Упростили им задачу. Жертвенный момент - он очень важен и отражен во всех религиях. Возьмите хотя бы жертву Христа во имя людей. В исламе всевышний требует от пророка Ибрагима принести в жертву сына ислама, а потом прощает его, разрешив принести в жертву животное. Всевышний милостив, но все равно требует жертвы. Понимаете? В ведической традиции первочеловек - жертва, в буддизме жертвуют то, от чего труднее всего избавиться, - собственное Я. Смотрите, как все тщательно продумано и выстроено с точки зрения общечеловеческой психологии. И потом, после того как жертва принесена и люди начинают осознавать содеянное, тот самый третий, контрабандист по-нашему, преступник, поставщик наркотика, начал выполнять заложенную в него программу.
      - Вы что, думаете, он - не живое существо? - поинтересовался Жигалин.
      - Отчего же не живое? Продукт генной инженерии, синтезированный в лабораториях далеких планет, где обитают гобы. Вполне живое. Только вся его эмоциональная сфера, весь совершенный физис, позволяющий даже телепортировать, - кто способен на такое чудо, кроме настоящего мессии, - направлены на то, чтобы выполнить поставленную задачу. Он как солдат от религии, призванный одержать победу над человеческой паствой. Быть может, эта троица (заметьте, троица) представляла собой взаимозаменяемые экземпляры, кто знает. Но физиологи, помнится, утверждали в отчетах, что обнаружили у них некоторые явные различия.
      - Мне сложно все это осмыслить. - Жигалин нахмурился. - Я запутался. Я не верю в то, что это возможно. Если только представить, что где-то есть разум, способный измыслить такое, тогда… тогда эти самые пришельцы и вправду подобны богам. Нет, я не верю.
      - А вам и ни к чему верить. Это всего лишь мои предположения. Полагаю, я недалек от истины.
      - Что же будет дальше?
      - Признаться, мой друг, я и представить не могу, как будут развиваться события. И к чему они хотят привести людей. Я вам больше скажу: мне это не очень интересно. Как вы могли заметить, я очень стар. К тому же совсем недавно врачи обнаружили у меня неоперабельную опухоль. Так что меня ничто не волнует и не пугает. Даже эта безмолвная толпа под окнами здания конгресса. Если бы у меня были дети, я волновался бы за их будущее, но у меня нет детей.
      - У меня тоже, - буркнул Жигалин. Ему вспомнилось лицо Елены, какой она стала после отправки в резервацию, и сердце защемило. Последнее время он часто думал о детях. Какими они могли бы быть.
      - Вам повезло, - сказал премьер-министр. - Впрочем, не берусь утверждать. Возможно, все, что я вам сейчас говорю, измышления больного старика. Не представляю, что с нами сделают эти толпы нелюдей, но, полагаю, они обойдутся без крови. Обратите внимание, они пришли без оружия. И, судя по всему, в ближайшее время не собираются идти на штурм. Возможно, вообще не собираются идти на штурм.
      - Что вы предлагаете? - хмуро поинтересовался Жигалин. Его охватили самые дурные предчувствия.
      - Предлагаю? - Премьер-министр улыбнулся. - Лично я пущу себе пулю в лоб. Сегодня же. Только добью бутылку коньяка, припрятанную у меня в кабинете.
      - А как же борьба до победного конца? Я слышал вашу речь по радио, когда вы призывали защищать здание конгресса. Вы были полны надежд на победу.
      - Разве для вас не очевидно, что мы уже проиграли?
      - Я так не думаю.
      - А вы упрямец. Впрочем, вы человек действия. Помню-помню, как вы усердствовали, чтобы поймать контрабандиста… Хотя для нас уже тогда было ясно, что ничего у вас не выйдет. Во всяком случае, силами небольшого отряда. Не ваша вина, полковник, что наш противник оказался так силен и коварен. Знаете, почему я хочу уйти из жизни сегодня? Дальше ничего интересного уже не будет. Взгляните на эти лица внизу. Всегда неприятно наблюдать агонию, как отдельного человека, так и всего человечества. Хотите совет? Когда меня не станет, отдайте им здание. Вы здесь будете за главного. Вы же старший по званию. Вам подчиняются солдаты.
      - Мы будем драться до последнего! - твердо сказал Жигалин.
      - И умрете от жажды? Не работает даже канализация. Борьба закончена. Как вы не понимаете? А впрочем, как знать. - Премьер-министр поднялся, тяжело оперся на трость и сделался вдруг очень старым и усталым. - Мне пора, полковник, прощайте…
      - Подумайте еще раз, - попытался удержать его от фатального шага Жигалин.
      - Не мешайте мне, молодой человек, - резко проговорил премьер-министр. - Это будет очень благородно с вашей стороны - дать мне уйти спокойно…
      После ухода премьер-министра Жигалин долго сидел в кресле, размышляя. Потом ему показалось, что он услышал выстрел. Слух не обманул полковника. Камского он нашел на полу, в его кабинете. Удивительно, но даже после смерти голубые глаза сохранили ясность.
      “Теперь почти не встретишь таких глаз”, - подумал Жигалин. Ему мучительно захотелось выпить, и он вспомнил, что видел в шкафу в зале заседаний бутылку водки.
      - Сначала сделаем дело, потом выпьем, - пробормотал полковник.
      Он спустился на пару этажей по темной лестнице. В здании царили хаос и паника. Военных насчитывалось человек тридцать-сорок. Их удалось собрать далеко не сразу. Жигалин сообщил, что премьер-министр застрелился, убедился, что они готовы подчиняться его командам, и отдал приказ стрелять по толпе, благо оружия имелось в избытке. Согласились далеко не все, кое-кто проявил неповиновение.
      - Дело ваше, - пожал плечами Жигалин. - Трибунала не будет. Но лично я буду защищать здание до последнего. Что нам еще остается?
      Он первым взялся за автомат, выбил окно и принялся палить по безмолвной толпе.
      К нему присоединились другие.
      В ответ не прозвучало ни единого выстрела. Людей даже не удалось разогнать. Они просто вскрикивали едва слышно и падали под пулями. Настоящее кровавое побоище. Без всякой цели и смысла…
      Гоба видно не было. Как только началась стрельба, он в очередной раз исчез.
      Взамен убитых осаждающих подходили новые, шли плотными рядами по бездыханным телам, оскальзывались на лужах темной крови. Одного из них Жигалин с содроганием узнал. Калач. Мгновение, и точным выстрелом бывшему бойцу снесло полголовы.
      Через пару часов здание конгресса оказалось завалено трупами. У некоторых особенно впечатлительных началась истерика.
      - Не останавливаться! - орал Жигалин. - Огонь! Огонь! Огонь!
      Стреляли из ружей, пулеметов, пистолетов и гранатометов до поздней ночи, пока не израсходовали все боеприпасы. Метали гранаты - осколочные и со слезоточивым газом.
      Кольцо осаждающих оставалось таким же плотным, как и днем.
      После полуночи выстрелы стихли. Над площадью повисла оглушительная тишина. Все фонари были разбиты. В свете Луны виднелись почти неподвижные силуэты людей, стоящих на мертвецах.
      Жигалин чувствовал себя убийцей. Походкой смертельно усталого человека он поднялся в зал заседаний, достал из шкафа бутылку водки, налил стакан до краев и опрокинул в себя.
      “Камской прав, - думал он. - Гобы уже победили. Контрабандист? Как бы не так. Диверсант вражеской армии. Только взорвал он не штаб противника, а все человечество. Что мешает этому существу перенестись в здание конгресса, перебить всех защитников цивилизации? Но зачем ему это? Нет. Он никого не убивает, но действует хладнокровно и методично, не проявляя при этом и тени агрессии. Напротив, он делает вид, что олицетворяет добро и любовь. Любовь и сострадание - вот что отнимает у человека жизнь, само право на существование”.
      Жигалин ужаснулся. В этих измышлениях было нечто извращенное. После второго стакана родилась крамольная мысль: “Может, этот гоб - не такое уж и зло? Может быть, зло - это я?” Рано или поздно придется открыть дверь. И принять любовь и сострадание такими, какие они есть. “Мы и есть зло, - понял Жигалин, - человечество. Каждый из нас. И все мы в целом”.
      На полу он заметил лежащие россыпью лиловые таблетки. Ничего удивительного. Бутанадиол был повсюду. Жигалин подобрал одну и, думая о любимой жене, которой давно уже нет рядом, положил бутанадиол на язык.
      “Самоубийство можно совершить разными способами, - пронеслось в голове, - некоторые предпочитают убивать себя медленно”.
      Кречмар передавал сигнал: “Любовь пришла к людям. Любовь пришла…”
      Теперь может явиться Божество во всем многообразии единого разума существ, по образу и подобию которых сотворен и он сам.
      Кречмар физически ощутил ответ.
      Трехпалая конечность дрогнула на сенсоре. Брюшко и грудь гоба с треском лопнули, выплескивая гемолимфу. Трубчатое сердце, продолжая сокращаться, вывалилось из разорванного тела. Жизнь миссионера закончилась.
 

***

 
      Мелодия льется из окон второго этажа. Кто-то выставил на подоконник старый дисковый магнитофон.
      В голове колыхнулись воспоминания и почти сразу исчезли, словно их никогда и не было. А существовала одна только иная реальность, расцвеченная дивными красками, насыщенная сладостными ощущениями. Он садится на бордюр, стараясь воскресить в памяти хоть что-то… Не получается. Прошлое сгинуло навсегда.
      Через некоторое время мелодия смолкает. Появляются тени в темных балахонах. Между ними, суетливо оглядываясь, бежит, подгоняемый электрошокером, человек.
      - Эй, - кричит он, - вы слышали? Скажите мне только одно, слышали?…
      Георгий Жигалин поднимает на незнакомца пустой взгляд. Лишь на мгновение его охватывает удивление и что-то еще, похожее на сожаление о собственной слабости. Затем краски реальности смазываются, и он забывает о странных ощущениях. Приходит давно ожидаемая эйфория. Его опьяняет безграничная любовь, хочется рыдать от восторга и восславлять великое божество - гоба всего сущего.