Порванный шелк

Лишь когда зевающие официанты начали составлять стулья, Карен заметила, что они остались единственными посетителями.

— Боже милосердный, уже полночь! — воскликнула она.

— Ну и?.. Тебя отругают, если ты вернешься домой поздно?

— Я подумала о тебе. Во сколько тебе нужно быть на работе?

— В два ночи. — Тони улыбнулся, увидев ее озабоченное лицо. — На этой неделе у меня ночная смена — или утренняя?

— Если ты прямо сейчас отправишься домой, то сможешь поспать пару часов.

— Я не хочу спать. Твой гражданский долг составить мне компанию до тех пор, пока я не отправлюсь на службу, — охранять беззащитных граждан, рискуя жизнью и здоровьем.

— Ну как я могу устоять перед таким призывом?

— Никак. Думаю, все-таки нам пора идти. У тебя не создалось такое впечатление, что официанты делают нам скрытые намеки?

Очутившись на улице, они стали обсуждать, как провести следующие два часа. Карен отказалась от предложения Тони пойти в ночной клуб, почувствовав, что его эта мысль притягивает не больше, чем ее.

— Почему бы нам просто не погулять? Сейчас такая прекрасная погода.

— Мечта любого мужчины — дармовое свидание, — Тони сжал ей руку. — Тогда давай вернемся в Джорджтаун. Центр Вашингтона не место для спокойной прогулки.

— Из того, что я слышала о Джорджтауне, следует, что он тоже не самое безопасное место.

— Я не имел в виду безопасность, дорогая. Не хочу хвастаться слишком откровенно, и все же мало с кем ты будешь в такой безопасности.

— Если кто-то нападет на нас, ты крикнешь «кия!» и сделаешь прыжок?

— Приблизительно так. Просто в Джорджтауне больше мест для прогулок.

— Не возражаю. Ты ничего не имеешь против того, чтобы завернуть к дому? Заезжать необязательно, просто проедем мимо.

— У тебя предчувствие надвигающейся беды?

— Нет, конечно же нет. Но Черил одна...

Тони помог ей сесть в машину. Когда он уселся за руль, Карен продолжила:

— Никаких разговоров о наших делах. Обещаю.

— Это разговоры не только о ваших делах, когда речь идет о тебе и Черил.

— Наверное, я веду себя глупо.

— Нет. Это нормальная реакция на происшедшее с тобой. Страх — это здоровое чувство, только нельзя давать ему волю.

Некоторое время они ехали молча. Затем Тони сказал:

— Ну вот и приехали. Вижу, заботливая мамочка оставила для тебя зажженный свет.

Лампы на улице горели, но окна были темными. Карен раздраженно заметила:

— Я просила ее оставить весь свет. Полагаю, она наверху, шьет или составляет бесконечные списки. Спальня находится на противоположной стороне, так что свет отсюда не виден.

Тони пустил автомобиль с черепашьей скоростью.

— Ты хочешь проверить?

— Нет, это необязательно. Все выглядит так, как и должно.

— Хорошо.

Наконец Тони отыскал свободное место на стоянке в нескольких кварталах от дома и на приличном расстоянии от деловой части города. Вместо того чтобы выйти из машины, он повернулся к Карен и обнял ее. На этот раз не было никаких колебаний, и она с готовностью отвечала ему. Спустя некоторое время его губы проследовали по изгибам ее щеки к мочке уха, настолько умело, что по каждой ее жилке пронесся электрический импульс.

— Ты действительно хочешь пройтись? — тихо сказал Тони.

— Нет. Но у нас ничего не получится, Тони. И ты это знаешь.

Он помолчал какое-то время; его теплое дыхание шевелило волосы Карен, а рот рассеянно ласкал нежную кожу ее лица и шеи.

— Это настолько очевидно? — наконец сказал он.

— Ты выдаешь себя каждым словом и каждым взглядом, — сказала она, наполовину смеясь и более чем наполовину сожалея.

— А ты — нет. Это Марк?

— Какой ты воспитанный мужчина, Тони. — Освободившись, Карен устроилась в изгибе его руки, положив щеку к нему на плечо. — Не говори мне, что ты не заметил, какая я дура.

— Мужчины удивительно тупы в таких вещах.

— Надеюсь, это единственная беда Марка.

— Глупо, — сказал Тони, прикасаясь щекой к ее волосам. — Как он может узнать, если ты ему не скажешь?

Карен не смогла найти разумного ответа.

— Так ничего не получится, — выдавила она.

— Он очень обеспокоен твоими делами.

— Конечно же мне это известно. Он ими так обеспокоен, что отправился проводить выходные вместе с одной из своих лахудр.

Выдох Тони превратился во взрыв хохота:

— Лахудр? Единственный человек, который еще употребляет это слово, — это миссис МакДугал. Возможно, все обстоит не так, как ты думаешь, Карен. Дай парню шанс.

— Ему не нужен шанс. Тони, ты уверен, что ничего не подозревал о том, что я... что я чувствую?

— Пару раз я призадумывался. Но надеялся, что не прав.

— Нет, ты прав. Ведь ты же не удовольствуешься вторым сортом.

— Это ты второй сорт? Карен, неужели ты думаешь, что я сознательно принялся использовать тебя, чтобы...

— Заставить Черил ревновать? Ты не настолько наивен. Думаю, ты пытался убедить себя, что твое положение безнадежно. Дай ей немного времени.

— У нее был целый год. Я не давил, Карен.

— Может быть, тебе следовало надавить.

— Свалить ее с ног? Не думаю. Возможно, это срабатывает в любовных романах, но если женщина достаточно глупа, чтобы поддаться тактике пещерного человека, то она слишком глупа для меня. Видит Бог, все остальное я перепробовал.

— Ты можешь приползти к ней раненным, истекая кровью, и потерять сознание у ее ног.

Карен почувствовала, как у Тони напряглись мышцы лица, словно он улыбнулся, однако голос его прозвучал совсем невесело:

— Ну спасибо, спасибо. Еще один общепринятый прием из романов, но у меня есть некоторые сомнения по поводу его действенности. Кроме того, я не хочу получать раны. Это больно.

— Ах, Тони, что же нам делать? — Карен сильнее прижалась к нему. — Черил, должно быть, просто лишилась рассудка. Ты такой милый... ты мне так нравишься...

Его рука напряглась.

— Ты мне тоже. Это не такое уж плохое начало, не так ли?

— Нет...

— У нас, возможно, могло бы что-нибудь получиться. Мы приложили бы все усилия.

— Ты уже попробовал. И поверь, я наслаждалась каждой минутой.

И снова его смех поднял волосы у нее на затылке.

— Ценю твое признание и возвращаю комплимент. Друзья?

— Друзья, — соглашаясь, сказала Карен, устроившись поудобнее в объятиях, которые не обещали и не требовали ничего больше того, что оба были готовы дать.

— Еще одно, Карен.

— Да?

— Ты так поступаешь не просто потому, что чувствуешь, что это было бы неэтично по отношению к Черил... Господи, какая же тщеславная мысль! Я не хотел сказать...

— Я знаю, что ты хотел сказать. К счастью для тебя, — добавила Карен, улыбаясь про себя. — Нет, друг мой, причина не в этом. Я уже совершила одну большую ошибку. И дело не в том, что ты в миллион раз лучше Джека, просто я выяснила, что ничем нельзя заменить подлинник. Лучше вовсе обойтись без этого, чем довольствоваться подделкой.

В конце концов они все-таки отправились гулять, медленно идя под руку по безмолвным улицам. Они говорили порывами, перемежающимися долгими паузами уютного молчания: о погоде, о политике и о доме в Лисбурге. Когда Карен наконец призналась, что у нее ноют ноги, Тони предложил проводить ее до дома, до которого было ближе, чем до машины.

На улице никого не было. Если бы Карен была одна, она поторопилась бы домой, испуганно всматриваясь в тени. Но сейчас она чувствовала себя в большей безопасности, чем все последние дни. И дело было не столько во внушительных размерах Тони, и в упругости его мышц под ее рукой, и даже не в выступающем из-под пиджака пистолете; главное заключалось в чувстве спокойствия и уверенностг, исходившем от него. С этим человеком она будет чувствовать себя в безопасности где угодно.

Когда они приблизились к дому, у дверей которого еще горел тусклый свет, Карен начала:

— Надеюсь, ты не...

— Шшш, — Тони заставил ее остановиться.

— В чем...

— Тише. Слушай.

Карен не смогла расслышать ничего помимо обычных ночных звуков. Через некоторое время Тони прошептал:

— Иди вперед. Мимо дома.

Его рука подтолкнула ее вперед. Неестественно гулко зазвучали их шаги. Карен боялась говорить. И только когда они прошли какое-то расстояние ленивой походкой, она осмелилась прошептать:

— В чем дело?

— Возможно, ни в чем, — голос Тони был почти беззвучным. — Мне показалось, что я что-то услышал — глухой стук — из-за дома. Возможно, стукнула дверь или ставни. Поворачивай за угол... Вот так. Позади дома нет дорожки, да? Как же вы попадаете во дворик?

— Калитка, — Карен объяснила ее местонахождение.

— Хорошо. Оставайся здесь. А я вернусь назад и посмотрю.

— Я не останусь здесь одна!

— Тише! Хорошо, пошли, но не издавай ни звука.

Он быстро пошел, и Карен пришлось поторопиться, чтобы выполнить его приказание. Когда они дошли до деревянной калитки, за которой был проход за дом, пальцы Тони даже в темноте быстро нашли запиравший ее засов. С пересохшим ртом, напряженная, Карен стояла за его спиной.

Тони осторожно начал открывать калитку. На его усилия заржавленные петли ответили скрипом протеста, разорвавшим тишину словно крик. Тони выругался.

— Все. Оставайся здесь.

Он нырнул в темноту калитки. Карен колебалась лишь мгновение; узкий проход был затянут кружевами паутины, пальцами призраков вцепившихся в лицо молодой женщины. Калитка в глубине прохода распахнулась под нажимом Тони; на какой-то миг Карен увидела его силуэт на фоне более светлого пятна за калиткой. Затем, крикнув, он бросился вперед.

Карен тоже побежала, но, когда она достигла сада, все уже было кончено. Она лишь мельком увидела какую-то тень, метнувшуюся среди спутанных кленовых ветвей, нависших над забором. Внутри дома неистово залаял Александр. На кухне зажегся свет.

Но все эти впечатления были тусклыми и малозначительными по сравнению с видом белой фигуры, судорожно извивающейся на земле у стены сарая. Сдавленный, задыхающийся голос, исходивший от нее, принадлежал Тони.

* * *

Вновь ухаживая за раненым, теперь уже другим, Карен не могла избавиться на этот раз от кошмарного ощущения дежа-вю. Язык Тони был достаточно крепок, чтобы обжигать уши девушек, но главным, по его словам, была забота о костюме. Пиджак, несомненно, был непоправимо испорчен — не только испачкан кровью, но и разрезан в нескольких местах.

— Тебе надо обратиться в травмопункт, — сказала Черил. — Кажется, я остановила кровотечение, но...

— Черт возьми, надеюсь, что ты его остановила, ведь ты использовала такое количество бинтов, что их хватило бы на то, чтобы обернуть мумию, — огрызнулся Тони, с отвращением оглядывая свою руку. — Черт побери этого сукиного сына! Костюм стоил мне...

— О, кому какое дело до твоего костюма?

Ночная рубашка Черил тоже была вся в крови. Большая часть вытекла из глубокой раны на руке, которой Тони пытался защитить свое лицо; остальные порезы были поверхностными.

Услышав шум в саду, Черил поспешила вниз, не тратя времени на то, чтобы накинуть халат. Тонкая ткань ночной рубашки показывала все изгибы ее фигуры так, что смутила бы мужчину, находящегося гораздо ближе к смерти, чем Тони. Когда Черил повторила: «Ты должен обратиться в больницу», — он взревел:

— Я должен позвонить к себе, вот что я должен сделать, и могу заверить, что не жду с нетерпением того, что мне скажет лейтенант. Попасться на такую глупость! «Извините, лейтенант, я запутался в простыне!» О черт!

— Он накинул ее на тебя, — сказала Карен. — Ты ничего не мог сделать.

— Он действительно накинул ее на меня, но я обязан был что-нибудь сделать. Марк был прав, дьявол его подери; эта проклятая простыня не только отличная маскировка, она сбила меня с толку на одну-две секунды, как раз достаточно для того... Черил, я же сказал тебе, прекрати говорить об этом. Где этот чертов телефон?

— Если твою боль облегчает ругань через слово... — начала было Черил.

— Да, облегчает. Не очень, но облегчает.

Отстранив ее руку, он встал, но тут же сел, более резко, чем рассчитывал, едва не промахнувшись мимо стула. Бросившись вперед, Черил успела его подхватить.

— Ну вот, видишь, тебе нельзя так скакать. Посиди спокойно и дай мне...

Тони набрал побольше воздуха. Его губы зашевелились; Карен догадалась, что он считает про себя. На «десяти» часть краски вернулась на его лицо.

— Сейчас я воспользуюсь телефоном, — тихо сказал он. — Я воспользуюсь параллельным аппаратом в коридоре, а не этим, потому что не хочу, чтобы вы услышали то, что я скажу. Оставайтесь здесь. Обе.

На этот раз он удержался на ногах. Слегка пошатываясь, он направился к двери. Вдруг он обернулся.

— Видишь? — обратился он к Карен. — Я же говорил, не сработает.

— О чем это он? — спросила Черил, когда за Тони закрылась дверь.

Карен взглянула на подругу. Ее волосы сияли, словно ореол, округлые формы тела выступали из-под полупрозрачной одежды.

Черил была бледной от волнения — такого же, которое она проявляла несколько дней назад, когда в помощи нуждался ее брат. И Карен внезапно захотелось топнуть ногой, завопить что есть силы — сделать что угодно, лишь бы проникнуть сквозь скорлупу жертвенного безбрачия, в которую заточила себя Черил. Она не виновата. Женщина не обязана любить мужчину просто потому, что он этого хочет. Но Тони достоин любви. Еще полшага — и Карен сама перешла бы черту.

Но причина, по которой она не могла сделать остающиеся полшага, была такой же абсурдно сентиментальной, как и причина Черил. Бревно и соринка в глазу, подумала Карен. Не говоря уже о людях, которые живут в стеклянных оранжереях.

Ее взгляд постоянно возвращался к лежащим на столе предметам — совершенно обыкновенным вещам, изначально безопасным, но теперь приобретшим зловещий смысл, — скомканной окровавленной простыне и ножу с липким потускневшим лезвием. Простыня была двуспальной, хлопчатобумажной с синтетикой; по грубым оценкам, несколько сотен тысяч ей подобных находились в шкафах и на складах города. Простыня была грубо переделана: углы зашиты, в одном из них сделан узкий вырез, чтобы одетый в нее человек мог видеть, куда идти. Нож был почти таким же безликим — кухонный нож со стальным лезвием фирмы «Золинген». Подобные лежат на каждой полке у раковины.

Черил сама ответила на свой вопрос, пробурчав:

— Мужчины ведут себя так глупо. Вот Тони — переживает по поводу того, что скажет его начальник, словно какой-то мальчик, мать которого забыла написать объяснительную записку, а ему предстоит...

Решимость Карен не вмешиваться в чужие дела растаяла как дым.

— Черт возьми, Черил, неужели ты настолько бесчувственная? Разве ты не видишь, как он переживает? Он бросился защищать от маньяка беззащитных женщин, а вышло так, что он запутался в простыне. Он чувствует себя дураком.

У Черил отвисла нижняя челюсть:

— Это неправда! Я хотела сказать, он не выглядит дураком.

— Возможно, ты так не думаешь, несомненно, так не думаю я, но у меня есть отвратительное предчувствие, что лейтенант именно так и подумает. Друзья Тони никогда не позволят ему досказать этот рассказ до конца. Все его версии зашвырнут на помойку; он будет выслушивать ехидные замечания по поводы простыней в течение многих месяцев; и, самое худшее, ему придется сидеть здесь и давать показания, словно обыкновенной беспомощной жертве. Для профессионала-полицейского это венец унижения. В сравнении со всем этим ножевая рана уже не болит!

— Я не думала...

— Тогда, наверное, тебе пора этим заняться. Под своей защитной оболочкой Тони такой же ранимый, как и все, а ты — в переносном смысле — режешь его по живому. Дай этому парню шанс.

Кто-то недавно говорил эти же слова, вспомнила Карен. Тони — ей. О Марке.

— О Господи, — устало произнесла Карен, — что толку от этих слов.

Но вид пораженной Черил, ее дрожащих губ развеяли все ее сожаления о сказанном.

На кухню вернулся Тони.

— Через минуту сюда приедут, — отрезал он и, взглянув на Черил, добавил: — Пойди оденься. И поскорее.

Черил выскочила, не говоря ни слова.

Глава 12

Александр был единственным, кто хорошо провел ночь. Он ухитрился укусить не одного, а целых двух полицейских. Черил и Карен легли спать только часа в четыре. Карен ожидала, что будет долго ворочаться без сна, но она так вымоталась, что заснула в тот самый миг, как ее голова коснулась подушки.

Черил утверждала, что тоже спала, но утром у нее были темные круги под глазами и складки вокруг рта. Было почти одиннадцать, когда они сели завтракать, впрочем, это только так называлось, — до еды они даже не дотронулись.

— Похоже, будет дождь, — сказала Черил, нарушая долгое молчание.

Карен ответила:

— Угу.

— Я все еще в опале?

— Что?

— Я думала над тем, что ты сказала вчера ночью.

— Я вчера много чего говорила, — сказала Карен, потягивая кофе с надеждой, что здоровая доза кофеина прочистит ей мозги. — Думаю, мне следовало бы извиниться, но я не собираюсь делать этого. Пусть я останусь у тебя в долгу, — добавила она, тщетно пытаясь улыбнуться. — Пять минут критики когда тебе будет угодно.

Черил не вернула ей улыбку.

— Меня так и подмывает сразу же этим воспользоваться. Ты так умна в одних вещах и невероятно тупа в других.

— Давай не будем сейчас ссориться, — сказала Карен. — Я слишком устала.

— Договорились.

— Черил...

— Что?

— Я хочу, чтобы ты переехала. Назад к Марку.

— Я так и полагала, что ты скажешь это. А ты не предположила, что я отвечу?

— Да, предположила. Но я также предположила, что я отвечу тебе.

— Не трудись. Посмотри вот с какой стороны, Карен, — ты бы бросила меня в такой ситуации?

— Разумеется, бросила бы.

— Проклятая врунья.

У Карен задрожала губа. Она не могла решить, смеяться ей или плакать; наконец победил смех.

— Ты безнадежна. Наверное, я найму кого-нибудь, чтобы тебя похитили.

— Только так ты и сможешь убрать меня отсюда, — улыбка Черил стала почти нормальной. — Этого типа поймают, Карен. Вне всякого сомнения. Тони сказал, что отныне за домом будут наблюдать каждую ночь. И если я знаю Тони, он тоже будет держаться где-нибудь неподалеку. Не говоря о моем единственном брате. Интересно, что он скажет по поводу последнего развития событий. Похоже, его надуманная версия может в конце концов оказаться верной.

— Какая версия? Он так и не сказал, в чем она состоит, просто заметил, что она пробивает бреши в рассуждениях Тони, — Карен стиснула зубы. — Если он станет хвалиться — если скажет хоть слово, которое разбередит рану Тони, — я его убью. Тони и без того тошно.

— Да, — Черил не стала развивать эту тему дальше. Помолчав немного, она добавила: — Так чем мы сегодня занимаемся?

— Полагаю, будем бравыми солдатами и пойдем вперед. Что нам еще делать? Не можем же мы все время прятаться дома? Я отвезу платья Шрив.

— А я отправлюсь на встречу с подругой миссис МакДугал. И все же не знаю, Карен, может, тебе лучше не ездить?

— Ты предполагаешь, что это Шрив разгуливала в простыне? Шрив, и никто другой? Лазила через заборы и размахивала кухонным ножом? В костюмах от Мойгашеля и белых перчатках.

Черил не разделила ее веселья:

— Она тебя ненавидит.

— У нее есть более тонкие методы меня достать. Ей не нужен нож. — Отодвинув стул, Карен поднялась. — К тому же, если ты забыла, у Шрив полное алиби на прошлую ночь. Засвидетельствованное не кем иным, как членом конгресса Бринкли, то есть твоим единственным братом.

* * *

Указания Шрив были точными и ясными, но это не помешало Карен заблудиться. Остановившись у магазина рядом с перекрестком, она обнаружила, что едет в противоположном направлении: классический пример фрейдовского подсознательного действия, заключила она. Она опоздала лишь на пятнадцать минут, но застала Шрив нетерпеливо расхаживающей вдоль дороги в ожидании ее.

— Ты опоздала, — бросила она.

— Я заблудилась. Сюда так далеко ехать.

— Неужели? Ну пошли.

— Мне кто-нибудь поможет вот с этим? — спросила Карен, открывая заднюю дверцу машины. — С платьями надо обращаться очень аккуратно.

Шрив подняла брови:

— Боюсь, дорогая, в доме нет ни души. Я решила, что тебе не нужны свидетели.

— Прошу прощения? — Карен выпрямилась, сжимая одну из коробок.

— И ты правильно поняла. Ну ладно, я возьму другую коробку, если ты настаиваешь. Сюда.

Карен последовала за ней в комнату, которую можно было бы назвать библиотекой, если бы в ней были книги. Она была обставлена дорогой мебелью, поразительно лишенной вкуса. Шрив небрежно швырнула коробку на кожаный диван.

— Это оно?

Карен заколебалась, не зная, что сказать. Ее совершенно ошарашили высказывания Шрив, и к ее смущению добавилось слабое, но растущее беспокойство.

Не успела она ответить, как раздался автомобильный сигнал, и не простой, а несколько резких тактов диксиленда. Шрив нахмурилась:

— Черт! Следовало бы догадаться, что он заявится именно тогда... Подожди здесь. Я быстро отделаюсь от него. Не выходи из комнаты.

Карен села и стала ждать. Время тянулось медленно, по-видимому, у Шрив возникли некоторые трудности с выпроваживанием посетителя. Карен нетерпеливо заерзала.

На столике рядом с креслом, в котором она сидела, были аккуратно разложены журналы с глянцевыми обложками — словно на фотографии из «Домашнего уюта». Карен просмотрела их, с мелочным и злорадным наслаждением нарушив стройный порядок. Журналы были именно те, которые она и ожидала найти на столике у Шрив: «Вог», «Ярмарка тщеславия», «Вашингтонка», «Нью-Йорк».

Один тонкий журнал резко отличался от остальных. На его обложке была черно-белая фотография девочки, одетой в белые кружева с жемчугом, стоящей под цветущим деревом. Под снимком было название, которое Карен знала, — название престижной частной женской школы. Рассеянно взяв журнал, Карен начала его листать. Судя по всему, это был первый номер журнала выпускниц. Фотографии сияющих девушек, размахивающих дипломами, торжественных ораторов и знатных родителей. Карен немного развеселилась, узнав, что некоторые люди действительно дают своим детям имена Сдоба, Конфетка и Леденчик.

Половина журнала была заполнена снимками выпускниц и статьями о них, что объяснимо, так как со всех страниц сквозило желание получить от этих выпускниц как можно больше денег. В журнале были снимки детей, внуков, старых выпускных вечеров. Там была и фотография Шрив. Как всегда, самодовольно улыбающейся, подумала Карен, разглядывая снимок. На нем были изображены три девушки, обнимающие друг друга, — Шрив стояла в середине. Они были одеты в одинаковые легкие платья со скромными буфами на рукавах и кружевами по линии шеи. Карен слышала, что некоторые элитарные школы настаивают на том, чтобы выпускницы одевались одинаково, таким показательным способом борясь с желанием выделиться.

Правда не сразу дошла до Карен. Она началась как слабое покалывание, затем стала расти и расти, круша стены неверия подобно потоку зловонной тухлой воды. В комнате на мгновение потемнело, и Карен пришлось схватиться за ручки кресла: ей показалось, что оно зашаталось под ней, словно качели.

Вернувшаяся Шрив застала ее на ногах. Бросив взгляд на ее лицо, она тотчас же вернулась к двери. Раздался зловещий щелчок, смутно зафиксировавшийся в голове Карен как нечто, чего следовало опасаться, но это блекло по сравнению с поразительной новостью, которую она пыталась постичь.

— Поздновато тревожиться, — сказала Шрив. — Ты уже получила удовольствие от игры в кошки-мышки, не так ли? Должна выразить восхищение тем, как ты себя вела. Ни одного слова, которое могло бы тебя выдать, даже наедине. Сплошная откровенность и невинность. Но я знала, что ты когда-нибудь оступишься. Ты настолько упивалась собственной ловкостью, что стала беспечной. Приезд сюда явился крупной ошибкой. Не думаю, что ты настолько глупа, что привезла его сюда, и все же...

С этими словами она раскрыла одну коробку, вытряхнула из нее платье, лишь мимоходом взглянув на него. Когда зазвенел хрусталь и смялись ровные складки, Карен вздрогнула, но она понимала, что сохранность платья представляет для нее теперь наименьшую заботу.

Когда Шрив, открыв вторую коробку, стала ворошить лежащее в нем платье, Карен начала пятиться к двери. Ее сумочка с такими нужными ключами от автомобиля висела на плече. «Она не сможет остановить меня, — подумала Карен. — Она не маленькая, но я выше и крепче ее, и не думаю, что совесть не позволит мне бить ниже пояса...»

Отбросив пустую коробку, Шрив обернулась, и ее лицо вспыхнуло. Карен метнулась к двери. Та оказалась запертой. Шаря рукой в поисках ключа, Карен обернулась, наблюдая через плечо за Шрив, готовая встретить ее лицом к лицу, если та решится напасть. Но Шрив, бросившись к письменному столу, выдвинула ящик.

— Я же сказала, что устала от твоих шуточек, — спокойно произнесла она. — Вернись и сядь.

В руке она держала тяжелый револьвер — так, как держат оружие в кино, — сжимая в вытянутых руках. Карен прижалась спиной к двери.

— Ты не посмеешь. Своим оружием, в собственном доме...

Смех Шрив прозвучал особенно шокирующе потому, что она действительно искренне развеселилась.

— Не моим оружием. Хотя я умею им пользоваться — в этом можешь не сомневаться. Мы здесь в Мидлбурге ужасно любим спорт. Этот револьвер принадлежит Пату МакДугалу. Половина Вашингтона знает, что он хранит его в ящике гардероба в своей спальне. Поверь мне, милочка, я все хорошо обдумала. Однако у меня нет особого желания убивать тебя или кого бы то еще. Если ты будешь вести себя хорошо и сделаешь все, что тебе скажут, с тобой все будет в порядке. Садись!

Слишком ошеломленная этим известием, чтобы сопротивляться, Карен выбрала стул, стоящий наиболее далеко от Шрив. У нее не возникло сомнений, что эта женщина говорит правду. Должно быть, она стащила револьвер в ту ночь, когда разбудила Черил, обшаривая гардероб. Шрив вынашивала это дни, недели. Но как она попала в дом?

Тут Карен вспомнила вторую связку ключей, оставленную ею на столике в прихожей Рут, и внезапное же лание Шрив выпить что-нибудь после того, как она узнала, что Карен не хочет отдать «бабкино старье».

— Вот так лучше, — выйдя из-за стола, Шрив села на его угол и стала раскачивать ногами, опустив револьвер на колени. — Мне нужно только платье. Отдай его мне, и мы спокойно разойдемся — просто разойдемся, милочка. С чего ты решила, что сможешь шантажировать меня? Меня?!

— Неправда. Я не пыталась... Честно, я ничего не знала еще несколько минут назад... — Голос Карен затихал по мере того, как она смотрела на скептическую улыбку Шрив. Хотя это уже не имело значения. Теперь она знала правду, она это признала. — Ты все равно не отпустишь меня, — тупо проговорила она.

— Да нет, отпущу, как только платье будет уничтожено. Одни твои слова без вещественных доказательств никак не смогут мне повредить. Особенно после всего того, что произошло на прошлой неделе, — разве полицию не утомили твои постоянные жалобы?

— Ты замыслила все это? Но это невозможно! Вчера вечером тебя не было в городе.

Улыбка Шрив застыла.

— Да, это замыслила я, — резко сказала она. — Цель состояла в том, чтобы дискредитировать тебя, и она достигнута, не так ли? После исчезновения платья не останется ни крупицы улик.

— Не могу понять, почему ты давным-давно не уничтожила платье? — Теперь Карен чувствовала себя совершенно спокойно, только во рту у нее настолько пересохло, что губы казались жесткими и шершавыми. Однако ей было необходимо продолжать говорить; чем больше она сможет протянуть время, тем больше вероятность того, что осторожность Шрив ослабеет.

— Я не сделала этого потому, что не могла придумать более безопасного места, чем в чулане среди грязного бабкиного тряпья. Его нужно было бы выбросить еще много лет назад. Как я могла предположить, что у кого-то хватит глупости платить за это рванье деньги и что это окажется не кто иной, как ты! Одна из немногих людей во всем мире, знающая, что это такое, и имеющая низость этим воспользоваться.

Какая жалость, подумала Карен, что Шрив не может оценить венец издевки: без ее попыток вернуть зловещую улику Карен ни за что бы не узнала, что та существует. Все это дошло до нее очень медленно. Возможно, смертельно медленно.

Многое еще оставалось непонятно ей, но отдельные события и высказывания, на которые она раньше не обращала внимания, теперь приобрели зловещий смысл. Разбросанная одежда, напомнившая Марку и Тони о знаменитом появлении призраков, на самом деле просто была результатом поиска грабителем одного конкретного платья. Каждая фраза, сказанная Карен Шрив, была той превратно истолкована; вспоминая их, она поняла, что собеседник, ожидающий услышать скрытые угрозы и требования, легко мог обнаружить их в ее словах. А Роб... Знал ли он правду до того, как Шрив прибегла к его услугам, чтобы проникнуть в магазин и предпринять последнюю отчаянную попытку отыскать платье, которое ей не удалось найти в доме? Роб заново обдумал дело, включенное в его книгу. Возможно, он что-то подозревал, но полной уверенности не было до тех пор, пока Шрив каким-то образом не выдала себя в ночь ограбления. Неудивительно, что Роб сложил вещи, собираясь больше не возвращаться к плохо оплачиваемой работе и дешевой квартире; он рассчитывал вытягивать деньги у Шрив в обмен на свое молчание. Его просчет оказался смертельным — в буквальном смысле. Шрив оказалась не из тех, кто уступит шантажу.

— Нам пора трогаться, — резко бросила Шрив.

Встав со стола, она подошла к серванту, откуда достала графин и один стакан. Часть жидкости перехлестнулась через край, когда она наполняла стакан, держа графин в левой руке. Расстроенно щелкнув языком, Шрив, как и подобает хорошей хозяйке, тщательно вытерла пролитое тряпкой. Затем она протянула стакан Карен:

— Вот. Пей.

— Нет. Нет, я не буду.

— Глупенькая дурочка, это для твоей же пользы. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя треснули по голове и запихнули в багажник?