, он вспомнил, как целовал ее?

— Морган, я.., я хотела сказать тебе, что мне будет тебя не хватать.

Не дожидаясь его реакции, она прижалась к нему и крепко обняла. Слезы хлынули из ее глаз.

— Я была злой, потому что ревновала тебя к деду.

Он обнял ее дрожащее тело и нежно провел рукой по голове.

— Я знаю, милая. Я знаю. Тебе не в чем упрекнуть себя.

— А теперь я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он нежно, по-братски, поцеловал ее в щеку. Она никак не могла найти ручку дверцы, так что он нагнулся и открыл ее сам.

— Береги себя, — сказал он.

— Ты тоже. — Ее мучили угрызения совести.

Затем он уехал, а она в горючих слезах кинулась в дом, в свою комнату. Она плакала навзрыд, пока не осознала, что случилось на самом деле.

Она любит его, и вовсе не как брата. Возможно, она всегда любила его. Но она не отдавала себе в этом отчета, пока не стало слишком поздно. Почему она так ужасно вела себя с ним? Если бы он вернулся, она сумела бы доказать, как сильно она его любит. В первую неделю после отъезда Моргана на винограднике воцарилась печаль, как будто кто-то умер. Дед надолго запирался по вечерам в своей комнате. Работники ходили грустные, особенно Грациела, для которой было самым большим удовольствием баловать Моргана своей стряпней.

Дина была безутешна, но больше всего ее волновал Брюс. Казалось, он постарел на десять лет. Его охватила полная апатия: он даже не выходил на виноградник проверить, не распустились ли почки. Она мечтала, чтобы что-то произошло и вывело деда из летаргии.

Она очень обрадовалась, когда позвонила Холли. Она поняла, что у Холли какие-то неприятности, так как Брюс немедленно отправился в Сан-Франциско. Во всяком случае, в нем снова появились признаки жизни, хотя в них и была сдержанная ярость. Впервые Дина не испытывала ревности, когда дед кинулся Холли на помощь.

Когда Брюс отправился в город, Дина возвращалась на автобусе домой. Она была так погружена в свои мысли, что, выйдя из автобуса, не сразу сумела оценить потрясающую красоту этого дня. Золотая пена дикой горчицы вздымалась над морем новорожденной травы между рядов винограда. Одинокий ястреб с красным хвостом низко парил в волнистых белых облаках.

Вдруг она услыхала мужской голос, самый музыкальный на свете, окликнувший ее по имени. Она оживилась, грусть сошла с ее лица, глаза засверкали. Но вокруг никого не было видно.

С противоположной стороны дороги послышалось:

— Дина. Я здесь.

Она оглянулась и как во сне увидела его. Она покраснела от радости. Через дорогу стоял пикап Моргана. Со свойственной ему небрежностью он прислонился к пикапу, безусловно дожидаясь ее. Он никогда еще не выглядел таким привлекательным с блестящими на солнце черными волосами в ленивой позе молодого повесы. Чистая белая рубашка и джинсы обтягивали его мускулистое тело. День был прохладный, но возбуждающее тепло разлилось по ее телу при виде Моргана. Она перебежала шоссе с такой же ослепительной улыбкой, как у него.

— Я думала, тебе там лучше, куда ты уехал, — закричала она, когда он брал книжки из ее рук и перекладывал в пикап. Он гладил ее пальцы.

— Это на самом деле так, — прошептал он.

— Но ты вернулся.

— Только потому, что скучал, Дина.

— По кому же? — спросила она.

— Я думаю, ты знаешь сама, — сказал он мягким дразнящим голосом. — Ты станешь еще более уверенной в себе, если я тебе признаюсь.

Она всегда жаждала любви.

— Пусть я буду более уверенной, — прошептала она, когда он обнял ее.

— Единственное, чего я хочу, — это чтобы ты стала моей. — Он поймал ее испуганный взгляд.

Она тоже этого хотела.

Его длинные руки держали ее талию, и она чувствовала их жар сквозь тонкую материю блузки. Он подсадил ее в пикап, а потом залез сам.

— Морган, мне было очень плохо, когда ты уехал.

— Мне тоже.

— Я скучала по тебе, — призналась она. Он повернул ее к себе. Сердце бешено забилось при виде его загорелого, словно высеченного из камня волевого лица.

— А я скучал по тебе.., и винограднику.

Когда я поостыл, то понял, что не хочу бросать Брюса.., особенно теперь.

Ее немножко обидело, что у Моргана было еще что-то, кроме страсти к ней, хотя ей было известно, как он предан работе. Она шла впереди к винограднику, утопающему в золоте, все еще чувствуя ревность. Подрезанные лозы казались уже готовыми проснуться и пойти в рост.

Его взгляд заставил Дину оглянуться.

— Сегодня твой день рождения, дорогая. Тебе двадцать один. Наконец ты выросла.

Морган провел большим пальцем по ее губам. Затем легким движением обследовал каждый изгиб ее рта, после чего своими губами раздвинул ее губы. И все ее мысли сосредоточились на ласках Моргана… Вдруг ей стало трудно дышать.

— Как это было эгоистично с моей стороны оставить Брюса в такое время года, — пробормотал он отсутствующим голосом, потому что ему тоже было трудно думать о винограднике, держа ее в объятиях. — Черт возьми, может быть, я уехал из-за.., весеннего напряжения.

Она смутно догадывалась, что он имеет в виду. Весна была особенно напряженным сезоном на винограднике: сначала ожидание, когда лопнут почки, потом постоянный страх ночных заморозков…

И даже после того, как виноград собран, лозы подрезаны, зима миновала, приходит беспокойство о следующем урожае.

Он обнял ее. Затаив дыхание. Дина прислушивалась, как учащенно бьется его пульс в унисон ее собственному.

— Ты не очень романтичный. Не можешь не думать о винограднике даже в такой момент, — поддразнила она.

— Ревнуешь даже к винограднику? — Он нежно улыбнулся. Его губы почти касались ее губ. — Когда-нибудь, когда ты действительно станешь взрослой, Дина, ты поймешь, что тебе не следовало ревновать. Ты очень много значишь для своего деда и для меня. Тебе не надо было бороться за нашу любовь. Ты ее всегда имела.

— Правда, Морган?

— С первого дня, как я увидел тебя.

— Но все эти годы ты ничего не говорил мне об этом. Ты так много работал.

— Я работал для здоровья. Тебе было всего шестнадцать лет, а я любил тебя, несмотря на твою ненависть. Мне надо было дождаться, пока ты вырастешь.

— Но ты встречался с другими девушками?

— Они не имели для меня значения. Только ты…

Разговор внезапно оборвался.

Трепетная тишина окутала их. Он обхватил ее плечи и прижал к себе ее дрожащее тело. И поцеловал ее губы сначала нежно, а потом со все возрастающей страстью. Ее руки скользили по его плечам, пальцы ерошили его мягкие черные волосы. Дрожа, как испуганный зверек, она отвечала с восторгом на его любовь.

— Ты представить себе не можешь, какие это адские муки любить шестнадцатилетнюю, — шептал он, целуя ее снова и снова. — Ты была самой бессердечной на свете девчонкой.

— Могу себе представить.

Без сомнения, Морган мог бы овладеть ею в первый же день по возвращении домой. Но он хотел продлить эту сладостную прелюдию к полной близости на всю жизнь. Он хотел быть уверен в ее чувствах к нему.

В течение этого золотого времени она продолжала ходить в колледж, а он подолгу работал на винограднике. Надо было отремонтировать и наладить кучу всяких вещей. Кое-что было запущено в отсутствие Моргана, а Брюс был в Сан-Франциско. Несмотря на их занятость, Дина никогда не чувствовала себя такой счастливой, полной ожидания. Она не могла расстаться с Морганом. Когда она приходила из колледжа, он бросал работу пораньше и ухаживал за ней.

Они гуляли по Напа-Вэлли как туристы. Морган катал ее на монгольфьере. Воздушный шар запускали со стоянки автомобилей “Вин-тидж-1870”, отреставрированной винодельни со множеством магазинов и ресторанов. Шар быстро набирал захватывающую дух высоту, так что слезы стали застилать глаза радужными полосками. Дика крепче прижалась к Моргану, когда они поднялись над окутавшим землю туманом и мягко поплыли, подгоняемые ветром, над Напа-Вэлли.

Чем выше они поднимались, тем крепче Дина держалась за Моргана. Она разглядела внизу очертания столетней винодельни и вскрикнула от восторга.

— Смотри, Морган. Вон старинные подвалы Эшкол. Теперь это виноградники Трефетен…

— Я знаю. — Он не смотрел вниз. Он был всецело поглощен красотой женщины, которая была в его объятиях.

Монгольфьер поднялся на три тысячи футов, и им открылась вся тридцатипятимильная долина. К северу маячил усеченный конус горы Святая Елена, потухший вулкан, охраняющий долину, как крепость. Виноградники растекались с горы, как золотая лава, окружая маленькие городишки Калистогу и Святую Елену.

В другой раз Морган повез ее в северную часть долины, к винодельне Стерлингов. Виноградники Стерлингов расположились на большом холме, сквозь них просвечивали белые здания с закругленными колокольнями, напоминая греческий монастырь в Эгейском море. Пока вагончик канатной дороги нес их к вершине горы, Морган и Дина сидели в стальной корзине рука об руку. Затем они бродили по винодельне, почти не замечая романтического окружения, поглощенные только друг другом. Виноградник внизу горел золотом в лучах заходящего солнца. Семена дикой горчицы еще не высыпались в землю.

— Я рассказывала тебе когда-нибудь легенду о горчичном семени? — спросила Дина, прислонившись к белой стене. Морган прижал ее своим теплым телом.

— Не помню, — прошептал он, приподнимая ее волосы и целуя в затылок.

— Так вот, легенда гласит, что, когда отец Антимира впервые посетил Напа-Вэлли в 1823 году, он привез с собой мешок с семенами горчицы, в котором нарочно была проделана дырка.

— Очень интересно, — сказал он отсутствующим тоном. Он следил только за движением ее губ.

Она с трудом проговорила:

— Ты ведь не слушаешь.

— Да нет же, слушаю, — прошептал он с улыбкой.

— Ну вот, мешок с семенами взвалили на одного из осликов отца Алтимира, чтобы они могли равномерно сыпаться по пути. Когда отец возвращался через несколько месяцев, он легко нашел дорогу — просто шел вдоль ленты растущего золота.

Морган рассмеялся от радости, что ее рассказ окончен и можно поцеловаться.

— Я не слышал этой истории. Зато я знаю, что вся эта полезная растительность сохраняет влагу и является зеленым удобрением.

— Ну и познания.

— Занятие фермерством не так уж романтично, Дина. А я — фермер.

— Очень романтичный фермер, — мурлыкала она, в то время как он целовал ее.

Они долго не произносили ни единого слова, пока не вспомнили, что кругом люди. Он изо всех сил прижимал ее к себе.

— Я хочу быть с тобой наедине.

Она молча кивнула и поцеловала его, подходя к вагончику. Они были целиком поглощены поцелуями.

В один из вечеров он пригласил ее в чудесный ресторан в Домэн-Шандоне, на винограднике расцветающей французской фирмы шампанских вин. За изысканной трапезой из лососины и шампанского они тихо ворковали, держась за руки, стараясь как можно лучше узнать друг друга.

Она снова изливала душу, какой несчастной от ревности чувствовала себя в детстве.

— Вряд ли у кого из нас было легкое детство, — сказал он наконец.

Он был мрачен, и она поняла, что он вспоминает свое собственное детство, которое перешло в такую беспокойную юность.

— Ты никогда мне не рассказывал о своем детстве, — закинула она удочку.

— Когда-нибудь потом. Мне все еще трудно вспоминать то время. Я хочу одного — все забыть.

— Морган…

— Это называется самосохранением. Дина. Я не могу выворачивать себя наизнанку, как герой мыльных опер. Могу тебе сказать только одно…

— Что?

— Я был в Лос-Анджелесе. Видел мать.

Дина не знала, что сказать. В его глазах была такая обида, что она просто крепче стиснула его руку под столом.

Он продолжал своим низким голосом:

— Знаешь, я думал, что никогда больше не захочу ее видеть. Я думал, что она умерла для меня. Я жаждал этого! Мне не надо было ехать к ней! Но наша бывшая соседка, которая всегда помогала мне в самых невыносимых ситуациях и с которой я время от времени перезванивался, попросила меня поехать! Она сказала, что мать очень больна. Это было ужасно. Алкоголь так разрушил ее, что она с трудом понимает происходящее. Когда она наконец узнала меня, то пришла в бешенство. Она так меня ненавидит. Она заставила себя поверить в свои же выдумки. Все время спрашивала меня: почему ты так похож на него? Я не знаю, что она этим хотела сказать!

Долгое время они не разговаривали. Они просто были вместе, но после того вечера, когда они говорили о прошлом, между Диной и Морганом возникла новая близость. Она поняла какую-то жизненно важную вещь в нем. Несмотря на кажущуюся самоуверенность, прошлое преследовало его.