И скоро день

Немного успокоившись, я направилась в сторожку на поиски ключа. Он, к моему величайшему облегчению, висел на гвозде за входной дверью. Этот ключ имел в длину не менее восьми дюймов, мне пришлось поворачивать его обеими руками. Открыв ворота, я повесила ключ на место. После этого я выехала за пределы виллы и снова вышла из машины, намереваясь хотя бы закрыть за собой ворота, так как запереть замок у меня явно не получится. Я никак не могла взять в толк, к чему такие предосторожности в этих пустынных местах? Огромные ворота, злющая собака-убийца, грубияны слуги, сами напоминающие цепных псов, верно охраняющих свою хозяйку от постороннего вмешательства...

Зеленые тени на дороге, похожие на туннель, напомнили мне, что я могу ошибаться в своих предположениях. Ведь вилла и в самом деле изолирована от окружающего мира. Насколько мне известно, уединенные поместья часто становятся объектами грабежей. Вероятно, всему имеется совершенно разумное и оправданное объяснение.

Выезжая из зеленого туннеля, я несколько воспряла духом и взяла себя в руки. Под лучами ласкового весеннего солнца моим глазам открылся прелестнейший пейзаж, напоминающий открытки и фотографии, которые были мне знакомы по путеводителям. Свежая изумрудная зелень покрывала сплошным ковром горы, темные, серовато-зеленые шапки кипарисов казались слишком правильными и симметричными, чтобы быть натуральными. Я остановилась в деревушке и купила себе восхитительную на вкус пиццу. Женщина, которая обслужила меня, покачивала младенца, спящего в люльке. За столиками кафе сидели улыбающиеся люди, они дружелюбно кивали в ответ на мои расспросы и всячески выражали мне свою симпатию.

Каким чудесным могло бы быть мое путешествие, если бы я не создала себе столько проблем. Возможно, я еще вернусь сюда. Мне бы очень хотелось повидать Пита, но Франческа никогда не простит мне мою ложь, если узнает правду.

Я постаралась выкинуть из головы свои горести. В конце концов, надо хоть немного расслабиться. Сейчас я обычный турист, я буду глазеть на местные достопримечательности и покупать дешевые сувениры. Другой случай может и не представиться. Мне осталось всего пять или шесть дней.

Я совершенно забыла об одной незначительной детали, о которой мне напомнил служащий «Американ Экспресс», когда я обратилась к нему за помощью. Да, безусловно, я смогу улететь из Рима в пятницу, как мне того хочется, если доплачу еще сто долларов. У меня билет туристического класса, а это означает, что я могу забронировать себе место лишь в строго определенные дни недели. Если же я хочу сэкономить изрядную сумму, то придется оформить билет на понедельник.

Роскошь, которой окружила меня графиня, нисколько не притупила привычной бережливости. В конце концов, что мне стоит задержаться в Италии на пару дней? Я купила билет на поезд до Рима на воскресный вечер, другой — на самолет от Рима до Нью-Йорка — на понедельник. Из Нью-Йорка было множество рейсов до Бостона, эта часть пути не вызывала у меня опасений, там мне даже не требовалась предварительная регистрация. Я частично осуществила свой план и решила заняться тем, ради чего приехала сегодня в город. Мне надо пройтись по магазинам, чтобы сделать кое-какие покупки.

Большинство из магазинов оказались закрыты на обед. Тем не менее, мне попались открытые лавчонки на Пьяцца Сан-Лоренцо, они ориентировались на туристов и явно процветали, торгуя местными сувенирами. Там я и купила подарки для всей семьи: сумочку из натуральной кожи для мамы, шелковую рубашку для отца, он наверняка так ни разу и не наденет ее, но будет страшно доволен, что подобный предмет имеется у него в гардеробе, игрушки для детей, сувениры для братьев и невестки, а также платье для себя. Мне очень хотелось произвести впечатление на Себастьяно во время нашей с ним встречи во вторник. Платье было из шелка, нежнейшего персикового цвета с жакетом, отделанным тесьмой. Это мой сувенир из Флоренции.

Оказавшись в знакомых местах, я решила отдохнуть и выпить кофе неподалеку от отеля «Гранд Алберго». Не успела я удобно расположиться за столиком, как рядом возник Анджело. Я пригласила его составить мне компанию. Он с сомнением огляделся.

— Я вас приглашаю, Анджело, за мой счет. Сегодня я шикую, — решительно пресекла я его колебания.

— Синьорина?

— Это всего лишь фразеологический оборот, Анджело.

— А-а. — Он внимательно осмотрелся по сторонам налево, потом направо, даже заглянул мне за спину и лишь после этого сказал: — Сегодня с вами нет вашего приятеля.

— Нет.

— Он еще придет? Мой брат...

— Я уверена, у вас просто замечательный брат, — быстро прервала его я. — Но, похоже, мне так никогда и не удастся встретиться с ним. Скоро я уеду домой.

— Он симпатичнее вашего приятеля, — обиженно заметил Анджело. — Ваш друг — приятный парень, но мой брат гораздо красивее его. Вы собираетесь домой?

— Мне тоже необходимо зарабатывать себе на жизнь, Анджело.

— О да, конечно. У вас есть для меня еще какие-нибудь особые поручения, синьорина?

Я уже совсем было собралась сказать Анджело, что напрасно он принимает меня за секретного агента, как вдруг я решила не разочаровывать его. Пусть радуется, если эта игра доставляет ему удовольствие, пусть фантазирует себе все, что захочется, стоит ли лишать его подобного наслаждения?

— Нет, пока мне не требуется ваша помощь, но я высоко ценю вашу готовность быть мне полезным.

— Всегда к вашим услугам, синьорина. Все, что угодно: секретное послание, комната, если вы вдруг захотите уединиться, и никто не будет знать, где вы находитесь, уж это я вам гарантирую...

— Не исключено, что я обращусь к вам, — таинственно пообещала я.

Он опустошил две огромные чашки с поразительной скоростью, хотя кофе был обжигающий, а затем признался, что должен побыстрее вернуться на рабочее место.

— В любое время, синьорина, помните, я всегда в вашем распоряжении. Вы можете положиться на меня.

Как все-таки прекрасно, что у меня здесь появился друг, хотя он глубоко заблуждается на мой счет, как, впрочем, и все, с кем я здесь сталкивалась в последнее время. Анджело принимает меня за шпионку, Франческа уверена в том, что я беременна и ношу ее внука, Дэвид и Себастьяно... Вот о них я не могла сказать ничего определенного. Неизвестно, как изменится их отношение ко мне, если они вдруг узнают то, что мне приходится скрывать от всех. Какое счастье, что есть еще Пит. Уж ему-то я наверняка нравлюсь.

Даже эта мысль, однако, не смогла подбодрить меня. Я отнесла свои покупки в машину, которую оставила на стоянке. Возвращаться на виллу было еще рано, я предупредила Эмилию, что не буду обедать дома. Магазины гостеприимно распахнули свои двери перед покупателями и любопытными. А ведь мне надо еще купить подарок для графини, и, кроме того, я собиралась поискать для себя какое-нибудь подходящее чтиво. Может быть, мне удастся найти какую-нибудь интересную книгу и для Пита.

Найти букинистические развалы не составило никакого труда, но мне очень хотелось попасть в дорогой книжный магазин, торгующий литературой на иностранных языках, чтобы поискать там детские книги на английском. Я не представляла себе, что может понравиться Питу, поэтому решила не экспериментировать с классикой, а потому выбрала книгу о кошках с потрясающими цветными фотографиями, которых было едва ли не больше, чем текста, и, напоследок, настоящий бестселлер: «Знаменитые полузащитники Американской Национальной Футбольной Лиги». Я была абсолютно уверена в том, что он прочитает ее от корки до корки, как бы ни был сложен текст.

Спустя какое-то время я вдруг испугалась, что заблудилась в паутине узких улочек в районе собора Санта Мария дель Фьоре. Я нисколько не преувеличиваю, так как расстояние между домами на противоположных сторонах было таким, что, расставив руки, можно было упереться в их стены. И вот именно в этом хитросплетении я впервые почувствовала, что нахожусь в средневековом городе. Дома были выложены мозаичными панно, иногда, заглянув за не слишком высокие ограды, можно было заметить цветы и фонтаны во внутренних двориках. Но современность все же наложила на город свой отпечаток: из открытых окон до меня доносились мелодии рок-н-ролла, радио были включены достаточно громко, чтобы иллюзия средневекового города испарилась так же быстро, как и возникла.

Я брела в полном одиночестве по этим узким переулкам, иногда вжимаясь в стены, когда мимо меня проносились мотоциклисты, пока на глаза не попалась витрина магазинчика, освещенная лучами заходящего солнца, которое пробивалось сюда сквозь плотный строй высоких домов. Когда я подошла к витрине, чтобы рассмотреть товары, меня сразу же привлек небольшой лоскут с вышивкой, похожий на фрагмент огромного живописного полотна. На шелке оттенка слоновой кости были раскиданы серебристо-зеленые листья и нежно-розовые соцветия, выполненные так искусно, что можно было заметить даже тональные переходы, словно здесь потрудился талантливый художник. Повинуясь внезапному порыву, я толкнула дверь и вошла в небольшой магазин.

— Это настоящая лионская вышивка по шелку, синьорина, ей уже более двухсот лет. Вещь очень ценная и редкая.

— Но это всего лишь лоскуток, — попробовала протестовать я. — Он настолько мал, что его едва ли хватит даже для вечерней сумочки...

Продавщица была шокирована моим невежеством.

— Но ведь никто не использует исторические ценности в практических целях, синьорина! Их хранят, ими любуются и гордятся. И это вовсе не лоскуток, это законченное произведение искусства!

В итоге я приобрела его за цену, более чем в половину меньше той суммы, с которой начала продавщица, и то только потому, что мне не очень-то и нужен был этот кусочек ткани, а опытная продавщица сумела это понять. Я уже выходила из магазина, когда она наконец предложила мне цену, показавшуюся мне вполне умеренной, но расплачиваясь, я уже сожалела о покупке. Если бы не лекции Дэвида и не попытки Франчески научить меня вышивать, я, наверное, никогда бы не обратила внимания на этот лоскут, стоимость которого нарушила мой режим строгой экономии. А ведь еще неизвестно, как отреагирует на подарок Франческа, вдруг она сочтет его неуместным или недостойным ее?

* * *

Было уже темно, когда я вернулась на виллу. Въезжая в гараж, я заметила, что окно в комнате Дэвида освещено. Это удивило меня: ведь мне почему-то казалось, что уж субботний вечер он наверняка проводит в городе. Не успела я вынуть из машины покупки, как до меня донесся скрип открывающейся двери и звуки шагов на лестнице.

— Привет, — осторожно произнес он.

— Добрый вечер.

— Вы все еще сердитесь на меня?

— Нет, конечно. Просто у меня было отвратительное настроение. Простите меня.

— Все в порядке. Вы, похоже, основательно прошлись по магазинам? Я помогу донести все ваши трофеи.

— Надо было бы купить сумку для этого барахла. Здесь почему-то не принято... — В этот момент свертки у меня в руках начали расползаться и градом посыпались на землю. Дэвид бросился их подбирать. Фары еще были включены, и он уже сидел на земле, тщательно изучая упавшие книги. Одна из обложек была просто ужасна, на ней красовалось лицо с высунутым языком и закатившимися глазами.

— Так, так, так... — протянул Дэвид. — Ваши литературные пристрастия оставляют желать лучшего...

— У вас не спросила.

Когда мы направились к кухонному входу, он сменил тему.

— Пит искал вас.

— Я же не обещала увидеться с ним сегодня.

— Почему вы так враждебны? Я знаю, что вы ничего ему не обещали. Мальчику просто было скучно, вот и все. Он казался таким одиноким.

— Очень мило, что вы сообщили мне об этом.

Дэвид открыл последнюю калитку, и мы вошли в кухонный садик.

— Завтра во Фьезоле приезжает цирк с аттракционами. Мы могли бы свозить туда Пита.

— Я просто не могу устоять против такого заманчивого предложения.

— Вы действительно не сердитесь на меня? — переспросил Дэвид.

— Черт возьми... — Когда я резко повернулась к нему, он выглядел так, словно приготовился к обороне. Я рассмеялась, видя его растерянность. — Простите меня. Всему виной лишь мое отвратительное настроение. Я с удовольствием поеду с вами, уверена, что и Пит примет это предложение с восторгом. Но прежде следует непременно обсудить этот вопрос с Франческой во избежание недоразумений.

Я еще раз поблагодарила Дэвида.

— Прошу, синьора, — шутливо отозвался он и распахнул передо мной дверь на кухню.

Все кругом было погружено во тьму, единственный источник света — черно-белый телевизор — приютился на самом краю длинного рабочего стола. Его неровный и мерцающий свет отбрасывал на все предметы какие-то причудливые тени. За столом сидела Роза, перед ней стояла бутылка и стаканы. Она радостно приветствовала нас по-итальянски, затем, заметив меня, резко вскочила на ноги. Дэвид тем временем подошел к выключателю.

— Значит, вечера вы коротаете вместе с Розой, — удивилась я. — Скажите ей, чтобы она села. Давайте сюда книги, Франческа может проснуться, когда вы будете подниматься по лестнице в мою комнату.

Он покорно передал мне книги.

— Не волнуйтесь. Я знаю свое место в этом доме. Так не хотите составить нам компанию в этот прекрасный вечер? Если вы не знаете, что такое «Даллас» по-итальянски, вы вообще ничего не знаете о жизни.

— Низменные вкусы у всех проявляются по-разному. Я предпочитаю углубиться в детектив, сопровождая его шоколадом. Можете предложить мне что-нибудь в этом роде?

Он отрицательно покачал головой. А я передала один из свертков Розе, которая уже уселась на свое место и внимательно посматривала в мою сторону. Она отломила кусочек пирожного и благоговейно отправила его в рот. Я не могла устоять и выложила остальные сладости на блюдо, стоящее рядом с бутылкой.

— Вижу, вы истинный поклонник шоколада, Роза.

Дэвид перевел, а добродушная физиономия Розы расплылась в широчайшей улыбке. Она оживленно закивала и рассыпалась в благодарностях.

Я дружески похлопала ее по плечу.

— Я рада, что вам понравилось. Приятного аппетита, Роза. Спокойной ночи, Дэвид. И спасибо за помощь.

Я еще не закрыла за собой дверь, как они дружно принялись за пирожные, запивая их содержимым бутылки. Экран телевизора мерцал и поблескивал в темноте, но это не беспокоило их: Роза беззаботно смеялась и подталкивала плечом Дэвида. Мне безумно не хотелось уходить отсюда. Они на самом деле были счастливы сейчас.

Дом казался вымершим. Я вдруг заметила фартук Эмилии, мелькнувший и пропавший за углом.

Чтобы открыть дверь, мне пришлось перехватить свои свертки несколько иначе. Книги, естественно, тут же начали рассыпаться, и я стремительно бросилась к кровати, чтобы упавшие книги не наделали слишком много шума. Туда же я свалила и остальные покупки. Но тут я резко отскочила от постели. Мои пальцы коснулись чего-то мокрого и скользкого.

Рядом, на тумбочке, стояла лампа, но я не могла заставить себя подойти ближе к кровати. А ведь я всего лишь в шутку предположила, что Эмилия может подбросить мне в постель змею! Судорожно нащупав выключатель на стене, я нажала его.

Это была не змея. Это были жалкие останки цветов, подаренных мне Себастьяно, сломанные и растерзанные, капельки влаги стекали по стеблям, как кровь, сочащаяся из ран.

7

Моя ярость излилась целым потоком брани: я проклинала все на свете, используя такие обороты, которые мой папа никогда не одобрил бы. «Даже такой взрослой девушке я не позволю так ругаться в моем присутствии. Ты должна вести себя как леди, а то, что я слышу, никак не может звучать из уст настоящей леди». Франческа неодобрительно отнеслась к моему свиданию с Себастьяно, но я даже не могла предположить, что она способна на столь вульгарное изъявление чувств. Это даже не вульгарно, это неприлично. Цветы были так нежны и прелестны. Чьи-то беспощадные и жестокие руки не только смяли их, но и сломали. Это могла сделать только Эмилия. Один вопрос для меня оставался открытым: совершилось ли варварство по подсказке Франчески? Как там у Генриха II и Томаса Бекета: «Кто избавит меня от этого беспокойного священника?»

Мне так и не удалось полностью привести постель в порядок: содержимое вазы было вывалено прямо на самую середину роскошного покрывала. Я несколько раз тщательно отряхнула ткань, но отвратительное пятно все равно осталось, как и неприятный осадок в душе.

Сегодня был бурный день, который завершился вспышкой гнева, а вчера я легла спать очень поздно из-за происшествия с Себастьяно, поэтому у меня не осталось сил даже на то, чтобы раздеться. Я плюхнулась на неразобранную постель прямо в одежде и устроилась между книгами, свертками и любимыми шоколадными конфетами. К счастью, рядом с кроватью стоял графин с водой, так что я могла смело приняться за свое лакомство, которое всегда вызывало у меня нестерпимую жажду. Я решила попробовать хотя бы по одной конфете каждого вида. Вода почему-то не внушала мне доверия: она казалась несвежей, кроме того, в ней был осадок какого-то неизвестного происхождения. Недолго думая, я выплеснула содержимое графина в раковину и наполнила его свежей водой из-под крана.

Что же мне теперь почитать перед сном: неторопливый английский детектив в лучших традициях жанра или ту книгу, где на обложке изображена оторванная голова? Я перебирала груду книг, когда мне попалось совершенно неожиданное издание, которого я явно не покупала. Я пробежала глазами заглавие, и мне сразу стало ясно, каким образом эта вещь попала ко мне. Это был сборник стихотворений Роберта Браунинга. Видимо, Дэвид, спускаясь навстречу мне, захватил его для меня, а когда увидел мои рассыпанные книги, просто незаметно подложил свою. Какой же все-таки странный этот Дэвид.

Я отбросила Браунинга и принялась упорно разыскивать детектив. Книга с отделенной от тела головой напоминала мне мои погибшие цветы, но и детективная история оказалась скучной. Меня спасало только то, что я не переставала поглощать шоколадные конфеты с самыми разнообразными начинками. В конце концов, я поняла, что мне совершенно безразлично, кто убил лорда Биллингсгейта.

Единственное произведение Браунинга, которое я помнила, — это «Моя последняя герцогиня». Оно было обязательным для чтения в старших классах школы. Как же я ненавидела эту вещь! Тогда я даже не понимала, почему ненавижу, для этого нужно обладать некоторым жизненным опытом. Листая страницы, я обнаружила несколько знакомых строчек, я даже не подозревала, что они принадлежат Браунингу. «Пока Господь следит за нами с небес, на земле все будет в порядке». Интересно, каким это образом вы пришли к подобному выводу, мистер Роберт Браунинг? Несколько позже на глаза мне попалась фраза, которую я впервые услышана от Дэвида, в день нашего знакомства, это было настолько приятно, что я не могла удержаться от смеха. Я вспомнила, как Дэвид говорил о том, что семейство Браунингов жило во Флоренции. Надо было попросить его показать мне их дом, если, конечно, он сохранился. Меня никогда не привлекали произведения Роберта, я всегда была в восторге от Элизабет, особенно от ее нежных романтических сонетов. Должно быть, Роберт обладал какими-то особыми достоинствами, если мог вдохновить женщину на создание строк, которые завораживают миллионы читателей.

Немного поразмыслив, я решила, что он был неплохим поэтом. Я прочитала «Андреа дель Сарто» и «Фра Филлиппо Липпи», потому что знала этих великих флорентийских художников. Обе поэмы были очень длинными, и я перескакивала со страницы на страницу, пропуская целые строфы. Несколько строчек показались мне просто замечательными. Особенно поразил мое воображение конец «Фра Филиппо Липпи», где старый мошенник, возвращающийся в свой монастырь после разудалой попойки в городе, остановлен ночным дозором. Он говорит:

"Нет, светить не надо.

Не бойтесь за меня, нет ни души

На улицах, дорога мне знакома.

И скоро день, чтоб черт его побрал".

Мне бы тоже очень хотелось верить в то, что я знаю дорогу, по которой иду. Пока я делаю первые шаги на этом пути, но конец дороги скрыт от меня во мраке, и нет даже надежды когда-нибудь увидеть утро занимающегося дня.

* * *

В глухом оцепенении ночи меня разбудили какие-то непонятные звуки. Слабый свет звезд едва пробивался через стекло. Источник этих звуков находился где-то в моей комнате.

Я уселась на кровати и потянулась к лампе. На полу рядом с входной дверью скорчился Пит. Обеими руками он с такой силой вцепился в стоящее поблизости кресло, что побелели костяшки его судорожно сжатых пальцев. Пижама не скрывала напряженного тела, на котором была видна каждая косточка: кожа казалась влажной, как будто он попал под душ. Внезапная вспышка света изменила цвет его глаз: из серебристо-серых они стали черными.

Из нервно стиснутых зубов вырвалось только одно слово.

— Помогите...

Я сорвалась с постели и бросилась к Питу. У мальчика были такие тонкие косточки, что он напоминал слабую и беспомощную птичку, кроме того, все его маленькое тело сотрясалось от пробегавших по нему судорог.

— Пит! Господи, что с тобой? Что случилось, мой мальчик?

— Не дай им...

Его зубы выбивали такую дробь, что он едва мог говорить. Ему даже не удалось закончить фразу, слова просто застревали в горле. Ничего не соображая от ужаса, он вцепился в меня тоненькими пальчиками, как недавно его котенок своими остренькими коготками.

— Не бойся. Я никому не позволю причинить тебе вреда. Все в порядке, успокойся...

Я говорила эти ничего не значащие слова тихо и уверенно, подталкивая Пита к кровати. К счастью, я крепко держала его, когда с ним начался приступ. Каждый мускул его тщедушного тельца неожиданно сжался в спазме, став твердым, как дерево. Руки, до этого цеплявшиеся за меня, теперь молотили по мне без остановки. Его кулак со всей силой опустился на мою голову.

Мы оба упали на кровать, причем я оказалась сверху. Я крепко прижимала его руки к кровати, тем не менее он продолжал сражаться с недетской силой, проявляя при этом недюжинную ловкость и изобретательность. Я была фунтов на пятьдесят тяжелее, но мне едва удавалось удерживать его. В этот момент я думала только о том, как не дать мальчику поранить себя или меня. У меня не выходило из головы странное выражение его глаз — в них, суженных яростью, бился смертельный страх и немая мольба, которую он не мог высказать вслух.

Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Глаза Пита закрылись. Сначала мне показалось, что он потерял сознание. Я уже было совсем собралась освободить его хрупкое тело от своего веса, как вдруг заметила, что темные длинные ресницы слабо затрепетали.

— Они уже ушли? Они ушли? — едва слышно прошептал он, не открывая глаз.

— Здесь никого нет, кроме меня, — с трудом отозвалась я, стараясь придать своему дрожащему голосу хоть немного твердости.

— Синьора?

— Да. Все в порядке. Не волнуйся.

Его ресницы были по-прежнему крепко сжаты, а в уголках глаз еще не успели просохнуть слезы. Я постаралась изменить положение, чтобы обнять его и покрепче прижать к себе.

— Все в порядке. Теперь все будет хорошо. Не надо бояться — повторяла я ему.

Все как раз было совсем не в порядке. Он не мог даже посмотреть на меня. Только однажды он рискнул бросить на меня быстрый взгляд, а затем забился в дальний угол кровати и уселся там, обхватив руками колени и спрятав глаза. Когда я пододвинулась поближе и нежно дотронулась до него, он издал тонкий писк, как это делает затравленный кролик. Его состояние было ужасно.

Пока тянулась эта бесконечная ночь, я несколько раз поглядывала на часы. Мне казалось, что стрелки не двигаются. За окном была по-прежнему непроглядная темень, когда он наконец отважился открыть глаза. Я сидела рядом с ним, готовая в любой момент схватить его и держать изо всех сил, если приступ повторится, однако он не повторился. Его грудь приподнялась, мальчик вдохнул побольше воздуха и обратился ко мне.

— Синьора.

— Я здесь, милый.

Его рука медленно и как-то болезненно вяло поднялась. Я взяла его за руку, но ему было нужно другое. Его пальчики поспешили освободиться от моего пожатия и нерешительно потянулись в направлении моего лица. Они тщательно ощупали его, как это обычно делают слепые, но он-то мог видеть! Его взгляд был вполне осмысленным.

— Это ты, — облегченно произнес он. — Я очень устал, синьора, мне так хочется спать.

— Мне тоже. Давай залезай под одеяло. Ты можешь остаться здесь этой ночью.

Пит с усилием потер глаза.

— Нет, я не могу. Я должен быть у себя, в своей кровати. Кроме того, мне надо найти Джо.

Мое сердце сжалось. А вдруг Франческа права? Что, если он с такой же силой бил котенка, как только что меня...

— Хорошо, — согласилась я. — Будет лучше, если я отнесу тебя в твою комнату.

Я не смогла осуществить то, о чем говорила, Пит был слишком тяжел для меня, а лестница была слишком крутой, и ступенек на ней вдруг стало больше, чем мне это казалось раньше. Мы поднимались по этой чертовой лестнице, обхватив друг друга и поддерживая. Его дверь была закрыта, но не заперта. Котенка нигде не было видно.

Осмотрев всю комнату, Пит направился прямо к платяному шкафу и распахнул дверцы. Оттуда раздался приветственный кошачий крик, и я увидела Джо. Как настоящий философ, Джой решил воспользоваться временем своего заточения с наибольшей пользой для себя: он крепко спал, удобно устроившись внутри гардероба, нисколько не задумываясь о том, что творилось за пределами его временного пристанища. Пит без сил опустился на пол.

— Он в безопасности, — едва слышно пробормотал мальчик. — Слава Богу, с Джо все в порядке. Они не стали...

Пит заснул там, где сидел, даже не договорив последней фразы. Я с трудом приподняла его и уложила в постель. Проснувшийся Джо, недолго думая, с деловитым видом направился к своей коробке, которая заменяла ему ночную вазу. Я тем временем принялась разыскивать в шкафу чистую пижаму, чтобы переодеть Пита. Меняя ему одежду, я успела заметить, что его мускулы расслаблены, как это и положено у спящих детишек. Ресницы лежали спокойно. Мне пришлось приподнять его руку, чтобы надеть на него пижамную курточку. Глаза Пита немного приоткрылись, на губах появилась слабая улыбка.

— Я дошел до тебя. Я сделал это. К тебе...

Остаток ночи я провела на коврике возле кровати мальчика. Джо с удовольствием составил мне компанию, однако этот маленький разбойник, неплохо выспавшись в шкафу, разгуливал по мне и теребил пряди волос. Едва за окнами забрезжил рассвет, я поспешила подняться, так и не сомкнув глаз. Пит спал глубоким и спокойным сном, котенок заполз к нему в постель и пригрелся там, успокоившись только под утро. Выглянув в окно, я заметила, что кипарисы уже начали отбрасывать тени в сером мареве рассвета. "Это всего лишь серенькое начало... "

Но только не здесь. Не в этой комнате.

* * *

Я даже не надеялась, что мне удастся заснуть после всего пережитого этой ночью, но, как ни странно, я провалилась в сон, едва голова коснулась подушки. Судя по тому, где находились солнечные зайчики, когда я наконец проснулась, было уже очень поздно. В памяти моментально возникли ужасы прошедшей ночи. Я поспешила выбраться из постели, но сделала это так стремительно, что закружилась голова, и мне пришлось снова присесть.

Я подошла к двери, осторожно открыла ее и выглянула в коридор. В доме было так тихо, что звенело в ушах, однако где-то неподалеку должна была скрываться Эмилия, чтобы заметить первые признаки жизни, подаваемые мной после пробуждения. Она, кстати, и не замедлила появиться в поле моего зрения.

— Вы уже проснулись, синьора? Вы, наверное, хотите позавтракать?

— Да, пожалуйста. А где... где все?

— В церкви, синьора.

Выражение ее лица и тон свидетельствовали о том, что я тоже должна быть в это время в церкви. Мне, честно говоря, было абсолютно наплевать, что она осуждает меня за отсутствие религиозного рвения.

— А Пит, граф, тоже в церкви? — решительно осведомилась я у этой особы.

— Да, синьора. Разумеется.

Я захлопнула дверь перед носом Эмилии и совершенно обессиленная рухнула в стоящее поблизости кресло. Разумеется, граф в церкви. Разумеется.

Это значит, что с ним все в порядке. Он ведет себя, как обычно. Никто не заметил в его поведении ничего ненормального и настораживающего.

Так я и сидела, уставившись на свои босые ноги, не в силах даже приподняться, до тех пор, пока не вернулась Эмилия с подносом. Кофе помог мне взять себя в руки и привести мысли в порядок. А может, мне просто приснился этот кошмар? Мои ноющие мышцы начисто отметали подобное предположение, потом я посмотрела на свои руки и заметила синяки, которые оставили на них цепкие пальцы Пита. А за ухом у меня саднила свежая царапина. Это уже никак нельзя было принять за сон. Тем не менее, я не могла взять в толк, каким образом ребенку удалось перенести сильнейший приступ, а утром встать совершенно здоровым и вести себя так, словно ничего не случилось и он всю ночь спокойно проспал в своей кроватке? Если Франческа рассказала мне все, что ей известно, то у Пита было всего два приступа. А что, если о других она просто не имеет ни малейшего понятия? Они вполне могли случаться у него, когда он был в полном одиночестве, когда его запирали в комнате ради спокойствия взрослых или их удобства...

Вот только от кого он убегал? «Я дошел до тебя», — так он сказал. Мальчик ведь прекрасно осознавал, что делал. Он спрятал котенка в платяной шкаф, чтобы беззащитное создание не пострадало, и с трудом преодолел крутую лестницу ночью, ища у меня защиты.

В этот миг мои воспоминания были прерваны потоком слез, щеки сразу же стали мокрыми, и соленые капли стали падать в кофе. Я принялась тщательно вытирать лицо, вздрагивая, когда пальцы прикасались к синякам, которые я получила ночью.

Я понимала, что обязана рассказать обо всем Франческе. Тем не менее, я и не собиралась этого делать. Мне будет очень стыдно впоследствии — ведь нет ничего хуже, чем преступная небрежность. Я, однако, не могла предать ребенка. Предательство — это слово застряло в моем мозгу. Он пришел именно ко мне, один Господь ведает, каких усилий ему это стоило. А как поступит Франческа, если ей станет известно о случившемся? В очередной раз посадит его под замок? Увеличит дозу лекарства, которое скармливает ему вместе с пищей? Что-то я не заметила никакого благотворного эффекта от применения этих методов лечения.