Fairleigh - Поцелуй пирата

Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.

* * *

Люси сидела у окна, поджав под себя босые ноги и зябко кутаясь в плед, наброшенный поверх ночной рубашки. Между неплотно сдвинутыми шторами оставался узкий зазор, в который она могла видеть своего телохранителя, наблюдающего за ее окном. Трудно сказать, когда именно его неизменное появление на посту под дубом перестало ее раздражать. Но с тех пор стоило девушке рано утром выбраться из теплой постели и увидеть, как его трубка подмигивает ей красным огоньком, как ее весь день не покидало чувство защищенности от любого зла.

Резкий ветер развевал волосы Клермонта и трепал полы его куртки, и тогда Люси ежилась вместе с ним. Когда он поглубже засовывал руки в карманы и медленно брел в кухню, она прижимала ладошку к холодному стеклу и шептала: «Доброе утро, мистер Клермонт».

* * *

С момента изоляции Люси прошло пять невероятно тоскливых и однообразных дней, когда однажды утром, войдя в просторное помещение библиотеки, Морис обнаружил его пустым. Обрадованный таким редким случаем, он уселся на стул адмирала и стал внимательно просматривать старые вахтенные журналы. Бесшумное появление Смита в дверях застало его врасплох, и он вздрогнул.

Однако, тотчас овладев собой, Морис как ни в чем не бывало неторопливо положил поверх журналов растрепанную пачку пожелтевших писем некоей замужней графини, которая когда-то безумно увлекалась знаменитым героем. Как ни странно, от них до сих пор веяло еле уловимым ароматом пряных духов. Спокойно сложив руки на столе, Морис проговорил:

– Знаете, Смит, если вы научитесь так же незаметно возникать в клубах дыма, уверен, вы смогли бы работать в цирке.

– Цирк… что ж, это интересно. Я всегда любил цирк, сэр, – с каким-то несвойственным ему отсутствующим видом проговорил дворецкий. – Знаете, эти слоны, разные дикие звери с дрессировщиком, ну и все такое…

Продолжая что-то бурчать себе под нос, дворецкий стоял столбом в дверях. Морис, которому не терпелось продолжить свои исследования, покуда не нагрянул хозяин библиотеки, вежливо поинтересовался:

– Я могу вам чем-нибудь помочь, Смит?

Дворецкий встрепенулся, как будто только и ждал этого вопроса.

– Я пришел известить вас, что в первой половине дня вы свободны, так как сэр Люсьен срочно отлучился в Адмиралтейство, где пробудет несколько часов.

– Несколько часов? – настороженно переспросил Морис.

– Именно так, сэр. Адмирал предупредил, чтобы мы не ждали его к ленчу.

Морис изучающе посмотрел на Смита. С чего бы это дворецкий взял на себя труд сообщить ему о длительном отсутствии хозяина? Уж не ловушка ли это? А вдруг адмирал намерен проверить его, будет подглядывать за ним через какой-нибудь потайной «глазок» и ворвется сюда в самый ответственный момент поисков Мориса, чтобы захватить с поличным? Его опасения укрепились, когда Смит плотно закрыл за собой высокие резные двери сумрачного святилища адмирала.

Потирая свежевыбритый подбородок, Морис прошелся вокруг письменного стола, не в силах преодолеть своей недоверчивости, как кот, которого оставили сторожить сметану. В песочных часах, оправленных медью, тонкой струйкой из верхней колбы в нижнюю перетекал мелкий песок, испытывая его выдержку. У стены призывно поблескивал высокий секретер красного дерева, готовый раскрыть ему все тайны своих закоулков. Пожалуй, вряд ли ему еще хоть раз представится такая возможность.

И все же…

Сбросив башмаки, Морис осторожно приоткрыл дверь, прокрался по пустынному холлу и в несколько прыжков взлетел по винтовой лестнице на второй этаж.

* * *

Морис поднял было руку, чтобы постучать в комнату Люси, но передумал. А что, если она не впустит его? «Попробую оправдать свое вторжение рассказом о том, что заметил какую-то подозрительную личность под ее окном», – решил он и осторожно повернул медную ручку.

Готовый немедленно ретироваться, если застанет Люси по-утреннему неодетой, он медленно открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате было тихо и пусто. Морис вошел и, притворив за собой дверь, прислонился к ней спиной.

Его охватило разочарование, подобное тому, которое мог испытывать скиталец, что после долгих лет одиночества вернулся домой, где вместо пылких объятий стосковавшейся подруги его встретил опустевший будуар, еще хранящий тонкий аромат ее духов… Морис закрыл глаза и постоял так несколько секунд.

Затем он стал осматриваться. Его поразило полное несоответствие убранства комнаты Люси спартанскому стилю, царившему в доме. В отделанном светлым мрамором камине уютно потрескивал недавно разожженный огонь. На кровати под балдахином небрежно брошено кремовое покрывало из кружев. Здесь стояла изящная мебель на гнутых ножках, инкрустированная полированным деревом и украшенная причудливыми завитками. Пол застилали несколько разностильных ковров, будто изгнанных из остальных комнат.

«Вот-те на!» – усмехнулся Морис своему открытию, когда обошел всю спальню. Оказывается, всегда аккуратно одетая и безукоризненно причесанная, мисс Сноу была самой настоящей неряхой! Он заметил свешивающийся из-под покрывала розовый чулок, беспорядочную груду шелкового и кружевного белья в незадвинутом ящике комода, брошенную кое-как на стул скомканную ночную рубашку из нежно-кремового шелка. Он хотел было погрузиться лицом в этот водопад шелка, но удержался. Не хватало, чтобы Люси застала его за этим постыдным занятием.

Морис задержался у беспорядочно заставленного разными склянками и засыпанного пудрой туалетного столика и понюхал оставленный открытым хрустальный флакон. Он уловил нежный тонкий аромат лимона, смешанный с чем-то еще, который был так присущ Люси. У окна рядом с банкеткой стоял старый чайный столик на колесиках. На нем толпились крошечные глиняные горшочки с цветущими глоксиниями.

Осторожно погладив пушистый, в прожилках, листок, Морис невольно подумал, что он похож на свою хозяйку, колючий на вид, но бархатный на ощупь. Он поднял шерстяной плед, забытый на банкетке, чтобы сложить его, и из складок выпал толстый альбом.

Присев на корточки, Морис перелистнул несколько страниц и так увлекся, что даже не подумал о недостойном характере своего занятия.

К его изумлению, здесь не было безжизненных акварелей. Только эскизы, исполненные смелыми страстными штрихами угольного карандаша. Трудно было представить, что нежные цветы глоксинии могут быть воспроизведены с такой чувственной силой. Морис вслух рассмеялся, наткнувшись на безжалостную карикатуру на офицера королевского флота, достойную самого Хогарта в расцвете его таланта. Люси, конечно, стала бы с возмущением отрицать, что этот надутый сухарь сильно напоминает адмирала Сноу. Он перевернул еще одну страницу. С листа альбома на него смотрели грустные темные глаза молодой женщины, очень красивой, с изящным цветком той же глоксинии в роскошных волосах.

– Мистер Клермонт? Что вы здесь делаете?!

Альбом выпал у него из рук.

Люси быстро наклонилась и, схватив альбом, прижала его к себе. Влажные волосы рассыпались по ее плечам, источая свежий аромат лимона.

Мориса настолько поразил последний набросок, что он даже забыл извиниться.

– Чей это портрет?

Люси сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Это моя мать.

– Так вы ее помните?

– Нет, конечно, – с горечью ответила Аюси. – Она имела такт скончаться через неделю после моего рождения от родильной горячки. Это освободило наконец отца от дальнейших тревог из-за ее скандального поведения.

«Браво, Люси! – с раздражением подумал Морис. – Адмирал был бы просто счастлив услышать столь пренебрежительный отзыв дочери о родной матери».

– Кажется, вам удалось добиться большого сходства с оригиналом. У вас есть ее портрет или миниатюра?

Люси склонилась над цветами, одной рукой продолжая прижимать к себе альбом, а другой осторожно поворачивая горшочки цветами к свету.

– Мне ее описывал Смит. Между прочим, глоксинии были страстью моей матери. Все эти выращены из отростков ее цветов. За ними ухаживал Смит, пока я не подросла.

Пораженный, Морис окаменел. Что же это за человек, который долгие годы стремился сохранить память о давно умершей женщине как в этих хрупких цветах, так и в душе ее дочери!

– Не знаю, почему она выбрала именно глоксинии, – продолжала Люси, отрывая увядшие листочки. – Это самые капризные цветы на свете. Их нужно поливать очень осторожно, и они любят только утренний свет.

Морис пытался представить себе, каково это – быть женой адмирала Сноу.

– Может, вашей матери было необходимо хоть что-нибудь, за чем можно было ухаживать, – неуверенно предположил он.

– Чепуха! – отрезала Люси, и глаза ее холодно блеснули. – Она вовсе не была по натуре наседкой. Все, что ее интересовало в жизни, – это балы, шампанское и бесконечные любовники.

Как бы жестоко ни говорила девушка о матери, ее бережный уход за цветами, единственным звеном, которое связывало их, говорил о многом.

Беседуя с Люси, Морис также понял, что не по суровому повелению отца она скрывалась в своем уютном убежище. Девушка добровольно отправилась в эту ссылку, убежденная, что должна понести наказание за свое недостойное поведение. Морис подозревал, что Люси не в первый раз укрывалась здесь от постоянных обвинений отца, его бесконечных придирок и жесткого диктата.

«Бедная Мышка, – подумал он, – в этой мертвящей атмосфере твоя живая и трепетная душа, которая проглядывает в каждом наброске, в два счета заглохнет и увянет».

– Позвольте, я хочу еще раз посмотреть ваши работы. – Он решительно протянул руку.

Люси обеими руками вцепилась в альбом.

– Ну уж нет, сэр! Ваше положение, может, дает вам право шпионить за мной, но не совать нос в то, что принадлежит лично мне.

– Послушайте, Люси, – с улыбкой уговаривал он ее. – Кажется, вы не совсем понимаете, как вы талантливы. Те несколько набросков, что я видел, производят очень сильное впечатление.

Она отступила на шаг и оперлась спиной о подоконник.

– А вы, сэр, производите впечатление очень нахального субъекта.

– Мне об этом уже говорили.

Морис потянулся к альбому, но Люси нырнула под его руку и бросилась к двери. Мгновенно среагировав, он остановил ее, наступив на полу халата, и схватил за талию, думая в эту минуту только о том, чтобы она не убежала.

Но, ощутив ее гибкое тело в своих руках, он вдруг почувствовал прилив такого неодолимого желания, что краска бросилась ему в лицо. Нежно прижав ее к себе, он коснулся губами ее шелковистых волос, еще чуть влажных, благоговейно вдыхая их несказанный аромат.

– Нет! – жалобно прошептала Люси, и у него больно сжалось сердце. – Я не хочу, чтобы до меня дотрагивались.

Он потерся щекой о ее нежный висок и застонал, когда она ослабела в его объятиях.

– Да нет же, мисс, вы сами себя не знаете. Наоборот, вам этого очень хочется.

Морис начал развязывать пояс халата, как вдруг забытый альбом выскользнул из ее ослабевших рук и упал на пол. Из него вылетел один лист, на котором с поразительной точностью была воспроизведена призрачная шхуна, выплывающая из тумана, с четкой надписью на ее изящно выгнутом носу.

«Возмездие».

12

Люси и Клермонт замерли, не сводя глаз с рисунка. Все мускулы Мориса непроизвольно напряглись, чересчур сильно сжимая девушку, но он не замечал этого.

Еле дыша в его судорожном объятии, Люси испытала странное ощущение, что когда-то ее вот так же уже обнимали чьи-то сильные руки, хотя это было невероятно. Их тела тесно соприкасались. Ощущение, которое испытывала в эту минуту Люси, непонятным образом волновало и тревожило ее.

– Пустите! Вы делаете мне больно! – воскликнула она, больше испуганная наплывом незнакомых чувств.

Он отпустил руки, и она нагнулась за альбомом, но Морис ее опередил и так хищно схватил его, что Люси испытала неясный страх.

– Что за черт?!

Он недоуменно сощурил глаза, перебирая один за другим ее рисунки.

Люси молчала, догадываясь, что он обнаружил. Множество набросков призрачного корабля, который преследовал ее воображение с тех пор, как впервые показался из тумана той страшной ночью. Силуэт шхуны на фоне огромной луны. Шхуна, стремительно разрезающая вздыбленные волны, покрытые пеной. Шхуна, грациозно накренившаяся над покрытым мелкой рябью морем. Освещенная серебристым лунным светом, с тонкими контурами снастей, сверкающими, как паутины искрящихся молний.

– Я смотрю, это совершенно не похоже на ваши кисельные пейзажи, – процедил с насмешливой злостью Клермонт. – Здесь буквально в каждом рисунке кипит страсть, ощущается величие морской стихии и даже…

Он вдруг замолчал, и Люси насторожилась. Она испуганно вскрикнула и отшатнулась, когда он круто обернулся к ней с перекошенным от бешенства лицом.

В панике она попятилась, пока не наткнулась спиной на стену. Люси уже готова была призвать на помощь Смита, когда Клермонт спросил, странно растягивая слова:

– Скажите-ка мне, мисс Сноу, что, среди ваших предков есть душевнобольные?

Она отчаянно стянула у шеи воротник халата.

– Я… я не совсем понимаю, что вы хотите сказать… Если вы про рисунки… Я не знаю… Они же не имеют никакого значения.

Морис грубо ткнул ей чуть не в лицо эскиз, на котором был изображен человек с бородатым лицом, скорее, его призрачная фигура, выступающая из клубков тумана.

– Это ведь он, не так ли? Ваш драгоценный капитан Рок!

Она всматривалась в рисунок, словно впервые его увидела.

– Почему вы так решили? Это… это просто игра моего воображения.

Его потемневшие глаза недоверчиво сощурились.

– Вы хоть понимаете, что вы сделали? – зловеще проговорил он, и у Люси мурашки поползли по спине от смутной тревоги. – Вы же подвергаете себя страшной опасности! Если Року станет известно вот об этом портрете, вы что же думаете, он позволит вам остаться в живых? – Голос Мориса сорвался на крик. – Вы что, действительно так думаете?

Люси испуганно следила за Клермонтом, который нервно ходил по комнате, ероша волосы.

– Вы, кажется, решили подвергнуть своего телохранителя трудному испытанию, мисс Сноу. Могу только догадываться, как обрадовались бы власти, если бы узнали, что существует портрет этого опасного преступника. Они моментально опубликовали бы его, и с этой минуты ваша жизнь не стоила бы и пенни. – Он бросил на ходу презрительный взгляд на съежившуюся Люси. – А уж адмирал просто гордился бы тем применением, которое вы нашли своему таланту.

Люси подавленно возразила:

– Мой отец никогда не видел этих рисунков. И никто не видел. Вы – первый.

Изумившись, Клермонт так и сел на кровать, рядом с которой остановился.

– Хотелось бы знать, почему?

Воспользовавшись переменой в его настроении, Люси подбежала и выхватила у него из рук эскизы, затем подошла к окну, поднесла портрет Рока к свету и бережно погладила его. Она не знала, что Клермонт в эту минуту пристально наблюдает за ней.

– Вам может показаться странным, – тихо промолвила она, – если я скажу вам, что часами изучала лицо этого человека, только чтобы найти в нем следы великодушия, если хотите, благородства.

– Простите, но разве мы говорим не о том самом молодчике, который, как дикарь, украшает себя ожерельями из ушей своих пленников и, не задумываясь, вырезает еще бьющиеся сердца?

Люси яростно замотала головой.

– Нет, нет! Это всего лишь злобное преувеличение. Только одна из тех несправедливостей, которые я допустила по отношению к этому человеку.

Взгляд Клермонта стал жестким.

– А как насчет тех несправедливостей, которые этот негодяй совершил по отношению к вам? Он же нагло похитил вас! Швырнул за борт, как приманку для акул!

Щеки Люси запылали румянцем.

– Я говорю не о том, что он сделал, мистер Клермонт. Важно то, чего он не сделал!

У нее перехватило дыхание. Джентльмен притворился бы, что понял. Но Клермонт им не был.

Он откинулся назад, оперевшись на локти. Люси постеснялась сделать ему замечание за бесцеремонность поведения.

– Ну, продолжайте же.

Не замечая, что мнет рисунок, она судорожно сжала руки.

– Вы понимаете, что в тех обстоятельствах он легко мог… он мог бы…

– Изнасиловать вас? – сухо подсказал Морис. – Лишить вас девственности и оставить вас умирать?

Люси подняла на него глаза, возмущенная его грубой прямотой, и, к своему удивлению, увидела озорные искорки в его глазах и насмешливо искривленные губы. Он небрежно указал на рисунки:

– Значит, все это время из-за сомнительного благородства этого наглого пирата вы изо всех сил старались найти ему оправдание?

Опустив голову, она тихо призналась:

– Это самое малое, что я могла сделать, когда поняла, как глубоко ошибалась в нем.

Клермонт поднялся.

– А знаете, мисс Сноу, вам нет нужды читать романы. Вы и так живете в мире фантазий. Но я должен вам сказать, хотя с вашей добротой вам и трудно будет поверить, что этот парень вовсе не какой-нибудь романтический герой. Он самый обыкновенный негодяй, отчаянный и безжалостный, которому просто нечего терять, И ваши фантазии не сделают его лучше.

– Вы говорите так, как будто его знаете.

– Я часто сталкиваюсь с такими, как он. Это неизбежно в профессии полицейского. – Морис близко подошел к Люси и в упор посмотрел на нее суровым взглядом. – Запомните, ни один из этих отпетых проходимцев не позволил бы капризной избалованной девчонке, до которой никому и дела нет…

– Но я не!.. – вскричала Люси, глубоко уязвленная этой беспощадной характеристикой.

Но Клермонт не дал ей вставить и слова, угрожающе повысив голос:

– Неважно, как бы она ни была хороша собой, встать на его дороге. – Он грубо схватил ее за подбородок. – Если вы случайно встретитесь с капитаном Роком, чего не дай вам Бог, не сделайте ошибку, не вздумайте переоценить его. Не думаю, что он так уж благороден.

Совершенно подавленная, Люси прошептала сквозь слезы:

– Значит, вы думаете, что я всего-навсего сентиментальная дурочка?

Его пальцы ослабли, и он мягко откинул с ее лица тяжелую прядь волос.

– Напротив, моя дорогая Люси, я думаю, это ваш благородный Рок слепой дурак. Если бы такая девушка, как вы, оказалась в моей власти, я ни за что не позволил бы ей уйти.

Он резко опустил руку и покинул спальню, не оглядываясь, оставив Люси в полном смятении.

* * *

Когда утром ровно в девять Люси появилась в библиотеке, она застала там отца, беспокойно расхаживающего вокруг стола, и Смита, усердно начищающего медный секстант. Ее телохранителя с ними не было.

Всю ночь она ворочалась в постели, мучительно пытаясь разгадать, что означала последняя фраза Клермонта, сказанная им перед уходом. То ей чудился в ней скрытый комплимент, сделанный в такой форме, что это можно было принять за оскорбление. То она приходила к выводу, что Морис просто пытался предостеречь ее от излишней доверчивости. В самом деле, что она могла знать о мужчинах из того, другого мира…

И каждый раз, когда она погружалась в тревожный сон, перед ней всплывало не лицо Рока, как это бывало прежде, а светло-карие глаза ее телохранителя. Глаза, опушенные густыми ресницами, которые смотрели на нее то с нескрываемым презрением, то гневно, то с такой нежностью, что у нее даже во сне перехватывало дыхание и она просыпалась от стука своего сердца…

Стараясь не привлекать к себе внимания, Люси проскользнула к своему столу. Трость отца выбивала угрожающее стаккато, когда он приближался к столу, хмуро взирая на дочь из-под нависших бровей. Люси спиной чувствовала этот тяжелый взгляд. Вот так же он смотрел на нее, когда она возвратилась домой после бегства с «Возмездия». Точно таким же взглядом он сверлил ее в детстве, когда, бывало, желая доставить отцу удовольствие, она вместо этого вызывала его гнев, испортив какую-нибудь его любимую вещь своей неумелой чисткой. Адмирал смотрел и молчал, заставляя ее дрожать от страха, а затем начинал изводить длинной нотацией, через каждое слово поминая о безнравственном поведении ее покойной матери.

Внутренне вся сжавшись, она бесцельно переставляла пузырьки с чернилами и перекладывала стопки бумаги, едва удерживаясь от того, чтобы от страха не начать плести всякий вздор. Чтобы разрядить гнетущее молчание, она с трудом выдавила из себя:

– Доброе утро, отец. Надеюсь, вы хорошо спали.

Кажется, ей удалось произнести это приветствие достаточно непринужденно, как будто она намеренно не избегала его общества целых пять дней. Адмирал только сердито фыркнул.

– Не так хорошо, как твой уважаемый мистер Клермонт. – Он вынул хронометр и, вскинув брови, посмотрел на циферблат. Его лицо побагровело. – Хотелось бы мне все-таки знать, что здесь происходит! Что, в этом доме всем стало наплевать на дисциплину? Кто следующий, Смит? Может, и вы скоро станете нежиться в постели до полудня?

– О нет, сэр, не думаю. – Казалось, степенный дворецкий искренне ужаснулся такому предположению.

Всем было известно, что адмирал считал лень грехом номер два в собственном списке семи смертных грехов. Сразу после прелюбодеяния и перед убийством.

В комнату медленно вошел Клермонт, видимо, совершенно поглощенный чтением книги, которую держал в руках. Благоразумное намерение Люси с головой уйти в работу рассеялось, как дым, стоило ей взглянуть на его стройную широкоплечую фигуру и на шапку густых каштановых волос. Адмирал демонстративно уставился на каминные часы и оглушительно кашлянул.

Только тогда Морис поднял голову и, как бы постепенно приходя в себя, растерянно оглядел по очереди всех находившихся в библиотеке.

– О, прошу прощения, сэр. Кажется, я опоздал. Но я до такой степени увлекся докладом лорда Хауэлла о вашей победе в битве при Садрасе, что потерял всякое представление о времени.

Его притворное простодушие было таким убедительным, что даже Люси захотелось поверить ему. «Этот человек – законченный лжец», – сказала она себе.

Клермонт занял свое место и, отложив книгу, принялся прилежно просматривать пожелтевшие письма, не обращая внимания на призывающий взгляд адмирала. Люси показалось, что отец чем-то обеспокоен.

В ее душе шевельнулось дурное предчувствие. Лучше, чем кто-либо другой, она знала, что доверие отца, однажды подорванное, невозможно завоевать снова.

* * *

Люси забилась в уголок кареты, хотя теперь здесь было достаточно просторно, так как Клермонт сидел на козлах рядом с Фенстером. Даже холодный дождь, уныло сеявший с самого утра, не мог загнать его в экипаж.

Они направлялись в Королевский театр на Друри-Лейн посмотреть великую Сару Сиддонс в роли леди Макбет. Люси подумала, что эта мрачная трагедия как раз соответствует ее настроению. Чтобы немного приободриться, она стала напевать мелодию песенки «Что за сладкая пышка эта Банберри Стрампет». Но ее голос прозвучал странно гулко в замкнутом пространстве кареты, заставив ее с болью вспомнить, как пуста и бесцветна была ее жизнь, пока в нее не ворвался Морис Клермонт.

С тех пор как ее телохранитель обнаружил рисунки с изображением капитана Рока, его общение с Люси не выходило за рамки исполнения служебных обязанностей.

Человек, который с таким искренним удовольствием шутил и ухаживал за ней во время их импровизированного пикника в Беркли-Вуд, бесследно исчез, уступив место сдержанному пунктуальному незнакомцу, относившемуся к ней с почтительным бесстрастием слуги.

К крайней досаде Люси, в поведении Клермонта не было ничего такого, на что можно было бы пожаловаться отцу. В ответ на изъявление каждого ее желания Морис с неизменной учтивостью касался полей своей шляпы и вежливо кланялся. На светских мероприятиях он скромно оставался у экипажа или занимал место в углу какой-нибудь гостиной и оттуда настороженно оглядывал гостей, что их весьма нервировало. Даже Сильвия как-то отметила его необычайную преданность долгу, добавив, что она вызывает уважение.

Но когда на рассвете Люси, как прежде, выбиралась из постели и подходила к окну, она видела внизу только старый дуб, сиротливо протягивающий к ней свои обнаженные ветви.

Люси не ожидала, что отчужденность Мориса так угнетающе подействует на нее. Только теперь она поняла, как ей не хватает его насмешливых взглядов и язвительных замечаний. Еще недавно он вызывал ее негодование, когда, слушая высокопарные излияния адмирала, выразительно закатывал глаза или преувеличенно часто зевал, бросая на нее заговорщицкие взгляды. Сейчас она все простила бы ему, лишь бы снова увидеть дружеское подмигивание его смешливых глаз, ставших теперь строгими и непроницаемыми.

Огорченная девушка нервно теребила перчатки. Отступничество Клермонта снова вынуждало ее играть роль надменной хозяйки, но все ее существо восставало против этого.

Карета внезапно остановилась. Очнувшись от грустных размышлений, Люси посмотрела в окно, и ее поразил вид Катерин-стрит, заполненной суетливой шумной толпой и забитой экипажами. Она нетерпеливо постучала в окошко сложенным веером. В ответ появилось озабоченное лицо Фенстера.

– Извините, мисс. На перекрестке опять затор. Придется подождать, пока он рассосется.

Люси решительно натянула перчатки и взяла ридикюль.

– Сильвия никогда не простит мне, если я опоздаю. Здесь всего несколько кварталов. Мы легко дойдем пешком.

Клермонт нехотя обернулся:

– Вряд ли это благоразумно, мисс Сноу, лучше немного подождать.

Сделав вид, что она его не слышит, она позвала лакея:

– Джон! Пожалуйста, помогите мне выйти.

Вместо лакея дверцу кареты рывком открыл Клермонт. Сердитая складка у его рта только вызвала у Люси запретное желание провести пальцем по его губам, смягчая их напряженность.

– И все же я не рекомендовал бы вам эту прогулку, – хмуро сказал он. – Мне будет очень трудно защищать вас в этой толчее.

– Не скромничайте, мистер Клермонт, – небрежно ответила Люси. – Я совершенно уверена в вашей силе и храбрости.

Он упрямо застыл на месте, не делая ни малейшей попытки помочь ей. Так что, вылезая из экипажа, ей пришлось буквально протиснуться мимо него. От мимолетного прикосновения к его телу у нее тоскливо сжалось сердце. Не обращая внимания на порывистый ветер, с силой набросившийся на ее пелерину, Люси устремилась вперед, и Морису ничего не оставалось, как поспешить ей вслед. Он боялся потерять ее из виду на этой людной улице, где свет уличных фонарей едва пробивался сквозь туманную мглу.

Они миновали один квартал. Здесь Люси словно нечаянно уронила свой веер и робко попросила:

– Не будете ли вы любезны поднять мой веер?

Морис молча исполнил ее просьбу.

Еще через несколько минут у нее выскользнул шелковый ридикюль.

– Какая я, право, неловкая! – Люси смущенно покосилась на Мориса. – Вам не трудно будет…

Сквозь маску безразличия Клермонта прорвалось с трудом сдерживаемое раздражение. Люси улыбнулась, довольная тем, что сумела вывести его из равновесия. Затем, воспользовавшись минутой, когда он наклонился за ридикюлем, быстро юркнула в дверь ближайшего магазина. Девушка была слишком увлечена своей затеей, чтобы заметить три тени, метнувшиеся к стене.

Она смотрела в щелочку у притолоки, как Клермонт выпрямился и стал всматриваться в поток прохожих. На секунду ей стало стыдно, но она успокоила свою совесть, решив, что он просто боится потерять свое место, а вовсе не беспокоится о ней.

Высмотрев новое укрытие, она приготовилась перебежать туда, но в эту минуту ее крепко ухватили за руку.

Лицо Клермонта застыло. Таким суровым она никогда его не видела. Ни слова не говоря, он потащил ее назад.

Она выдернула свою руку и остановилась, чувствуя устремленные взгляды прохожих.

– Куда мы идем? В театр нужно идти в другую сторону.

– Мы идем не в театр. Я отвезу вас домой, мисс Сноу. Я отвечаю за вашу безопасность, и, если вам угодно вести себя как капризный ребенок, мне придется относиться к вам соответственно.

– Позвольте мне напомнить вам, что вы мой телохранитель, а не няня. – Люси попыталась шагнуть с мостовой на тротуар. – Сию же минуту остановитесь, слышите? Вы привлекаете внимание прохожих. Вы что, хотите устроить скандал прямо посреди улицы?

Клермонт молча подтолкнул ее за угол, и они оказались в тихом безлюдном переулке. Оживленный шум города как отрезало.

Когда он повернул ее к себе лицом, Люси поняла, что вполне достигла своей цели. Полыхающая ярость не оставила и следа недавнего безразличия на его лице, которому темнота придавала незнакомое выражение. Клермонт грозно возвышался над ней, и его сильное тело уже не казалось Люси защитой. От него исходила явная опасность.

Это был уже не призрак, который являлся к ней в фантастических снах и благополучно исчезал с пробуждением. Перед ней стоял реальный разгневанный мужчина шести футов роста.

Триумф Люси имел горьковатый привкус. Ее самообладания хватило только на то, чтобы не отвести взгляда от его потемневших глаз и сдержать дрожь страха.

– Нам ведь не хотелось бы испортить репутацию нашего любимого отца, не правда ли, мисс Сноу? – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Так, может, и не станем этого делать? Поэтому предлагаю вам идти со мной, или, клянусь, я понесу вас на руках, и пусть потом весь Лондон гадает, какие у вас отношения с вашим телохранителем. На улице достаточно экипажей ваших знакомых, которые тоже едут сегодня в театр.