Карен рассмеялась, решив, что ее подруга шутит. Ничего подобного с ней никогда не произойдет! Однако она подумала, что не станет признавать ошибку, если ее сделает, а возьмет ненужный предмет; многие присутствующие были знакомы распорядителю, который перемежал свою монотонно бубнящую речь шутками и дружелюбными выпадами: «Сэм, если тебе не нужно это барахло, прекрати махать шляпой, мне нет никакого дела до того, что тебя достали мухи. Леди, вы повышаете свою собственную ставку; мне-то все равно, но все-таки попробуйте вести счет, хорошо?»

Черил приобрела за шесть долларов комплект постельных принадлежностей, и Карен пожалела о своем высокомерном замечании. Это белье предназначалось не для роскошной городской квартиры Марка; оно было для дома, который, как надеялась Черил, должен был появиться у нее и ее малыша.

Солнце поднималось все выше, и лица покупателей краснели и начинали блестеть от пота. Некоторые уходили, исполнив свои сокровенные желания или же уступив более богатым покупателям, но толпа увеличивалась за счет вновь прибывающих. Распорядитель, передав микрофон своему напарнику, удалился в тень.

Карен уже собиралась предложить последовать его примеру, как вдруг ее захватила та лихорадка, о которой предупреждала Черил. Она налетела с внезапностью приступа несварения желудка, когда распорядитель уже приготовился снимать с торгов коробку всякой рухляди, стартовая цена на которую опустилась до двух долларов. Не успела Карен сообразить, что делает, как замахала над головой карточкой с номером.

— Два пятьдесят, — протянул распорядитель. — Кажется, мне послышалось три доллара?

Этого он не мог услышать по той простой причине, что в коробке не было ничего, кроме двух ржавых номерных знаков и красной гипсовой собачки с отколотым ухом. Помощник распорядителя поставил коробку к ногам Карен, и Черил хихикнула:

— Зачем ты купила это?

— Не знаю, — призналась Карен.

Они осмотрели гипсовую собачку.

— Редкий образчик народной старины, — сказала Черил.

Обменявшись взглядами, обе расхохотались.

— Я тебя предупреждала, — наконец выдохнула Черил, вытирая слезы. — Отдай карточку.

— Нет-нет. Все в порядке, — заверила ее Карен, не выпуская волшебный кусок картона. — Обещаю, больше такого не повторится.

Распорядитель направился к последнему ряду ветхой мебели. Черил взглянула на часы.

— Пойдем чего-нибудь перекусим, заодно посмотрим, что там на улице. Ему потребуется полчаса, чтобы расправиться с этим хламом.

— Обожди минутку, — рассеянно произнесла Карен. — Я хочу узнать, сколько он попросит за эту старую ржавую печку.

— Ты не голодна?

— Нет. Но эту печку я смогла бы...

— Карен!

— Да-да, все в порядке, — пробормотала Карен, позволяя увести себя.

Она была рада тому, что с ней есть кто-то сведущий: она ни за что не догадалась бы привезти стулья, а теперь, когда приступ аукционной лихорадки прошел, она почувствовала, что ноги дрожат от усталости. Они отыскали свои стулья, и Карен со вздохом облегчения свалилась на один из них.

— Мне надо было бы предупредить тебя, чтобы ты захватила головной убор, — сказала Черил, озабоченно глядя на горящее лицо Карен.

— Со мной все в порядке. Позволь мне просто посидеть немного.

— Подожди здесь, я принесу чего-нибудь попить.

Она вернулась с прохладительными напитками, бутербродами и двумя пирожными. Карен решила на время забыть о диете: пирожные домашнего приготовления были очень вкусными. Отдохнув и подкрепившись, она уверенно направилась к стоящим под навесом столам, и довольная Черил последовала за ней.

Карен захотелось задержаться возле посуды. Некоторые предметы, особенно расписанные вручную баварские и австрийские вазы, показались ей очаровательными. Однако она видела, как Джули продала одну чашку за триста долларов, а другую, внешне точно такую же, — за двадцать пять, и поэтому решила не заниматься фарфором и хрусталем. Просто в этом она не разбирается, и нет нужды становиться знатоком во всех областях антиквариата.

Один стол был завален бельем и пледами. Лучшие образцы висели на деревянных стендах, и Карен алчно протянула руку к расшитому покрывалу, каждый квадрат которого был украшен своим рисунком.

— Это покрывало-альбом, — сказала Черил. — Каждый квадрат расшивала новая подруга...

— Я знаю, у Джули есть такой. Она продает их по пятьсот и шестьсот долларов. Если бы я купила его за двести...

— Не купите, — сказала какая-то женщина, скрупулезно изучающая это покрывало.

Карен внимательно оглядела ее. Женщина была приблизительно ее возраста, обладала приятной внешностью, темные волосы были схвачены на затылке в хвост, а вокруг рта лежали веселые морщинки, но Карен подумала о другом. Все присутствующие на торгах превратились теперь для нее в вероятных противников, и она приготовилась ненавидеть всех и каждого.

— Вы тоже собираетесь участвовать? — подозрительно спросила она.

— Возможно. Но мне тоже не достанется. Видите вон ту девицу? — движение большого пальца указало на высокую светловолосую женщину, безвкусно одетую в вязаное платье, рейтузы и туфли на высоком каблуке. — Это Лиз Нафцигер. У нее денег больше, чем у самого Господа, и она собирает подобные вещи. Она превысит любую мою ставку, так как мне необходимо помнить о собственной выгоде.

— Вы торгуете антикварной одеждой?

— У меня магазин в Харпер-Ферри. Пледы, покрывала, старинные кружева, одежда.

— Моя подруга тоже специалист в этом деле, — гордо заявила Черил. — Она занимается антиквариатом.

— О? — Улыбка женщины поблекла; они с Карен озабоченно оглядели друг друга. — Где находится ваш магазин?

— У меня его еще нет, — произнесла Карен. — Я только начинаю. Если по-честному, я не знаю, что делать.

— Родственные души. — Женщина протянула смуглую запыленную руку: — Хелен Джонсон.

Карен представила себя и Черил.

— Я не хочу делать ставки против вас... — начала Карен.

— Да, вам еще многому предстоит учиться, — резко сказала Хелен. — Торговаться надо со всеми и каждым, и пусть слабейший проваливает к дьяволу. Однако не пытайтесь угнаться за Лиз, если у вас нет желания просто повысить цену, назло ей. Кстати, о том, чтобы делать назло, — видите вон ту толстую коротышку с розовыми щеками и милой улыбкой? У нее магазин в Балтиморе. У вас за спиной она может поменять коробки.

— Не понимаю.

Хелен пнула стоящую под столом картонную коробку обутой в сандалию ногой.

— Предположим, вы порылись в этих коробках и нашли что-то такое, что вам понравилось. Вы покупаете целый лот, но только один предмет представляет для вас ценность. Итак, коробка выставляется на продажу, вы делаете ставку, покупаете все задешево и думаете: гип-гип ура — до тех пор, пока не посмотрите поближе и не обнаружите, что того предмета, который вам нужен, нет. По странной случайности он оказывается в коробке, которую только что приобрела Марджи.

— Очень любезно с вашей стороны предупреждать меня о таких вещах, — застенчиво сказала Карен.

— Вы поймете, что гораздо лучше поддерживать хорошие отношения с товарищами по несчастью, — сказала Хелен. — Мы можем время от времени помогать друг другу, потому что мы не соперничаем в обычном смысле этого слова; наш товар уникален. Если покупатель спросит фасон или размер, которого у меня нет, я пошлю его к вам, и вы сделаете то же самое. Если вам попадется неплатежеспособный чек, вы предупредите меня, и наоборот. Если заработаешь репутацию честного торговца, то и с тобой будут обращаться честнее. Однако на особые любезности не рассчитывайте, — с улыбкой добавила она. — Даже от меня.

— Но разве торговцам не имеет смысла договориться заранее и не мешать друг другу: покупать по очереди вещи, которые им всем понравились?

Хелен постаралась изобразить возмущение:

— Что вы, Карен, это же неэтично и даже просто аморально! — Веселье, которое она пыталась скрыть, выступило двумя ямочками на щеках; усмехнувшись, она добавила: — Уверена, у вас и в мыслях нет ничего подобного — как и у меня. По крайней мере, это не следует обсуждать вслух.

С деланным безразличием она обратилась к куче белья, которую дотошные покупатели оставили в безнадежном беспорядке. Проворные загорелые руки Хелен быстро пробежали по нему.

— Здесь ничего нет, — заявила она. — В действительности, я редко покупаю на распродажах. Товар обычно в ужасном состоянии.

— А где вы достаете товар? — простодушно спросила Карен.

Не ответив ей, Хелен перешла к другой куче одежды. Карен собралась было повторить вопрос, но тут ее толкнула Черил.

— А ты выдала бы другим торговцам свои источники? — прошептала она.

— Ой, — шепотом ответила ей Карен.

В куче, которую изучала Карен, было несколько старых платьев и элементы отделки. Одно платье привлекло внимание Карен, и, после того как Хелен отошла, она взяла его.

Платье было сшито из шелка цвета слоновой кости, с неотделанным лифом и благопристойным воротом, украшенным кружевами. Его низ тоже был расшит пышными кружевами, талия и ворот отделаны рядом жемчужин, которых частично не хватало. Полуистлевший шелковый цветок уродливо цеплялся за левое бедро, словно большой бурый паук.

— Какая прелесть! — воскликнула романтичная Черил, которая видела платье таким, каким оно было когда-то, а не таким, каким оно выглядело сейчас. — Карен, какое это время?

Карен взглянула на Хелен.

— Конец двадцатых — начало тридцатых, полагаю, — робко сказала она.

Хелен кивнула.

— Оно в ужасном состоянии. Кружева безнадежно истлели, и большинство бусин отсутствует.

— Но ткань сохранилась неплохо, — сказала Черил.

Она была права; не было даже пятен пота, которые, как уже выяснила Карен, делали шелковую одежду непригодной для продажи. Выделения пота разрушали ткань, оставляя пятна, которые ничем не выводились.

— Это подвенечное платье, — сказала Карен.

Черил рассмеялась:

— Должно быть, она венчалась в январе, в неотапливаемой церкви. Или же она была самой хладнокровной невестой из всех, предания о которых дошли до нас.

— Но кто станет продавать свое подвенечное платье или платье своей матери? — спросила Карен. — Я недавно приобрела вуаль; честно говоря, это заставляет относиться к браку цинично.

— Платье было моим, — произнес голос позади них.

Протянувшаяся рука схватила платье. Она принадлежала пожилой женщине, одетой в хлопчатобумажное домашнее платье и выцветшие тапочки. Ее морщинистое, сильно загоревшее лицо было совершенно лишено косметики, а волосы зачесаны назад в уродливый тугой пучок. Глаза, глубоко сидящие под густыми бровями, были необъяснимо пристально прикованы к платью.

— Моим, — нараспев повторила женщина. — Оно было на мне в 1931 году. Мне было семнадцать. Генри было тридцать восемь. Завидным женихом он был. Юрист, из старинной знатной семьи. Я отравила его в шестьдесят пятом.

Она произнесла это, не меняя ни голоса, ни выражения лица, и, бросив платье на стол, пошла прочь.

— Что она сказала? — выдохнула Карен.

Хелен хмыкнула:

— Миссис Гроссмюллер немного... — Она покрутила пальцем у виска.

— Но в действительности она ведь не травила его, да? — зачарованно спросила Черил.

— Кто знает? Он был судьей, по слухам — одним из самых жестоких скотов в штате. Во всяком случае, миссис Г. не привлекалась к ответственности.

Небрежно махнув рукой, Хелен удалилась. Пространство под навесом заполнялось народом, появился распорядитель, готовый начать торги.

Как Карен и ожидала, Хелен приняла участие в торгах за подвенечное платье. Как и миссис Гроссмюллер. Та вступила в торг на двух «зеленых» и нудно повторяла ту же сумму, полностью игнорируемая распорядителем. С третьим ударом молотка платье досталось Карен за двадцать пять долларов. Она знала, что кружева сможет восстановить, используя запасы миссис Феррис. Восстановленное платье можно будет продать долларов за двести, а то и дороже. Старинные подвенечные платья пользуются спросом у невест, склонных к ностальгии.

Карен приобрела также еще кое-какую одежду и с большим усилием удержалась, чтобы не торговаться за баварский сервиз для шоколада, очень понравившийся ей. Сервиз ушел за сумму, превышающую то, что попросила бы за него Джули. Насчет покрывала-альбома Хелен оказалась права: та коллекционерша, на которую она указала, приобрела его за шестьсот семьдесят пять долларов.

Было уже далеко за полдень, когда они выходили из здания. Хелен Джонсон подняла руку, подзывая их, и они к ней подошли.

— Вот моя карточка, — сказала она Карен. — Когда-нибудь заходите или позвоните.

— Вы очень любезны, — сказала Карен.

Хелен пожала плечами:

— Я же говорила, случается, мы можем протянуть друг другу руку помощи.

— У меня еще нет визитных карточек, — Карен порылась в сумочке и достала карандаш и бумагу. — Вот мой адрес и телефон... Большое спасибо, Хелен.

— Не благодарите меня до тех пор, пока я что-нибудь для вас не сделаю. Ох-хо, вот идет миссис Гроссмюллер; простите, если мое исчезновение покажется слишком поспешным. Ее рассказ об отравлении дорого Генри я слышала уже очень много раз.

Она изящно выскользнула из опасной зоны, но Карен, пытавшаяся подобрать стулья и вещи, которые она положила на землю, когда записывала свой адрес для Хелен, оказалась застигнутой врасплох.

— Я передумала, — объявила миссис Гроссмюллер. — Я не хочу продавать свое платье. Предлагаю вам за него два «зеленых».

— Но я же заплатила двадцать пять долларов, — возразила Карен.

Она ждала, что за этим последует сцена, и с опаской глядела на пожилую женщину, обладавшую, несмотря на возраст, крепким телосложением и силой. К ее удивлению и облегчению, миссис Гроссмюллер снова передумала:

— А, ну ладно, тогда все в порядке. В ваших руках ему будет не хуже, чем в чьих-либо других. Как, вы сказали, вас зовут?

Довольно неохотно Карен ответила ей.

— Как поживаете? — внезапно стала учтивой миссис Гроссмюллер. — Я миссис Генри Гроссмюллер. Вдова судьи Гроссмюллера. Знаете, я отравила его в 1965 году.

Любезно болтая, миссис Гроссмюллер проводила их до машины. Если не считать периодических упоминаний об убийстве мужа, ее речь была совершенно рассудительной до того момента, как Карен и Черил сели в машину и Карен завела двигатель. Тут миссис Гроссмюллер просунула голову в открытое окно и злобно усмехнулась:

— Двадцать пять долларов, а? Спасибо, дорогуша, признаюсь, эти деньги совсем не лишние. Но, знаешь, ты глупа; платье не стоит и пары «зеленых».

Они увидели, как она побрела к стоянке.

— Как ты полагаешь, она водит машину? — воскликнула Черил.

— Как еще она могла бы добраться сюда? — Карен осторожно двинулась по неровному полю. — То, что у нее есть небольшой «пунктик», еще не означает, что нельзя управлять машиной.

— Это только твое мнение, — скептически заметила Черил. — Но одно в этом деле несомненно, Карен: встречаешь таких очаровательных людей!

Избегая внезапного грозового ливня, превратившего дорогу в бурлящий поток, они остановились в придорожной гостинице и поужинали. Карен было очень неловко заходить в ресторан в пропотевшей помятой одежде, но, когда Черил объяснила, что они провели на аукционе весь день, хозяйка понимающе кивнула.

— У Фреда Бэма? Слышала, у него собралась приличная толпа. Надеюсь, вам сопутствовала удача.

В освещенной свечами гостиной с низким потолком они распили полграфина вина, и Карен поймала себя на том, что стала говорить о вещах, о которых до этого не обмолвилась даже Рут. Черил же для того, чтобы развязать язык, вина не требовалось; она болтала со всеми, включая официантку, так, что повергла бы Джека в ужас и отвращение. Но разговор принес полезные плоды: официантка знала про одно место в Вудсборо, бывшую мастерскую, которая сдавалась в аренду.

Она также знала миссис Гроссмюллер.

— Бедная старушка, она со странностями. Не сумасшедшая — ничего подобного, о себе она может позаботиться. Просто... ну со странностями. Говорят, у нее припрятаны миллионы, но по ее виду решишь, что она совершенно нищая. Вам кофе сейчас или попозже?

— Мне нравятся такие места, — заявила Черил. — Здесь люди такие дружелюбные. Не то что в Вашингтоне.

Она призналась, что ей не хватает друзей, оставшихся дома. Некоторые люди, с которыми она познакомилась через Марка, очень приятные, но их не интересует то, что привлекает ее. Карен посочувствовала ей; но когда она намекнула, что Марку не следовало бы принуждать сестру выполнять несвойственную ей роль, Черил поспешно принялась его защищать:

— Он не заставляет меня делать ничего такого, что мне не хочется. Я никогда не хожу вместе с ним на официальные приемы; я просто не знаю, как себя вести, и не хочу его стеснять. Но я ему стольким обязана, что хочу сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ему.

— Удивляюсь, что сегодня вечером ты не спешишь домой, чтобы приготовить ему ужин, — сказала Карен. Она тотчас же пожалела о язвительном тоне, но Черил, по-видимому, не заметила его.

— Знаешь, поверь, я не тороплюсь домой. Сегодня там заседание «клуба убийств», и эти ребята...

— Чего?

Черил хихикнула:

— Это я так называю происходящее. На самом деле это просто Марк и его приятель сидят, пьют пиво и спорят. Они спорят обо всем на свете, естественно, но Тони — фараон-следователь — и его интересуют преступления.

— Я думаю, — согласилась Карен. — Но какая ему охота говорить о работе дома? Полагаю, ему хватает преступлений на службе.

— Да, тебе хватило бы, не так ли? Но они обсуждают давние дела — классические нераскрытые преступления, как их называет Тони. Однажды, помню, они провели целую ночь в спорах о каком-то английском короле, убившем двух своих малолетних племянников. Только Марк утверждал, что он не делал этого.

— Это Ричард Ш?

— Кажется, да. Да, ты хорошо знаешь историю, — Черил с уважением посмотрела на нее. — Для меня это все китайская грамота. Но знаешь, некоторые дела очень любопытные. Я очень чувствительна: никогда не ходила на охоту вместе с Джо, хотя чертовски хорошо стреляю, — но в этих старых делах что-то есть, они произошли так давно, что кажутся ненастоящими. Как в книге.

— Значит, Марк считает, что Ричард III невиновен? — с любопытством спросила Карен.

— Ой, ты же знаешь Марка, он будет спорить по любому поводу. Он всегда занимает противоположную точку зрения, просто чтобы вывести Тони из себя. Однажды у них разгорелся большой спор по поводу того, что произошло аж в 1850 году, — кажется, дело о ведьме из Белла...

— Ведьме? Но это же не преступление, это одни предрассудки.

— Ну конечно, тебе это известно, и мне известно, и Марку тоже. Но ему нравится подначивать Тони. Тони говорит, что все имеет рациональное объяснение, а когда Марк начинает говорить о полтергейсте и домах с привидениями, он буквально взрывается.

— Кажется, я полюблю Тони.

— Тебе надо познакомиться с ним. Он очень хороший парень.

— Но только не во время заседаний «клуба убийств». Не представляю, как кто-либо может находить увлекательным подобное занятие.

— Правда? Я не могла не заметить книгу на твоем ночном столике.

Сначала Карен не поняла, что Черил имела в виду.

— А, книга о легендах Джорджтауна, — вспомнила она. — Мне ее вручила Джули; или она надеялась, что у меня начнутся кошмары, или же ожидала, что рассказ о миссис МакДугал выведет меня из себя.

— Чудненькая подруга, — сказала Черил. — Только не говори, что у миссис МакДугал есть привидения. Хотя, думаю, если подобные вещи действительно существовали, они бы происходили именно в ее доме.

— Дело вовсе не в привидении, а в старом скандале, — с отвращением сказала Карен. — Скандале пятидесятилетней давности. Согласно книге, какой-то недоумок застрелился в бильярдной миссис Мак — покончил с собой из-за любви к ней.

Черил усмехнулась было, но тотчас же приняла серьезное выражение:

— Прости! Но когда ты выразила все такими словами, это прозвучало так глупо.

— Это звучит глупо, какими бы словами ни выражать, — согласилась Карен. — Но ты права насчет убивающего действия времени; невозможно проникнуться глубоким чувством к тому, что произошло так давно.

— Ты бы так не говорила, послушав спор Тони и Марка о короле Ричарде, — мрачно заметила Черил.

Когда они вышли из ресторана, ливень уже прекратился. Движение на тихой сельской дороге было неоживленным, и они некоторое время ехали в дружном молчании под светом распускающихся на темнеющем западе звезд. Затем Черил, поглаживая нежный шелк подвенечного платья, мечтательно произнесла:

— Наверное, тебя уже тошнит от этой фразы, но я действительно восхищаюсь тобой, Карен.

— Когда мне надоест это слышать, я буду старше миссис Мак. Но если ты говоришь о моих деловых планах, таких, какие они есть, я не сделала ничего заслуживающего восхищения; лишь чистая удача и доброжелательность друзей позволили мне начать.

— Но это такое очаровательное дело! Старинные платья и нижнее белье — извини, фасонное белье — все это будто живое. Оно, как и люди, обладает своей историей.

— Для меня это прежде всего просто товар, — сказала Карен, прикасаясь к тормозам при виде двух ярких огоньков, вспыхнувших в свете фар. Заяц благоразумно отступил в придорожный кустарник.

— Осторожно, смотри, а ты увидела его. Ты говорила неискренне, у тебя же богатое воображение. Возьмем это подвенечное платье. Разве ты не представила себе эту несчастную девушку, которой едва исполнилось семнадцать, стоящую перед священником, — холодную как лед, потому что она венчается с мужчиной, которого боится и ненавидит...

— Какая же ты романтичная, — ласково ответила Карен. — Лишь потому, что эта дама имела счастье не потеть...

— Она ненавидела его, — настойчиво повторила Черил. — Я знаю это.

Карен молчала. Черил стала подзадоривать ее:

— Ты о чем-то думаешь. Я буквально слышу ход твоих мыслей. О чем они?

— Я вспомнила кое о чем, случившемся на прошлой неделе, — призналась Карен. — К нам пришла девушка, захотевшая померить воздушное платье, висевшее в витрине. Бледно-розовый шифон с блестками и хрустальным бисером. Оно ей очень подошло: девушка была одним из тех худеньких созданий, совсем лишенных аппетита, — но едва она надела платье на себя, как сразу же начала срывать его. Я была готова убить ее; с подобной одеждой нельзя вести себя так грубо, она слишком истонченная и нежная. Я сказала что-то грубое, ну, вообще-то не то чтобы грубое, но холодное и язвительное. А девушка выпучила на меня бледно-голубые глаза, как у дохлой рыбы: «Разве вы не чувствуете флюиды? Что-то ужасное произошло с женщиной, которая его носила. Я не возьму его, даже если вы отдадите бесплатно».

— Вот те на! — протянула пораженная Черил.

— Я решила, что она чересчур впечатлительная. И, — уверенно добавила Карен, — я и сейчас думаю так же.

— Ну хорошо. Я не пыталась предположить, что в этом деле что-то нечисто. Как говорит Тони, все имеет рациональное объяснение. Просто мои мысли об этом платье вызваны встречей с миссис Гроссмюллер и ее рассказом о своем муже. Но ведь и сама одежда может навести на какие-то мысли о тех людях, что ее носили, ведь правда? Предположим, швы были распороты и расставлены; можно сделать вывод, что женщина или была слишком бедна, чтобы купить новое платье после того, как пополнела, или же слишком тщеславна, чтобы признать, что ей нужен больший размер.

— Одежда — это историческое свидетельство, все равно что посуда и инструменты, — согласилась Карен. — Полагаю, она обладает дополнительной мистикой, потому что носившие ее люди прикасались к ней, оставили какой-то след. Историк может узнать многое о культуре эпохи по ее нарядам — не только голые факты моды, но и социальные и политические мировоззрения того времени. Одежда, которую носили женщины в конце XIX века, полностью отражала их положение: тугие корсеты, тяжелые громоздкие ткани и пышные юбки не давали тому, кто был в них одет, ни малейшей возможности заниматься какой бы то ни было полезной деятельностью.

— Ты знаешь столько мудреных слов, — сказала Черил.

В ее голосе прозвучала уклончивость, и Карен в темноте не смогла разглядеть ее лицо.

— Я не хотела... — начала она.

— Да нет, что ты, мне это нравится. — Через некоторое время Черил добавила: — Ты не говоришь со мной как с недоразвитой. Я это ценю.

На эту ночь Карен решила оставить машину на улице, а не тащить покупки от самого гаража. Ей пришлось несколько раз объехать квартал, прежде чем она нашла место, где была разрешена стоянка. Не считая отдаленных багряных зарниц у самого горизонта на западе, небо было темным; фонари дрожащими пятнами освещали мокрые мостовые.

Карен не ожидала, что они так припозднятся, поэтому не оставила зажженный свет. Когда они пробирались впотьмах по дорожке от ворот ко входной двери, коробка, которую несла Черил, выскользнула из ее рук и содержимое рассыпалось по земле.

— Черт! — воскликнула Черил. — Ну да ладно, их все равно надо будет стирать. Не вздумай помогать мне, Карен, у тебя полны руки. Как насчет освещения, чтобы я видела, что делаю?

Карен взбежала по ступеням, стараясь найти ключи, не выпуская из рук стулья и кипу белья. Черил все еще ползала вдоль деревянного бордюра, окаймляющего дорожку, когда Карен открыла дверь и шагнула в темную прихожую.

Прежде чем она успела протянуть руку к выключателю, что-то схватило ее. Нападение было настолько неожиданным, что одно потрясение от внезапности на мгновение сковало Карен — этого хватило на то, чтобы шарящие таинственные руки нащупали ее горло и сомкнулись вокруг него. Дверь захлопнулась с грохотом винтовочного выстрела, и откуда-то из глубины дома донесся неистовый приглушенный лай. Эти звуки, а также низкий хриплый шепот — это было все, что услышала Карен перед тем, как шум крови в ее ушах затопил вообще все звуки.

Когда она заставила себя открыть глаза, ее ослепил свет. Она лежала на спине, уставившись на люстру в прихожей. Рядом не было никого, кроме Александра. Он сидел в нескольких футах от нее, и, хотя его глаз, как обычно, видно не было, по его напряженной позе Карен поняла, что он пристально на нее смотрит. Когда она повернула голову, он пронзительно тявкнул и засеменил прочь.

Бегущие шаги предвестили появление Черил, бледной и запыхавшейся. Она опустилась на колени рядом с Карен.

— Черт возьми, он сбежал! С тобой все в порядке? Ты просто лежи спокойно. Я вызвала полицию; она будет с минуты на минуту.

— Не верь этому, — Карен откашлялась. — Со мной все в порядке. Помоги мне подняться.

С помощью Черил она доковыляла до гостиной и упала на диван. Черил озабоченно взглянула на нее:

— Как насчет чашки чаю?

— Как насчет чего-нибудь покрепче? — предложила Карен.

— Хорошо.

Черил отправилась на поиски горячительного, а Карен постаралась привести в порядок юбку и спутавшиеся мысли. Физическое состояние было удовлетворительным. Шишка на затылке и ссадина на горле были, похоже, максимумом причиненных ей увечий. Но по какой-то причине Карен не могла унять дрожь. Вид беспечно слонявшегося Александра ее взбесил.

Черил вернулась, держа в руках по стакану.

— Мне тоже не помешает, — заявила она, — но в отношении тебя я не так уверена. Сколько я показываю пальцев?

— Ни одного. Всеми десятью ты держишь стаканы. Я не контужена, Черил, я просто ударилась головой при падении. Со мной все в порядке, если не считать...

— Шока, — мягко сказала Черил, беря Карен за дрожащую руку. — Вот. Выпей не торопясь.

Она принесла бренди — обычное средство для обморочных дамочек. Карен ненавидела бренди, но не стала говорить об этом. Напиток подтвердил свою репутацию: после нескольких маленьких глотков у нее перестали трястись руки.

Позволив Черил забрать стакан, она откинулась на подушки. У Черил на лицо вернулась краска; до этого она походила на отбеленную нижнюю юбку. Потягивая бренди, она сказала:

— Мы произведем великолепное впечатление на полицейских — от нас обеих будет разить спиртным.

— Не думаю, что они появятся в ближайшее время. У любителей попировать в выходные как раз завершаются попойки, и мелкое ограбление не произведет впечатления на ребят в синем.

Однако не прошло и минуты, как раздался настойчивый стук в дверь, и удивленная Карен сказала:

— Столько энтузиазма! Черил, ты не...

Черил медленно поднялась.

— Я думаю... — начала она.

— Ой, подожди. Где Александр?

— Кажется, на кухне. Карен, наверное, мне следовало сказать тебе...

— Тебе лучше впустить их до того, как они вышибут дверь. Не ожидала такого рвения.

Ей следовало бы понять по настойчивости стука и колебаниям Черил, что это не полиция. Естественно, она позвонила не только в полицию, но и Марку, подумала Карен. Ведь он, в конце концов, ее брат.

Вместе с ним был еще один человек, крепкий молодой мужчина, чья испанская наследственность проступала в оливковом цвете кожи и непроницаемых черных глазах. Он был настолько красив, что в это с трудом верилось: Карен показалось, что она вот-вот увидит гримера и услышит крик режиссера: «Готовится дубль-2». Густые усы лишь частично скрывали нежные, тонко очерченные губы. Как и Марк, он был одет в джинсы и рубашку с коротким рукавом и расстегнутым воротом. В сравнении с Марком он выглядел настолько безукоризненно, что напоминал манекен. У Марка отросла однодневная щетина, а рубашка была в пятнах. Пятнах от пива, подумала Карен, вспоминая привычку Марка использовать банку с пивом как жезл, размахивая ею в воздухе, дирижируя своими аргументами, и стуча ею по столу, делая ударение. Он всегда долго извинялся, когда пиво проливалось на мебель и одежду его собеседников...

Несколько мгновений все молчали. Затем, бросив недовольный взгляд на своего молчащего приятеля, смуглый мужчина смущенно улыбнулся:

— Я Тони Кардоса...

Карен еще не полностью пришла в себя.

— Быть этого не может. Тони-фараон? Тони-рационалист? Тони, проводящий время в спорах о давних убийствах?