Защита 240

      Количество недоуменных вопросов возрастало.
      Вечером стало известно, что на работе поисковых приборов отражается и присутствие Никитина дома.
      В одиннадцатом часу вечера капитану доложили, что Никитин ходил к карьеру. Он вышел на улицу не через калитку, а пробрался огородами. В темноте, осторожно переступая через канавы, перелезая через плетни, он прошел на выгон. Все время оглядываясь, проверяя, не следят ли за ним, подошел к карьеру. Сначала у помощников Боброва, наблюдавших за Никитиным, сложилось впечатление, что он решил кратчайшим путем добраться до железнодорожной станции.
      Здесь когда-то проходила узкоколейка. По временной линии узкоколейной дороги день и ночь сновали вагонетки, опрокидывая, в карьер ковши с пустой породой с ближайшего завода. Этим путем пользовались несколько лет тому назад, а теперь он засыпан. Узкоколейка перенесена дальше.
      Что понадобилось здесь Никитину?
      Он прошел по узкоколейке и на середине почти совсем засыпанного карьера свернул в сторону. Никитин долго бродил по заросшему бурьяном участку, петляя, появляясь из-за темной высокой травы то в одном, то в другом месте.
      Возвращался он также напрямик, брел, не разбирая дороги.
      Весь день Никитин не мог успокоиться, вспоминая утренний разговор с Женей. Еще минута - он сказал бы ей, и тогда... Если бы не срочный вызов к Зорину, он назвал бы _его_ имя. Но зачем это? Ведь никто не может узнать!..
      Никитин нервно ходил по комнате, останавливался у закрытых ставнями окон и прислушивался. Тревожил каждый шорох. Зачем начал этот разговор с Женей? Нет, нет. Ей надо сказать. Только она, любящая, чуткая, нежная, может... Она искала его все утро, беспокоилась... а может быть, и она... Сегодняшний вызов к академику. Отнести записку Резниченко. Почему понадобилось Зорину именно его послать по такому пустяковому поводу? Что хотят от него? Следят! Вот и в карьере... А может, и не следили, тоже показалось?.. Хорошо, что там все в порядке, все на месте. В течение многих лет, прошедших со дня той встречи, рельсы узкоколейки много раз переносили все дальше и дальше, и теперь вагонетки ссыпают породу уже далеко, а там... Бурьян, тишина. Ничего не разрыто и... и все же следили, наверное. Зачем пошел, зачем понадобилось идти туда? Ведь и это не принесло успокоения.
      Никитин подпер голову руками и долго смотрел на портретик Жени, в скромной рамочке стоявший на столе.
      Женя! Она появилась в его жизни уже тогда, когда все было давно позади, когда прошло уже много времени со встречи на узкоколейке и казалось, что можно спокойно жить.
      Женя! Никитин вынул блокнот из кармана и стал просматривать свои записи. Улыбка, смятенная и все же радостная, появилась на его бледном, измученном за последние дни лице. "Познакомился с Женей, стал делать записи в блокноте!" Он нашел его как-то среди старых, уже не нужных книг. В чистеньком аккуратном блокноте появилась строчка: "Женя. Апрель, двадцать первое". И все. А хотелось написать так много, хотелось рассказать о любви к ней. В блокноте стали появляться строки поэтов, хорошо писавших о великом, всепобеждающем чувстве. В нем лежали две фотографии Жени и маленькая, почти совсем почерневшая фиалка. С фотографии смотрели веселые, лукаво прищуренные глаза. Женя! Задорная, такая милая улыбка и непослушные вьющиеся волосы, выбивавшиеся из-под белого ажурного платка... Как было хорошо тогда, в апреле... Тогда казалось, что все-все позади и можно жить и любить!
      Все ушло и даже она... Нет, нет! Надо обо всем написать ей. Она любит, конечно, любит, она поймет!
      Никитин вырвал из блокнота несколько листков и начал:
      "Женя!
      Я не могу больше! Я должен сказать тебе все. Меня обязывает к этому любовь к тебе. Любовь властно вошла в мое одиночество, охватила всего меня, просветлила душу. Весь мир заиграл другими красками - светлыми, яркими. Дни не омрачались больше тягостными воспоминаниями. Прошло то время, когда я каждый наступающий день встречал со страхом и провожал с облегчением: "сегодня никто не пришел". Я уже был спокоен, я считал, что цепь оборвана и вот теперь снова..."
      Да, теперь снова. Когда же _это_ началось? Когда _это_ появилось? Никитин перебирал в памяти все до мелочей. Перо было отложено, листки забыты, и он силился вспомнить, когда _так_ стали смотреть на него! Перебирал все свои поступки, слова, даже жесты и выражения, но не в силах был припомнить ничего такого, что могло бы повлиять на отношение к нему сотрудников. Он не мог вое становить, с какого именно момента все это началось. Он даже не мог определить для себя, _что_ началось, но _начало_ чего-то он чувствовал определенно. Настороженность, какое-то особенное внимание к нему. Это трудно объяснить, но он чувствовал на себе глаза сотрудников. И снова болезненно сжался комочек внутри, и снова, как в те дни после последней встречи на узкоколейке, стало страшно. Нет, страшнее. Во много раз страшнее - ведь тогда в его жизнь еще не вошла Женя. А теперь?..
      Никитин снова схватил перо, и оно нервно забегало по листкам блокнота:
      "...Женя! Ты открыла для меня другой мир. Я уже не бродил в темноте. Ты принесла мне счастье! В моей жизни вспыхнула светлая полосочка, и вот она должна угаснуть. То, что творится сейчас вокруг меня..."
      Никитин вздрогнул. За стеной что-то зашуршало, показалось, что кто-то скребется в ставню. "Следят! Везде следят. Наверное следили, когда ходил к карьеру, наверное догадались".
      Мучительно захотелось пойти опять к карьеру. Проверить - будут следить или нет? Но это глупо и, главное, рискованно. Снова принялся за письмо. Много раз отрывался от него и все чаще прислушивался к шорохам и стукам в доме, в саду, на улице. В письме никак не удавалось подойти к главному. Чаще и чаще мелькала тревожная, больная мысль: "А может быть, и Женя... ее предупредили, и она не может ему ничего сказать, она тоже следит... Искала его все утро, явно хотела встретиться после работы..." Ему удалось увильнуть, пройти домой, не столкнувшись с ней... Неужели и она?!.
      Скрипнула калитка.
      Никитин потушил свет и прильнул к щелке в ставне. В темном палисаднике мелькнула какая-то тень.
      "Зачем потушил свет? Ведь это только лишняя улика. Волнение может выдать. Надо держаться до конца. Еще не все потеряно. Ведь никто ничего не может узнать".
      Никитин зажег свет, сел к столу.
      "Никто не узнает"...
      Скрипнула входная дверь. Никитин вскочил, отпрянув от стола.
      - Войдите, - вскрикнул Никитин сдавленным голосом, не дожидаясь стука. Дверь нерешительно скрипнула еще раз, но не открывалась. - Входите! Входите! - в отчаянии закричал Никитин.
      - Женя?!
      Никитин медленно отступал в глубину комнаты, хватаясь за спинки стульев, за стол, и остановился, прислонившись к шкафу. На бледном потном лбу лежала прядка темных волос. Глаза блуждали, и он еле смог выдавить из себя:
      - Ты?.. Ты пришла?
      - Я пришла, Андрей. - Голос Жени прозвучал очень тихо.
      - Пришла... - Рука Никитина поползла к воротнику косоворотки, пальцы судорожно нащупывали пуговицы и наконец рванули ворот. - Зачем ты пришла?
      - Андрей, что с тобой?
      - Зачем ты пришла? - со страхом и радостью прошептал Никитин.
      - Я пришла потому, что люблю тебя, Андрей.
      - Любишь?!
      Она любит! Она пришла сказать ему, что любит. Как дорого это желанное слово и в какой страшный момент пришлось услышать его. Разве он имеет право сказать ответное "люблю"! Она любит!.. Мысли путались... На смену жгучей радости, порожденной одним этим желанным словом, пришло отчаяние, боль и наконец смятение: "Любит? А может быть, тоже следит. Может быть, подослана, и там... за дверью..."
      Дверь распахнута настежь, ветер раскачивает ее, а за нею жуткая темнота ночи. Никитина непреодолимо потянуло в эту пугающую неизвестностью темноту, потянуло, как тянет человека в бездну, когда он стоит на самом ее краю, и он бросился прочь, даже не взглянув на Женю.
      - Андрей!
      Хлопнула калитка. В поселке взметнулся собачий лай.
      "Что случилось? Что с ним, почему он убежал? Может быть, ему сейчас надо помочь?.. А может быть, он и не любит..."
      Женя растерянно окинула взглядом комнату и только сейчас заметила разбросанные по столу листки.
      "Женя!
      Я не могу больше! Я должен сказать тебе все. Меня обязывает к этому любовь к тебе..."
      Белова быстро прочитывала листок за листком.
      "Любит! Он любит, и ему тяжело. У него какое-то страшное горе, и он страдает. Он страдает! Любимый мой! Ему тяжело, а я здесь..."
      Женя схватила листки и выбежала из комнаты.
      5. ТАИНСТВЕННОЕ СООРУЖЕНИЕ
      С момента, когда Крайнгольц нажал кнопку, вмонтированную в письменном столе, события начали разворачиваться с кинематографической быстротой.
      Полицейская машина доставила его в Гринвилл, а остаток ночи он коротал в вонючей тюремной камере. Утром ему предъявили обвинение, а к полудню втиснули в закрытый душный автомобиль и повезли в столицу штата. Следующую ночь он провел также без сна в одиночке столичной тюрьмы и еще не успел освоиться с Мыслью о том, что его почти наверняка ожидает электрический стул, как дверь камеры отворилась и вошел юркий худощавый субъект, назвавшийся адвокатом.
      - Разрешите мне, мистер Крайнгольц, выразить свое глубочайшее сочувствие по поводу утраты вами друга, всеми нами уважаемого доктора Пауля Буша...
      Такое начало разговора Крайнгольцу показалось странным, и он насторожился, готовый разоблачать адвокатские уловки.
      - Благодарю вас, - сухо ответил он, - вы очень любезны, господин адвокат, но, надеюсь, не только желание выразить мне соболезнование привело вас сюда, не правда ли?
      - Совершенно верно, мистер Крайнгольц, я имею поручение своих доверителей сообщить вам, что вы свободны, мистер Крайнгольц.
      - Свободен?!
      - Простите, я не совсем точно выразился. Вы свободны от пребывания в тюрьме - вы взяты на поруки. Залог за вас уже внесен. Небольшие формальности в канцелярии - и вы сможете покинуть тюрьму. Ну, а что касается предъявленного вам обвинения, то и с этим все будет улажено в самое ближайшее время.
      Крайнгольц посмотрел на вертлявого адвоката и подумал, что если он согласится на "улаживание" дела, то" этим самым признает себя виновным.
      - Будет улажено, говорите?
      - Ну, конечно! - с деланным энтузиазмом воскликнул адвокат.
      - Перспектива не из приятных.
      - Неужели вас не радует возможность оставить тюрьму? Я был счастлив, что вхожу к вам с радостным известием. Поверьте, для адвоката нет ничего более приятного, чем сообщить об освобождении, об улаживании дела.
      - У меня мало причин радоваться этому. Прежде всего я не считаю себя преступником и не хочу, чтобы мое дело "улаживалось". Я хочу справедливости и требую правосудия. Я сам буду защищать себя на суде. Конечно, вести процесс, находясь на свободе, мне было бы гораздо легче, но все же от поручительства я должен отказаться.
      - Отказаться?!
      - Да. Я в таких отношениях с моей бывшей женой Элеонорой Диллон, при которых не могу согласиться на ее поручительство.
      - Элеонора Диллон? Простите, мистер Крайнгольц, мне, конечно, известно, что Элеонора Диллон была вашей супругой, но я не совсем понимаю, какое она в данном случае имеет отношение к поручительству.
      - Как, разве залог за меня внесен не миссис Элеонорой?
      - О нет, мистер Крайнгольц, ваш поручитель - инженер Фрэнк Хьюз.
      - Что?! Фрэнк Хьюз? - воскликнул Крайнгольц.
      - Т-сссс! Нас могут услышать. - Адвокат подскочил, подошел бесшумно к двери, прислушался, на цыпочках возвратился на место и зашептал: - Вы окружены врагами, мистер Крайнгольц, и притом очень сильными врагами. Руководство концерна, назвать который я не могу, разумеется, задалось целью овладеть секретом ваших изысканий. Они сделали все, чтобы помешать вам вести ваши работы. Прежде всего, вас поставили в тяжелое финансовое положение. Они всячески мешали вам и даже сумели подослать к вам человека, к которому вы прониклись доверием и который сообщал своим хозяевам все известное ему о Пейл-Хоум.
      - Подослали человека? - недоумевал инженер.
      - Да, человека, которому вы сообщали о ваших финансовых затруднениях и который помог вашим врагам сделать из вас банкрота.
      - Вы говорите о...
      - Я говорю о радиофизике Уорнере, мистер Крайнгольц.
      - Уорнере?!
      - Да, да. Он был связан с этим концерном. Но не в этом сейчас дело. У нас очень мало времени. Вы должны немедленно выехать в Нью-Йорк. Об этом не должны узнать ваши враги.
      - В Нью-Йорк?
      - Да, мистер Фрэнк Хьюз сейчас там. С тех пор как вы вынуждены были его уволить, он делал все от него зависящее, чтобы помочь вашему делу. Он просил меня рассказать вам об этом.
      - Я, конечно, очень благодарен мистеру Хьюзу за такую заботливость, но, право, все это выглядит довольно странно. Да, очень странно, - медленно повторил Крайнгольц. - Никто, кроме Пауля, не знал о моих делах, а меньше всего о них знал мистер Хьюз.
      Адвокат пришел в некоторое замешательство. Но оно длилось недолго.
      - Я ничего не могу возразить вам, мистер Крайнгольц, - продолжал он, решительно ничего. О ваших делах я знаю еще меньше, чем мистер Хьюз.
      - Мне нужно все это обдумать. Все это так неожиданно.
      - Мистер Крайнгольц, я хочу вам напомнить: в нашем распоряжении остаются считанные минуты. Вы должны принять решение немедленно.
      - Прежде всего, я должен знать, откуда появились деньги на поручительство. Насколько мне известно, Хьюз далеко не богат.
      - Ничего не могу сказать по этому поводу. Из разговоров с мистером Хьюзом я узнал только, что ему удалось познакомиться с весьма влиятельным лицом. Это крупный ученый и прекрасной души человек. Он принимает горячее участие во многих прогрессивных начинаниях ученых и изобретателей. Весьма возможно, что он помог и Хьюзу в его заслуживающем всяческого одобрения желании выручить своего патрона. Прекрасный молодой человек! Как бы я был счастлив, если бы мой помощник, когда, не дай бог, со мной стрясется беда, поступил бы так же благородно. Но не думаю, - вздохнул адвокат, - Тэдди будет просто очень доволен, если моя адвокатская контора достанется ему за бесценок. Да, мистер Крайнгольц, у вас был, очевидно, очень хороший помощник. Впрочем, я ничего не знаю. О подробностях вы сможете узнать сами в Нью-Йорке. Ну-с, мистер Крайнгольц, - адвокат быстро встал и взглянул на часы, - время для размышлений истекло. Хочу вам только сказать: вернуться сюда вы всегда успеете.
      - Это правильно, - грустно ответил Крайнгольц.
      - Вот и хорошо! Вот и прекрасно! - просиял адвокат, приняв последнюю фразу Крайнгольца за согласие покинуть тюрьму. Он проворно подскочил к двери, широко распахнул ее и громко позвал:
      - Мистер Клифтон!
      В камеру вошел мрачного вида высокий человек и в знак приветствия молча наклонил голову.
      - Мистер Клифтон, инженер Крайнгольц выразил желание немедленно отправиться в Нью-Йорк.
      - Собственно говоря...
      - До Нью-Йорка вас будет сопровождать мистер Клифтон, - продолжал энергичный адвокат, не слушая Крайнгольца, - это совершенно необходимо, так как не исключена возможность, что за вами следят, и мало ли что может приключиться в дороге. Мистер Клифтон вам будет надежной охраной.
      Крайнгольц поднялся, окинул взглядом серую камеру, подумал, что возвратиться сюда действительно никогда не поздно, и первым вышел в коридор.
      Детальный план организации своего необычного предприятия Майкл Эверс разработал уже в пути, возвращаясь из Европы.
      Огромный "Куин Элизабет", покинув Шербур, в течение пяти суток разрезал воды Атлантического океана, и к тому времени, когда в мутной дымке начали проглядывать серые громады небоскребов Манхэттена, у Эверса все было продумано и решено. Еще на борту парохода он получил сообщение Дефорестов о том, что инженер Ганс Крайнгольц работает на вилле Пейл-Хоум, близ Гринвилла. По радиотелеграфу он отдал распоряжение об аренде на Брод-стрит небольшой конторы и сразу же по прибытии в Нью-Йорк смог заняться делами.
      Все имевшиеся у него средства и те, которые он смог достать тем или иным способом, Эверс вложил в организацию лаборатории. Она размещалась в небольшом здании почти у самого Гудзона, в холмистой местности графства Вестчестер.
      Как только начались работы, выяснилось, что знания, которыми обладал Эверс как радиофизик, недостаточны. Не помогли и материалы, содержавшиеся в тайном "плане ММ" и добытые у профессора Отто Кранге. Эверсу становилось ясно, что, не овладев секретом индикатора, осуществить задуманное будет невозможно.
      Затратить годы и уйму денег на самостоятельные изыскания? Это слишком рискованно. Да и к чему? Ведь открытие уже сделано! Нужно взять его готовеньким. Эверс теперь частенько вспоминал встречи с Зориным. Подобраться к секретам ценнейшего открытия Эверс так и не смог. Тогда это его не очень огорчило - он еще толком не представлял, как его можно использовать. Эверса привлекала сама ценность открытия.
      Тотчас по возвращении в Штаты Эверс на всякий случай дал по цепочке задание - "_секрет сплава или хотя бы образчик_". Задание осталось невыполненным. Протасов исчез. Связь с институтом была потеряна. Секрет Зорина был недосягаем. Но теперь, раскопав старика Кранге, он хорошо понял, как много оно могло бы дать. Что случилось с Протасовым - до сих пор не удалось установить. Черт с ним, конечно. Но в интересах дела надо было бы узнать о нем все. Погиб? Попался? Предал? Последнее, пожалуй, отпадало - никто из "цепочки" не был взят. Эверс дал задание - "_узнать_!" Узнать ничего не удалось. В последнее время пущены в ход все средства, вплоть до того, что биофизику Хорнсби было поручено передать через Зорина записку Протасову: надо было проверить, как отнесется к этому Зорин. И эта проверка ничего не дала. С уходом из "Полевого агентства" возможности связи с "цепочкой" почти иссякли. Время шло. Вложена масса средств в организацию Вестчестерских лабораторий, а успехов пока нет. Оставалось одно - ориентироваться на Крайнгольца.
      Да, Крайнгольц был необходим!
      Овладеть его открытием будет трудно, а может быть и невозможно. Нужно было овладеть им самим.
      Поездка в Гринвилл показала, как трудно это сделать, но события, развернувшиеся в Пейл-Хоум, не только не обескуражили, а скорее ободрили изворотливого любителя приключений.
      - Послушайте, Хьюз, вы не находите, что классически провалили порученное вам дело в Пейл-Хоум?
      - С вашей помощью, сэр.
      Эверс рассмеялся.
      - Вы очень находчивы, Фрэнк.
      - Это совершенно необходимо при работе с таким патроном, как вы, сэр.
      - Черт возьми, это, пожалуй, верно, но было бы гораздо лучше, если б эту находчивость вы проявляли не в разговорах со мной, а при добывании Крайнгольца.
      - Вы же сказали, что сами займетесь Крайнгольцем, - не без ехидства заметил Хьюз.
      - Сказал и, пожалуй, правильно сделал. Прочтите это.
      Эверс протянул Хьюзу телеграмму: "Двадцатого вашингтонским экспрессом выезжаю Нью-Йорк вместе Крайнгольцем. Клифтон".
      Хьюз вместо ответа передернул своими узкими плечами.
      - Сейчас поймете.
      Эверс рассказал, как было задумано извлечение Крайнгольца из тюрьмы, и дал Хьюзу подробные инструкции о дальнейшем обращении с инженером.
      - Вам все ясно, Фрэнк?
      - Да, сэр, вполне.
      - Ну вот и прекрасно, отправляйтесь встречать своего любимого патрона. Только послушайте, Фрэнк, неужели вы не в состоянии, когда это нужно, изобразить на своей физиономии хотя немного приветливости, участия и еще чего-нибудь там в этом роде?
      Хьюз поднял тяжелые веки, тусклыми глазами взглянул на Эверса и ответил меланхолически:
      - Я попробую изобразить кое-что в этом роде, хотя не думаю, что у меня это получится.
      - Вы правы, Фрэнк. В киностудиях Голливуда вас наверняка забраковали бы!
      К приходу вашингтонского экспресса Хьюз был уже на Пенсильванском вокзале.
      - Я рад видеть вас здоровым, сэр, - протянул Хьюз инженеру свою вялую руку.
      - Благодарю вас, Фрэнк.
      - Очень жаль, сэр, у вас была куча неприятностей в. Пейл-Хоум, продолжал Хьюз, изо всех сил стараясь выполнить совет хозяина.
      - Мне сказали, Фрэнк, что вы приняли во мне участие и благодаря этому я на свободе.
      - Пустяки, сэр. Я здесь, собственно, ни при чем. Если бы не мистер Эверс, я ничего не смог бы поделать.
      - Мистер Эверс? - переспросил Крайнгольц, вспоминая, где слышал это имя.
      - Да, мистер Эверс, известный радиофизик. Это мой патрон теперь. Я у него стал работать после того, как покинул Пейл-Хоум. Он узнал о том, что вас постигло несчастье, и предложил свою помощь.
      - Мне, право, неловко, Фрэнк. Выходит, я обязан своим временным освобождением совершенно незнакомому человеку.
      - Эверс всю жизнь помогает попавшим в беду изобретателям, - усмехнулся Хьюз. - Мистер Эверс просил меня передать вам, что он будет рад видеть вас у себя в Вестчестере.
      Хьюз проехал с Крайнгольцем до отеля "Билтмор", любезно пожелал ему хорошо отдохнуть после дороги и спросил, не согласится ли он завтра поехать с ним в Вестчестерские лаборатории. Крайнгольц охотно согласился.
      Его не покидала возникшая еще во время разговора с шустрым адвокатом настороженность. Несмотря на то, что Хьюз своим поручительством оказал ему огромную услугу, родившееся в Пейл-Хоум неприязненное чувство к молодому инженеру все еще владело Крайнгольцем.
      В машине оба молчали, Хьюз уткнулся в цветастый "Америкэн кеннел газетт", а Крайнгольц не переставая думал о стремительных событиях последних дней.
      Позади остался Бронкс, и шоссе потянулось на север вдоль полноводного широкого Гудзона. За окном проплыли небольшие пригородные местечки, усадьбы фермеров. Местность стала холмистой. Гудзон нес свои спокойные воды, пробираясь между высокими берегами к океану. Машина свернула с шоссе влево и, въехав в долину между двумя холмами, вскоре остановилась у двухэтажного оштукатуренного здания в стиле Новой Англии. В непосредственной близости от основного здания лабораторий высился корпус высоковольтной подстанции, находились мастерские, а ближе к холму, в тени огромных каштанов, виднелся ряд коттеджей, предназначенных для служащих.
      В вестибюле Крайнгольц увидел быстро спускавшегося к нему навстречу Эверса и вспомнил, наконец, откуда ему известно это имя.
      - Я очень рад снова вас увидеть, мистер Крайнгольц, - приветливо заговорил Эверс, протягивая ему свою полную теплую руку, - мы ведь встречались с вами, если не ошибаюсь, в "Радиофизик корпорэйшн".
      - Совершенно верно, мистер Эверс, я обращался к этой фирме со своими предложениями.
      - Да, да, а я тогда консультировал у них. Все это было давненько. Многое изменилось с тех пор, мистер Крайнгольц, многое. Я очень рад вас принять у себя, мистер Крайнгольц. Мистер Хьюз, попросите, пожалуйста, Стилла подать нам кофе.
      Эверс пригласил гостя пройти в кабинет.
      Кабинет был обставлен Строго и со вкусом. В нем не было ничего лишнего, бросающегося в глаза, все говорило о привычке хозяина к удобствам и о том, что он проводит здесь немало времени. Эверс предложил Крайнгольцу кресло возле курительного столика, подал сигары и повел разговор не спеша, задушевно.
      - Мне рассказали, мистер Крайнгольц, о большом несчастье, которое вас постигло. Вы потеряли друга, в огне погибли ваши лаборатории. Я представляю, как вам было тяжело перенести все это, а в довершение всего... - вздохнул Эверс, приготовляя сигару.
      - А в довершение всего меня обвинили в убийстве и бросили в тюрьму.
      - Ужасно!
      От всей фигуры Эверса, облаченной в безукоризненного покроя темный костюм с узенькой светлой полосочкой, от его свежего румяного лица веяло участием и доброжелательностью. Крайнгольц впервые за последние дни почувствовал некоторое облегчение. Ему было приятно участие этого достойного, приветливого джентльмена.
      - Я весьма признателен вам, мистер Эверс, за ваше поручительство, но, должен сказать, мне трудно решиться принять от вас эту помощь. Вы так мало знаете меня и вдруг согласились взять на себя такую ответственность.
      - Это объясняется довольно просто, дорогой коллега. У нас с вами общие враги.
      - Вот как?
      - Да, мистер Крайнгольц, за тайной проводимых вами опытов охотились те же люди, которые в течение порядочного времени не дают спокойно проводить изыскания в моих лабораториях.
      - Вот как! Я, конечно, не знал об этом, как и о том, над чем, собственно, вы работаете.
      Подали кофе. Эверс предложил его гостю, взял в руки чашечку, откинулся в кресле и, отпивая маленькими глотками ароматный напиток, продолжал:
      - Я поставил перед собой задачу создать аппаратуру, которая могла бы в какой-то мере обезопасить мир от открытий, подобных вашим, мистер Крайнгольц.
      - Обезопасить?! - Крайнгольц быстро поставил на столик чашечку, расплескав кофе, и почти с испугом посмотрел на Эверса. - Вы говорите: обезопасить мир от моих открытий?
      - Я сказал - от открытий, подобных вашим, - уточнил Эверс. - Да, именно обезопасить, если это только удастся, конечно. А чему вы так удивляетесь?
      Крайнгольц успел взять себя в руки, иронически сощурил глаза и спросил у Эверса:
      - А разве вам известно, над чем я работал в Пейл-Хоум, мистер Эверс?
      - В Пейл-Хоум? - сделал удивленное лицо Эверс. - О, нет, к сожалению, об этом я ничего не знаю. Я говорю не о Пейл-Хоум, мистер Крайнгольц, а о Браунвальде.
      Эверс зажег спичку и, поднося ее к сигаре, покосился на Крайнгольца, наблюдая за произведенным впечатлением. Крайнгольц взял чашечку, снова поставил ее на стол и мельком взглянул на пытливо рассматривающего его Эверса.
      - По долгу службы, - спокойно продолжал Эверс, - я занимался расследованием дел, некогда творившихся в Браунвальде. Мне стало известно, что вы тоже были причастны к ним. - Эверс сделал паузу и продолжал вкрадчиво, проникновенно: - Но, может быть, это и не так, мистер Крайнгольц, может быть, это неверные слухи. Я не знаю. Да и поверьте, не очень интересуюсь всем этим. Меня как ученого тревожит другое. Открытие метода воздействия лучистой энергии на процессы, протекающие в живых организмах, может привести человечество к неисчислимым бедствиям. Вы это знаете не хуже меня, мистер Крайнгольц. Я счел своим долгом, своей обязанностью ученого дать миру средство, могущее предотвратить эти бедствия. Это трудно, очень трудно. Трудно не только по технике дела, но и потому, что есть люди, которые мешают мне, которые заинтересованы в том, чтобы это открытие использовать в качестве нового губительного оружия.
      - Мистер Эверс, значит, вы, - голос Крайнгольца задрожал, - значит, вы работаете над тем, чтобы создать защитную аппаратуру?
      - Вам это, наверное, крайне неприятно, мистер Крайнгольц, не правда ли?
      - Неприятно? Мне?
      - Я так думаю. Ведь это прямо противоположно тому, чем вы занимались в Браунвальде.
      - В Браунвальде, в Браунвальде! - с тоской и досадой воскликнул Крайнгольц. - Проклятые черные дни, они всегда будут омрачать мое существование.
      - Значит, вы действительно были причастны к браунвальдскому делу?
      - Как вам сказать, это было... Впрочем, если позволите, я начну с начала.
      - Я с удовольствием выслушаю вас, мистер Крайнгольц.
      - Много лет тому назад я был увлечен интересными перспективами, которые открывала передо мной такая новая и интересная наука, как радиофизиология. Мне удалось сделать открытие, позволившее проникнуть в тайну многих процессов в живых клетках. Судьба столкнула меня с крупным физиологом, профессором Отто Кранге. Работая вместе с ним, мы все глубже проникали в самую сокровенную тайну природы - в тайну мозговой деятельности человека. Да, это было хорошее время! Время, когда я думал, что сделанное мною открытие принесет огромную пользу человечеству. Я был достаточно наивен. Непростительно не понимать, что заправлявшие в то время Германией нацисты вовсе не были заинтересованы в этом. Но это, кажется, довольно неплохо понимал Отто Кранге.
      Крайнгольц помолчал, собираясь с мыслями, а Эверс вспомнил оценку, которую в свое время дал профессор Крайнгольцу: "он всегда был плохим немцем".
      - Тогда Кранге, - продолжал Крайнгольц, - занялся радиогипнозом.
      - Радиогипнозом? - усмехнулся Эверс.
      - Да, его обуяла бредовая идея радиовнушения нацистских убеждений всему миру.
      - Как вы сказали? - рассмеялся Эверс. - Нацистских убеждений. - Эверс хохотал от души: он вспомнил свой разговор с Кранге в уютном домике близ Неешульце. - Извините меня, мистер Крайнгольц, я перебил вас, но ведь это, право, смешно.
      - Что поделаешь, таковы были сумасбродные идеи выживающего из ума старого физиолога. Его девизом было: "Властелинами мира станут те, которые сумеют управлять мыслями всего мыслящего". Он, видите ли, хотел заставить человечество мыслить так, как это будет угодно арийской расе.
      - Ведь это действительно какой-то бред.
      - Бред, конечно, но наци в предчувствии своей гибели хватались за все.
      - Вы, мистер Крайнгольц, были социал-демократом или коммунистом?
      - Нет, мистер Эверс, меня никогда не интересовала политика, но погубивших Германию нацистов я всегда ненавидел.
      - Гм, наци... Наци, конечно... Впрочем, я тоже далек от политики. Так вы находите, что профессор Кранге не такой уж видный физиолог, каким его принято было считать?
      - Нет, почему же, я только нахожу маниакальным бредом его идею о радиогипнозе, но вместе с тем нельзя не признать, что он был, несомненно, талантливым экспериментатором. Он обладал глубокими познаниями как патологоанатом, ну, а нейрохирургические операции проводил блестяще. В моих работах в Пейл-Хоум мне как раз недоставало такого специалиста, как профессор Кранге.
      Крайнгольц спохватился, подумав, что, пожалуй, напрасно все-таки заговорил о своих работах в Пейл-Хоум, и поспешил добавить:
      - Я немного отвлекся, мистер Эверс. Итак, работая с Кранге, я считал, конечно, его идеи абсурдными, мне претило, что нацисты пытаются сделанное нами открытие использовать в своих агрессивных целях, но самым страшным был для меня Браунвальд. Свои работы я проводил в Берлине, а о Браунвальде только слышал, и когда попал туда, когда узнал, что Кранге на "объекте 55" экспериментирует над мозгом живых людей, я уже не мог сотрудничать с ним. При первом же удобном случае я покинул этот институт безумия.