- А чья-то попытка пролезть в лабораторию?
      - Не удалась!
      - Но она была. Кому-то все же нужно было совать нос в твои дела. Ну, а отказ в финансировании после того, как тебе оно было обещано? А внезапное, без предупреждения отключение электроэнергии?
      Крайнгольц протестует уже менее уверенно.
      - Может быть, это просто цепь обстоятельств, странно совпавших, может быть...
      - А это? - не на шутку нервничает доктор. - А это тоже совпадение? почти выкрикивает он, поспешно вытаскивая из жилетного кармана маленькую записочку.
      - Что это?
      - Послание, которое мне вручили недавно. Прочти!
      "Послание", полученное доктором Паулем Бушем, не претендовало на изящество стиля, но было весьма красноречивым.
      "Эй ты, старая обезьяна!
      Если ты еще хоть раз зайдешь в Пейл-Хоум к Крайнгольцу, пеняй на себя, - будешь иметь дело с ребятами босса Джеймса.
      Свирепый Джо".
      - Пауль, почему ты мне не показал этого раньше?
      - А что бы ты сделал? Пошел бы бить физиономию этому "свирепому Джо", которого ты не знаешь? Или, еще того хуже, заявил бы в полицию?
      - Пауль, зачем ты шутишь такими вещами? Ведь ты прекрасно знаешь, что они способны на все. Когда ты получил записку?
      - Пять дней тому назад.
      - Ты с ума сошел, Пауль! Зачем ты приезжал сюда!
      - Ганс! - гневно кричит старик. - Ты замолчишь когда-нибудь?
      Крайнгольц тихо говорит.
      - Спасибо, Пауль. Я конечно, знаю, что ты настоящий друг, что ты не хочешь оставить меня в такие дни одного, но...
      Рояль заглушает его голос.
      Буш играет с подъемом, с мастерством большого, одаренного музыканта. Играет одну за другой вещи бравурные, задорные, преисполненные огромной внутренней силы.
      Гроза приближается. Глубоко внизу озеро все чаще окрашивается ослепительным фиолетовым блеском.
      В холл врывается порыв ветра и тушит свечи.
      - Спасибо тебе, Пауль. Мне было очень хорошо в эти несколько минут, говорит Крайнгольц. - Я забыл обо всем на свете и слушал тебя, как всегда, с упоением. Спасибо!
      - Ну вот, а ты говорил, чтобы я не приезжал в Пейл-Хоум, - весело отвечает Буш.
      - Ты все шутишь, Пауль. С этой бандой шутить нельзя. Разве ты не боишься смерти?
      - Смерти? - доктор становится серьезным.
      - Я прожил много, Ганс, и, конечно, боюсь смерти, но боюсь несколько особенной боязнью, - ну, вот примерно так, как боюсь, что кончается уже концерт, который принес мне столько возвышенного наслаждения. Да, жизнь для меня - наслаждение. И чем сильнее это наслаждение, тем больше боязнь смерти. Ведь жизнь не концерт - она не повторится.
      Весь холл на миг озаряется розовым светом. Оглушительный грохот раздается совсем близко, и еще долго после него слышатся затухающие раскаты грома, а когда, наконец, все стихает, в наступившей тишине неумолчно трещит телефон.
      - Ага, еще не отключили, - смеется Крайнгольц и выходит в кабинет.
      - Пауль, вызывают тебя.
      Переговорив по телефону, доктор начинает собираться.
      - Что случилось, Пауль?
      - Вызывают к больному.
      - Куда?
      - На ферму к Стиллу.
      - К Стиллу? Странно!
      - Что же здесь странного? Беда может приключиться со всяким.
      - Откуда они узнали, что ты в Пейл-Хоум?
      - Вот уж не знаю. Наверное, позвонили в Гринвилл, и там сказали, что я выехал к тебе.
      - Стилл сам звонил?
      - Нет.
      - Кто-нибудь из его семьи?
      - Нет. Я не узнал по голосу, кто звонил.
      - Пауль, мне не нравится этот вызов.
      - Нервы, Ганс, нервы. Нельзя же бояться каждого телефонного звонка. Откуда это у тебя? Я тебя знал не таким!
      - Я о тебе беспокоюсь, Пауль. Может быть, тебе лучше не ехать?
      - За все тридцать пять лет моей врачебной практики, мой друг, еще не было случая, чтобы я не выехал на вызов к больному. Мне нужно ехать - это долг врача!
      - А если это ловушка?
      - А если больной умрет без моей помощи?
      - Хорошо, Пауль, я поеду с тобой.
      - Не говори глупостей, Ганс. Тебе нельзя оставить Пейл-Хоум ни на минуту. Ну, Ганс, до завтра!
      Доктор вышел. Крайнгольц подошел к окну кабинета и настороженно стал прислушиваться к звукам тревожной ночи. Раскаты грома становились все глуше и отдаленнее. Порывистый ветер вдруг унялся и стало слышно, как застучали по крыше первые крупные капли дождя.
      "Промокнет. Не успеет дойти до фордика и непременно промокнет, подумал Крайнгольц. - Почему он так долго бредет? А может быть, он уже отъехал? Нет, не похоже, не было слышно тарахтения его фордика".
      Волнение Крайнгольца усиливалось. Он уже не мог спокойно стоять у раскрытого окна и выбежал на веранду. В нарастающем шуме дождя он услышал сухой короткий треск и бросился к воротам.
      У ворот стоял фордик Буша.
      На крики Крайнгольца никто не отозвался. Он обежал вокруг машины, заглянул внутрь, снова подбежал к калитке и здесь, при вспышке молнии, увидел Буша. Потоки ливня успели промочить одежду, и она облепила его тощее тело, неподвижным комочком приткнувшееся у ворот.
      - Пауль! Пауль!
      Крайнгольц подхватил на руки хирурга и понес его к вилле. В кабинете он уложил его на широкий кожаный Диван и кинулся к телефону.
      Телефон был уже отключен.
      Он в отчаянии продолжал еще стучать по рычагу аппарата, когда ему вдруг почудилось, что Буш заговорил.
      При свете одинокой свечи было едва видно, как шевелились побелевшие губы старика. Вместе с хрипом вырывались отдельные бессвязные слова.
      - Тампоны... там у ворот... Ты стяни потуже... это был почтальон... Впрочем, бесполезно... Знаешь, Том Келли... В операционную, Ганс... бинты...
      Крайнгольц осторожно поднял хирурга и перенес его в операционную.
      Здесь Крайнгольц пробыл не более десяти минут. Выходя из операционной, он не забыл замкнуть своим ключом стальные двери "высокой ограды" и медленно, чуть пошатываясь, побрел в кабинет.
      В оплывшем огарке огонек еще несколько минут боролся с заливавшим его стеарином и вскоре погас совсем.
      Гроза уходила все дальше и дальше. На стенах все тусклее становились отсветы далеких молний. Дождь лил спокойно, мягко.
      Крайнгольц сидел тихо, неподвижно и не заметил даже яркого света фар, на миг прочертивших темные стены кабинета, не обратил внимания на звуки сирен.
      Он поднял голову только тогда, когда перед ним появились полицейские в мокрых, блестяще-черных плащах.
      - Мистер Крайнгольц! - грузный полицейский сделал шаг по направлению к Крайнгольцу. - Нам сообщили, что вами убит доктор Буш.
      - Что?!
      - Вы иностранец, но английским языком, поскольку мне известно, владеете в достаточной степени, мистер Крайнгольц. Я еще раз повторяю: нам стало известно, что вы убили доктора Пауля Буша.
      - Ложь! Мой друг убит у ворот моей виллы и вы обязаны, - вы слышите? в исступлении крикнул Крайнгольц, - вы обязаны немедленно заняться поисками убийцы!
      - Э, знакомая песня! Не притворяйтесь. Нам известно, что труп спрятан вами где-то на вилле. Не так ли? - полицейский обернулся к стоявшему в тени высокому мужчине в гражданском платье, и тот утвердительно кивнул головой.
      - Мы обязаны обыскать все помещения виллы.
      - Все помещения? - с усмешкой переспросил Крайнгольц.
      Для того чтобы принять решение, ему потребовалось всего несколько секунд. Он нажал кнопку, вмонтированную в письменном столе, и в то же мгновение за "высокой оградой" раздались глухие взрывы.
      Мощные стены, окружающие таинственные лаборатории, не пострадали от взрывов, но проникнуть за "высокую ограду" не было никакой возможности. После того, как полицейские увезли Крайнгольца, еще с четверть часа там бушевало пламя.
      Два полицейских охраняли виллу. Они не вмешивались в действия Клифтона. Остальные вместе с Хьюзом обшаривали все помещения.
      - Ну, что же, вы нашли что-нибудь нужное шефу? - нетерпеливо спросил Клифтон. Хьюз продолжал медленно перебирать бумаги в письменном столе Крайнгольца.
      - Странный вопрос. Я же говорил вам - все, что только может интересовать шефа, находилось за "высокой оградой", - а там, - обрюзгшая физиономия Хьюза скривилась в усмешку, - а там, кажется, слишком жарко для того, чтобы разбираться в конструкциях инженера Крайнгольца.
      В кабинет влетел запыхавшийся, мокрый Джо Форген.
      - Мистер Эверс! - выкрикнул он почти с испугом.
      С появлением Эверса в кабинете Хьюз и Клифтон подскочили со своих мест и застыли в выжидательных позах.
      - Что вы здесь наделали? - холеное лицо Эверса налилось кровью. - Что вы наделали, я вас спрашиваю? Вы понимаете, что шум, который вы подняли на всю округу, может нам обойтись очень дорого?!
      - Мистер Эверс... - пролепетал Клифтон и замолк под взглядом разъяренного шефа.
      - "Мистер Эверс, мистер Эверс!" Я вас спрашиваю: где Буш? Где аппаратура Крайнгольца? В огне!
      - Но кто же мог предвидеть, что он задумал такую дьявольскую штуку? Кнопка - и все полетело к черту!
      - А вы тоже, Хьюз! "Специалист по Крайнгольцу" называется! Где же ваша хваленая осведомленность?
      - Эти кнопки Крайнгольц придумал уже после того, как уволил меня, флегматично ответил Хьюз.
      - Вот видите, мистер Эверс, - оживился Клифтон. - Я действовал строго по вашим указаниям.
      - А Буш? - рявкнул разгневанный Эверс. - Мне нужен был Буш! Зачем угробили Буша?
      - Другого выхода не было, мистер Эверс. Все шло хорошо, но тут впутался этот проклятый Келли.
      - Какой еще Келли?
      - Почтальон. Может быть, вы помните, мистер Эверс, вы видели его в харчевне Форгена.
      - Ну, и что же?
      - Один из парней Форгена весь вечер проторчал у ворот Пейл-Хоум - это он должен был выполнить все, что вы приказали, мистер Эверс. Ну, так вот, как только к машине подошел Буш, откуда ни возьмись появился этот Келли. Парень Форгена был хорошо укрыт в кустах, тот его не заметил, прямо направился к доктору и стал ему рассказывать все о письмах, адресованных Крайнгольцу, о том, что видел в харчевне Хьюза. Буш выслушал почтальона и пошел к воротам, собираясь, видно, рассказать Крайнгольцу обо всем, что узнал от Келли. Ну, вот, тут парень и прикончил хирурга.
      - По-дурацки все получилось, - пробурчал Эверс еще злобно, но Клифтон уже понял, что гроза миновала.
      Эверс сел за письменный стол и задумался. Белые, пухлые пальцы, покрытые с тыльной стороны рыжеватыми волосиками, нервно выбивали дробь на полированной крышке стола.
      - Прежде всего, Клифтон, надо сделать так, чтобы газеты не подняли никакого шума по поводу сегодняшней ночи в Пейл-Хоум. Вы успеете это сделать?
      - О, конечно! Это все можно будет устроить, - обрадованно воскликнул Клифтон.
      Эверс вынул из кармана записную книжку и набросал текст сообщения для газет. Прочитав написанное, он продиктовал текст Клифтону и обернулся к Форгену.
      - Форген! Этот Том Келли, надеюсь, в ваших руках?
      - Ну, конечно! - расплылся в самодовольной улыбке гангстер.
      - Вы позаботьтесь о том, чтобы получить у него собственноручную записку с признанием в убийстве доктора Пауля Буша.
      Физиономия Форгена потускнела.
      - Сэр, я, право, не знаю...
      - Вы меня хорошо поняли, Форген?
      - Понял, сэр.
      - То-то же! - Эверс поднялся, захлопнул книжку, и впервые за все время разговора в кабинете на его красиво очерченных, чуть припухших губах появилась улыбка. - Ну, а инженером Крайнгольцем я займусь сам.
      4. "ЗАЩИТА 240"
      В шесть часов утра к станции Волновой подошел пассажирский поезд. В шумной, торопливой толпе Титов пробирался к выходу. На пристанционной площади поток пассажиров редел, растекаясь по прилегающим улицам.
      Титов внимательно осмотрел стоявшие у станции автомашины. Увидев на одной из них номер ХВ 15-40, он молча сел в машину, и она тотчас же тронулась с места.
      Человек за рулем поздоровался с Титовым и спросил, куда он намерен ехать.
      - Прежде всего, товарищ Кузнецов, мне надо повидаться с капитаном Бобровым и выяснить у него, чем я смогу быть ему полезен. Где сейчас капитан?
      - Капитан в поселке. Он находит, что вам удобнее всего встретиться с ним на квартире.
      - Ну, хорошо, там и поговорим обо всем. Как здесь у вас дела? Таинственное влияние Никитина на аппаратуру продолжается?
      - Продолжается, Иван Алексеевич.
      - Та-ак, интересно, - медленно произнес Титов. - А что представляет собой этот Никитин?
      Кузнецов коротко, но исчерпывающе рассказал Титову все, что ему удалось узнать о Никитине.
      Примерно за год до окончания войны, демобилизованный в связи с тяжелой контузией, Никитин поступил на работу в Центральный институт, затем его перевели в филиал, в Петровское. За эти годы он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Несколько замкнутый, молчаливый, он редко появляется среди молодежи. Однако это никого не удивляет - все знают, что Никитин все свободное от работы время учится. Благодаря настойчивости и умению работать он успешно справляется со сложными заданиями, посильными только квалифицированному инженеру, хотя и не имеет диплома. Никитин не чурается общественной работы, но и не является активистом. Неоднократно премировался, никогда не имел взысканий. Одинок. Особенно близких друзей не имеет.
      - Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о нем, - закончил Кузнецов. Как видите, нет ничего компрометирующего.
      - Ну, что ж, тем лучше. Я везу с собой, товарищ Кузнецов, приборы типа наших 24-16, - похлопал Титов ладонью по солидному чемодану, оклеенному светло-коричневым дерматином. - Эти приборы несколько переконструированы. Думаю, они помогут нам разобраться во всем этом деле. Начнем сегодня же, и начать нужно, мне кажется, с квартиры Никитина.
      - Обыск?
      - Нет, что вы! - Титов задумался, соображая, как воспримут его предложение капитан Бобров и его сотрудники. - Обыск, по-моему, не нужен. Вы припоминаете, товарищ Кузнецов, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились?
      - Ну как же, Иван Алексеевич. - В косо поставленном зеркальце Титов увидел улыбку на лице Кузнецова. - Припоминаю. Кусок картона задал нам всем немало работы.
      - Вот, вот. А вы помните, как разрешилось это запутанное дело?
      - Еще бы! Ведь на приборы влиял этот чертов картон, на котором разравнивали листочки радиоактивного сплава. Иван Алексеевич! - Кузнецов притормозил машину и повернулся к Титову. - Вы думаете, что и в этом случае?..
      - Уверен!
      Кузнецов погнал машину быстрее, сосредоточенно вглядываясь в бегущее под колеса шоссе и молча продумывая предположение Титова.
      - Вы здесь уже несколько дней, - прервал молчание Титов, - не так ли?
      - Да, Иван Алексеевич, вторую неделю.
      - Ну вот, значит, обстановку изучили. Скажите, есть возможность... Нет, впрочем, это будет сложно.
      - Что именно?
      - Снять комнату рядом с квартирой Никитина. Это облегчило бы нашу задачу.
      - Это уже сделано, - удовлетворенно улыбнулся Кузнецов. - Капитан Бобров, как только приехал сюда, нанял комнату у хозяйки Никитина.
      - Вот это чудесно! Молодец Петр Алексеевич! Как же ему это удалось?
      - Сезон, Иван Алексеевич. Дачный сезон. Хозяйка переехала в летнюю кухню и с удовольствием пускает дачников. Никитин - ее постоянный жилец. Им она очень довольна. Не нахвалится: какой, говорит, симпатичный человек. Работящий, самостоятельный, не пьет и вежливый. По хозяйству много помогает. Старушка нам с капитаном доверительно рассказывала, что непременно хочет подыскать Никитину хорошую невесту.
      - Заботливая старушка. Не подыскала еще?
      - Нет, Иван Алексеевич. Но похоже, что Никитин уже сам нашел себе девушку.
      - Вы с капитаном знаете ее?
      - Это Белова, сотрудница спецлаборатории филиала.
      Директор филиала института академик Зорин, которого предупредили о приезде Титова, появился у себя в кабинете раньше обычного.
      Кабинет Зорина был одновременно и его личной лабораторией. Кроме обширного письменного стола, здесь стояло несколько лабораторных столов с аппаратурой и множество колб и штативов с пробирками. Южная и восточная стены были почти сплошь застеклены и заставлены легкими этажерками с аккуратно расставленными на них растениями.
      Рабочий день еще не начинался. В помещениях института царила та особенная тишина, которая располагала к серьезным занятиям. Викентий Александрович углубился в дела.
      Рядом с солидными книжными шкафами стоял сейф. Зорин встал из-за стола и нажал зеленую кнопку сейфа. Из средней его части выдвинулась маленькая полочка, туго обтянутая плотной бумажной лентой. Викентий Александрович расписался на ленте и отправил полочку в сейф. Послышалось ворчание, щелкание - и полочка с треском выдвинулась снова. Одновременно с этим в верхней части сейфа замигала красная лампочка и затрещал звонок.
      Зорин недоуменно пожал плечами. Внимательно проверив подпись, он заметил, что расписался не совсем точно.
      - Ну, что ты волнуешься? - искоса поглядел академик на мигавшую лампочку и поморщился от назойливого звонка. - Потише, потише, пожалуйста! Не шуми. Я сейчас сделаю все как следует.
      Викентий Александрович написал свою фамилию четче и опять задвинул полочку в сейф.
      Сейф удовлетворенно щелкнул своим металлическим нутром, и верхняя массивная дверца плавно растворилась.
      - Ну, вот, так бы и давно, - добродушно пробурчал Зорин, - а то поднимаешь шум на весь корпус из-за какой-то едва заметной черточки! А впрочем, молодец. Молодец, конечно.
      Викентий Александрович вынул объемистую папку с проектом Резниченко, бережно закрыл дверцу, подмигнул сейфу и направился к письменному столу.
      Не меньше, чем история с Никитиным, его беспокоила судьба Резниченко.
      Медленно, страницу за страницей просматривал он уже много раз читанную рукопись. Время от времени он делал на полях пометки и подолгу задумывался над отдельными местами. К сожалению, ничего! Ни одного мало-мальски существенного преимущества перед его проектом, который лег в основу "Защиты 240". Сергей выбрал неверный путь. Каски ничего не могут дать. Включить их в комплекс "Защиты 240"?.. Бессмысленно. Если бы хоть что-нибудь, хоть какая-нибудь новая деталь, делающая более совершенной "Защиту 240". Как бы это было хорошо! С какой радостью он поддержал бы проект Резниченко! А теперь?
      Карандаш выскользнул из пальцев и покатился по полу. Зорин нагнулся за ним и вдруг почувствовал приступ тошноты. Голова отяжелела, закачалось кресло, потемнело в глазах.
      Он до боли в пальцах сжал подлокотники и крепко сомкнул глаза. Головокружение понемногу проходило.
      "Да-а, стар. Немного позже обычного лег в постель, немного раньше встал, поволновался, и вот, пожалуйста! Досадно! А ведь надо еще так много сделать".
      Стало как-то тревожно - эта история с Никитиным, и вот сейчас с Сергеем.
      "Да, старею! Ведь с тех пор только, как был построен первый прибор прошло...
      Пожалуй, прибор старше Резниченко. Открытие сделано еще до его рождения. И уже несколько лет тому назад разработана "Защита 240".
      С трудом поднятый с пола карандаш снова выпал из рук Зорина и покатился прочь от стола, а он и не заметил этого. Рука упала с подлокотника и бессильно висела так до тех пор, пока луч солнца не приласкал ее своим теплым прикосновением.
      Зорин встрепенулся.
      Солнце поднималось все выше и выше. Его лучи пронизывали зелень растений, и от них на страницы проекта ложились расплывчатые пятна - тени. Рассматривая их путаный красивый рисунок, Зорин вновь подумал о Резниченко.
      Напрасно он перестал интересоваться растениями, биоксином, а мог бы сделать многое. Его остроумные и изящно поставленные опыты подтвердили, что биоксин, безусловно, можно использовать практически.
      Несколько лет тому назад Резниченко с группой молодых ученых открыл биоксин - вещество, влияющее на развитие растений более интенсивно, чем все известные до сих пор стимуляторы роста.
      Внедрение этого нового вещества в сельскохозяйственную практику открывало огромные перспективы. Вот Бродовский... Молодец Михаил Николаевич! Он понимает, чего можно достичь при помощи биоксина. Работает с ним настойчиво, с Душой. А ведь трудно ему - радиофизик.
      А Резниченко теперь целиком захвачен продвижением своего проекта защиты от электромагнитной агрессии... Что это? Желание блеснуть? Желание крикнуть на весь мир: я, Резниченко, первый предложил защитные каски. Чуть ли не спаситель цивилизации. Эх, тяжело ему будет, а ведь сказать ему о существовании "Защиты 240" - нельзя.
      Зорин быстро, не глядя, перелистал последние страницы проекта.
      "Как изменился Резниченко за последнее время! И изменился, нужно сказать, в худшую сторону. Огонек карьеризма всегда теплился в нем, а теперь этот огонек может разгореться в нехорошее пламя. Сожжет оно Сергея. Да, сожжет".
      Старик откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза ладонью. Всегда требовательному к себе, ему казалось, что именно он должен был вовремя остановить Сергея, указать ему правильный путь. Ведь давно стало известно, что Резниченко вынашивает какую-то свою идею, а он делал вид, что не замечает этого. Ему казалось, надо дать самостоятельность молодому человеку. В его годы трудно, конечно, укладываться в рамки плановых заданий, понятно желание взяться за свою собственную и, конечно, самую "выигрышную" тему. Старый ученый уже давно с нетерпением ожидал, чем порадует талантливый ученик, какие плоды принесет его тайное и, разумеется, "гениальное" детище. И вот ничего... Нет, хуже, чем ничего...
      Зорин отчетливо вспомнил первую встречу с Сергеем Резниченко. Высокий, немного угловатый юноша, с пышными, слегка вьющимися волосами и светлыми, жадно вглядывающимися в мир глазами появился у него на кафедре. С чем он пришел? Какое-то очень интересное предложение, свежее, остроумное и удивительно простое. Что же это было? Эх, память, память!.. А, кажется, метод фиксации показателей. Да, да, ведь с этим долго и безрезультатно возились в лаборатории, и вот пришел Сергей Резниченко. Молодец он все же, но манера держаться, выставлять себя напоказ - противная. Еще в университете, на кафедре, он всегда старался выдвинуться, заставить говорить о себе. Шум, никому не нужный шум. Скромность нужна, молодой человек, _скромность_.
      Зорин посмотрел на размашистую подпись на последней странице проекта и сердито захлопнул папку.
      "Сегодня же надо сообщить ему об отклонении проекта".
      Не сразу поняв, что звонит телефон, морщась от неприятного треска, ворвавшегося в утреннюю тишину кабинета, Зорин укоризненно посмотрел на сейф.
      "А, телефон", - понял наконец он и потянулся к трубке.
      - Я вас слушаю. Да, Зорин... А-а-а, Иван Алексеевич! Очень приятно. Рад, что прибыли. Вы откуда говорите? С проходной? Хорошо. Я сейчас распоряжусь в отношении пропуска... Жду, Иван Алексеевич, жду!
      Зорин аккуратно сложил страницы проекта в папку и положил ее в сейф.
      Титов вошел в кабинет знаменитого академика. Зорин, весь в белом, маленький, худощавый, с белоснежной бородкой, поднялся навстречу ему. Иван Алексеевич давно не видел Зорина и, зная о его болезни, представлял себе, что он выглядит гораздо хуже. Подвижной, приветливый, с густыми морщинами у темных, много повидавших глаз, Зорин не производил впечатления больного.
      Титов не без волнения пожал сухую, теплую руку человека, сделавшего необычайное открытие, а когда Зорин пригласил его сесть, устроился в кресле, невольно продолжая оставаться подтянутым и особо почтительным в течение всего разговора. Каждый раз, когда он встречался с Викентием Александровичем, его не покидала приятная мысль, что вот сейчас он сидит лицом к лицу с мудрым, так много сделавшим для науки человеком. Не покидало сознание, что перед ним живой, знаменитый современник.
      - Я рад, что вы приехали, Иван Алексеевич, рад! Хорошо, если удастся распутать эту неприятную историю. Должен признаться, беспокоит она меня. Вы, конечно, понимаете, почему? - Зорин замолчал, и только тут Титов заметил нездоровый старческий румянец на лице академика.
      - Да, - продолжал со вздохом Зорин. - Волнует. Мне всегда бывает больно, когда с нашими открытиями связывается что-нибудь нехорошее. Страшно думать, что дело, которое может принести людям столько добра, используется иногда в целях пакостных. Подумайте только, вся эта охота за нашими секретами вовлекает подчас в липкие сети предательства людей, быть может и не плохих по своей натуре... Неужели и Никитин...
      - Вы напрасно волнуетесь, Викентий Александрович, - мягко попробовал вставить Титов, заметив, как изменился Зорин, когда заговорили о Никитине, - может быть, Никитин и не виноват.
      - Не знаю... Ничего не знаю. Очень огорчен буду, если этот молодой человек... Давно он здесь работает, немало сделал и, поскольку я могу судить... Впрочем... - академик задумался и, потеребив мягкую, реденькую бородку, тихо закончил: - Как трудно бывает подчас знать о человеке хотя бы что-нибудь, и никогда нельзя узнать о нем все.
      - Ну, что вы, Викентий Александрович, у нас люди...
      - Вы помните Алексея Семеновича? - перебил Титова Зорин.
      - Протасова? Ну как же, отлично помню, и, нужно сказать, история с его исчезновением мне до сих пор не дает покоя...
      - Думается, что она не дает покоя еще кое-кому... Там, за рубежом.
      Зорин вышел из-за стола. Титов тоже поднялся, но академик усадил его в кресло и стал медленно расхаживать по кабинету, то подходя к книжным шкафам, то наклоняясь над приборами.
      - Вы уже ознакомились с отчетом Международного конгресса биофизиков?
      - Ознакомился, Викентий Александрович. Есть очень интересные работы. Особенно, как мне кажется, Дюка и Кеннеди. Они сумели блестяще выполнить экспериментальную часть работы, решили задачи, имеющие большое практическое значение. Мы внимательно следили за работой конгресса и немало волновались, Викентий Александрович...
      Зорин быстро повернулся к Титову и посмотрел на него вопросительно.
      - ...Как бы там не подстроили каких-нибудь провокационных штучек.
      Зорин подошел к лабораторному столу и стал сосредоточенно рассматривать осциллятор.
      - Ничего неприятного не было? - тихо спросил Титов.
      - Неприятного? - Зорин оставил прибор и взглянул на Титова. Особенного ничего, если не считать встречи с Эверсом.
      - Там был Эверс?
      - Да, представьте, неувядающий тип. Выступал блестяще по форме и, как всегда, туманно по существу, деятельно участвовал в нескольких подкомиссиях. Встретился со мной в кулуарах и приветствовал как ни в чем не бывало. Виду не подал, что уезжать ему отсюда пришлось более чем поспешно. Теперь недосягаем! - развел руками академик.
      - Делец от науки.
      - Прохвост от науки! - резко поправил Зорин, подошел к столу и тяжело опустился в кресло. - Да, так о чем это я? М-м-м... Прохвост... кулуары... работы Дюка и Кеннеди... Ага! Перед самым отъездом в Москву ко мне подошел Харнсби.
      - Биофизик?
      - Да, автор небезызвестного труда по ионной теории возбуждения. Так вот, обратился с просьбой - не могу ли я оказать ему услугу. Он был бы мне бесконечно, видите ли, благодарен, если бы я смог лично, "умоляю, коллега, лично", передать записочку... Протасову.
      - Протасову?
      - Да, представьте себе - Про-та-со-ву! У меня создалось впечатление, что "уважаемый коллега" почему-то из моих уст хотел услышать об исчезновении Протасова.
      - И вы?
      - И я взял записочку и передал ее, но не Протасову, конечно.
      Титов задумался. Зорин снял трубку и, вызвав заместителя директора института, попросил его зайти с личным делом Никитина.
      - Да, так о Никитине. Говорите, у вас с капитаном есть конкретные предложения?
      - Есть, Викентий Александрович.
      - Расскажите.
      Титов рассказал об общем плане проверки, разработанном вместе с капитаном Бобровым.
      - Ну что же, Иван Алексеевич, сделать это, пожалуй, удастся. И это удобнее всего сделать в лабораториях Резниченко. Ведь он вас не знает. Так, значит, сейчас вы снова отправляетесь в поселок? Хорошо. К вашему возвращению я все подготовлю.
      Титов встал. Зорин вышел из-за стола проводить его. У двери он спросил:
      - Дополнительные данные о браунвальдском деле не получены, Иван Алексеевич?
      - Боюсь, Викентий Александрович, что это дело уже нельзя назвать "браунвальдским". Видимо, оно перешло в другие руки.
      - Перекочевало за океан?
      - Кажется, да.
      - А об инженере Крайнгольце, оказавшемся в Америке, есть что-нибудь?
      - Нам попалась в газетах вот эта заметка. Больше ничего не удается узнать.
      Титов вынул из блокнота выписку из гринвиллской газеты и протянул ее Зорину:
      "Гринвилл. В ночь на 10 августа здесь разразилась сильная гроза. В окрестностях города ударами молний было подожжено несколько ферм. Пожар возник и на вилле Пейл-Хоум. Во время пожара погиб доктор Пауль Буш, гостивший у инженера Крайнгольца. Хозяин виллы в тяжелом состоянии отправлен в больницу".
      Ушел Титов, явился заведующий отделом кадров с личным делом Никитина, звонил телефон, приходили и уходили руководители отделов - жизнь института шла своим чередом, а беспокойные мысли не покидали старого академика. Никитин - Резниченко, Резниченко - Никитин. Чем закончится дело с этими молодыми людьми? Как воспримет Резниченко решение комиссии?
      Принесли почту. Зорин быстро перебрал конверты, вскрыл письмо Бродовского. Перечитал ровно, округлым почерком написанные строки. "Молодец Михаил Николаевич! Молодец, право!.. А что если они объединят свои усилия и продолжат работы над биоксином... Надо хотя бы таким образом попробовать смягчить удар", - подумал академик и вызвал к себе Резниченко.
      Пришел Сергей, подтянутый, одетый в дорогой и даже щеголеватый костюм. Он держался уж слишком уверенно и, как казалось Викентию Александровичу, даже несколько надменно. Зорин любил своего ученика, всегда считал, что он, несомненно, сформируется в крупного ученого и впишет и свои строки в книгу науки. Но это зазнайство, подчас чванливость, которые появились в последнее время! Неприятно. Злосчастный проект! А может быть, это пройдет, и Сергей, - про себя Зорин всегда называл его так, - станет...