Ходили слухи, что Бенджамин Ван дер Локк родился хвостатым. При всем огорчении его родителей, в этом факте (если он действительно имел место) нельзя найти ничего порочащего маленького Бена. Атавизм есть атавизм. Что поделаешь, они иногда всплывают. Хорошо еще, если это только хвост, а не жабры кистеперой рыбы. Ампутировать и забыть. Так бы и произошло, не стань повзрослевший Бен широко известен как активный участник, а затем и глава международной террористической организации “Форпост Всевышнего” - организации жуткой, глубоко законспирированной и достаточно могущественной, чтобы то и дело бросать вызовы мировому сообществу, обеспечивая работой полчища секретных агентов, полицейских и журналистов.
      Откуда пошли слухи о хвостатости, в сущности, неясно. Медицинских карт юного Бена (тогда он носил совсем другое имя) уже много лет как не существовало в природе. Хирург, якобы проводивший ампутацию, давным-давно трагически погиб, опрометчиво отправившись купаться с крышкой канализационного люка на шее. Сходным образом сменили наш мир на лучший несколько журналистов, ни один из которых заведомо не мог видеть пресловутый хвост. Словом - неясно.
      Не хвостом, а занозой сидел Ван дер Локк в известном месте у мирового сообщества. И неважно, что мировое сообщество при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь кучкой политиков и бизнесменов - могучей, что ни говори, кучкой, но численно ничтожной в сравнении с общей человеческой массой. Неважно это! Кто вообще искренне скорбит по трагически погибшим? Только родственники и добрые знакомые. Политики скорбят потому, что без этого не обойтись, и только на людях. Прочие смертные - по привычке, недолго и с облегчением. Мимо нас? Вот и чудненько.
      Работникам спецслужб скорбеть вообще некогда, да и вредно предаваться эмоциям, когда надо ловить всякую шантрапу, имеющую отношение к “Форпосту Всевышнего”. От количества пойманной шантрапы зависят бюджет и влияние ловящей организации. Нет, ловить Бена тоже можно и даже нужно. Нельзя лишь поймать. Ну, если строго, то почти нельзя. Потому что в принципе тоже можно, но не прежде, чем будет выдуман новый Бен.
      И все идет своим чередом. Все заняты, никто не бездельничает. Кому по должности положено дымиться от усердия, тот и дымится. Покой невозможен, следовательно, гармония заключается в вечном движении. Вот все и движется.
      Поступательно? Ну, это вы, батенька, хватили. Куда поступательно? Зачем? По кругу-то оно надежнее. Привычнее. Прогнозируемее. Кому не нужна стабильность, поднимите руки. Ах, всем нужна? Тогда примите как факт и смиритесь: вот он, Человек Без Имени, неофициальный заместитель и правая рука директора одной очень секретной службы, чувствует себя уверенно в обществе Бена и вообще хорошо выглядит. Его имени нет ни в одной платежной ведомости. Моложав, подтянут, энергичен, зря слов на ветер не бросает. Серьезный мужчина. Если честно, в сравнении с ним Бен выглядит пожиже. Тон разговора - смесь панибратства с разумной осторожностью, как у давних надежных партнеров.
      - Брать его нужно только на Луне.
      - Почему на Луне? - выказывает непонимание один из ближайших доверенных помощников Бена. Сам Бен уже все понял.
      - Потому что на Луне за внешним валом кратера Гассенди находятся две термоядерные электростанции - Северная и Южная, - снисходит до пояснений Человек Без Имени. - Южная обеспечивает потребность в энергии лунной базы; Северная же работает на микроволновой шнур и включена в Единую энергосистему Земли через геостационарный ретранслятор. Нас интересует именно Северная. В данный момент она остановлена для текущего ремонта. По информации, которой мы располагаем - хочу напомнить, что она собиралась по крупицам в течение семи лет, - для Змееныша безусловно смертельны следующие факторы: соударение с крупным твердым телом на скорости, превышающей одну десятую световой, гамма-излучение интенсивности порядка той, что имеется в недрах звезд, и температуры свыше четверти миллиона градусов. Первое нереально. Зато рабочая зона термоядерной электростанции - как раз то, что может обеспечить факторы, необходимые нам для создания маленькой, уютной и не бросающейся в глаза временной тюрьмы для инопланетного гостя. Проект давно готов, дело за реализацией Ведь главный инженер Северной - твой человек, Бен?
      - Для Всевышнего нет ничего невозможного, - туманно изрекает Ван дер Локк.
      - Надеюсь, что так оно и есть. Извини - уверен, что так оно и есть. Необходимая техническая работа должна начаться немедленно, чуть позже мы обговорим детали… Второй и не менее важный аргумент в пользу Луны - возможность проведения операции без лишнего шума. Если все же последуют какие-либо нежелательные эффекты - их нетрудно будет объяснить астрономическими, тектоническими или, в конце концов, техногенными причинами. Теперь понятно?
      Вряд ли ближайшему доверенному помощнику Бена удалось понять все до конца, однако он почтительно наклоняет голову. Зато подает голос тот, кому по чину задавать вопросы, - сам Бен Ван дер Локк:
      - Ну ладно… Допустим. Уютную маленькую тюрьму с термоядерными стенами мы для него сделаем. Два вопроса. Первый: как водворить туда серпентийца? Второй: как заставить его… э-э… сотрудничать с нами? Или я стал глуп и ничего уже не понимаю, или внутри кокона из горячей плазмы Змееныш нам бесполезен. Я глуп? Быть может, один мой знакомый уверен, что я выжил из ума?
      - Нисколько. - Человек Без Имени делает протестующий жест и одновременно улыбается, показывая, что воспринял слова партнера как шутку и что шутка оценена. - Дело в том, что среди немногих слабостей Змееныша есть одна существенная: он очень привязан к своим земным друзьям, буквально как собачка. Поэтому он войдет в клетку сам, добровольно. Вопрос связи с ним - всего лишь вопрос о распространении радиоволн через плазму. Для этого существа модулированные электромагнитные колебания - все равно что для нас звук. Технические детали - потом. А уж мотивацию добровольного входа в плазменную клетку мы создадим. Надо объяснять - как?
      Бен качает головой, и его лицо - настоящее, а не физиономия того статиста, что известна всему миру в непременном сопровождении надписи “Wanted”, - покрывается сетью мелких морщин от ответной улыбки. Улыбка у него вполне добродушная.
 

      Две трети времени Максим Волков проводил на Земле; одну треть - обслуживал реголитовый комбайн в окрестностях лунной базы. Добыча гелия-3 велась вахтовым методом. Три недели вахты - полтора месяца отдыха. Чем плохо?
      Для еще не старого, сильного мужчины - нормальный труд. В меру тяжелый, в меру опасный и даже кое-чем напоминающий будни космонавта. Звездное небо в любое время суток? Вот они, звезды, висят над головой, горят ярко и не мигают, потому что не умеют мигать вне атмосферы. Автономность? Сколько угодно автономности. Три недели одиночества, нарушаемого лишь редкими сеансами связи с диспетчером. Железная громадина комбайна служила и рабочим местом, и спальней, и столовой, и даже клубом для тех, кто работал с напарником. Но Максим работал один.
      Жалованье исчислялось в процентах от добычи. На безденежье Максим не жаловался. Разве трудно проводить за рычагами комбайна по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки, когда вся работа заключается в том, чтобы объезжать кратеры, трещины и валуны да следить, чтобы в шнеки не попадали крупные камни? Поспал, поел - и вновь за рычаги. Три недели выдержать можно.
      То урчали, то принимались тоненько выть хитроумные механизмы, выделяющие из реголита то, что миллиарды лет наносилось сюда солнечным ветром. К концу смены в баллонах высокого давления накапливался увесистый груз. С каждой вахтой Максим уводил комбайн все дальше и дальше от вала кратера Гассенди. Частенько забираясь в такую даль, где спасение в случае чего становилось проблематичным, он слыл самым рисковым, зато и самым добычливым из комбайнеров.
      Страха не было. Ведь слова об отсутствии напарника - это только слова, как всегда далекие от истины. Напарник у Максима был - лучший напарник на свете.
      Поначалу May не понимал и даже обижался. К чему эти скучные вахты? Семье Волковых нужны денежные средства? С великим трудом Барбара объяснила серпентийцу основу экономических отношений землян. May тут же радостно предложил фабриковать золото, платину или ювелирные алмазы из любой бросовой субстанции, хоть из помоев. Пришлось приложить массу сил и времени, чтобы объяснить ему, почему это неприемлемо. Во-первых, потому, что этот путь в скором времени неминуемо приведет к раскрытию инкогнито May. Во-вторых, денежные средства есть эквивалент вложенного труда, и то, что предлагает May, прямиком ведет к инфляции. Понемногу? Извини, друг, малая инфляция - все равно инфляция. Подобное обогащение - всегда за счет других людей. Нет уж, оставим эти игры правительству, а сами сохраним самоуважение…
      Неизвестно, понял ли May, но сейчас же предложил иное решение: создание произведений искусства. На роль “гениального скульптора” он сам предложил Карину. Та, приходя то в остолбенение, то в восторг от создаваемых серпентийцем композиций, все же отказалась.
      May ворчал. Но все-таки принял предложение Максима сопровождать его во время лунных вахт, страховать на случай ЧП, болтать о том о сем и помогать в добыче гелия-3. Этого изотопа May мог бы изготовить столько, что хватило бы до конца истории человечества. Он не вполне понимал: почему нельзя? Жалко разве безобразных лунных скал?
      Но нельзя так нельзя. От скуки May находил себе развлечения. Иногда, приняв облик “дяди Матвея”, он часами шагал перед комбайном, любуясь оставленными в пыли следами; случалось, вспоминал свою неудавшуюся карьеру гениального скульптора-инкогнито и творил такое, что Максиму было безумно жаль пускать сии творения под шнеки; бывало, исчезал на несколько часов и отмалчивался о том, где был. Следствием этих отлучек стала сенсация: один из комбайнеров клялся, будто видел скользящего по реголиту гигантского червя или, вернее, титаническую змею. Другой божился, будто в течение часа выжимал из своего комбайна максимальную скорость, удирая от ожившей скульптурной группы “Лаокоон”. Третий сам гонялся за обнаженной красоткой таких достоинств, что забыл даже подумать: и как это она обходится без скафандра? Разнообразные свидетельства множились едва ли не быстрее слухов. Кончилось тем, что медицина объявила видения галлюцинациями, возникшими как результат легкого психоза, и рекомендовала руководству добывающей компании уменьшить нагрузку на комбайнеров
      Достичь Луны самостоятельно для May не было проблемой, но покидать земную атмосферу и возвращаться в нее он предпочитал при помощи одного из трех космических лифтов. Зайцем. Как-то раз Максим пробурчал что-то неодобрительное насчет жульничества, и May надолго задумался. Убежденный, как все россияне, что обжулить корпорацию, имеющую двести процентов прибыли, - дело святое, Максим кривил душой, зато искренний серпентиец оказался упорен в намерении вернуть корпорации убыток. Случай представился во время аварии. Откуда было знать May, да и Максиму тоже, что обрыв троса произошел не из-за износа и не вследствие удара метеоритного тела? Серпентиец попросту подхватил падающую гроздь капсул, срастил трос и был доволен, услышав от Максима, что имеет теперь моральное право кататься бесплатно до скончания веков.
      Остался доволен и Бенджамин Ван дер Локк. Пусть сорвалась крупнейшая террористическая операция, пусть с чистых небес на грешную Землю не посыпались оплавленные капсулы с поджаренными пассажирами - зато получила подтверждение информация: среди миллиардов людей, разных и по большей части никчемных, затесался инопланетянин с такими возможностями, что… Теперь перед “Форпостом Всевышнего” открывались совсем новые горизонты. Следующий шаг казался непростым, но выполнимым.
      Максим вел комбайн.
      Вряд ли несуразный железный динозавр смог бы сдвинуть с места свое тело на Земле. Лишь Луна позволяла ползать по себе трехсоттонным монстрам, любой из которых при нормальной тяжести развалился бы если не от собственного веса, то от удивления своим титаническим безобразием. Даже шахтные “кроты” Меркурия - и те выглядели стройными красавцами по сравнению с реголитовыми комбайнами Луны.
      Два гигантских шнека сгребали пыль, измельчали рыхлую породу, тащили добытое к разверстой пасти чудовища. Широченные гусеницы с развитыми грунтозацепами ни на секунду не прекращали своего медленного упорного движения. За комбайном тянулся короткий, но пышный хвост отработанной пыли и, оседая, совершенно скрывал следы гусениц. Нестрашно: наметанный глаз комбайнера легко отличит выработанный грунт от нетронутого. Ошибаются лишь новички.
      Эту часть моря Влажности еще не топтала ни нога человека, ни трак комбайна. А вот May - топтал. Именно этим он сейчас и занимался, идя впереди комбайна в облике “дяди Матвея” и выискивая места с наиболее качественным реголитом. Одновременно он общался с Максимом по радио, заняв канал связи с диспетчером. Почему диспетчер при этом ничего не слышит, Максим не знал и уже не пытался понять. На сей раз серпентиец предпочел “одеться” по-пляжному - в одни лишь плавки. Как ни привык Максим к выкрутасам инопланетянина, но видеть следы босых ног в лунной пыли по-прежнему было дико. Все-таки хорошо, что комбайн начисто подметает эти следы. К чему плодить сенсации?
      - Крутится-вертится шар голубой, - немузыкально, зато космографически верно намурлыкивал Максим, переводя взгляд со следов на зависший в черном зените шар родной планеты. - Крутится-вертится над головой…
      May молчал. Должно быть, слушал.
      - Крутится-вертится, хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть.
      Предпоследняя строчка нагло врала, на что серпентиец немедленно обратил внимание.
      - Да знаю я, - лениво отвечал Максим. - С чего бы Земле падать на Луну? Очень ей надо. А что Земля на Луну, а не Луна на Землю, так в мире все относительно. И вообще в оригинале песни не шар, а шарф. Одна буква впоследствии редуцировалась.
      - Зачем?
      - Ты меня спрашиваешь? Спроси чего полегче.
      - А что значит “кавалер барышню хочет украсть”? Разве человек крадет человека?
      - Редко, но бывает. Мечтать вообще-то не вредно. И потом, тут речь идет только о барышне.
      - Разве барышня не человек?
      - Да как тебе сказать… - Максим вспомнил жен. - По-всякому бывает. Иногда такой человек, что человечнее некуда. А иной раз глядишь, слушаешь и дивишься: что за неизвестный биологический вид? Вроде тебя, даже хуже.
      - Разве я плох?
      - Нет, но будешь плох, если перестанешь смотреть под ноги. Убери-ка лучше вон ту каменюку справа, не нравится мне она…
      - Рыхлая, - немедленно определил May. - Шнек с нею справится, жернова тоже. Убирать незачем.
      - Все-то ты знаешь… Ну вот скажи: откуда тебе известно, что она рыхлая? Ты к ней прикасался?
      - Я прикасался к тысячам подобных. Опыт тоже кое-чего стоит.
      Иногда Максим не мог отказать серпентийцу в здравом смысле, и тем чаще, чем дольше May жил среди людей. Инопланетный гость давно очеловечился бы, не мешай тому совершенно нечеловеческие таланты.
      - Кто-то летит сюда, - сообщил вдруг May. - Мне замаскироваться?
      - Валяй.
      - Под валун?
      - Что ты спрашиваешь. Не под клумбу же.
      May хихикнул. И Максим мог полюбоваться, как “дядя Матвей” растекается по реголиту и превращается в круглую площадку, поросшую алыми тюльпанами, - не утерпел-таки, шельмец! - и как площадка съеживается, а в центре ее растет серая глыбина, втягивающая в себя стебли и лепестки. Полминуты - и преображение завершилось. Лунный ландшафт лишился клумбы, зато приобрел новый валун, которых и без него девать некуда.
      Прошло еще минуты две, прежде чем Максим увидел летательный аппарат. Этого времени с лихвой хватило, чтобы затереть шнеками следы босых ног.
      Аппарат оказался двухместной “блохой” - угловатой коробкой на реактивной тяге, созданной по типу первых лунных капсул для баллистических прыжков на дальность не свыше пятисот километров. Воображая себя на месте пилота такой штуковины, Максим неизменно приходил в ужас. В случае аварии он просидел бы в своем комбайне недели три-четыре с гарантией - “блоха” же утрачивала всякую автономность спустя несколько часов после израсходования топлива. Если запоздают спасатели - привет. Было бы ради чего подвергать себя риску! Как всякий космонавт, хоть действующий, хоть отставной, Максим отказывался считать настоящим полетом баллистические прыжки. Уж если не дают летать, то лучше ползать, чем прыгать! Во всяком случае, никто не поднимет на смех.
      “Блоха” села ювелирно - метрах в пятидесяти от комбайна, едва не опалив выхлопом свежевозникший валун. Для May, конечно, это была чепуха. И сейчас же освобожденный эфир взорвался истошными позывными пополам со смачной руганью.
      - В чем дело? - осведомился Максим в микрофон. Пилот капсулы был вне себя:
      - В чем дело, в чем дело!… Твою в гробину мать, что у тебя со связью?
      - Была в норме. А что?
      - Собирайся. Летишь со мной. Десять минут на сборы.
      - Скажи толком, в чем хоть дело-то? - озадаченно спросил Максим, скребя в затылке.
      - В твоей семье, понял? Велено сей же час снять тебя с вахты. Начальство икру мечет. Вроде как с твоими несчастье какое-то. Какое - не спрашивай, не знаю. Сам узнаешь, как долетим. Давай живее!
      - Даю!
      Десять минут? Максиму хватило и пяти, чтобы поставить комбайн на автоконсервацию, задраиться в скафандр и гигантскими прыжками доскакать до “блохи”. May молчал - то ли не знал, что сказать и чем помочь, то ли не рисковал творить свои радиофокусы рядом с “блохой”. Ну да ничего ему не сделается, пока мы разберемся, что там за несчастье такое…
      Максим хорохорился. Думать о самом худшем не хотелось. Мысли в голову лезли разные - он гнал их. Потом, потом! Незачем заранее впадать в панику. Но сосало под ложечкой, и ужас стучался коготочками - тук-тук, я уже здесь!
      Подпрыгнув как ошпаренная, “блоха” унеслась по направлению к лунной базе. Не прошло и трех минут, как рядом с брошенным комбайном совершила посадку еще одна “блоха”. Вышедший из нее пилот, не проявив к комбайну никакого интереса, целенаправленно двинулся к серому валуну и, не без опаски приложив к нему облитую перчаткой скафандра ладонь, проговорил:
      - Ты слышишь меня, я знаю. Слушай и запоминай, повторять не стану: жизнь семьи Волковых зависит от твоего благоразумия. Если что, они умрут раньше, чем ты сможешь им помочь, и умрут скверно. Они будут жить, если ты проявишь конструктивный подход. В обмен на жизнь твоих друзей нам от тебя кое-что нужно. Договорились?
      Валун молчал.
      - Не слышу!
      Валун упорно демонстрировал свою принадлежность к миру горных пород. Пилот даже оглянулся: нет ли поблизости другого похожего валуна? Ошибка не смешна - она трагична для конкретного пилота. “Форпост Всевышнего” ошибок не прощает.
      - Значит, нет? Тогда пеняй на себя.
      - Да, - передался скафандру звук от валуна.
      - Молодец. Только не думай, что сумеешь обмануть нас при помощи своих штучек. Тебе придется согласиться на кое-какие меры безопасности.
      - Чьей? - спросил May.
      - Семьи Волковых в первую очередь. Усвоил?
      - Да.
 

      Нельзя сказать, чтобы Волковых содержали из рук вон плохо. Хотя, конечно, несвобода - всегда несвобода и нет в ней ничего хорошего. Однако к Карине, находящейся на седьмом месяце беременности, приглашали врача. А подвал был просторным и даже обставленным кое-какой мебелью. Или это был не подвал? Пленники не знали и окрестили помещение подвалом лишь из-за отсутствия окон. Непрерывно жужжащий кондиционер наводил на мысль о какой-то очень жаркой южной стране. Полет в маленьком самолете точно был, это успела отметить Барбара, прежде чем ей снова сделали укол. Но больше - никакой информации. Охранники превращались в немых, стоило лишь задать им вопрос о месте заточения или о дальнейших перспективах. “Вам повезло, что вы нужны нам живыми”, - был единственный ответ.
      Один понимал по-русски. Вовка, проявив понятный мальчишеский интерес к автомату “ингрэм”, получил квалифицированную консультацию. Впрочем, получил и по рукам.
      Примерно два раза в неделю охранники давали чуть-чуть воли своим природным инстинктам. Под объективом видеокамеры пленников с завязанными глазами бросали на колени и, приставив к горлу тесаки, зачитывали приговор - смерть неверным. Вина их была неоспорима и ужасна: принадлежность к той части человечества, что не разделяет духовных идеалов “Форпоста Всевышнего”. Через несколько часов видеозапись попадала на Луну, где и транслировалась существу, не без оснований получившему кличку Змееныш.
      Максима держали на Луне в одном из служебных помещений электростанции Северная. Если бы он знал, что May находится всего лишь в нескольких сотнях метров от него, он крайне удивился бы. Приставать к охранникам с вопросами не было смысла - ответа не получишь, а получишь по морде. То ли за назойливость, то ли просто так, для профилактики. Охранников было двое, они периодически сменяли друг друга. Один - зверовидный детина с бородой чуть ли не до самых глаз; другой - бесцветный блондин с неприятным взглядом. Люди? В биологическом смысле - да. Но люди-функции. Казалось, что их настоящее место обитания - не квартира какая-нибудь, не дом, а коробка с ЗИПом, откуда их достают при надобности и куда потом убирают, завернув в промасленную бумагу.
      Удрать? Теоретически - о, конечно, чисто теоретически - это, наверное, было возможно, но куда? И что эти мерзавцы сделают с семьей? А с May?
      В это самое время Анхель Гутьеррес метался по всей Земле. Российские чиновники силовых министерств не только не могли пролить свет на обстоятельства похищения семьи Волковых, но долго морщили лбы, пытаясь понять, о чем, собственно, вообще идет речь. Похоже, некоторые из них так и остались в недоумении: чего хотел от них бывший Генсекретарь Унии Наций? Неужели в самом деле интересовался такой малостью, как исчезновение пяти рядовых россиян? Невероятно! Гутьеррес махнул рукой.
      Но пост Генерального секретаря, хотя бы и покинутый, дает некоторые преимущества, главное из которых - личные связи. В ближайший же уик-энд состоялся разговор Гутьерреса с господином Муцуоки Кааги, одним из богатейших людей планеты, признанным гением биржевых операций, совладельцем десятков корпораций с мировой известностью, меценатом и большим любителем рыбной ловли. Разговор шел тет-а-тет среди бурунов одной из быстрых речек Норвегии, впадающей в безымянный фьорд. Аляска ближе, но господину Кааги больше нравится ловля атлантического лосося, нежели лосося тихоокеанского. Господин Кааги прилетел сюда специально на ловлю нахлыстом, а известно, что всякому уважающему себя нахлыстовику претит ловля с берега. Облачиться в снабженные тремя дюжинами карманов прорезиненные штаны длиной чуть ли не до шеи, бродить взад-вперед по руслу, борясь с течением, оскальзываясь на придонных камнях, - совсем иное дело! Это спорт. Это, если хотите, адреналин - неплохая замена улову, если рыба не идет на приманку. Часок-другой ловли - и уже начинаешь подозревать, что жизнь прожита не зря.
      - Значит, May? - кричит Кааги на ухо Гутьерресу, перекрикивая шум переката и одновременно меняя на конце конической лески искусственную мушку, затаившую в себе жало крючка. - И семейство русского космонавта? Я правильно понял?
      И совершает мастерский заброс метров на шестьдесят, где за едва приметным камнем может стоять хороший лосось. Увернувшись от грозно гудящего удилища ценою в хороший автомобиль, Гутьеррес сражается с течением, проклинает скользкие норвежские камни с ни в чем неповинной Норвегией в придачу, ищет равновесие и энергично кивает: да! Да!
      - Больше всего меня интересует, насколько достоверна информация о причастности к этому делу “Форпоста Всевышнего”, - меланхолично ответствует Кааги, сматывая леску.
      - На девяносто девять процентов, - чуточку кривит душой Гутьеррес. - Этому источнику информации я доверяю, а сознательную дезинформацию считаю маловероятной. Для этого надо знать, что я в игре, уметь рассчитать мои ходы и иметь причину водить меня за нос, а не просто убрать, что гораздо проще.
      Кааги согласно кивает, отправляя мушку за новый камень. Драгоценное удилище гнется в дугу, леска пи-Щит, а рыболов подсекает и с криком “банзай” начинает вываживать отчаянно сопротивляющуюся рыбину. Разговор прерывается, начинаются вопли, суматошные команды, Гутьеррес держит подсачек и клянется в душе больше никогда в жизни не участвовать в рыбалке; наконец азартный японец хватает бьющуюся семгу за жабры, взвешивает ее при помощи маленьких электронных весов, извлеченных из одного кармана, фотографирует миниатюрной камерой, извлеченной из другого кармана, и отпускает восвояси.
      - Если способности господина May в самом деле столь велики и необычны, - как ни в чем не бывало продолжает разговор Кааги, - то мне крайне желательно знать, каким образом “Форпосту Всевышнего” удается держать его в повиновении. Они могли договориться по-хорошему?
      - Вряд ли. Скорее, тут прямой и грубый шантаж. Серпентиец очень привязан к Волковым.
      - Привязан настолько, что не может освободить своих друзей до того, как их убьют? - иронически улыбается японец. - Хотя нет на свете невозможного, в том числе и для террористов. Можно допустить, что нашего небесного гостя содержат пока в изоляции, рассчитывая в дальнейшем побудить его к добровольному сотрудничеству… Это возможно?
      - Почти наверняка это так и есть.
      - Значит, наш гость не всесилен. - И господин Кааги снова улыбается. - Мне приятно это слышать. Иначе я был бы вынужден считать его явившимся на Землю божеством, а это так непривычно… Божествам лучше оставаться на небе.
      Гутьеррес не спорит с данным тезисом. Он торопится перейти к главному:
      - Если “Форпост Всевышнего” овладеет мощью серпентийца, нам останется уповать лишь на Бога, где бы он ни находился…
      Логично. И все же господин Кааги, брезгливо снимая с крючка хариуса-недомерка, задает вопрос:
      - Почему спасение мира должно быть только моим делом?
      Гутьеррес возражает. Во-первых, не только. Во-вторых, к кому же еще обращаться, как не к столь влиятельному лицу? В-третьих, в списке предполагаемых целей будущих терактов фигурируют объекты, очень даже не безразличные господину Кааги. Наконец, в-четвертых, информационное агентство, контролируемое “форпостом”, не раз передавало в эфир манифесты, исполненные не только угроз, но и грубых личных выпадов по адресу ряда видных политиков и бизнесменов, в том числе господина Кааги. Гутьеррес наклоняется к уху собеседника и шепчет.
      - Значит, червем земным? - неприятно улыбается Кааги.
      - В точном переводе - навозным. Дальше еще хуже. Мне даже неловко повторять.
      - Достаточно и червя. - Лицо японца вновь бесстрастно. Ясно, что ему не впервой слышать оскорбления со стороны “Форпоста”, но до сих пор он не придавал им серьезного значения. Дело двоих, так сказать. И совсем иное дело, когда об оскорблении знают все, а оскорбленный никак не реагирует.
      Это нехорошо. Совсем нехорошо.
      И пусть адепты экономических теорий врут, будто умеют все просчитать. Личные мотивы плохо вписываются в их расчеты. Хотя, вне всякого сомнения, господин Кааги прикинул и прямую выгоду.
      Иногда не проиграть - уже значит выиграть. Если же господин небесный гость в благодарность за спасение любезно согласится помочь кое-кому решить кое-какие мелкие проблемы… Нет-нет, никакого давления, строго на условиях добровольности. Если нет - ну что ж, Кааги не будет в обиде.
      - Надо думать, нашего небесного гостя держат не на Земле, - произносит японский рыболов, делая очередной заброс. Он уже все для себя решил. - Я полагаю, вступать в контакт с генералом Хеншером мы не станем. Думаю, мы сумеем обойтись своими силами.
      - Если я хоть что-нибудь понимаю, Хеншеру с его аппетитами лучше держаться от серпентийца подальше, - ухмыляется Гутьеррес, - не то May рано или поздно повесит его шкуру на вал кратера Гассенди…
      Господин Кааги кивает, показывая, что принял шутку - если это шутка.
      - Итак, первое: определить местонахождение нашего небесного гостя. Не думаю, что это невозможно: перечень подходящих объектов не слишком велик. Второе… ну, второе будет зависеть от первого. О! Какой вид отсюда! Полюбуйтесь, как солнце освещает вон тот склон!… Прелестно, не правда ли?
 

      Впоследствии официальная версия вышла в такой редакции: во время маневров военно-космических сил из-за сбоя в системе наведения одной из выпущенных ракет произошло отклонение ракеты от курса. Система самоликвидации также не сработала, в результате чего ракета поразила нештатную цель - электростанцию Северная на лунной поверхности. В результате попадания ракеты имеются повреждения ценного оборудования и, к сожалению, человеческие жертвы. Поскольку ракета не несла ядерной боеголовки, опасность радиоактивного заражения местности отсутствует. Точка.