Как только я закончила свой рассказ, самообладание на мгновение изменило графине.

— Но ведь это... — наконец промолвила она, а затем взяла себя в руки и продолжала уже ровным голосом. — Это вам приснилось. Скорее всего, вы просто еще не привыкли к нашим условиям. Вы несколько не в себе, моя милая. Ваше состояние...

Я почувствовала опасность, совершенно идиотский смех застрял у меня в горле. Изо всех сил я сжала губы, чтобы он не смог вырваться наружу. Мое состояние? Я вырвалась из сумасшедшего дома доктора Болдвина, не это ли она имела в виду. Но я никогда не акцентировала внимание на этом эпизоде своей биографии. Скорее всего, она просто имела в виду издерганную, нервную систему неуравновешенной молодой вдовы.

Собрав всю свою силу воли, я постаралась ответить уверенно.

— Это был не сон. Я не спала. Я проснулась посреди ночи и подошла к окну. Возле фонтана стоял какой-то мужчина. Он неспешно прошелся вдоль террасы и...

Исчез? Скрылся? Испарился? Я не знала, какое слово больше подходит в сложившейся ситуации.

На ее лице появилось явное облегчение.

— Так вы видели мужчину? Ну конечно! Бедное дитя! Должно быть, вы видели профессора Брауна.

— Профессора?.. — В моем мозгу замелькали совершенно невероятные образы. Я была знакома с профессорами самых различных возрастов, рангов и комплекций, в моем представлении это всегда был немолодой человек, несколько сгорбленный от долгого сидения за книгами, чья голова увенчана благородной сединой. Этот образ не имел ничего общего с тем мужчиной, которого я видела ночью.

— Я должна была рассказать вам о нем. — Улыбаясь, быстро и оживленно проговорила она. — Он занимается некоторыми предметами из нашей семейной коллекции, реставрирует их. Я позволила ему прогуливаться в саду по ночам.

Мы с ней сидели за завтраком в ее кабинете. Графиня продолжала рассказывать мне о профессоре Брауне. Некоторые случайные фразы проникали в мой расстроенный мозг, неся с собой надежду и страх, веру и сомнения.

— ... очень упорный в достижении своих целей... фамильные коллекции... отданы науке и искусству... Честно говоря, я вообще забываю о его присутствии, я очень редко вижу профессора и почти не встречаюсь с ним...

Затем ее улыбка несколько померкла, и она осторожно коснулась моей руки, было такое ощущение, что бабочка задела меня своим крылом, — настолько невесомым и деликатным было прикосновение ее холеных тонких пальцев.

— Я была просто обязана предупредить вас, — негромко сказала она, — я сама должна была бы помнить. После смерти мужа мне часто казалось, что я вижу его на улицах, в витринах магазинов. Случайное сходство, малейшее напоминание о прошлом всегда вызывает сильнейший эмоциональный шок, все это вполне объяснимо, в этом нет ничего необычного.

В ее словах слышались необычные для нее теплота и сострадание. То, что она говорила, действительно походило на правду. Многие люди, которым пришлось пережить подобное, рассказывали то же самое, моя реакция абсолютно нормальна... Мне очень хотелось верить этому утверждению. Еще я очень хотела верить в то, что и смех его мне просто послышался, что это было всего лишь причудливое эхо, разносимое ветром. Ведь этот смех я не раз слышала и во сне, и наяву, сотни раз до сегодняшнего дня.

— Вы, наверное, пожелаете познакомиться с профессором после всего случившегося, — продолжала Франческа. — Тогда все ваши сомнения полностью рассеются.

— В этом нет никакой необходимости. Я не сомневаюсь в вашей правоте.

— Нет, вы обязательно должны встретиться с ним. Он весьма занимательный и эксцентричный человек: это развлечет вас. Большую часть времени он проводит в наших кладовых и запасниках. Я обычно не хожу в эти помещения. Там слишком пыльно, но вы-то всегда можете одеться соответствующим образом, для вас это не составит никакого труда.

Явный намек в ее последних словах и холодный взгляд, брошенный на мою блузку и джинсовую юбку, показали мне, что она отметила простоту и незамысловатость моего наряда. Конечно, окружающая нас обстановка в стиле Людовика XV была настолько элегантна и изысканна, что требовала и достойного облачения гостей, но не могла же я постоянно носить свой единственный парадный костюм.

Наш завтрак подходил к концу. Она позвонила в крошечный звоночек и, когда вошла Эмилия, сказала:

— Проводите синьорину Морандини к профессору, она хочет познакомиться с ним.

То, как она меня назвала, несколько смутило меня. Синьора Морандини... Это было имя, указанное в моем свидетельстве о браке. Но ведь графиня сказала, что Барт не мог носить его? Тогда почему она назвала меня так? Какова же на самом деле моя настоящая фамилия по мужу? Я вообще-то не придавала слишком большого значения этим вещам, у меня было прекрасное имя до замужества, им я могла с полным основанием гордиться, и я непременно верну его себе, как только окажусь дома.

Следуя за Эмилией, я поднялась вверх по лестнице, здесь все напоминало классический американский дом.

На этом этаже располагались спальни, он был гораздо больше, чем принято по американским меркам: здесь было много таинственных комнат, полных странных вещей, лестниц, которые вели неизвестно куда, извилистых коридоров и совершенно непонятного предназначения маленьких дверей. Некоторые комнаты были большими и просторными, другие — очень узкими и заставленными мебелью, в основном шкафами, насколько я могла предположить. Одни служили кладовками или чуланами, загроможденными до самого верха совершенно необычными и причудливыми предметами самого различного предназначения. Если все это относилось к «фамильным коллекциям», то Франческа выбрала не совсем правильные слова для описания этого «богатства».

Когда мы наконец добрались до самого верха, Эмилия уже с трудом переводила дыхание. Мы очутились на узкой площадке, где пол не был устлан ковром, а в дальнем углу находилась плотно прикрытая дверь. Она подошла к двери, распахнула ее передо мной и отступила в сторону.

— Здесь — профессор, — проговорила Эмилия.

Горы антиквариата тянулись, насколько хватало глаз: разнообразные коробки и ящики, стеллажи, забитые всевозможной фурнитурой и мебелью, — все это вместе составляло такую картину, будто здесь недавно промчался ураган. Единственным источником света в этой захламленной комнате служили небольшие окошечки, совершенно мутные от наслоений пыли, и открытая дверь за моей спиной, через которую я попала сюда. Пока я стояла, несколько ошеломленная этим зрелищем, дверь закрылась, и я очутилась в полумраке с таинственными тенями и вещами, которые наполняли окружающее меня пространство.

У меня не было никаких сомнений насчет отношения ко мне Эмилии: я ей явно не нравилась. Все ее поведение свидетельствовало о том, что она оказывает мне различные услуги потому, что не имеет права отказаться, она вынуждена делать то, что не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Если бы я страдала клаустрофобией, то, наверное, просто сошла бы с ума в этом тесном мрачном помещении от полного одиночества. Этим заболеванием я не была обременена, тем не менее чувствовала я себя здесь просто отвратительно. Мне даже пришло в голову подойти к двери и подергать ее, чтобы удостовериться, что меня не заперли в этой кладовке.

Вероятно, профессор был где-то здесь поблизости. Я боялась сделать даже шаг или окликнуть его, так как мне казалось, что от малейшего моего движения может упасть какой-нибудь предмет из «фамильных коллекций» прямо на голову. Будь проклята эта женщина, она даже не сочла нужным подсказать мне, как найти этого профессора, она даже не дала мне фонарика, который был просто необходим в этом полумраке.

Спустя какое-то время мои глаза немного привыкли к сумраку, и где-то вдалеке я заметила едва видимый свет. Я начала осторожно продвигаться в том направлении сквозь груды хлама. Это оказалось весьма непросто, приходилось кружить на одном месте, чтобы найти проход среди всего этого барахла. Мне подумалось: как эта комната подходит для игры в прятки, здесь было огромное количество укромных уголков, но большинство были настолько малы и неприметны, что только маленькому ребенку удалось бы в них спрятаться. Та же Эмилия со своей плотной фигурой вряд ли смогла бы забраться в эти узкие проходы и щели.

По мере того, как я приближалась к источнику света, до меня стали доноситься различные звуки: негромкие смешки и невнятное бормотание. Похоже, этот профессор разговаривал сам с собой. Ничего удивительного в том, что Франческа не любит ходить сюда — пыль и грязь вкупе с эксцентричным профессором, беседующим с самим собой, а может быть, он разговаривал с крысами? Или с мышами: ведь в таких старых домах наверняка должны водиться мыши. Правда, их я никогда не боялась. Мне даже начало нравиться мое путешествие.

Наконец я добралась до баррикады, которая казалась совершенно непреодолимой — на моем пути оказался огромный шкаф, оставлявший занозы в пальцах, стоило мне прикоснуться к этому сооружению. Бормотание слышалось отсюда еще более явственно, поэтому я решила, что профессор должен находиться по другую сторону этого монстра. Неожиданно его голос стал громче, и я смогла разобрать последние слова.

— Мой любимый французский роман на серой бумаге с округлой печатью!.. Двадцать девять страниц великолепных проклятий...

На мое счастье, между шкафом и кучей коробок я обнаружила небольшую щель. Я постаралась протиснуться в нее, но, к сожалению, это удалось мне только наполовину: я безнадежно застряла. Но, по крайней мере, я могла видеть, что творится за огромным шкафом.

Хихиканье и бормотание укрепило мою уверенность в том, что созданный моим воображением образ чудаковатого старого ученого небольшого росточка как нельзя больше соответствует действительности, а уж финальный всплеск эмоций, донесшийся до моего слуха, послужил лишним тому подтверждением. Фигура, которая наконец-то предстала моему взору, казалась сгорбленной и поникшей, густые темные волосы были пронизаны сединой до такой степени, что не заметить ее было невозможно. Он сидел на корточках на полу, спиной ко мне, плечи его были опущены, будто он тщательно изучал нечто, лежащее у него на коленях. Однако к моему величайшему сожалению, это «нечто» было надежно скрыто от меня его телом. Удивительно, как это я могла так ошибиться и принять пожилого ворчуна за своего погибшего мужа. Мне показалось, что далее уже просто неприлично оставлять профессора в неведении относительно моего присутствия, необходимо как-нибудь предупредить его, что он уже не один в комнате. Совершенно очевидно, что он не слышал постороннего шума, с некоторой неловкостью я прочистила горло.

— Здравствуйте, — громко произнесла я.

Скрюченная фигура распрямилась со скоростью тугой пружины. Передвигался он с фантастической грацией, все его движения были удивительно экономны, профессор умудрился не задеть ни одного предмета, ничто не шелохнулось, когда он стремительно направился ко мне, не считая клубов поднятой им пыли. Присмотревшись к нему повнимательней, я поняла, что не седина, а пыль осела на его темной шевелюре. По мере приближения маленький старенький профессор постепенно исчезал, чтобы уже никогда больше не вернуться. Своим сложением он действительно напоминал мне Барта. Правда, он был ниже моего мужа на пару дюймов, однако, если бы он до конца распрямился и расправил плечи, кто знает... Но на этом сходство и заканчивалось. Выражение его лица напомнило мне забавную физиономию гнома: крючковатый нос, широченный рот, круглые щечки. Его подбородок был темен от многодневной щетины, начинающей походить на бороду, из которой торчали уши. Профессор был одет в потертые джинсы и футболку, сидевшую на нем далеко не лучшим образом, — то ли из-за его небрежности, то ли по причине плохого кроя. На нем были также очки в роговой оправе. Стремительность, с которой он передвигался, вынуждала его постоянно придерживать очки на переносице, в противном случае они бы просто свалились с носа, как это случилось в самый первый момент моего неожиданного появления, он едва успел поймать их, когда резко поднялся на ноги. Сейчас же профессор шел, поддерживая их и не сводя с меня пристального удивленного взгляда, который выражал какое-то непонятное мне чувство.

— Прошу прощения, что побеспокоила вас, — начала я, тщетно пытаясь выбраться из западни, в которой очутилась. — Меня зовут Кэтлин Малоун... — Тут я осеклась, так как мне вдруг пришло в голову, что я даже не знаю, каким именем мне положено представляться по закону. Какой была моя настоящая фамилия по мужу?

Профессор вскинул руку движением, напоминавшим жест драматического актера.

— Ну, конечно, Кэтлин Малоун. А почему бы, собственно, и нет? В этом месте может случиться все, что угодно; так почему же я не могу встретиться с последним ирландским колонистом? Вы что, выбрали неправильное направление, покидая Дублин, дорогая моя, «моя змеиная красавица»?

— Простите...

— Это Браунинг[3]. Я чрезвычайно интересуюсь всем, что связано с Браунингом. Вы, между прочим, чем-то действительно напоминаете мне змею, застрявшую в щели. Подождите, сейчас я постараюсь вам помочь. — Он отодвинул коробку, схватил меня за руку и выдернул на открытое пространство. Этот быстрый и сильный рывок сопровождался зловещим звуком рвущейся материи.

— Черт бы их побрал, — пробормотала я, проводя рукой по своим джинсам.

— Прошу прощения. Неужели у вас из-за меня проблемы? — Он совершенно не походил на человека, который испытывает неловкость от того, что доставил другому беспокойство. Профессор ухмылялся. Даже в спокойном состоянии его рот нельзя было назвать маленьким, в улыбке же он растягивался до невероятных размеров, ничего подобного мне еще не приходилось видеть. Если бы ширина улыбки человека соответствовала испытываемому состоянию счастья и радости, то профессор, безусловно, оказался бы самым счастливым человеком среди людей, с которыми мне когда-либо доводилось иметь дело.

— Полагаю, что этой неприятности можно было бы легко избежать, если бы вы предупредили меня о своих намерениях, у меня был бы шанс не испортить себе джинсы. Вы всегда действуете столь стремительно и необдуманно?

— Нет, конечно, нет. Если бы я всегда действовал быстро и необдуманно в этой комнате, то на меня обязательно свалились бы все имеющиеся тюки и коробки, после чего я, скорее всего, стал бы частью коллекции Морандини. Сомневаюсь, что у кого-либо возникло бы желание прийти проведать меня, поинтересоваться, чем я тут занимаюсь все это время. Вот давайте посидим здесь.

С этими словами он похлопал несколько раз по деревянному ящику, приглашая меня присесть. С опаской оглядев ящик, я села и принялась внимательно осматриваться вокруг.

Видимо, профессор расчистил небольшое, площадью не более десяти футов, пространство для работы. С одной стороны была разделительная стена с дверью. Вдоль края стены стоял длинный стол, целиком заваленный бумагами и различным офисным оборудованием, здесь же находилась коробка из темного металла. Свет доходил сюда только от электрической лампочки, работавшей от батареек.

— Я должна извиниться перед вами, профессор, за то, что нарушила ваше уединение, простите меня, если я причиняю вам беспокойство, — медленно начала я.

Он прервал меня своим лошадиным смешком. Сейчас, однако, в этом звуке не было ничего зловещего: глядя на этот огромный, растянутый в добродушной ухмылке рот клоуна, я не могла даже представить, как этот звук мог вызвать что-нибудь, кроме улыбки и смеха. — Дорогая, я совсем не профессор. Я всего лишь обычный великовозрастный студент-выпускник, пытающийся собрать материал для своей диссертации. Я полагал, что ученая степень произведет должное впечатление на графиню, но не вижу никакого смысла обманывать вас, зачем мне эта ложь? Кстати, как я мог не заметить вас раньше? Может быть, я случайно потер волшебную лампу Алладина или ненароком вызвал какого-нибудь старинного духа?

Мне показалось, что он принимает меня за служанку. Я не могла обижаться на него за подобное предположение, но здесь, по крайней мере, в этой части дома, я должна быть самой собой, нет необходимости вводить в заблуждение этого человека. Слишком много мне приходилось лукавить в последнее время.

— Как выяснилось, я прихожусь дальней родственницей графине. Мой муж был ее племянником. — Объяснила я, не вдаваясь в подробности.

— Был?.. — Улыбка его несколько померкла.

— Он погиб в автомобильной катастрофе несколько месяцев назад.

— Погиб в автокатастрофе... Но ведь вы... — Его отрывистые слова в тишине звучали как выстрелы. Он резко хлопнул ладонью по своему карикатурному рту и смущенно посмотрел на меня. Затем негромко сказал: — Я прошу у вас прощения. Нет, правда, я искренне прошу вас простить меня. Иногда мой язык совершенно перестает подчиняться разуму.

Я совсем не обиделась. Честно говоря, его неуклюжие извинения были мне больше по душе, чем благопристойное выражение сочувствия. Безусловно, слова соболезнования по поводу гибели моего мужа и ее племянника Франческа произнесла с достоинством, заслуживающим восхищения, но в них не было настоящего чувства, и поэтому мне было несколько не по себе. Хладнокровие и сдержанность были не в чести у семейства Малоун.

— Все в порядке, — ответила я. — Мне пришлось подняться сюда самой, чтобы познакомиться с вами. До сегодняшней ночи я просто не подозревала о вашем присутствии на вилле. Полагаю, что именно вас я видела в саду прошлой ночью. Это было неподалеку от маленького фонтана.

— Мне позволили прогуливаться в саду по ночам, когда благородные господа уже спят. Надеюсь, я не слишком побеспокоил вас.

— Нет, конечно же, нет. Вы меня нисколько не побеспокоили. Кроме того, я не принадлежу к здешним «благородным господам».

— В таком случае это сближает нас. — Он протянул мне руку, совершенно не обращая внимания на то, что она черна, как у угольщика. — Меня зовут Дэвид.

— Кэти. — Мы пожали друг другу руки. — Что привело вас в эти забытые богом и современными людьми места?

— Это долгая история, которую я могу рассказать вам в мельчайших подробностях, — спокойно ответил Дэвид, без всяких церемоний усаживаясь на пол рядом со мной.

— Я была бы вам весьма признательна.

— Я оказался здесь из-за некоторых, вероятно ошибочных, соображений. На самом деле я ищу во всем этом хламе дневники и бумаги, относящиеся к девятнадцатому веку и принадлежащие английским и американским путешественникам, побывавшим в Италии.

— Звучит интригующе.

— В самом деле? Вот это здорово. Докторские диссертации и должны иметь такие названия, чтобы они сразу обращали на себя внимание слушателей. Ведь любая диссертация предполагает новые исследования, новый взгляд на обычные вещи новую интерпретацию каких-либо событий. А теперь я задам вам вопрос: можно ли найти какую-нибудь новую неисследованную область в истории английской литературы девятнадцатого века? Не сомневаюсь, что уже проделан сравнительный анализ соотношения гласных и согласных в работах Джейн Остин. Если бы можно было собрать воедино все неопубликованные работы по этой теме, любой ученый набросился бы на них подобно тому, как голодный пес набрасывается на голую кость, со слезами счастья на глазах. В этой связи у меня и появилась некая изумительная идея. Я решил... Вам действительно интересно меня слушать?

— Мне не приходится рассчитывать на то, чтобы услышать что-нибудь более интересное в ближайшее время.

— Если вы полагаете, что ваш несколько вялый ответ удержит меня от обстоятельного рассказа, то вы судя по всему, плохо знаете настоящих исследователей. Я решил, что мне самому необходимо найти неопубликованные материалы. Как вы, вероятно, знаете, а если не знаете, то я сейчас просвещу вас, Италия была своего рода Меккой для американских и английских писателей девятнадцатого века. Если у вас имеется хоть маломальское представление о культурном наследии того времени, то вы сами можете в этом убедиться. Генри Джеймс, Фенимор Купер, Браунинг...

Не знаю, как долго бы он еще продолжал в том же духе, если бы я не решилась прервать его.

— Я имею представление об этих писателях. Насколько я поняла, вы собираетесь писать диссертацию о Браунингах.

— Не следует издеваться надо мной, мадам. — Его огромный рот скривился в гримасе преувеличенной скорби. — О, конечно же, я мечтаю отыскать кипу неизвестных писем или дневников с описанием путешествия Роберта или Элизабет — ведь они прожили в Каса Гвиди во Флоренции в общей сложности пятнадцать лет. Но Браунингов препарировали бесчисленное множество раз. Человек, следы которого я сейчас ищу, это Маргарет Фуллер.

— Простите, кто?

— Вы никогда даже не слышали о Маргарет Фуллер? О, эти издержки нашей системы образования! Она была одной из первых иностранных женщин-корреспондентов в то самое время, когда предполагалось, что умственные способности прекрасного пола не идут ни в какое сравнение с мужскими. Гораций Грилей нанял ее с тем, чтобы она писала статьи для «Нью-Йорк трибьюн». Фуллер находилась в Италии, когда там разгорелась война за независимость: она была до беспамятства влюблена в знатного итальянца по имени Маркус Оссоли, у нее был ребенок от него. В отличие от большинства аристократов маркиз примкнул к освободительному движению, и Маргарет разделила его судьбу. Во время осады Рима он сражался на стенах города, в то время как она работала в госпитале и продолжала посылать свои репортажи Грилею, получая по десять долларов за строку. Он повысил ей плату с восьми долларов до десяти, после того как она пригрозила отказаться от сотрудничества с ним. Кроме всего прочего, я должен заметить, что она еще и боролась за равноправие женщин. Хотя, вероятно, вам все это может быть совершенно неинтересно.

— Почему вы так решили? — возмущенно запротестовала я.

Он выглядел несколько смущенным.

— Полагаю, всего лишь невежественный мужской шовинизм. Мы подсознательно верим в то, что молодая красивая женщина...

— Получает удовольствие от того, что просто выглядит как симпатичная дурочка? Кроме всего прочего, я совсем не красавица.

Он поправил очки и начал внимательно рассматривать меня.

— Нет, вы не красавица. Ваша нижняя губа чуть-чуть полновата, нос чересчур длинный, а подбородок слишком заострен, к тому же вы слишком выдвигаете его вперед...

— Это случается только тогда, когда я раздражена чем-то.

Дэвид ухмыльнулся.

— Между прочим, у вас немного оцарапан подбородок. Даже не могу объяснить, почему при встрече с вами создается впечатление, что вы красивы. Это весьма занимательно. Очень интересная проблема. Может быть, это из-за гармоничного сочетания изумительного цвета волос и карих глаз прелестного коричневого оттенка, ближе к лисьему меху. "Ее локоны были желтыми, словно золото. Ее кожа была белой, как... "

— Белая, как?..

— Я немного ошибся в выборе стихотворения, — проговорил Дэвид, чем-то не на шутку взволнованный. — Мне кажется, вы побледнели, плохо себя чувствуете?

— Давайте-ка лучше вернемся к Маргарет Фуллер.

— О, конечно. Что это я? Великолепная идея. Итак...

— Мне интересно узнать о ней побольше, — мягко напомнила я о теме нашего разговора.

— Если хотите, я пришлю вам копию своей книги.

— Полагаю, что к тому моменту, когда вы завершите свой труд, я уже буду совсем старенькой и вряд ли смогу читать самостоятельно. Мне кажется, для того чтобы разобраться во всем этом хаосе, вам потребуется не один десяток лет. Да, кстати, а с чего вы вдруг решили, что сможете отыскать какие-то материалы о Маргарет именно здесь, или вы просто таким образом развлекаетесь на досуге?

— Причина не слишком резонная, но все-таки это что-то. Граф Морандини, как и любовник Маргарет, в те дни был на стороне Маззини и Гарибальди. После падения Рима Маргарет и маркиз Оссоли перебрались во Флоренцию и обвенчались наконец в небольшой деревенской церквушке где-то в Тоскане. Весьма вероятно, что Морандини был знаком с ними, поскольку они принадлежали к одному кругу и были политическими союзниками, я допускаю также, что он мог оставить о них какие-то заметки в своих дневниках или письмах. Никто не знает конкретного места и точной даты их бракосочетания. Вы только представьте себе, какая будет сенсация, если мне удастся разыскать письменное свидетельство об этом событии! Я надеюсь даже на то, что Морандини мог быть шафером на свадьбе или одним из свидетелей.

— Мне почему-то все это представляется поиском иголки в стогу сена. Ведь вам придется перерыть каждую коробку, каждую корзинку, все, что только окажется на этой вилле, чтобы найти необходимые вам свидетельства.

— Да уж, тут вы совершенно правы. — Похоже, что подобная перспектива не обескураживала оптимистично настроенного Дэвида. Он был полон веры в себя и энергии продолжать поиски.

— Может быть, вам есть смысл покопаться в литературе, а не в этом хламе? — рискнула предположить я.

— Должен вам заметить, что здесь попадаются достаточно интересные вещи. — Дэвид перевел разговор на другое. — Помните тот роман Диккенса, где мусорщик совершенно случайно становится миллионером?

— Никогда не читала.

— Похоже, ваше образование имеет ряд существенных пробелов, это весьма прискорбно. Не узнать Браунинга — это просто позор для цивилизованного человека. — Затем он продолжил со все возрастающим энтузиазмом: — В этом месте находятся просто тонны макулатуры самой непредсказуемой ценности! Это занятие похоже на поиск зарытого клада, только с меньшими физическими усилиями. Никогда не знаешь, на что наткнешься в следующий раз. Я нашел ацтекскую маску во дворце около Рима, — один из предков владельца привез ее в качестве сувенира из путешествия по Мексике. Здесь я работаю всего лишь несколько недель, а мне уже удалось обнаружить изумительную коллекцию, привезенную одним из Морандини из Египта в 1880 году. Большинство из этих предметов несомненная подделка, но попадаются настоящие шедевры. Я не удивлюсь, если в одном из ящиков в дальнем углу комнаты мне попадется мумия египетского фараона.

Трепетный восторг в его голосе рассмешил меня.

— Боюсь, вы никогда не сможете закончить диссертацию. Вам слишком нравится сам процесс поиска.

— Когда-нибудь я устану от этого, — спокойно ответил мне Дэвид. — Кстати, раз уж мы заговорили об этом, вы можете предложить лучший способ времяпрепровождения?

— Откровенно говоря, да.

— Отпуск в Европе с наименьшими материальными затратами. Комната и пансион. У меня сложились неплохие отношения с Розой. Дважды в день я спускаюсь на кухню, бледный и измученный, и она снабжает меня едой.

— Однако как это вам удается убедить людей позволить вам копаться в их «богатствах»? Вы можете доказать ослу, что его левое копыто ценно для науки, но я не верю, что Франческу хоть немного заинтересовала жизнь Маргарет Фуллер — такой независимой, свободолюбивой женщины.

— Да уж, в этом вы несомненно правы. Ну что ж, если уж быть до конца откровенным... — Дэвид снял с переносицы очки, надо отдать должное, что даже без них он выглядел достаточно внушительно. — Даже не знаю, почему мне хочется рассказать вам об этом. Должно быть, из-за доброго и простодушного выражения вашего симпатичного личика. Вы ведь не выдадите меня, правда?

— Все будет зависеть от того, насколько страшен тот секрет, которым вы собираетесь поделиться со мной.

— Дело в том, что вы уже знаете мой страшный секрет. Его не знает графиня. Она считает, что я разыскиваю бесценные произведения искусства, которые можно было бы выгодно продать, как ту ацтекскую маску, о которой я уже говорил вам. Еще лучше, если мне удастся обнаружить забытого Беллини или неизвестного Боттичелли или Челлини, которых невежественный владелец мог засунуть в один из этих нескончаемых ящиков вместе с какими-нибудь дешевыми сосудами из прессованного стекла, купленными где-нибудь в Манчестере. Как вы уже, наверное, успели заметить, дом и земли, прилегающие к вилле находятся в плачевном состоянии, то же касается и прислуги: у графини явно не хватает средств содержать свои владения в надлежащем порядке. К сожалению, сейчас с подобной проблемой часто сталкиваются наследники когда-то богатейших владений старинных родов, исключая, наверное, лишь те семьи, которые вовремя вложили свои капиталы в тяжелую промышленность, машиностроение и производство одежды. Большинству же приходится закладывать картины и античные статуи. До того как я начал свои изыскания, многие даже и не представляли себе ценности того, что хранится у них на чердаках и в подвалах. Тот парень, чей предок привез ацтекскую маску из своего путешествия, оказался хорошим знакомым графини. Один из крупнейших американских музеев предложил ему за нее такую сумму, которая безоговорочно устроила его аристократическую душу и позволила залатать несколько весьма солидных финансовых брешей в его бюджете. Этот самый знакомый нашей хозяйки счел, что я смогу найти нечто столь же ценное и на вилле Морандини.

— Ну и как?

— Пока, к сожалению, ничего стоящего. Но ведь я не так давно начал, кто знает, что ждет меня впереди. — Его глаза непроизвольно обратились к горам ящиков, сундуков, коробочек и прочей тары, до которой еще не успели добраться его руки.

Я встала.

— Мне кажется, вы с нетерпением ждете, когда сможете вновь приступить к поискам. Не смею больше отвлекать вас от работы.

— Только не этой дорогой! — Он протянул руку, чтобы удержать меня, так как я уже было направилась в сторону той узкой щели между ящиками, через которую он меня выдернул на расчищенное им небольшое пространство. — Удивляюсь, как это вам удалось добраться до меня через все эти завалы и нагромождения без особых потерь. Я покажу вам тот путь, которым обычно пользуюсь.

— Мне совсем не хочется отрывать вас от любимого занятия, вы уже и так потратили на меня много драгоценного времени.

— В любом случае, обычно утром я делаю небольшой перерыв, так что будем считать, что на этот раз я провел его вместе с вами. — Он потянулся на своих длинных ногах и немного размялся. — Быстрая пробежка вокруг сада, после чего меня всегда зовет повариха. Ну что ж, пойдемте.