- Иди, Иннокеньтич! Чего встал?! Пора идти, пора, давай! Топ-топ! Все идут! Шнель, шнель!… Нах арбайтен!
      - Максимов, а хочешь, я голову тебе подарю? - приближаясь, Виктор издали начал задабривать деда.
      - Ммм, голову?! - скосоротился тот.
      - Голову из керамики, без глазури, - уверенней заговорил Виктор, понемногу распрямляясь и обретая независимую осанку. - У меня их семь штук. Будет дома украшение…
      - Я разве людоед, чтоб головы развешивать? Ты бы, Иннокеньтич, - вдруг вдохновился мыслью дед Максимов, - во дворе памятник поставил! Не очень большой, а так. Вроде человека.
      - Я думал, - признался Виктор, - но надо постановление главы района.
      Сойдясь вплотную, они напоминали заговорщиков. Дед оперся на лопату и глядел на Виктора почти приятельски. А Виктор смотрел на ухо деда - огромное, плоское, без завитка, ухо цвета мокрого гипса, с морщинами. Морщинистое ухо.
      - Наплюй, - тихо посоветовал старый дворник. - Ты, я видел, пер мешок цемента. Из него и слепишь. А я скажу - была комиссия и утвердила. У меня справка есть с пятьдесят седьмого года, жилкомхоз выдал. Что могу делать детские песочницы и ледяные горки, ясно?
      - Я сделаю эскиз и покажу, - обещал Виктор.
      Он пошел дальше, ободренный и посвежевший после разговора с дворником. Квартал и проходящая за домом улица выглядели мрачно, голо и бесчеловечно. Раза два-три пробивался прежний звук ножа, и Виктор замедлял шаги, но затем вновь принимался озираться, то ли высматривая ларек, где можно сдать посуду, то ли намечая место для памятника. Так, не глядя вперед и под ноги, он едва не налетел на девчонку с цветастым ранцем - она стояла, большими глазами вытаращившись на сугроб у тротуара.
      - Ты что?! - воскликнул он с испугом. - В школу опоздаешь!
      Девочка боязливо посмотрела на него и опять завороженно вперилась в сугроб. Виктор, повинуясь магии направленного взгляда, повел глазами в ту же сторону, отыскивая, что привлекло пигалицу.
      На сугробе лежал черно-коричневый обрывок фотопленки длиной с ладонь.
      Девочка всхлипнула с каким-то скулящим стоном, словно собираясь зареветь. Виктор в два шага подошел к сугробу, вытянулся, балансируя на одной ноге, и достал кусок ленты. Он хотел поближе показать пленку девочке и объяснить, что бояться совершенно нечего, но школьница с плаксивым “ой-ой!” рванулась наутек, оставив его в глупейшем положении. Пожав плечами, Виктор как бы невзначай осмотрелся - не видел ли кто? - и машинально обозрел пленку на просвет, подняв руку к небу и прищурившись.
      Звук ножа пришел издалека и закружил около Виктора. На ленте цвета темной сепии сохранилось четыре с половиной кадра, и все они изображали что-то одно - большой двор или пустырь между многоэтажными домами, где торчали редкие голые деревья и приютился короб трансформаторной будки. Похоже, кадры были сделаны с одной и той же позиции - и на каждом чуть в стороне от центра композиции белел небольшой дефект, напоминавший формой надгробный камень - ровно, по горизонтали обрезанный внизу, параллельный по бокам и закругленный сверху.
      Пожав плечами, Виктор смял и бросил кусок ленты через плечо, после чего отправился дальше. Звук заточки ножа прозвучал вслед звонко и настойчиво, заставил встряхнуть головой и пошевелить пальцем в ухе - а затем и вопросительно оглянуться. Маячили фигуры пешеходов - но ничего особенного Виктор не заметил. Зато переменившийся ветер опахнул его потоком белесовато-сизого дыма, заставив сморщить нос - из-за сугробов, на которых виднелся и полузасыпанный снегом и недавно наметенный ветром мусор, валила клубами и стелилась вдоль проезда помойная гарь. Ругань слышалась издали - а высокие короба мусорных контейнеров на машине с миниатюрным краном-подъемником наглядно поясняли, кто лается и почему.
      - Подожгут, а я грузить должен?! - разорялся шофер из коммунального хозяйства, взмахивая руками в толстых перчатках. Он был зол и рад тому, что есть на кого вывалить скопившееся раздражение от постылой вонючей работы и людской подлости. Его возмущенным тирадам внимали люди с ведрами и набитыми пакетами, понурые и недовольные. - Не буду загружать! Пусть прогорит, тогда приеду! Развели свинарник, вообще! Ты куда с крюком?! Будешь мне еще растаскивать!!
      Ветер потянул дым понизу, и было плохо видно, на кого напустился водитель мусорного эвакуатора. Часть дымящегося сора лежала на проезжей части, протаивая плотно сбитый снег, и черная сутулая фигура с проволочным крюком вроде багра медленно отступала от наседающего водилы, но уходить бомж-добытчик не спешил.
      Виктор, хотя отвращение гнало его прочь, невольно начал продвигаться к помойке, напряженно всматриваясь в скопление людей, - все держались довольно-таки прямо и выглядели обычно, а бомж с крюком смотрелся странно - низкий, широкоплечий, головастый, на коротких и кривых ногах, он пятился, покачиваясь, и низким, тяжелым голосом гудел одну фразу:
      - Мне поискать, я потерял… Мне поискать, я потерял…
      Крюк в его руке совершал ищущие, царапающие движения, словно зацепляя что-то в воздухе и подтягивая к хозяину, а лицо - лицо терялось, Виктор не мог его различить. То ли борода обросла лицо плотным войлоком, то ли лицо скрывал высоко намотанный шарф, но и видимая часть казалась темной, как бы закопченной или до крайности грязной.
      - Не фига тут искать! Сгорело все! Подпалил, а теперь ищет - хрен ты чего найдешь!
      Виктор свернул на тропку, ведущую к домам в обход помойки, и больше не оглядывался на сборище. Дым закрутился, вынуждая людей кашлять и плеваться, а низкорослая фигура с крюком крадущимся, плавным шагом отодвинулась от машины и контейнеров, вытягивая большую голову и провожая Виктора долгим темным взглядом щелевидных тусклых глаз.
      Девочка, добежав почти до самой школы, никак не могла отдышаться и все оборачивалась, боясь, что дядька в плаще идет следом. Торопясь вперед, а глядя назад, она и наткнулась на стоящего человека в черном пальто.
      Он был невысоким и плотным, широким, как шкаф. Руки в мягких черных перчатках; в правой руке - опущенная вниз витая железная палочка с когтем на конце, чем-то похожая на игрушечную косу. Воротник его пальто был поднят, шарф закрывал лицо почти до носа, а вязаная шапка прятала волосы и уши. Почему-то девочке показалось, что нос у него расплющенный и волосатый, а глаза… может, они были желтые, а может, и карие в прожилках.
      - Кто взял? - негромко спросил человек с железной палочкой, покачивая острым когтем. Блестящий коготь своим зловещим видом не давал девчонке сойти с места.
      - Дядя, - еле смогла произнести она, замерев и глядя на коготь.
      - Какой?
      - У него серый плащ… он был небритый. В кепке.
      - Что еще?
      - Бутылки в сумке.
      - Куда шел?
      - Туда, - порывисто указала она. Человек с когтем повернулся и быстро зашагал в том направлении. Девочка зачем-то пискнула вслед:
      - Он выкинул!…
      Человек в черном пальто не услышал или не придал значения ее писку. Коготь на его палочке, торчавший под прямым углом, вдруг прижался к витому стержню, как одна ножка циркуля к другой. А потом палочка сама собой втянулась в рукав пальто.
      Быстрая кассирша поочередно тыкала в лазерный счетчик ламинированные куски с метками штрих-кодов: треугольник сыра, полкаталки колбасы, буханку хлеба, пачку творога, пачку чая; счетчик судорожно икал, считая покупки, а сидящая за кассой бойко сбрасывала их на длинный и покатый металлический щиток. Поставив проволочную корзину в штабель ей подобных, Виктор достал и с хрустом развернул свой черный пакет, расправил его рукой изнутри, чтоб складывать снедь, - но, с удивлением пошарив в сумке, растерянно достал… тот же кусок пленки, который недавно швырнул за плечо. Черно-коричневый обрывок был прямым, словно его и не сминали. Пока Виктор изумлялся неожиданной находке, кассирша смела на щиток все его приобретения и принялась обслуживать следующего, попутно покрикивая Виктору:
      - Гражданин, не толпитесь тут! Берите и уходите!
      Поспешно сунув обрывок ленты в карман, Виктор побросал в пакет все остальное и пошел, но у лотка с газетами встал и вгляделся в кусок пленки, держа его между лицом и врезанной в потолок матово-белой лампой.
      Да, те же кадры, которые он видел, стоя у сугробов.
      Рядом с Виктором мельтешили и бормотали люди, кто-то выбирал на стенде журналы, вынимал и изучал по очереди открытки, а он как потерянный торчал посреди суеты с пленкой в руке. Где-то вдали короткими проблесками возникли, как бы посмеиваясь, звуки ножа. Нерешительно, преодолевая сомнения, двинулся Виктор к пункту фотопечати и проявки.
      За прозрачным прилавком с разложенными коробочками пленок, между стеклянных шкафов с фотоаппаратами - “мыльницами” нарядными манекенами возвышались глазастые, накрашенные девушки-блондинки - одинаково красивые, как две конфеты, с нарисованными улыбками и бессмысленными взглядами; позади девиц у монитора изнывал парень, тупо смотревший “Ночной дозор” без звука. Над прилавком подвешенный к потолку телевизор показывал всем желающим национальные песни и пляски - голоногие певицы явно киргизского вида в сарафанах по сурепку и кокошниках, яркие и расфуфыренные, будто матрешки, вертелись на месте, сияли щеками-помидорами и верещали сладко-пряничными голосами:
      Валенки-валенки,
      Эх, да не подшиты, стареньки!
      - Что вы хотите? - еще шире и глупее улыбнулась девушка-конфета, едва поняв, что Виктор подбирается к прилавку со зловредным, издевательским намерением что-нибудь заказать и этим отвлечь весь персонал от созерцания.
      - Фотографии, - показал он лоскут. - Вы делаете за час?
      - Да. У вас пленка порвана и поцарапана, - мило заморгала девушка. - Мы с испорченных пленок не печатаем.
      - Покажите, где это у вас написано, - настаивал Виктор.
      - У нас инструкция, - железно ответила конфетная красавица, ничего не предъявляя. - Маша, она у тебя?
      - Вася, где твоя инструкция? - повернулась к парню вторая кукла.
      - Можете в центральный офис обратиться. Там дефектные носители проводят через цифровую обработку. - Парень помрачнел, поскольку его оторвали от приятного занятия. - Десять минут, и готово. Даша, дай.
      Кукла Маша и кукла Даша засуетились и подали Виктору визитку. Они смотрели радостно и приветливо, ожидая, что клиент с драной пленкой сейчас отвяжется, уйдет и можно будет блаженствовать дальше без всяких досадных помех.
      - Я напишу отказ от претензий. На вашем конверте, - не поддался на сервисную отмазку Виктор. Боясь испачкаться, кукла Маша с крайней неприязнью взяла наманикюренными пальцами обрывок ленты, а кукла Даша стала мучительно подписывать конверт, выводя непослушные буквы с такой натугой, что даже высунула кончик языка. Кое-как поднялся с табурета ледащий Вася, пытаясь сжечь Виктора огнем своих пылающих зрачков.
      - Ваша фамилия?
      - Заруцкий.
      - Через час будет сделано. Приходите. - Кукла Даша вновь сверкнула заученной улыбкой.
      Повесив пакет на предплечье, Виктор шел сквозь поток встречных граждан, перебирая свежие фотографии. Став позитивной и крупной, картинка обрела земное наполнение взамен запредельности негатива, но не сделалась от этого понятней. Несколько девятиэтажек, редкие деревья, будка, заснеженный пустырь - и однородно-черный дефект, похожий на надгробный камень. Обнаружилось и еще кое-что - раньше он принял эти силуэты за невысокие деревья, по дальше некуда обрезанные коммунальщиками из группы озеленения, но сейчас увидел, что это - люди. Две черные фигуры, косолапо и неловко пробирающиеся по снегу с поднятыми руками. Последовательность кадров от начала отрывка Виктор забыл, однако заметил, что снимки запечатлели разные фазы движения людей. Казалось, они приближались к снимавшему, а на одном из кадров в руке шедшего справа появилось нечто вроде кочерги или клюки - палка с загнутым концом; разглядеть предмет в подробностях было нельзя. Пожав плечами, Виктор убрал фотографии за пазуху.
      К Маше и Даше присоединилась знакомая, столь же модная, красивая и работящая. Какие тут клиенты, какой бизнес, если она принесла новости! Щебет гостьи слушал и расслабленный Вася, нежно поглаживая “мышку” и наблюдая за приключениями вампиров на немом экране. Знакомая тараторила, жестикулируя, - спешила вывалить ужасные известия.
      - …и вынесли на носилках, закрытого с головой. Говорят, кровищи было море, все в крови! Его всего изрезали, лицо располосовано. И ничего не взяли, только фотокамеру.
      - Цифровую? Дорогой был аппарат? - задыхаясь от волнения, спросила Маша, от возбуждения царапая прилавок ноготками.
      - Нет, чепуховый, с пластмассовой линзой. Дверь высадили - уних есть такой домкрат, - добавила знакомая тоном знатока квартирных краж и мокрых дел.
      - А что еще унесли?
      - А он молодой был?
      - Он учился в педагогическом. Девушка у него была - из медучилища, у отца два хлебных ларька.
      - Это из-за ларьков, по заказу, - уверенно предположила Маша, а Даша была умней, она спросила так, как Маша нипочем бы не спросила:
      - А у чьего отца ларьки - у парня или у девушки?
      Тут они вздрогнули и дружно повернулись к клиенту, потому что тот звонко положил на стекло прилавка витую железную палочку, из-за блестящего дугообразного выступа похожую на мини-алебарду. Его руки в перчатках уперлись в стекло тяжело и внушительно.
      - У нас учет, - смело отшила пришельца Даша, но кряжистый субъект в черном пальто пропустил это мимо ушей.
      - Человек приносил кусок пленки, - не спросил, а жестко заявил мужчина, замотанный шарфом и скрытый шерстяной шапкой. - Он делал отпечатки. Я точно знаю, мне сказали. Человек здесь бывает, живет где-то рядом.
      - Гражданин, вы не слышали? У-нас-у-чет!
      По-собачьи склонив большую голову набок, мужчина с темным заросшим лицом внимательно всмотрелся в лживую Дашу, преспокойно сгреб ее левой за волосы и рывком пригнул к прилавку, поближе к себе. Выступ на его палочке раскрылся со щелчком выкидного ножа, превратившись в большой коготь.
      - Не врать, - холодно потребовал клиент, приставив коготь к горлу жалобно вскрикнувшей Даши. - Человек сказал фамилию. Какая фамилия?
      - Э-э, вы!… - встревоженно вскочил Вася, решив изобразить крутого киногероя. - Это вы что?! Ну-ка, кончайте!
      Человек в черном пальто, не отпуская замершую от испуга Дашу, перевел палочку на Васю; коготь с металлическим звуком вытянулся по оси палочки, став клинком-полумесяцем. Вася благоразумно отшатнулся, налетев задом на стол с монитором.
      - И тебя тоже?… - спросил человек. - Фамилию.
      Убедившись, что Вася не опасен, а накрашенные девушки ни на что не способны, он каким-то движением пальцев заставил коготь вновь согнуться под прямым углом к витой рукояти и провел его заостренным концом по шее Даши, оставляя кровоточащую царапину.
      - Пустите! А-ай! - согнутая Даша завизжала, извиваясь.
      Маша наконец-то опомнилась и крикнула:
      - Митя! Митя! Тут бандит! Митя, скорей!
      - Фамилию, - повторил человек в черном пальто. Тем временем публика неуловимо быстро отхлынула от пункта фотосервиса, приглушенно галдя и беспомощно переглядываясь. Накачанный Митя в костюме с бей-джем “Охрана магазина” и отглаженных брюках, спешно дожевывая жвачку, деловито пробирался на помощь Даше и разминал руки для драки. За ним устремился напарник, крикнув кому-то: “Вызывай ментовку!”
      Удерживая Дашу, человек в черном пальто полуобернулся и взмахом полоснул по груди слишком близко подошедшего Мити, вытянутым когтем развалив ткань костюма, словно бритвой. Митя, заметно сбледнув с лица, в точности повторил маневр Васи.
      - Заруцкий! Он - Заруцкий! - рыдала Даша.
      Человек тотчас выпустил ее и направился - не к выходу, а к входу в магазинную подсобку. Люди отпрянули с его пути, сшибая друг друга, а он, распрямив руку, позволил когтю сложиться, после чего боевой инструмент как на резинке убрался в рукав. Дверь подсобного помещения стукнула, и сразу после этого раздался гром падения - не поворачивая головы, человек обрушил поперек прохода стеллаж с упаковками.
      - Вы чего тут расха… - высунулся навстречу грузчик в зеленом комбинезоне, но человек в черном пальто одним движением отшвырнул его с дороги, как пустотелый картонный муляж. Дерзкий пришелец смотрел лишь перед собой, и щели его глаз лучились от счастья.
      - Вить, а ты зачем это снял?… - спросила рыжая девушка, склонившись над лежащими веером на столе четырьмя фотками.
      В окнах студии смеркался быстротечный зимний день; стекла затягивало иссиня-серой мглой. Лампы струили голубовато-белый свет, сияющим бесплотным озером заливший пол и обшарпанную мебель логова Заруцкого. Рыжая девушка, временно ставшая хозяйкой богемной норы, слонялась между плитой, где пыхтели две кастрюльки, периодически трясущимся холодильником и рабочим местом Виктора - тот, сидя враскорячку на облупленном винтовом табурете и закатав рукава, придирчиво осматривал новую глиняную голову на подставке.
      - Как его будут звать? - положив подбородок на плечо бойфренду, Лена тоже уставилась на ком глины, где явственно обозначилось лицо.
      - Бармалей, министр финансов. - Руки Виктора выделили веки изваяния, создали зрачки-вмятины. - Он тыщу лет лежал в гробнице. Смотри, он ест тебя глазами.
      - И что он думает?
      - “Ого! - думает он, - с театральным выражением продекламировал Виктор. - Белокожая девушка с огненными волосами! Наверно, она пылкая, как необъезженная кобылица Эх, здорово было бы обуздать такую!”
      Лена засмеялась, обнимая Виктора сзади.
      - Что за черную колоду ты снял? - оглянулась она на стол.
      - Это? Не я, - Виктор колдовал над головой Бармалея. - Нашел на улице обрезок пленки, показалось занятно - какой-то странный надолб. Место незнакомое - и не найдешь, где есть такое.
      - Вот еще, загадка, - Лена пренебрежительно пожала плечами. - Это ж рядом, где дом Светки Малышевой, отсюда полтора квартала, только надо смотреть от железной дороги - а ты ходишь другим путем. У них на стене узор кафелем, ни с чем не спутаешь - только ничего такого черного там нет. Зачем ты все с земли поднимаешь, Вить? Мало грязи в доме, что ли? Пленка какая-то… фу!
      - Чем тебе фотки не угодили? - сердито нахохлился Виктор. - Лежат - и пусть лежат! Тебя не трогают!
      - Ты не кричи на меня! Фотки эти - противные!
      - Да почему?!
      - Не знаю! Мне от них тошно сделалось! Давай я их выкину!
      - Не хозяйничай.
      - Сам-то хозяин! Ты сметаны к творогу купил? Нет? Значит, мне придется идти, как всегда!
      - А обойтись нельзя?
      - Сам жуй без сметаны, очень полезно, склероза не будет, - ворчала Лена, одеваясь. - Ну хоть дай я их с глаз уберу, эти фото!…
      - Не трожь! Переложишь как убьешь - я потом никогда не найду. Сам уберу, - ополоснув глиняные руки в тазике, встал Виктор.
      - Чтоб, когда я пришла, духу их не было, - категорически заявила подруга с порога. - Мне от них страшно и жить с тобой не хочется. Эта клякса - как дыра в гробу, и черт-те что копошится! Вот!
      Виктор заглянул в пластмассовую миску с творогом и тяжело вздохнул, потом сбросил пленку с фотографиями в ящик стола. Звук ножа возник где-то под потолком, слабо взвизгнул и затих.
      На автовокзале центральный зал ломился от пестрящих товарами ларьков и киосков. Людская каша ворочалась в тесноте между торговых точек, галдя и покрикивая, ругаясь и пытаясь начать драку у касс, а динамик под обветшавшей схемой рейсов хрипел и надрывался:
      - Автобус на Октябрьский поселок рейсом восемнадцать двадцать пять задерживается выходом из гаража! Повторяю - автобус на Октябрьский поселок…
      Толстые мордастые милиционеры в зимних шапках и пухлых куртках с омерзением и скукой обходили закутки и темные утлы, то пинком, то тычком резиновой дубины взбадривая притулившихся в тепле бомжей и бомжих. Синюшные одутловатые жители подзаборного пространства смиренно поднимали свои зловонные тела с заботливо расстеленных картонок и перебирались на другое место вместе с барахлом, набитым в рваные и крест-накрест заклеенные скотчем пакеты с лицами сияющих красоток. Достался хлесткий удар по филейным частям и бомжу в потасканном черном пальто, лежащему, поджав ноги, в обнимку с мешком из-под сахара. От удара человек дернулся, но мигом стих, ворча что-то вроде: “Ухожу я, ухожу, видите?…” - поднялся и, низко ссутулившись, побрел к выходу, волоча мешок по полу, покрытому слякотью из грязи, снега и опилок. Франтоватый бомж - в перчатках! Не выходя, он задержался в тамбуре и сел на корточки так, чтоб его не толкали, по соседству с широкогорлой и угловатой сварной урной, прикованной цепью к трубе. Вскоре рядом с ним остановился, как бы закурив, другой невысокий и крепко сбитый в черном пальто:
      - Какие успехи?
      - Немного того, сего… - Вокзальный бомж раскрыл мешок и стал выкладывать на пол всякое разное: две пачки поваренной соли, блоки сигарет и спичек, мешочек пшенки, пакет макарон, штук пять яблок в магазинной упаковке, лекарства в коробочках, золотые украшения в пакетиках, с пломбами и бирками ювелирных магазинов, деньги в пачках, обернутых банковской лентой, какие-то ордена и медали, пистолет “ТТ” и патроны к нему…
      - Не здесь, - процедил стоящий, еле скосившись на добычу. - Идем наружу. Я узнал фамилию - Заруцкий.
      Выйдя, они завернули за угол здания, где сиротливо высились остовы палаток привокзального рынка. Парни сноровисто разбирали прилавки, укладывая их части стопками на двухколесные тележки. Заметив два черных силуэта, топчущихся совсем рядом под стеной вокзала, один из небритых смуглых молодцев окликнул их:
      - Э, дорогой! Мочиться туалет ходи, место у параши! Слышал, ты?! А по морде?
      Темное лицо посмотрело на него; в руке мелькнул витой металл, и щелкнула, загораясь белым полумесяцем, отточенная сталь.
      - Иди поближе, - позвал густой голос. - Далеко не слышу.
      - Не связывайся, - придержал горячего южанина другой, постарше. - Видишь, он какой? Пусть уйдет, ладно?
      Молодой и горячий задумался и отвернулся, шепча что-то скверное.
      Взяв у бомжа “ТТ”, мужчина в черном взвесил пистолет в руке и заботливо убрал под пальто, кивнув с одобрением, а бомж, звучно вытерев нос о перчатку, втянул в рукав витую железку, едва успевшую на лету захлопнуть и прижать к стержню коготь.
      Дед Максимов заметил незнакомца издали; сразу видно было - человек здесь впервые и что-то ищет. Невысокий, коренастый мужчина в черном пальто беседовал под фонарем с отзывчивой бабусей, которая всей душой была рада помочь и, несомненно, помогла бы, если б хорошо слышала и видела.
      - Ты, милый, шибче говори, шибче! Я глухая! - бабка поощряла мужчину орать, но тот голоса не повышал и показывал ей бумажку.
      - …и слепая! - доложила бабушка. - Очки дома забыла! И с очками ничего не бачу!
      Отчаявшись добиться хоть чего-нибудь от бабки, мужчина заворочал головой: кого бы еще расспросить? Максимов поспешил к нему - как же, нельзя чужому миновать дворника! Новый человек - а вдруг он здесь поселится? Надо заранее все выведать о нем.
      - Добрый вечер, - лисой подъехал Максимов с дружелюбными ужимками.
      - Спокойной ночи. Я хочу найти человека. Заруцкий - знаешь? - невежливо, без приветствия и как-то сразу нахраписто заговорил мужчина в черном. По заросшему лицу, снизу закрытому витками шарфа, а сверху - облегающей шапкой, нельзя было понять, что на уме и на душе у человека. Сильный, но хрипловатый голос намекал, что мужчина простужен… И верно, цвет лица у него был какой-то болезненный, землистый. Правда, держался он прямо, в теле чувствовалась недюжинная сила.
      - А-а-а, наш скульптор! - возрадовался Максимов. - Он - знаменитый ваятель, сами увидите. Ему памятники заказывают на кладбище. Гена Воркута, кого летом застрелили, - знаете? Так надгробие ему Заруцкий делал! Богоматерь скорбящую, ангелов… Трогательно!
      - Скульптор? - Мужчина в черном пальто склонил свою тяжелую и круглую башку к плечу, как бы удивляясь или что-то не поняв. - Он… сам делает фигуры?
      Максимов смекнул, что это случай сосватать Иннокеньтичу клиента - если у Иннокеньтича снова деньга заведется, угощенья можно стребовать - ой сколько! Оживившись, дед замахал руками:
      - Он головы делает! И фигуры. Все лепит! Вон его гнездо, на самой верхотуре, - на два пролета выше, чем лифт ходит.
      - Который вход к нему? - Мужчина в черном пальто повернулся к подъездам.
      - Сюда идите. На девятый, а оттуда… - Максимов не успел договорить; мужчина, не поблагодарив, уже шел прямиком к двери.
      - Руцкой, Руцкой, - прошибло-таки склерозную бабку-глухню, - он про Руцкого спрашивал. Так это - курский губернатор! Его с должности уволили… Тот, усатый енерал, что в Белом доме отстреливался. С портфелем, тайные бумаги ховал…
      - Молчи, глуха, - меньше греха! - отмахнулся Максимов. - Что за народ пошел - ни “здравствуй”, ни “спасибо”… Ну, теперь магарыч с Иннокеньтича! Ему работа подвалила - не иначе монумент закажут в полный рост. Всем бандюкам по монументу - во как надо! Им целую аллею на погосте выделить - парк героев капитализьма…
      В глубине студии задребезжал звонок. Виктор слез с табурета со стоном человека, которого достали, и пошел открывать.
      По ту сторону порога стоял какой-то неизвестный мужчина в черном пальто и низко нахлобученной черной шапочке; лицо его показалось Виктору слишком волосатым, а рот едва угадывался за складками шарфа.
      - Заруцкий здесь? - холодно и тяжело промолвил гость.
      - Здравствуйте, - слегка оторопев, вымолвил Виктор.
      - Постараюсь, - ответил пришелец со слабым кивком. - Заруцкий - где он?
      - Это я. Заходите.
      Мужчина в черном пальто оказался в студии. Мельком осмотрев Виктора, как бы желая в чем-то убедиться - и мгновенно убедившись, он стал пристально вглядываться в изваяния - медленно прошелся вдоль стеллажей, держась от них на некотором отдалении, сцепив руки в перчатках за спиной и вытягивая голову из воротника. Виктор с вопросительным, выжидающим видом следил за гостем, тихо ступая позади него и на дистанции, чтобы не мешать своим близким присутствием.
      - Интересуетесь? - ненавязчиво спросил он человека в черном пальто.
      - Очень божественно, - выговорил гость, но не в ответ, а будто высказывая мысли вслух; в глазах его светились восторг и почтение. - Их надо украшать… мазать маслом, ставить на обозрение… Дивно, поистине дивно…
      - Они заказные, - пояснил польщенный Виктор, улыбаясь с гордостью и пытаясь рассматривать головы из-за спины посетителя. - Если их не заберут, я выставлю новые работы весной в Доме художника.
      - Кто их берет? - резко спросил гость.
      - Разные люди. Братва, администрация… Они заказывают, требуют быстро сделать - а потом не выкупают. Кого убили, кто в розыске, кого посадили… Вам приглянулось что-нибудь? Я не каждую из них могу продать…
      - Это дорогие изваяния, - твердо промолвил гость, отрицательно покачивая головой. - Искусно сделаны.
      - Раздевайтесь, присаживайтесь, - пригласил Виктор жестом. - Хотите мартини? - Открыв шкафчик, он извлек бутылку, в которой качалось бледное зеленовато-желтое вино, граммов двести. - Я высоких цен не заламываю, отдам дешево - вижу, вы понимаете искусство, - он плеснул вина в две пузатые рюмки, - и верно сделали, что пришли прямо ко мне. В арт-салоне с вас за то же самое сдерут…
      Пока он доставал и наливал с вальяжной аристократической ленцой, гость неспешно расстегнул пальто и распустил шарф; под пальто заблестела кольчуга, а рыхлое, отечное лицо оказалось поросшим редкой и короткой буроватой шерстью - шерсть сгущалась на переносице, и полосы ее стекали на скулы, откуда шли, изогнувшись, к вискам, образуя небольшие и причудливые кудлатые бакенбарды. Широкий нос шумно дышал большими мясистыми ноздрями. Заметив творог в лиловой пластмассовой миске, гость запустил туда руку в перчатке, щепотью захватил комковатую белую массу и отправил в рот, после чего старательно облизал пальцы; крошки творога просыпались ему на шарф и кольчугу. Виктор, повернувшись с рюмками в руках, замер; рот его остался открытым на звуке: “А…”
      Утерев лоб тылом кисти, гость снял и шапку. Бугристое темя его было облезлым, как кошкин бок, изъеденный лишаем, - шелушащееся, облысевшее неровными пятнами, с редко и жидко пробивающимися волосами, мокрыми и прилипшими к воспаленной коже.
      - А впрочем, - овладел собой Виктор, - можете забирать любую. Даром. Бери, не жалко.
      - Изваяния просто так не берут. - Губы гостя были сухими, в белесоватых пятнах, кое-где потрескавшиеся и лопнувшие - в разрывах запеклась сукровица. - Мне другое надо. Пленку и оттиски с нее.
      - Какая пленка? - Поставив рюмки, Виктор машинально вытер руку об руку.
      - Пленка у тебя, мне известно. Ты делал карточки в магазине. Отдашь все мне. - Вопросительной интонации в словах гостя не было, они звучали утвердительно, как нечто обязательное к исполнению. Переведя дыхание, Виктор уставился на гостя исподлобья.
      - Не отдам.
      - Тогда я прострелю тебе голову, - доставая из-за пазухи “ТТ” и наставляя на Виктора, сказал гость так безмятежно и обыденно, как сказал бы продавщице: “Заверните мне вон то оранжевое мыло… да, с ароматом апельсина”.
      - Стреляй, - ощерился Виктор, сжав кулаки. - Стреляй! Мне все надоели! Всем отдай! За квартиру отдай, за свет отдай, налоги отдай, на помойке пленку подберешь - и ту отдай! Мое! Не отдам! Давай, жми! Мне здесь надоело вот так! - он резанул ребром ладони себе по горлу, переходя на крик. - Мне жить надоело! Мне уже все равно!!
      - У вас хорошо, еще можно жить, - сказал гость, убирая пистолет. - Попробуем иначе. Меняю, - извлек он из бокового кармана пачку долларов. - Вот на это.
      Осекшийся Виктор непонимающе воззрился на плотную, толстую стопочку баксов, обернутых крест-накрест лентой.
      - Это… за пленку?…
      - И за все отпечатки.
      - Что-то я… не въезжаю. Там же ничего нет. Никаких лиц. Все очень мелкое.
      - Там портал. Вход. Его нельзя снимать - тогда он исчезнет, уйдет в изображение. Ты будешь меняться?
      - Да… да! - Вновь вытерев руки, Виктор потянулся за пачкой так неуверенно, словно боялся, что гость отдернет руку. Но тот позволил Виктору взять деньги. - Слушай, это… очень много. Пленка столько не стоит. Давай - за половину? Половины мне хватит. Идет?